Дэй

Джун засыпает только через полчаса, накачанная лекарствами, что ей ввела медсестра. Она снова оплакивала брата — будто свалилась в яму и разбилась и теперь любой может увидеть ее кровоточащее сердце. Ее сильные темные глаза теперь смотрят… сломленно. Я морщусь. Я знаю, каково потерять старшего брата. Я смотрю, как ее глаза дергаются под закрытыми веками, возможно, она опять погрузилась в кошмар, из которого мне ее не вытащить. И поэтому я делаю то, что она всегда делает со мной, — глажу ее волосы, целую влажный лоб. Похоже, ей это мало помогает, но я все равно глажу и целую ее.

В госпитале относительно тихо, не считая некоторых звуков, накрывающих меня с головой одеялом белого шума. Потолочные лампы слабо гудят, что-то слышится и с улицы. Как и в Республике, на стенном экране поток новостей с фронта. Но в отличие от Республики, новости перемежаются рекламой, похожей на ту, что мы видели на улице. Рекламируют вещи, мне непонятные. Спустя какое-то время я отворачиваюсь от экрана. Я вспоминаю, как мама успокаивала Идена, когда он заразился чумой, как она шептала слова утешения, прикасалась своей больной забинтованной рукой к его лицу, как к кровати подходил Джон с миской супа.

Мне горько за все, сказала Джун.

Несколько минут спустя дверь в палату открывает женщина-солдат и подходит ко мне. Та самая, которая узнала меня и доставила в этот пятиэтажный госпиталь. Она останавливается передо мной, коротко кивает. Будто я офицер или какая-то важная персона. Не меньше меня удивляет и то, что она — единственный военный в палате. Они не видят во мне и Джун угрозы. Ни наручников, ни даже охранника у дверей. Знают ли они, что именно мы сорвали убийство Президента? Если они финансируют Патриотов, то рано или поздно узнают. А может, им вообще не известно, что мы работали на Патриотов? Рейзор взял нас в игре на довольно позднем этапе.

— Вашей подруге лучше, я полагаю?

Ее глаза останавливаются на Джун. В ответ я лишь киваю. Лучше, если никто здесь не узнает, что Джун — любимый гений Республики.

— С учетом ее состояния, — говорит женщина, — девушке придется остаться здесь до тех пор, пока она не сможет передвигаться самостоятельно. Если хотите, оставайтесь с ней здесь, но имейте в виду, корпорация «Дескон» будет счастлива оплатить для вас отдельную комнату.

Корпорация «Дескон» — еще одна штука, которой я не понимаю. Но я ни в коем случае не собираюсь выяснять причину их щедрости. Я настолько знаменит в Колониях, что мне обеспечивают лечение по высшему разряду в местном госпитале. Так что буду пользоваться, пока дают.

— Спасибо, — отвечаю я. — Меня все здесь устраивает.

— Мы принесем для вас дополнительную кровать, — говорит она, указывая на свободное место в палате. — Утром зайдем узнать, как у вас дела.

Я снова наблюдаю за Джун. Но женщина не уходит, и я поднимаю на нее удивленный взгляд:

— Могу я сделать для вас что-нибудь еще?

Она краснеет и отмахивается от моего вопроса, пытаясь напустить на себя непринужденный вид.

— Нет, я только… значит, вы Дэниел Элтан Уинг? — Она словно пробует мое имя на вкус. — «Эвергрин энтерпрайзис» печатает истории о вас. «Бунтарь Республики», «Призрак», «Непредсказуемый» — у них чуть не каждый день выходит новый рассказ с вашей фотографией. Говорят, вы в одиночку бежали из лос-анджелесской тюрьмы. Слушайте, вы и в самом деле встречались с певичкой Линкольн?

Эта мысль настолько нелепа, что я не могу не рассмеяться. Я не знал, что в Колониях следят за артистами Республики, назначенными правительством.

— Линкольн для меня старовата, вам не кажется?

Мой смех снимает напряжение — женщина смеется вместе со мной.

— В любом случае на этой неделе вы с ней встречаетесь. На прошлой «Эвергрин энт.» сообщала, что вы отразили все пули расстрельного взвода Республики и избежали казни.

Она снова смеется, но я на сей раз молчу.

Я не отражал пуль. Я позволил принять их на себя моему старшему брату.

Смех женщины стихает, когда она видит выражение моего лица. Она откашливается.

— Что касается туннеля, по которому вы пришли, мы его заделали. Уже третий туннель за месяц. Время от времени беженцы из Республики, подобно вам, пробираются сюда, жители Трибьюна устали разбираться с ними. Кому понравится, если гражданин вражеской страны вдруг поселяется в его городе? Обычно мы возвращаем беглецов через линию фронта в Республику. Вам повезло. — Она вздыхает. — Прежде вся территория на востоке и западе называлась Соединенными Штатами Америки. Вы это знаете?

Медальон из четверти доллара внезапно тяжелеет у меня на шее.

— Да, знаю.

— А про наводнения знаете? Они шли одно за другим и менее чем за два года затопили половину низинного юга. Вы, республиканцы, о таких местах, наверно, и не слышали. Луизиана исчезла. Флорида, Джорджия, Алабама, Миссисипи, Каролина — все они скрылись под водой. Так быстро, будто их никогда и не существовало. Ну разве что кое-где далеко в океане торчали из воды верхушки зданий.

— И поэтому вы переместились сюда?

— На западе больше земли. Представляете, сколько появилось беженцев? Тогда на западе построили стену, чтобы не пускать жителей восточных штатов; стена простиралась от севера Дакоты на юг до самого Техаса. — Женщина ударяет кулаком по ладони. — И тогда нам пришлось строить туннели, чтобы пробираться на запад. Во время пика миграции были прорыты тысячи туннелей. Потом началась война. Когда Республика стала использовать туннели для проведения внезапных атак, мы их все засыпали. Война идет уже так долго, что большинство людей и не помнят, что сражаются они из-за земли. Но когда высокая вода наконец спала, ситуация стабилизировалась. Мы стали Колониями Америки.

Когда она произносит последние слова, грудь ее раздувается от гордости.

— Война подходит к концу — в последнее время мы одерживаем победу за победой.

Помнится, в Ламаре Каэдэ говорила, что Колонии выигрывают войну. Я тогда даже не задумался об этом — в конечном счете что значат слова одного человека. Слухи? Но теперь солдат прямо передо мной говорит о победе как о почти свершившемся факте.

Мы смолкаем, потому что шум на улице становится громче. Я наклоняю голову, прислушиваясь. С того момента, как нас сюда доставили, через госпиталь прошли толпы людей, но я и не думал о них. А теперь мне кажется, я слышу свое имя.

— Вы не знаете, что там происходит? — спрашиваю я. — Нельзя перевести мою подругу в более спокойное место?

Женщина складывает руки на груди:

— Не хотите сами посмотреть, что там за шум?

Она жестом приглашает меня встать и подойти к окну.

Крики снаружи становятся оглушительными. Когда женщина-солдат распахивает балконную дверь и мы выходим в ночь, меня встречает порыв ледяного ветра и громкоголосый хор приветствий. Мигающие огни ослепляют, несколько секунд я только и могу, что стоять, держась за металлические перила, и смотреть вниз. Сейчас глубокая ночь, но под нашим окном собрались сотни людей, они не обращают внимания на снег. Все смотрят на меня. Многие держат самодельные плакаты.

«Добро пожаловать на нашу сторону», — читаю я.

«Призрак жив», — написано на другом.

«Низвергни Республику», — призывает третий. Их десятки. «Дэй — почетный гражданин Колоний!», «Добро пожаловать в Трибьюн, Дэй!», «Наш дом — твой дом!».

Они меня знают.

Женщина показывает на меня и улыбается толпе.

— Это Дэй! — кричит она.

Взрыв приветственных криков. Я стою неподвижно. Да и что делать, когда сотни людей выкрикивают твое имя так, будто с ума посходили? Я понятия не имею, как быть, а потому поднимаю руку и машу толпе.

— Вы здесь знаменитость, — поясняет женщина, перекрикивая шум толпы.

Кажется, ее все происходящее интересует гораздо больше, чем меня.

— Единственный бунтарь, с которым Республика ничего не может поделать. Поверьте мне, завтра утром вы будете героем всех новостей. «Эвергрин» на уши встанет, чтобы записать с вами интервью.

Она все говорит, но я ее больше не слушаю. Мое внимание привлекает один плакат. Его держит девушка, обмотанная шарфом до самого носа, ее лицо скрыто капюшоном.

Но я узнаю Каэдэ.

Голова идет кругом. Я тут же вспоминаю мигающий красный огонек в убежище, предупредивший нас с Джун о том, что кто-то приближается. Вспоминаю человека, который, как мне показалось, следовал за нами по улицам Трибьюна. Это была Каэдэ? Может, и другие Патриоты здесь? Ее плакат почти теряется в море других.

Он призывает меня вернуться. Немедленно.