Глава 17
Вскоре сержант Снеттисхэм вернулся на Чарлз-стрит и выложил перед шефом домашние счета миссис Хаддингтон. Он объяснил, что его поездка в оба конца затянулась, потому что поезд всякий раз уходил у него из-под самого носа. В результате ему потребовалось времени на десять минут больше, чем Бьюле, и он высказал мнение, что уложиться в полчаса можно было только второпях.
— Значит, она ни при чем, — подытожил Хемингуэй. — Не скажу, что сильно ей симпатизировал, но… — Он посмотрел на часы и взял с полки один из телефонных справочников. Полистав его, добавил: — Наверное, сегодня вечером вы мне больше не понадобитесь, отправляйтесь домой.
— Спасибо, сэр. Что с завтрашним дознанием?
— Попросим отложить его. Завтра утром я встречусь здесь с юристом миссис Хаддингтон. Вы запечатали обе комнаты? Хорошо. Отпускайте своих сотрудников.
Сам он, покинув дом, велел отвезти его в Челси, где лорд Гизборо делил с сестрой маленький коттедж. Был уже десятый час, и, выйдя из машины, Хемингуэй понял, что в коттедж пожаловали гости. Перед ним стояли две небольшие машины. Снизу доносился шум, напоминавший тот, что отличает вольеру для львов в зоопарке, и в данном случае указывавший на попытку группы людей говорить одновременно. Причем расшумелась эта публика так, что не услышала звонка в дверь, хотя Хемингуэй давил на звонок минуту. Пришлось ему воспользоваться дверным молоточком. После третьего, отчаянного, удара дверь открыла молодая брюнетка в мятой юбке и оранжевой вязаной кофточке, в одной руке державшая большой кувшин, в другой — наполовину выкуренную сигарету. Поморгав, она сказала:
— Привет! Вы кто? Хотя не важно, входите! Джин вылакали двадцать минут назад, но пива предостаточно. Будете?
И она подняла кувшин, словно намереваясь плеснуть пива в несуществующий стакан. Хемингуэй благоразумно выпрямил опасно накренившийся сосуд и ответил:
— Нет, благодарю, мисс. Вы достопочтенная Беатрис Гизборо?
— Вот уж нет! Нечего награждать меня устаревшими титулами! Я — Трикс Гизборо! С титулами — к моему братцу, он ими упивается. Дайте срок, и он заделается одним из столпов партии тори, даром что простофиля! А вы — один из его новых респектабельных дружков? Собственно, это моя вечеринка, но все равно чувствуйте себя как дома! Ланс там, где куча-мала. — И Трикс указала на открытую дверь в студию.
Хемингуэй подал ей свою визитную карточку. Пока она старалась сфокусировать взгляд, он гадал, сколько еще подвыпивших женщин ему суждено встретить в этот вечер. Расшифровав написанное на карточке, Трикс хихикнула и заявила:
— Еще один повод пировать! Живой старший инспектор полиции на моей вечеринке!
— Да еще какой! — подхватил Хемингуэй. — Увы, я не на вечеринку, хотя признателен вам за приглашение. Мне надо поговорить с вашим братом.
— Вряд ли от этого будет толк: он изрядно набрался. Если хотите как-то ко мне обращаться, предлагаю вместо «мисс» «товарищ». Зачем вам Ланс?
— Я ему объясню, если вы окажете любезность и приведете его.
— Да зачем он вам сдался? — не унималась Трикс. — Если из-за того убийства, то Лансу нечего вам сказать. Баттеруик — вот кто вам нужен! Знаете такого? Женоподобный юнец с кудрявыми волосиками и длиннющими ресницами. Разок на него глянете — и поймете, почему привилегированные классы обречены. А Ланса я в обиду не дам! — задиристо добавила она. — Он угодил в трясину, поддался буржуазному заблуждению, задрал нос, вообразив себя пэром королевства. Но это пройдет, не сомневайтесь!
— Послушайте, товарищ! — вздохнул Хемингуэй. — В России вы бы горько раскаялись, если бы заставили полицию топтаться на пороге вместо того, чтобы вприпрыжку бежать туда, куда вам велено! Живо угодили бы в соляные копи и считали бы, что легко отделались! Ступайте и сообщите своему буржую-брату, что я желаю с ним побеседовать. Не расходуйте мое время на проклятия в адрес привилегированных классов: во-первых, я к ним не принадлежу, а во-вторых, не терплю банальностей.
— Черт бы вас побрал, как вы смеете так со мной разговаривать? — взвилась мисс Гизборо.
— Так и думал, что мы недолго останемся товарищами, — усмехнулся Хемингуэй. — В незапамятные времена, когда я бьш гораздо моложе, в мои обязанности входило не давать таким, как вы, портить другим настроение, бросаясь под копыта конских упряжек и вытворяя прочие глупости. У меня выдался тяжелый день, и я не в настроении выслушивать демагогию. Ведите брата! Пока я буду с ним беседовать, можете морочить голову своим гостям. А меня еще моя бабка надоумила, что яйца курицу не учат!
К счастью для мирного продолжения вечера, в этот самый момент из студии вышел один из гостей. У него было приятное лицо, выделялся же он заметным пристрастием к хорошим портным и парикмахерам. Приобняв мисс Гизборо за талию, он осведомился, чем она так увлечена.
За нее ответил старший инспектор:
— Все просто, сэр! Мне нужен лорд Гизборо. Я — старший инспектор Хемингуэй из отдела уголовных расследований. Надеюсь, я ненадолго лишу вас общества его светлости.
Гость с любопытством оглядел его и произнес:
— Что ж, сейчас я вам его доставлю. Идем, Трикси! Ты утащила у нас пиво!
Он увлек хозяйку дома обратно в студию, откуда вскоре появился, слегка пошатываясь, лорд Гизборо. Взгляд его оказался неожиданно ясным.
— Вы ко мне, старший инспектор? — Гизборо распахнул дверь в маленькую гостиную. — Сюда, пожалуйста. Сестре не нравится, когда ко мне обращаются «милорд». Лично я не возражаю. Забавно! И жить в Гизборо не возражал бы. Но не могу. Там расположилась старая Лети Гизборо, кузина. Денег у нее куры не клюют! Кенелм — ее любимчик. Как вам это нравится? Она его подкармливает, однако не может наградить титулом. Обхохочешься! — Он промолчал, а потом поинтересовался: — Что вам от меня нужно?
— Вы побывали сегодня днем у миссис Хаддингтон, не так ли, милорд?
— Побывал, ну и что? — воинственно ответил его светлость.
— Хотелось бы узнать о цели вашего визита. — Видя устремленный на него взгляд Гизборо, одновременно опасливый и подозрительный, Хемингуэй добавил: — Как и о том, что между вами произошло.
— Вам-то какое дело, черт возьми?
— Поверьте, милорд, самое непосредственное.
— С ума сойти! Миссис Хаддингтон не понравилось, что вчера вечером я водил ее дочь танцевать. Старая дура!
— У вас не возникло с ней ссоры, милорд?
— Да! Хотите узнать, не сбежал ли я? Сбежал! Если это преступление, то я впервые о таком слышу.
— Который был час, милорд?
Его взгляд стал еще подозрительнее.
— А что?
— Может, вы припомните, в котором часу вошли в дом?
Гизборо сосредоточенно наморщил лоб и, поразмыслив, ответил:
— По-моему, было без четверти шесть.
— Вы застали там кого-нибудь еще?
— Баттеруика, он спускался по лестнице, когда я поднимался.
— Благодарю вас, милорд. Сколько времени вы пробыли у миссис Хаддингтон?
— Не думаете же вы, что я не сводил глаз с часов! Не знаю.
— Куда вы направились потом, милорд? — спросил Хемингуэй.
— Домой.
— Когда вернулись домой?
— Послушайте! — не выдержал Гизборо. — Куда вы клоните?
— Если ответите на мой вопрос, милорд, то я, возможно, объясню вам.
— И не подумаю! Знаю я вас, полицейских! Пытаетесь на чем-то подловить меня? Приспешники аристократической власти, вот кто вы такие, все до одного! Для богатых у вас один закон, а для…
— Вы перепутали, милорд, — перебил его Хемингуэй. — Это был Тернкок, а не полиция и не аристократическая власть!
— О чем вы болтаете, черт возьми? — Гизборо вытаращил глаза.
— Диккенс — мой любимый писатель, только и всего.
— Диккенс! — с отвращением повторил он. — Полагаете, мне есть до него дело?
— Вот уж не знаю, милорд. Но это не причина перевирать цитаты из него. Более того, всему свое время и место. Сейчас нам определенно не до Диккенса. Повторю свой вопрос: когда вы вернулись в этот дом сегодня после ухода с Чарлз-стрит?
Гизборо свирепо взглянул на него и, немного помолчав, угрюмо произнес:
— Бог знает!
— Если вы не припоминаете, то, может, мне поможет мисс Гизборо?
— Не думаю, что я провел у миссис Хаддингтон более получаса.
— Спасибо. А во сколько вы ушли?
Гизборо потер лоб, откинул упавшую на один глаз прядь волос.
— Выбрали же вы момент для своих вопросов! — раздраженно бросил он. — Вы бы еще предложили мне вспомнить названия всех улиц между Чарлз-стрит и этим домом. Учтите, я не вспомню!
— Нет, милорд, это излишне. Вы взяли такси или приехали на собственной машине?
— Вы, наверное, воображаете, что раз у меня титул, то я принадлежу к богатым бездельникам? — усмехнулся Гизборо. — Ошибаетесь! Я шел пешком.
— Всю дорогу?
— Представьте! Устал бы идти — сел бы в автобус. Если моя… если кто-то наплел вам, будто титул для меня что-то значит, то это ложь!
Открылась дверь, и появилась Трикс Гизборо. Прислонившись к двери, она осведомилась, долго ли еще старший инспектор будет лишать компанию общества ее брата.
— Ровно столько, сколько мне понадобится, мисс — то есть, конечно, товарищ.
Гизборо вскочил с кресла.
— Хватит! — крикнул он. — Меня это раздражает!
Рассудив, что это требование было обращено не к нему, а к мисс Гизборо, Хемингуэй скромно промолчал.
— До того как ты соблазнился иллюзией власти и положения, это тебя не раздражало, — возразила мисс Гизборо. — Ты подлый ренегат, Ланс!
— Прошу прощения, мисс Гизборо, — вмешался в родственный спор Хемингуэй, — вероятно, вы поможете нам установить время возвращения вашего брата домой сегодня вечером?
— Сегодня вечером? Примерно в половине седьмого. А в чем дело?
Хемингуэй ждал, приподняв брови.
— Так что же, милорд?
— Сам не знаю… Заглянул в паб, выпил пива…
— В который из пабов?
— Да откуда я знаю? Вроде бы на Кингс-роуд.
— Надо же! Чем тебе не угодил «Ритц»? — усмехнулась Трикс.
Чувствуя, что дальнейшие вопросы мало что прояснят, Хемингуэй закрыл блокнот и взял шляпу. Гизборо не сводил с него горящих черных глаз.
— Зачем все это вам? Что случилось? — Он выдержал паузу. — Или это полицейская тайна?
— Что вы, милорд, никаких тайн! Вы все равно прочитаете об этом в завтрашних газетах: миссис Хаддингтон убили.
Что бы ни собирался ответить на это лорд Гизборо, ему не позволила открыть рот сестра, громко расхохотавшаяся:
— Каково?! Давно пора! Кому хватило ума прикончить старую перечницу? Жму ему руку!
Брат схватил ее за плечи и яростно тряхнул.
— Прекрати! — крикнул он. — Нашла над чем смеяться! Ты пьяна, Трикс!
Она икнула и пробормотала:
— Да ладно тебе! Это же не твоя работа?
— Ясное дело, не моя! С какой стати? Да приди ты в себя наконец!
Трикс посмотрела на Хемингуэя:
— Так вот зачем вы здесь? Потому что Ланс… Нет, чушь! С тем же успехом можно заподозрить меня. Кто преступник?
— Он сам не знает! — прошипел Гизборо. — Вероятно, тот же, кто убил Сэтона-Кэрью.
— С чего вы это взяли, милорд? — спросил Хемингуэй.
— По аналогии, наверное. Два убийства в одном доме.
— Я не говорил, что миссис Хаддингтон убили у нее дома, — бесстрастно напомнил Хемингуэй.
Гизборо зло посмотрел на него:
— Ну и что, что не говорили? Вы спрашивали, когда я оттуда ушел, вывод напрашивается сам собой. Я не дурачок.
— Справедливо, — кивнул Хемингуэй. — Да, ее убили дома, в будуаре, совсем как мистера Сэтона-Кэрью.
— Брр! — Мисс Гизборо поежилась. — Вот безжалостное животное! Честно говоря, я ненавидела ее и все, что она олицетворяла, но совсем не желала ей подобной судьбы… Как же ее дочь? Наверное, она теперь совсем одна, не считая всех этих противных слуг? Послушай, Ланс, может, нам следует что-нибудь предпринять? Например, я могу забрать Синтию сюда или побыть с ней там.
Но лорд Гизборо, похоже, не слишком верил в способность своей сестры утешить и поддержать попавшего в беду.
— Очень благородно с твоей стороны, — произнес он, — но вряд ли это уместно. Там есть секретарь, к тому же Синтия с тобой едва знакома. И потом, она… В общем, из этого ничего не получится.
— Намекаешь, что она меня не любит? Что ж, пускай. Если хочешь сам оказать ей поддержку, иди! Я тем временем займусь гостями.
— Никуда я не пойду! — заявил он. — Во всяком случае, сегодня вечером. Синтия знает, наверное, что я был зол на ее мать, и не захочет меня видеть.
— Все в порядке, милорд, — сказал Хемингуэй. — Мисс Хаддингтон легла в постель еще до моего ухода. С ней ее тетя.
Гизборо облегченно вздохнул:
— Очень рад! Она за ней присмотрит. Лучше я навещу Синтию завтра. Или оставлю записку с соболезнованиями, если она не захочет меня видеть.
— Так будет правильнее, — заметил Хемингуэй и ушел.
В Скотленд-Ярде сообщили, что инспектор Грант туда еще не добрался. Поднявшись к себе в кабинет, Хемингуэй затребовал кое-какие предметы. Пока он ждал, раздался телефонный звонок. Сняв одну из трубок, он услышал голос своего друга, суперинтенданта Хинкли:
— Старший инспектор Хемингуэй?
— Сэр?
— Стэнли? Как дела?
— Лучше не бывает. Пока у меня всего два убийства. Но как бы к завтрашнему дню не добавилось еще. Кто мой преемник?
— Размечтался! Сам копайся! Строго между нами, тебя по-прежнему поддерживает некая персона. Я подумал, что тебе будет полезно это знать. По его словам, ты скорее добьешься успеха. Чем хуже дела, тем меньше у него желания свалить их на кого-либо другого. Это все!
— Спасибо, Боб, ты молодец! — Хемингуэй порозовел от удовольствия.
Решительный щелчок оповестил о нежелании суперинтенданта Хикли внимать формулам признательности. Хемингуэй с улыбкой положил трубку. Прибывший через двадцать минут инспектор Грант застал его за разглядыванием двух лежавших на столе обрезков проволоки для фотографий. Хемингуэй поднял голову, и Грант воскликнул:
— Не иначе вы что-то нащупали?
— Пока не уверен, — медленно ответил Хемингуэй. — А вы? Видели Баттеруика?
— Видел и расспросил, хотя это было излишне, потому что дело происходило в опере, куда он явился в вечернем наряде. Давали не оперу, а балет, и сколько бы Баттеруик ни клялся, что сидел там с самого начала, это может быть ложью. Он находился один.
— Соседи справа и слева подтвердили бы или опровергли его слова, — заметил Хемингуэй.
— Соседей-то не было! Миссис Баттеруик сняла на весь сезон ложу, и никто из зрителей не мог точно сказать, когда он пришел. — Он достал блокнот и с трудом прочитал: — До «Les Presages» или перед «Петрушкой». Когда я приехал в «Ковент-Гарден», сэр, был «Петрушка». Любители балета высоко ценят его. Когда я попросил служащих привести мистера Баттеруика, они вытаращили глаза: «В середине “Петрушки”?!» Можно подумать, я выманивал его из церкви во время службы! Этого я себе не позволил бы. Там стоял такой тарарам, да и от «Петрушки», как меня уверили, оставалось от силы четверть часа. Мне предложили дождаться антракта, и я согласился подождать.
— Странно, что вас не вывели под белы руки, — усмехнулся Хемингуэй. — Как вы узнали, что Баттеруик на балете?
— Это было самое неприятное! — вздохнул инспектор. — Вы отправили меня на Парк-лейн, где я сначала не мог ничего выяснить, поскольку застал только слуг, мужчину и женщину. Горничная у них приходящая и уже ушла домой. Оба не знали, куда подевался молодой человек после чая с матушкой в пять часов. Я им поверил, потому что кухня и помещения для слуг находятся там далеко от жилых помещений семьи, к ним надо идти по специальному проходу. У молодого Баттеруика собственный ключ, а лакея у них нет. Пока я говорил со слугой, появилась миссис Баттеруик. — Он улыбнулся. — Честно говоря, я решил, что скоро объявлю вам moran taing за это задание, сэр!
Хемингуэй резко выпрямился:
— Вот оно что! Придется вам, дружище, объяснить мне, что это означает, потому что сегодня я слышу от вас эти слова не в первый раз.
— Означает «большое спасибо», — кротко сообщил инспектор.
— Ладно, поверю вам, но при первой же возможности уточню у Фрейзера. Продолжайте!
— Разве я стал бы вас обманывать? Говорю вам, старший инспектор, лучше столкнуться с тигрицей, чем с этой женщиной! С того момента, как она узнала, что я сотрудник полиции, я боялся, что она выцарапает мне глаза! Выставляет этого беднягу сущим младенцем. Но как же она за него боится!
Хемингуэй усмехнулся:
— Столкнулись с примером материнской любви? Бедняга Сэнди! Чего она боится?
— Первого убийства. Миссис Баттеруик решила, будто я пришел допросить ее сына об этом, и наплела мне всяческой ерунды: ее же там не было, как она может что-то знать? Но я взялся за дело с большой аккуратностью: спросил, где в этот самый момент искать Сидни Баттеруика, а она и говорит: некто — не припомню фамилию — впервые танцует в «Петрушке», и ее сын никак не может пропустить подобное зрелище. — Он перевел дух. — Когда «Петрушке» пришел конец, мне живо доставили Баттеруика. Он был белее собственной рубашки. Помните, сэр, как он вел себя у вас на допросе? Нес ахинею про психологию, чтобы вы решили, будто он спокоен. А нынче я наблюдал «ритмику Далькроза», а также — подождите, дайте выговорить! — «метод Чекетти» и хореографию, пока не устал и не попросил глупого мальчика уняться.
— Как вы поступили с ним дальше?
— Я почти не сомневаюсь, что Баттеруик решил, будто я явился к нему с вопросами про первое убийство, потому что он говорил только о нем, пока я не спросил, в котором часу он явился в оперу. От этого вопроса Баттеруик испугался за свою жизнь, а когда я объяснил, что расследую, он взвизгнул и лишился чувств.
— Боже! — ахнул Хемингуэй.
— Да, сэр! Когда очухался, я боялся рыданий. Глоток бренди вернул Баттеруику рассудок, и он принялся клясться, что был на Чарлз-стрит единственно с целью узнать, зачем она наплела нам про него небылиц. Еще вспомнил, что столкнулся на лестнице с лордом Гизборо. Он выскочил из дома, забыв там свою трость. Из всего, что Баттеруик наговорил, я делаю вывод, что он не знает, во сколько ушел с Чарлз-стрит. Вроде потом отправился домой на Парк-лейн, переоделся в вечерний костюм и поехал в такси в «Ковент-Гарден». В свою ложу попал перед подъемом занавеса в начале первого балета. Правда это или нет, неизвестно. Как его понять? То у него обморок, то, стоит прозвенеть звонку об окончании антракта, он вскакивает и торопится к себе в ложу, чтобы не пропустить последний акт!
— Может, Баттеруик просто убегал от вас? — предположил Хемингуэй. — Впрочем, я не вижу причин, по которым ему понадобилось бы убивать миссис Хаддингтон, поэтому пока предлагаю толковать сомнение в его пользу.
— А если ее убили — заметьте, я не говорю, что это сделал Баттеруик! — из-за того, что она слишком много знала о первом преступлении?
— Не исключено. Подобная возможность всегда остается.
— Но вы так не думаете? — спросил Грант, пристально глядя на него.
— С чего вы взяли? — возразил Хемингуэй. — Что вам требуется, Сэнди, это способность принять любую версию. А теперь взгляните на вещественные доказательства номер один и номер два и скажите, что вы замечаете?
Инспектор хмуро уставился на куски проволоки на столе.
— То и другое — проволока для картин, — начал он. — Но один кусок более старый, потускневший. На них нет четких отпечатков после второго убийства?
— Ничего. — Хемингуэй протянул инспектору короткий кусок бечевки. — Возьмите это, Сэнди. — Он поставил на стол локоть и вертикально расположил руку. — Изобразите убийства, используя мое запястье. Закручивайте с помощью линейки. Особо не усердствуйте! Просто покажите, как бы вы взялись задело, если хотели бы удавить кого-то таким способом.
Инспектор, не скрывая недоумения, послушно обмотал его руку бечевкой, взял оба конца пальцами левой руки, правой засунул под бечевку линейку и пару раз провернул, после чего вопросительно уставился на Хемингуэя. Тот кивнул:
— Довольно! Повторите.
Грант сдвинул брови и молча проделал ту же манипуляцию.
— Вот, значит, как вы действовали бы? — проговорил Хемингуэй. — В точности как Карнфорт. А вот молодой Фирск поступает по-моему!
— По-вашему?
— Мы тянем правой, а крутим левой. Закручиваем слева направо, тогда как вы — справа налево, как и первый преступник.
Инспектор выругался и взглянул на проволоку на столе.
— Это я пропустил. Он левша?
— Необязательно. Для кого-то естественно одно, для кого-то другое. Попробуйте сделать то же самое моим способом.
Инспектор повиновался. Получилось медленно.
— Для меня это неудобно. Но я могу!
— Можете, но не стали бы. Что ж, довольно на сегодня. Неплохо! Поезжайте домой. На завтрашнем дознании вы мне не нужны. Закончив с сэром Родериком Уикерстоуном и врачом, я попрошу перенести заседание. Вы отправитесь в офис Паултона и посмотрите, что можно найти там. Встретимся здесь после дознания. Встреча с Эддлстоном на Чарлз-стрит назначена у меня на полдень.
Инспектор взял шляпу и сказал, пряча улыбку:
— Вы всегда говорите, что когда дело такое запутанное и кажется неразрешимым, то что-то обязательно проклевывается?
— Так оно и есть. Не пойму, почему меня давным-давно не произвели в суперинтенданты? Эти два куска проволоки, Сэнди, свидетельствуют о том, что даже самые изощренные планы могут сорваться!
— Ма seadh!То есть конечно! — произнес инспектор, взявшись за дверную ручку. — Кстати, откуда у вас этот южношотландский акцент?
И шутник счел за благо удалиться, неслышно затворив за собой дверь.
