— Вот здесь, — развел руками старший инспектор, — вы меня подловили, Сэнди! Голову сломаешь! Сначала миссис Хаддингтон так затевает преступление, что комар носа не подточит, а потом неизвестный копирует ее стиль и хладнокровно убивает ее саму. Нам полагается исходить из того, что оба трупа — дело рук одного человека, и мы пошли бы у неизвестного на поводу, если бы я не нашел веер, а вы не разгадали фокус с пудреницей. Одним махом и мотив, и способ. Здесь убийце номер два сильно не повезло. Казалось бы, у нашей пташки было очевидное алиби по первому преступлению…

— Паултон был вроде ни при чем, — заметил Грант.

— Верно, хотя мы еще не дошли до того, чтобы вычеркнуть его из списка подозреваемых. Необходимо разобраться, в чем заключается его мотив для устранения миссис Хаддингтон. Если он думал, что она снабжала его жену кокаином, то мог бы на это пойти. Хотя такому уравновешенному человеку понадобились бы твердые доказательства, прежде чем решиться на подобное грязное дело, не говоря о риске.

— В Сити он слывет большим ловкачом. Паултон мог положиться на нашу опытность: мы же не поверим, что он способен на такую глупость!

— Да, я слышал, что вы, горцы, — народ с воображением, — усмехнулся Хемингуэй. — Правда, лично у вас я этого дефекта раньше не замечал. Будем считать прозвучавшие сейчас слова оплошностью, которая больше не повторится. Если Паултон совершил второе преступление, то без всякого расчета на те или иные абсурдные мысли в моей голове, смею вас уверить! Из чего он просто обязан был исходить — из очень веских причин для убийства. Это могло быть то, что я уже предположил, но чем больше я об этом размышляю, тем меньше мне нравится данный мотив. Предположим, миссис Хаддингтон знала о привычках леди Нест и грозила разоблачением. Но зачем?

— Скорее, здесь было не разоблачение, а шантаж.

— Не исключено. Паултон человек состоятельный. А если она перестаралась? Вряд ли он был готов легко расстаться с крупной суммой. Представим другую картину: она потребовала у него целое состояние, а он отправился к нам. Как бы мы поступили?

— Мы бы постарались не выдавать его, но в таких делах иногда происходят утечки, вам ли этого не знать, сэр!

Хемингуэй кивнул, но поджал губы.

— Может, и так. Но… Дальше видно будет. Давайте перекусим и наведаемся к Уэструтеру. Он обязан дать кое-какие разъяснения. На дознании утром он сидел унылый. Я его не осуждаю: Уэструтер ходит по краю пропасти.

Они снова встретились около трех часов дня. Инспектор отрапортовал, что самолет с Годфри Паултоном на борту действительно должен приземлиться в Нортхолте в четыре часа.

— Отлично! — сказал Хемингуэй. — На сей раз я постараюсь вытянуть из него немного больше, чем раньше.

— Вы говорили с врачом, сэр?

— Да. Вид у него был такой, будто вместо меня к нему пожаловал хорек. К счастью, я не бывал в шкуре хорька и не знаю каково это, иначе мог бы обидеться. Но в том, что я нежеланный гость, нельзя было усомниться — и это меня порадовало. Он скользкий субъект, но это дело ему не по душе. Произнес обычные слова о своем долге перед пациентами, но когда я напомнил ему, что это двойное убийство, он стал весь багровый. Уэструтер не связывает гибель Сэтона-Кэрью с наркоторговлей. Он якобы не знал, кто давал «снег» младшей Хаддингтон. Может, и так, но, думаю, он просто сделал должный вывод. Смерть миссис Хаддингтон потрясла его. О ней пишет дешевая пресса, а Уэструтер, по его словам, читает только «Таймс». Для него это стало шоком. Таращился на меня, как на привидение. Он действительно не знал, я уверен. Да, он приходил выписать девушке лекарство, и она все ему выложила. Любопытно, что Уэструтер не считает, будто произошло нечто непоправимое. В отношении леди Нест он был гораздо менее красноречивым, но я не настаивал. Если Паултон станет и дальше скрытничать, то я, используя имеющиеся улики, заставлю его назвать адрес того учреждения, куда он определил жену. Я вам говорил о своей беседе с Хиткотом? Они с Кэтеркоттом взяли след и очень довольны собой. Хиткот даже изволил похлопать меня по спине, хотя, глядя на них, никогда не догадаешься, что их волнует наше двойное убийство. Мне пора поговорить с начальством. Езжайте в Нортхолт, снимите Паултона прямо с трапа самолета. Везите его сюда — с соблюдением всех приличий, конечно. Он нужен для дальнейшего следствия. Скажите ему, что расследование достигло результатов, принуждающих меня задать ему новые вопросы. Посмотрите, как он отреагирует. Если никак, то вы не задержитесь.

Около пяти часов вечера инспектор Грант привел Годфри Паултона в кабинет старшего инспектора. Паултон выглядел совершенно безмятежным.

— Добрый день! — произнес он. — У вас ко мне вопросы, старший инспектор? Разумеется, я не намерен препятствовать правосудию, но был бы рад, если бы вы поскорее перешли к делу. Меня ждут на работе.

— Здравствуйте, сэр. Я не задержу вас дольше необходимого. Все зависит от вас самого. Будьте так добры, садитесь.

Паултон опустился в глубокое кожаное кресло. Его, казалось, ничуть не смущала необходимость смотреть старшему инспектору в лицо. Покосившись на свои наручные часы, он сказал:

— Итак?

— Полагаю, сэр, вы побывали у миссис Хаддингтон вчера днем?

— Да.

— Менее чем через полчаса после вашего ухода, сэр, миссис Хаддингтон нашли мертвой в будуаре. Задушенную проволокой.

— Что?! — вскричал Паултон и замер. Инспектор Грант поверил, что известие стало для него шоком, однако шеф счел его восклицание тщательно отрепетированным.

— Вот так, сэр, — флегматично произнес он.

— Боже милостивый! — Паултон помолчал, глядя на Хемингуэя из-под бровей. — Понимаю… Одно могу сказать: когда я уходил от миссис Хаддингтон, она была жива и стояла у себя в будуаре перед электрическим камином. Позвонила в звонок, вызывая своего дворецкого, чтобы он проводил меня.

— Вы дождались дворецкого, сэр?

— Нет. Я простился с миссис Хаддингтон и удалился. Дворецкий только поднялся в холл, когда я уже спускался по лестнице от гостиной миссис Хаддингтон.

— В чем состояла причина вашего визита, сэр?

Воцарилось молчание. Паултон хмуро разглядывал кончики собственных пальцев. Подняв наконец голову, он вымолвил:

— Понимаю… Вы не могли этого не спросить. Не стану скрывать, мой приход не был дружественным. Миссис Хаддингтон названивала мне домой и спрашивала о моей жене. Я отправился на Чарлз-стрит, чтобы сообщить ей: моя жена нездорова, и я намерен положить конец их близким отношениям.

— Вот как, сэр? Чем же было вызвано ваше намерение?

— Мне не нравилось их знакомство.

— Это не лучший ответ, сэр.

Паултон чуть заметно улыбнулся.

— Что ж, старший инспектор… Вижу, мне придется положиться на ваше благоразумие. До замужества со мной моя жена была одной из самых видных представительниц компании, где гордились полным забвением принятых условностей. Я не стану раскрывать вам их несообразностей, ограничусь тем, что назову все это — только в этих стенах — нескромностью. Каким-то способом, оставшимся мне неведомым, миссис Хаддингтон проведала о подробностях самого вопиющего проявления этих… отклонений. Цена ее молчания исчислялась не в деньгах, это был пропуск в общество, ключом от которого владела моя супруга.

— Когда вы это обнаружили, сэр?

— К несчастью, с большим опозданием.

— Вот именно. Фактически только после убийства Сэтона-Кэрью?

— Это произошло недавно, — уточнил Паултон.

— Мистер Паултон, я надеюсь, что вы не против закончить этот фехтовальный поединок? Мне известно гораздо больше, чем два дня назад. Я точно знаю, что в настоящее время леди Нест находится на излечении от наркотической зависимости. А кокаином ее снабжал Сэтон-Кэрью.

Он напоролся на взгляд, близкий по остроте и пронзительности к скальпелю хирурга.

— Вы располагаете доказательствами?

— Таким, например, доказательством, как обнаруженный в квартире Сэтона-Кэрью кокаин. У меня также есть доказательства того, что леди Нест была не единственной его жертвой.

— Ясно. — Паултон помолчал. — Сам я не был уверен. Я его подозревал, не более.

— В этом и заключалась власть миссис Хаддингтон над вашей женой, сэр?

— Нет.

— Когда вы обнаружили, что леди Нест… принимает это вещество, сэр?

— После убийства Сэтона-Кэрью и вашего визита в мой дом. Как много из того, что я вам говорю, вы намерены предать огласке?

— Зависит от обстоятельств, сэр.

Паултон усмехнулся:

— Я не убивал миссис Хаддингтон, поэтому надеюсь, что «обстоятельства» не возникнут. Моя жена была потрясена смертью Сэтона-Кэрью. Находясь во власти… сильных чувств, она во всем мне созналась. Добавлю, что у нее всегда были слабые нервы, и я не подозревал о том, что выяснили вы, пока мой старый друг, опытный врач, не увидел ее у нас в доме и не поделился со мной своими подозрениями. Когда ее «поставщика» убили и возникла вероятность, что вы выясните, что он ей поставлял, я сумел уговорить жену лечь в лечебницу.

— Вы знали, что это был Сэтон-Кэрью?

— Узнал только вечером во вторник, когда его не стало.

— Леди Нест открыла вам, что миссис Хаддингтон ее шантажировала?

— Да. — Паултон посмотрел на Хемингуэя. — Вчера я явился к миссис Хаддингтон, чтобы сообщить, что обладаю всеми фактами о том давнем скандале и без колебания доведу их до сведения полиции. Мне совершенно незачем было убивать ее. Я этого не делал. Это все, что я могу сказать.

— В котором часу вы ушли с Чарлз-стрит, сэр?

— Без пятнадцати семь. Я следил за временем, потому что спешил на самолет.

— Вы считали, что вы — единственный гость?

— Я никого не видел. Миссис Хаддингтон пригласила меня в комнату, которую называла своим будуаром. Мы находились там одни.

— Благодарю, сэр. Больше я вас не задерживаю.

Проводив Паултона, инспектор Грант сказал:

— Вы отпустили этого хитреца?

— Я в любой момент могу его арестовать. Мне нужны те две проволочки, Сэнди. Пусть их принесут!

Поблескивающая медная проволока, снятая с шеи Сэтона-Кэрью, занимала внимание Хемингуэя недолго. Зато другую, более старую, он долго разглядывал, наводя увеличительное стекло на ее концы.

— Подойдите, Сэнди! — позвал он. — Полюбуйтесь! Разве с помощью этой проволоки вешали картины?

Инспектор уставился на нее.

— Вы правы, — сказал он. — Концы выпрямлены, но видно, где был загиб, там проволоку крутили. Что это означает?

Хемингуэй откинулся в кресле и прищурился:

— Вот и я ломаю голову. Несомненно, проволока снята с картины. Где же картина?

— Она может находиться где угодно!

— Где угодно — если второе убийство было преднамеренным. Если нет, то картина должна висеть в доме миссис Хаддингтон. Если соотнести факты, то искать картину нужно, скорее всего, в гостиной. Необходимо проверить. Вызовите мне Брумли, Сэнди!

Когда две полицейские машины прибыли на Чарлз-стрит, для них не нашлось места: у дома стоял модный спортивный автомобиль.

— Ужасный Тимоти! — определил Хемингуэй.

В дом их впустила вместо Фримби горничная, торопившаяся удрать. Услышав от Хемингуэя, что цель гостей — будуар, она поежилась, заявив, что ее туда калачом не заманишь. Добавила, что с раннего детства была чувствительной натурой, и озвучила суждение своей матери, мол, с такой впечатлительностью лучше вообще не жить на свете. И она удалилась, чтобы порадовать коллег живым описанием своих симптомов, вызванных появлением на пороге дома полиции.

Старший инспектор и сопровождающие его сотрудники поднялись по лестнице. Пролетом выше Хемингуэй увидел мисс Спеннимур, испуганно жавшуюся к стене. Через одну руку у нее было перекинуто черное швейное изделие, в другой руке она сжимала нечто неуместное — букет пармских фиалок. Он задержался, вспомнив, что видит ее не впервые за день. Мисс Спеннимур ахнула и зачастила:

— Прошу прощения! Я просто спускалась, гляжу — вы, ну, и не захотела мешать. Только не думайте, будто я брожу без дела! Нет, я хотела спросить мисс Бертли, что мне делать. Мисс Пикхилл интересовалась, не сметаю ли я ей сейчас одну вещицу, и материал дала, ну, я и отвечаю, почему бы и нет, только надо примерить на нее. Нельзя работать наугад. Она так добра и заботлива, вот и я хочу постараться с ее траурным платьем. Я даже растрогалась, когда она разрешила мне работать в столовой у камина и велела служанке принести мне чай. Такое нельзя не оценить. Я сходила наверх за платьем, а служанке говорю: отнесу-ка я мисс Синтии цветы. Где мне было знать, что мисс Пикхилл двадцать минут назад увела бедняжку к зубному врачу? Как говорится, пришла беда — отворяй ворота. После обеда мисс Синтия постоянно рыдает, от клеверного масла никакого толку, бедняжке вообще ничего не помогает. Не удивительно, такое горе, а тут еще полиция. Теперь разговоры пойдут. И дворецкий куда-то подевался, даже попрощаться не удосужился. Тут не только зубы разболятся, я так и сказала миссис Фостон: непонятно, куда катится мир! Служанки самовольничают, француз бросает работу без предупреждения!

Хемингуэй с трудом остановил этот поток слов, заявив:

— Мир неисправим! Сдается мне, я уже видел вас здесь нынче утром, мисс…

— Спеннимур, — представилась она, краснея. — Придворная портниха, — почему-то добавила она. — Вижу, вы смотрите на чудесный букет фиалок. Они, ясное дело, не мои. Нет-нет! Это для бедной мисс Синтии. Их оставил сам лорд Гизборо после ухода мисс Синтии к дантисту, наверное, хотя я не слышала, как она ушла, дверь-то закрыта. Я собиралась наверх, к мисс Пикхилл, а тут он… Как услышала его голос, так шмыгнула в столовую, потому что, хотя и не мечтаю, что он меня узнает через столько лет, осторожность не помешает. Конечно, ничего такого я не хотела сказать, но, наверное, была немного неосторожна в разговоре с миссис Хаддингтон третьего дня. Да, я знала его бедную мать. Потом стала вспоминать былые времена, и тут язык сам развязался, как же иначе…

— Отлично вас понимаю, — поддакнул Хемингуэй дружелюбно. — Что вы там наплели миссис Хаддингтон про лорда Гизборо?

— Против него — ни словечка! — заверила мисс Спеннимур. — Просто, зная хорошо Мейзи — так звали его матушку… Ох, много же я про нее знала! Я всех обшивала, когда появился Хилари Гизборо. Мейзи всегда нравилась мне, а я ей, и я частенько у нее бывала…

— После того как они поженились? — предположил Хемингуэй.

— До того — тоже. Они жили в квартирке на Пимлико, у него тогда была работа… Потом он ее, конечно, лишился. Все девушки твердили: что взять с мужчины, носящего такое смешное имя? Мейзи, правда, никогда не жаловалась, а он, надо отдать ему должное, женился на ней за месяц до рождения близняшек. Все бы ничего, но о таком, естественно, не следует болтать. Мейзи сильно переживала, ведь законнорожденные дети — это одно, а внебрачные — совсем другое! Повторяла, что невыносимо видеть, как важные родичи Хилари смотрят на ее детей. Жаль, что я об этом заговорила, ведь никто из них ничего не знал о Мейзи, пока Хилари не написал своим родственникам, что много лет назад женился и у него двое детей. Они хорошо себя вели, принимали у себя Мейзи с детьми, но все равно было тяжело. Она уверила, что ее туда на аркане не затянешь, хотя не пришлось: Мейзи умерла до того, как они опять ее пригласили. Да, у всего на свете есть изнанка… А мне никому не надо было об этом сообщить, потому что это нехорошо по отношению к Лансу: все-таки лорд, а его станут называть незаконнорожденным!

Эти подробности мало способствовали решению проблемы, возникшей перед старшим инспектором.

— Обратите внимание, Сэнди, — сказал он, расставшись с мисс Спеннимур и входя в будуар, — я всегда считал несправедливостью штамп «законнорожденный» в свидетельстве о рождении. Сдается мне, лорду Гизборо это не нравится, но сколько ни стараюсь, не могу представить это мотивом для убийства миссис Хаддингтон. Более того, я видел его сестрицу, которая наслаждается своим внебрачным появлением на свет и, вообще, показалась мне главной, помыкающей братом.

Он обвел взглядом стены будуара, увешанные сомнительными акварелями в позолоченных рамах. Все они были недостаточно велики, чтобы висеть на проволоке, зацепленной за крюк. Хемингуэй натянул кожаные перчатки и приступил к проверке: приподнимал каждую картину и изучал способ ее крепления к стене. На третьем по счету шедевре — пейзаже Внешних Гебридских островов, при виде которого инспектор Грант гневно отвернулся, — Хемингуэй задержался. Торжествующе посмотрев на помощника, он снял картину и показал собравшимся ее обратную сторону. Там находились кольца, а к ним была привязана бечевка — новенькая, без пыли.

— Боже! — прошипел Грант себе под нос.

— Да, — кивнул Хемингуэй и наклонился, разглядывая проволоку, потом вдруг вскинул голову. — Бечевка! — Он указал на стол. — Верхний правый ящик, Сэнди. И большие ножницы в кожаном чехле!

— Я помню. — Инспектор выдвинул ящик и подал старшему по должности моток бечевки. Затем осторожно, пользуясь своим платком, взял чехол с ножницами и подождал, пока их заберет у него сержант Брумли.

— Та же бечевка — ну и что? — произнес Хемингуэй, сравнивая моток с бечевкой на картине. — Самая обыкновенная, такой перевязывают пакеты. — Он вынул из кармана моток поблекшей проволоки, размотал ее, вдел концы в кольца на раме и немного подкрутил. — Одной с бечевкой длины! — сообщил он. — С этим как будто ясно. Что у вас, Том?

— Кое-что есть, только непонятно, те ли это отпечатки, какие мы сняли во вторник, сэр. Придется забрать в отдел и разбираться там.

— Вперед, живо! — Хемингуэй повесил картину на стену, повернулся и протянул руку в перчатке за ножницами. Инспектор Грант подал ему ножницы, и он аккуратно достал их из чехла. — Конечно, нельзя точно определить, подходит ли пара больших ножниц к царапинам… — Он передал ножницы Брумли. — Только осторожно, Том!

— А как же, сэр! — сказал сержант, бережно принимая улику. — Не пойму только, как вы видите сквозь чехол…

Старший инспектор, снова внимательно озиравший комнату, оставил его реплику без ответа. Он унесся мыслями вдаль; Грант рискнул обратиться к нему лишь через несколько минут после отъезда дактилоскопистов.

— Если преступление было совершено при помощи проволоки с данной картины, то это не Паултон, — сказал он.

— Почему? — спросил Хемингуэй.

— Он не стал бы снимать картину и проволоку с нее на глазах у бедной женщины.

— Вы правы. Но почему уверены, что она постоянно находилась здесь, с ним?

Инспектор удивленно заморгал.

— Не будем торопиться, Сэнди. Мы знаем лишь то, что нам рассказали Фримби и сам Паултон. По словам дворецкого, он пришел сюда примерно в 6.25. Оба сходятся в том, что ушел он в 6.45. У него было двадцать минут, и только он и миссис Хаддингтон знали, что произошло. Были ли они все это время вместе в будуаре? Она вряд ли выходила, хотя могла.

— Что ж, — медленно проговорил инспектор, — допустим, она вышла, чтобы что-то принести. Времени у него было в обрез.

— Найти эту бечевку было недолго — если использовались она и ножницы! Я не говорю, что считаю убийцей Паултона, но такая возможность есть, и ее нельзя терять из виду. Забудем о нем на время. Кто у нас остается? Мисс Бертли? Вряд ли. Я внимательно изучил эту версию и не понимаю, как она могла съездить в Ирлс-Корт и обратно за отпущенное время. Молодой Баттеруик, удравший так прытко, что забыл свою трость? Лорд Гизборо, хвативший от злости дверью? Ухода ни одного из них никто не видел. Любой мог где-нибудь спрятаться, пока все утихнет, вернуться сюда и дождаться возвращения миссис Хаддингтон. Видите окна? Оба находятся в мелких эркерах, загораживаемых толстыми шторами. Там вполне может притаиться человек. Уверен, к пяти часам их уже задернули. А теперь объясните, какие причины имелись у этих двоих убить миссис Хаддингтон — и мы оба будем счастливы! Только не говорите, что это совершил Гизборо, потому что она рассказала ему правду о его рождении: я не верю в небылицы.

— Вероятно, врач? — вяло предположил инспектор Грант.

— Вбили же вы его себе в голову!

— Он сам туда все время возвращается, — пожаловался Грант.

— Спору нет, он побывал здесь в середине дня. Хотите, чтобы я поверил, что он находился в доме почти до семи часов? Опомнитесь, я сам его видел днем!

— Я подумал, что Баттеруик тоже замешан в торговле наркотиками, хотя… Наркоманом он еще может быть, но я не замечаю никаких признаков. Я нашел его в вечернем костюме, времени же побывать дома, тем более переодеться, у него не было — если он находился в опере с первого отделения.

— Если в нем не пропадает выдающийся актер, я склонен думать, что он поспел к первому отделению. Знаю я эту породу! Остается лорд Гизборо, убивший миссис Хаддингтон либо за нежелание выдавать за него дочь, что забавно, ведь она жаждала именно зятя с титулом, либо из-за того, что портниха рассказала ей о запоздалой женитьбе его родителей.

Инспектор покачал головой:

— Нет, Гизборо глуп и вспыльчив, но не готов убивать по таким дурацким причинам. К тому же о его визите к миссис Хаддингтон было известно! Он что же, явился, готовый к преступлению, это вы хотите мне сказать?

— В данный момент я не хочу вам ничего говорить. А что касается готовности к преступлению — зачем она? Мы знаем, что они поругались, миссис Хаддингтон приказала Фримби больше не впускать его в дом. Если он это сделал, то из-за чего-то, происшедшего уже во время этой встречи и наведшего его на мысль расправиться с ней. Тогда получается, что Гизборо сбежал вниз, схватил пальто, хлопнул дверью, а потом вернулся в будуар, зная, что там пусто, и…

— На это у него не было времени! — напомнил инспектор. — Миссис Хаддингтон позвонила дворецкому, чтобы тот его выпроводил, и сама появилась на лестнице!

— А все потому, что его высочество долго не являлись на звонок! Слишком долго для любого, знакомого с планировкой дома. После этого она отправилась в комнату дочери, а Фримби обратно в полуподвал. Вот когда оба они так удобно отсутствовали, его светлость и занялся картиной. В этой конструкции есть лишь одна загвоздка: отсутствие мотива! А жаль! Чем дольше я о ней думаю, тем больше она мне нравится. Как было бы хорошо! Мы должны были приписать оба убийства одному и тому же человеку, но по первому у него алиби только что из ушей не лезет, он вне подозрений! Мой недостаток — плохое знание игр и забав в этой их бесценной России. Вдруг там принято еще до помолвки убивать будущих тещ?

— От кого вы знаете о ее нелюбви к молодому лорду? Только от дворецкого!

— Нет. Сногсшибательная блондинка сама мне об этом говорила. А его ссора с миссис Хаддингтон? А ее приказ Фримби больше никогда не впускать Гизборо в дом?

— Тоже верно, — вздохнул инспектор. — Она что же, мечтала выдать дочь за герцога?

— Насколько мне удалось узнать, миссис Хаддингтон положила глаз на Ужасного Тимоти. Это повышает ее в моих глазах, но я согласен с вами, что ждать этого от нее было бы странно. Зачем было упорно звать в дом лорда Гизборо, осточертевшего ей своей политикой? Он все выкладывал как на духу! Или она вдруг узнала, что у него за душой ни гроша? — Хемингуэй замер, напомнив инспектору терьера, почуявшего крысу. — Господи, Сэнди! Только не говорите, будто я что-то упустил.

— Не скажу, — успокоил инспектор.

— Помолчите! Главное, боже вас упаси обращаться ко мне по-гэльски! Этим вы меня с ума сведете! Что там говорил юрист? Она ему позвонила, и они обсудили законодательство о браке и законнорожденности. После этого она говорит лорду Гизборо, что желает его видеть, он приходит, и… Ужасный Тимоти — вот кто мне нужен!

— Он-то вам зачем?

— Тимоти — самый ловкий юрист из всех, кого я знаю!

Харт сидел в библиотеке и доказывал невесте уместность согласия с настойчивым приглашением его матушки получить убежище в Беркшире. Мисс Бертли тронуло известие, что, узнав о случившемся с ней, леди Харт воспылала праведным гневом и не только согласилась одарить ее своим благословением, но и принялась строить решительные и даже тревожащие планы привлечения к ответственности ее последней работодательницы. Впрочем, с этим она была готова повременить, пока мисс Пикхилл силой или уговорами не увезет племянницу в Путни. Пока долг приковывал Бьюлу к дому на Чарлз-стрит.

— А вот и Хемингуэй! — воскликнул Тимоти при появлении старшего инспектора. — Пусть он нас рассудит!

Но в ответ на мольбы обеих сторон старший инспектор категорически отказался вмешиваться в дела, выходящие за рамки его полномочий.

— Какое малодушие! — усмехнулся Тимоти. — Что ж, милая, придется тебе иметь дело с моей матушкой! Что заставило вас вернуться, Хемингуэй?

— Вас не касается, что заставило меня вернуться, сэр! Просто расскажите, что вам известно про закон о законнорожденности.

— Каких только вопросов не дождешься от полиции! Этот закон, старший инспектор, принятый в 1926 году, узаконивает положение детей, родившихся вне брака, чьи родители заключили брак друг с другом позднее.

— Так я и думал, — произнес Хемингуэй. — То есть пока вы в браке, ваши дети остаются законными?

— Да, в определенных пределах.

— Что за пределы, сэр?

— Например, на момент рождения ребенка ни один из родителей не должен был состоять в другом браке. Узаконенное потомство лишается права наследования титулов и сопровождающей их собственности. В противном случае… — Он осекся. — Я сказал нечто важное?

— Да, сэр, это очень важно, — подтвердил Хемингуэй.