Глава 5

Утром я проснулась с затекшей шеей и смутным воспоминанием о странном, бесцветном сне. После душа я нацепила полосатую тунику, легинсы и ботинки. По крайней мере, для внешнего мира я должна выглядеть собранной. На то, чтобы разобраться с внутренним, уйдет больше чем сорок пять минут.

Я пробралась в кухню, где обнаружила маму, которая варила овсянку старым добрым способом, в ковшике на плите. Насколько я могла вспомнить, она делала это впервые после папиной гибели. Думаю, на нее повлияли события минувшей ночи.

– Ты рано встала, – сказала мама, которая резала клубнику около раковины.

– Уже начало девятого, – ответила я. – Детектив Бассо звонил? – Я постаралась сделать вид, что мне абсолютно все равно, что он сказал, и начала стряхивать с одежды несуществующие пылинки.

– Я объяснила ему, что это была ошибка. Он понял.

Значит, они решили, что у меня была галлюцинация. Я была той самой девочкой, которая кричала: «Волк!» – и отныне, что бы я ни говорила, все будет восприниматься как плод моей больной фантазии. «Бедняжка. Ты просто кивай в ответ и говори что-нибудь веселое».

– Может, вернешься в постель, а я принесу тебе завтрак, когда он будет готов? – предложила мама, возвращаясь к клубнике.

– Да нет, я в порядке. Выспалась.

– Принимая во внимание все, что произошло, мне кажется, тебе стоит отдохнуть. Поспи, почитай хорошую книгу или прими ванну с душистой пеной…

Я не могла припомнить, чтобы моя мама хоть раз в жизни предлагала мне побездельничать в учебный день. Наш обычный диалог за завтраком представлял собой обмен фразами типа: «Ты закончила сочинение? Обед взяла? Постель заправила? Можешь заплатить за электричество по дороге в школу?»

– Так что насчет завтрака в постель? – мама сделала еще одну попытку. – Что может быть лучше!

– А что насчет школы?

– Школа может подождать.

– Как долго?

– Я не знаю, – ответила она беспечно. – Неделю. Или две. Пока тебе не станет лучше.

Она, может быть, и не знала. А вот я за несколько секунд уже приняла решение. Конечно, можно было бы воспользоваться ее предложением, но сейчас это не входило в мои планы.

– Конечно, это здорово, знать, что у меня есть целых пара недель в запасе, прежде чем я стану нормальной.

Мама отложила нож:

– Нора…

– Это ничего, что я не могу вспомнить последние пять месяцев. Ничего, что отныне каждый раз, когда какой-нибудь незнакомец в толпе скользнет по мне взглядом, я буду спрашивать себя: не он ли это. И даже лучше, что о моей амнезии трубили все новости. Ведь теперь он знает, что я его не могу узнать. Наверно, я должна радоваться, что так прекрасно прошла те тесты доктора Хьюлетта – это, вероятно, означает, что ничего ужасного со мной в эти одиннадцать недель не случилось. Возможно, я даже смогу убедить себя, что все это время принимала солнечные ванны в Канкуне. А что, очень даже возможно! Может, этот мой похититель хотел как-то выделиться, сделать что-то неожиданное, побаловать свою жертву! Правда в том, что на мое возвращение к нормальности могут уйти годы. А может быть, этого вообще никогда не произойдет. И уж точно это не произойдет, если я буду валяться на диване, смотреть сериалы и прятаться от реальной жизни. Я иду сегодня в школу. И точка, – закончила я безапелляционно, но сердце у меня в груди подпрыгнуло при мысли об этом. Я постаралась отбросить страх и сомнения, убеждая себя, что это единственный способ вернуть себе свою жизнь обратно.

– В школу?! – мама повернулась ко мне, забыв и о клубнике, и об овсянке.

– Судя по календарю на стене, сегодня десятое сентября, – сказала я. Мама молчала, и я продолжила: – Занятия начались два дня назад.

Она поджала губы:

– Я в курсе, Нора.

– А раз занятия начались, разве мне не следует быть в школе?

– В принципе следует.

Мама вытерла руки о фартук. Мне показалось, что она хочет еще что-то сказать, но колеблется или подбирает нужные слова. Что бы там ни было, мне бы хотелось, чтобы она говорила прямо. Сейчас любые, даже самые жесткие споры были лучше сочувственного молчания.

– С каких это пор ты одобряешь прогулы? – я попыталась подтолкнуть ее к разговору.

– Не хочу вмешиваться и указывать тебе, как жить, но думаю, что тебе нужно слегка притормозить.

– Притормозить? Я не помню последние несколько месяцев своей жизни! Я не собираюсь «тормозить» и позволять ответам на вопросы ускользать еще дальше от меня! Единственный способ справиться с тем, что случилось, это вернуться к своей жизни. Я иду в школу. А потом я пойду с Ви есть пончики или что-нибудь еще такое же вредное – не знаю, чего она захочет сегодня. А потом я приду домой и буду делать домашнее задание. А потом я буду засыпать, слушая папины старые записи. Я столько всего теперь не знаю. Я смогу справиться с этим и не утонуть, только цепляясь за то, что знаю.

– Многое изменилось, пока тебя не было…

– Думаешь, я не догадываюсь?

Мне не хотелось грубить ей, но я не могла понять, как она может вот так стоять и читать мне лекции. Почему она думает, что может что-то советовать мне? Она разве была хотя бы раз в положении, хотя бы отдаленно напоминающем мое?

– Поверь мне, я понимаю это. И мне очень страшно. Я знаю, что ничего нельзя вернуть, и это пугает меня. Но в то же время…

Как мне объяснить ей это, когда я и себе самой толком не могла это объяснить. Вернуться – это означало оказаться в безопасности. Вернуться – это означало иметь возможность все контролировать. Разве могу я идти вперед, если земля уходит у меня из-под ног?

Она набрала побольше воздуха в грудь и произнесла:

– Я встречаюсь с Хэнком Милларом.

Ее слова дошли до меня не сразу. Я уставилась на нее, чувствуя, как брови у меня в недоумении ползут вверх.

– Прости, что?

– Это произошло, пока тебя не было. – Она вцепилась рукой в край стола, и мне показалось, что только это не дает ей упасть.

– Хэнк Миллар? – Вот уже второй раз за это время мой мозг отказывался воспринимать полученную информацию.

– Он развелся.

– Развелся?! Меня не было всего три месяца.

– Нора… все эти долгие дни и месяцы, когда я не знала, где ты, жива ли ты вообще… он был единственным, что у меня оставалось.

– Отец Марси? – на всякий случай уточнила я, растерянно моргая.

Я никак не могла пробраться сквозь туман, который наполнил сейчас всю мою голову, от одного уха до другого. Моя мама встречается с отцом Марси – единственной девушки на свете, которую я ненавидела по-настоящему. Той самой Марси, которая поцарапала ключом мою машину, забросала яйцами мой шкафчик и дала мне прозвище «Нора-шлюшка».

– Мы раньше встречались. В старших классах и в колледже. До того, как я встретила твоего отца, – поспешно добавила мама.

– Ты… – голос наконец вернулся ко мне, – и Хэнк Миллар.

Она заговорила очень быстро:

– Я знаю, как ты относишься к Марси. И знаю, что сейчас ты воспринимаешь его через твое отношение к Марси. Но на самом деле он очень милый! Такой заботливый, щедрый и романтичный, – она улыбнулась, а потом покраснела, смутившись.

Я была вне себя. Так вот чем занималась моя мама, пока меня не было?

– Отлично.

Я взяла банан из вазы с фруктами и направилась к выходу.

– Мы можем хотя бы поговорить об этом? – Я слышала, как шлепают ее босые ноги по деревянному полу, когда она пыталась меня догнать. – Ты можешь хотя бы выслушать меня?

– Вроде как поздновато для «вечеринки-давай-это-обсудим».

– Нора!

– Ну что?! – огрызнулась я, оборачиваясь. – Что ты хочешь, чтобы я сказала? Что я счастлива за тебя? Это не так. Мы всегда смеялись над Милларами. Мы шутили, помнишь, что Марси такая из-за того, что она отравилась ртутью, которая содержится в этих дорогущих морепродуктах, которые употребляет ее семейство. И теперь ты встречаешься с ним?!

– Да. Именно. С ним. А не с Марси.

– Для меня это одно и то же! Ты хоть подождала, пока высохнут чернила на свидетельстве о его разводе? Или все это началось еще раньше, когда он был женат на матери Марси? Ведь три месяца – это очень короткий срок!

– Я не обязана отвечать на такие вопросы! – Явно чувствуя, как пылает у нее лицо, мама пыталась успокоиться, потирая затылок. – Ты так реагируешь потому, что думаешь, будто я предаю твоего отца? Так поверь, я уже достаточно себя измучила и истерзала, думая, не рано ли двигаться дальше. Но он сам хотел бы, чтобы я была счастлива. Он бы точно не хотел, чтобы я вечно грустила и жалела себя.

– Марси в курсе?

Она вздрогнула от неожиданности:

– Что? Нет. Не думаю, что Хэнк уже сказал ей.

То есть пока я могу жить, не боясь, что Марси отыграется на мне за решения наших родителей. Конечно, когда она узнает, могу поспорить, что возмездие будет максимально жестоким и унизительным для меня.

– Я опаздываю в школу, – я начала рыться в вазочке на столике в прихожей. – Где мои ключи?

– Они лежат там.

– Ключи от дома у меня. Где ключи от моего «фиата»?

Мама сжала пальцами переносицу:

– Я… продала «фиат».

Я вперила в нее тяжелый взгляд:

– Ты продала мою машину? Как это?

Говоря откровенно, раньше я частенько ругала свою машину: я ненавидела эту коричневую, облупившуюся местами краску, эти потрепанные белые кожаные сиденья, эту постоянно ломавшуюся коробку передач. Но все-таки. Это была моя машина. Неужели мама так легко выкинула меня из своей жизни после моего исчезновения, что начала распродавать мои вещи?

– А что еще? Что еще ты продала, пока меня не было?! – спросила я.

– Я продала ее еще до того, как ты пропала, – прошептала она, опустив глаза.

В горле у меня опять стоял ком. Значит, я знала, что она продала мою машину, но не помнила об этом. Это лишний раз напомнило мне, насколько беззащитной я стала. Даже с матерью я не могла поговорить, чтобы не выглядеть полной идиоткой. Вместо того чтобы извиниться, я распахнула входную дверь и вышла на крыльцо.

И тут же вернулась с вопросом:

– А это чья машина?

Белый «фольксваген»-кабриолет стоял на той самой бетонной площадке, где раньше обитал «фиат». И судя по его виду он поселился здесь давно. Наверно, вчера, когда мы приехали из больницы, он тоже стоял здесь, но у меня было не то настроение, чтобы смотреть по сторонам. А когда я единственный раз за это время выходила из дома, я воспользовалась черным ходом.

– Твоя.

– В каком смысле моя? – я поднесла ладонь к глазам, защищаясь от яркого утреннего солнца, и сердито взглянула на маму.

– Скотт Парнелл тебе подарил.

– Кто?

– Их семья вернулась в город в начале лета.

– Скотт? – Имя показалось мне знакомым, и я начала рыться в памяти, пытаясь сообразить, о ком идет речь. – Мальчик, с которым я ходила в детский сад? Тот, который переехал в Портленд много лет назад?

Мама устало кивнула.

– А с чего бы ему дарить мне машину?

– Мне так и не удалось спросить тебя об этом. Ты пропала в ту ночь, когда он поставил ее здесь.

– Значит, я исчезла в ту самую ночь, когда Скотт ни с того ни с сего подарил мне машину? И это не вызвало ни у кого никаких подозрений? Никому не показалось это тревожным звоночком? Разве это нормально, чтобы парень-подросток дарил малознакомой девушке, которую не видел несколько лет, автомобиль? Что-то тут не так. А может… может, эта машина является какой-то уликой и ему надо было избавиться от нее? Это тебе в голову никогда не приходило?

– Полиция проверила машину. Они допросили бывшего владельца. Но я думаю, что детектив Бассо снял все подозрения со Скотта после того, как услышал твой рассказ о событиях той ночи. В тебя ведь стреляли перед тем, как ты пропала, и сначала детектив Бассо думал, что стрелком был Скотт, но ты сказала ему, что в тебя стрелял…

– В меня стреляли? – я покачала головой, совершенно сбитая с толку. – Как стреляли?

Мама на секунду прикрыла глаза и вздохнула:

– Из пистолета.

– Что?!

Да как же Ви могла не сказать мне о таком?!

– В Дельфик-парке, – мама качнула головой. – Я даже вспоминать об этом не хочу, – прошептала она, голос у нее прерывался. – Меня не было в городе, когда мне позвонили. И я не успела приехать вовремя. И больше тебя уже не видела. Ни о чем в жизни я так не жалею! Перед тем как пропасть, ты сказала детективу Бассо, что в тебя стрелял в комнате смеха человек по имени Риксон. Ты сказала, что Скотт тоже был в это время там и что Риксон подстрелил и его тоже. Полиция разыскивала этого Риксона, но он будто сквозь землю провалился. Детектив Бассо считает, что Риксон – это не настоящее его имя.

– Куда меня ранили? – спросила я, чувствуя, как по коже побежали неприятные мурашки.

Я не видела у себя шрама или какого-нибудь следа от раны.

– В левое плечо. – Маме, казалось, этот разговор причинял физическую боль. – Пуля прошла насквозь, задев только мышцу. Нам очень, очень повезло.

Я оттянула воротник туники и посмотрела на свое левое плечо. Действительно, там виднелся небольшой шрам.

– Полиция много недель разыскивала этого Риксона. Они изучали твой дневник, но ты вырвала оттуда несколько страниц, и они не нашли упоминания о нем в тех записях, что остались. Они допрашивали Ви, но она утверждала, что никогда не слышала этого имени. Он не значился в школьной картотеке, в полиции о нем тоже данных не было…

– Я вырвала страницы из собственного дневника? – перебила я. Это совсем не было на меня похоже. С какой стати мне было это делать?

– Ты не помнишь, куда их убрала? Или, может быть, помнишь, о чем там было написано?

Я покачала головой. Что же я такого натворила, что мне пришлось это скрывать и заметать следы?!

Мама вздохнула:

– Этот Риксон словно призрак, Нора. И куда бы он ни подевался, ответы на все вопросы он унес с собой.

– Нет уж. Я не могу это принять, – возразила я. – А что насчет Скотта? Что он рассказал, когда детектив Бассо его допрашивал?

– Детектив Бассо бросил все силы на то, чтобы выследить Риксона. Не уверена, что он вообще допрашивал Скотта. Когда я последний раз разговаривала с Линн Парнелл, она сказала, что Скотт уехал. Он сейчас, наверное, в Нью-Хэмпшире, торгует средствами от насекомых.

– И всё? – недоверчиво переспросила я. – То есть детектив Бассо никогда не пытался найти Скотта и выслушать его показания?

Мой мозг работал в аварийном режиме.

Что-то с этим Скоттом было не так. Я ведь, по словам мамы, сказала полиции, что Риксон и его тоже подстрелил. Значит, он был единственным свидетелем того, что Риксон вообще существовал. И как это было связано с подаренным «фольксвагеном»? Мне казалось, что какое-то звено в этой цепочке фактов отсутствовало. Может быть, самое важное.

– Я уверена, у него были причины не допрашивать Скотта.

– О, я тоже в это уверена, – цинично подхватила я. – Например, его некомпетентность.

– Если бы ты не была так настроена против детектива Бассо, то ты увидела бы, что он вообще-то очень проницательный. И очень хороший профессионал.

Я не хотела слушать все это.

– И что теперь?

– Теперь… теперь надо делать то единственное, что можем. Просто жить дальше.

Я на время выбросила из головы Скотта Парнелла. Мне надо было разобраться еще со столькими вопросами. Что еще скрывалось от меня в темных закоулках моей памяти? Сколько еще неприятных открытий меня ожидало? Неужели я день за днем буду узнавать все новые унизительные подробности о своей жизни? Теперь я могла себе представить, что ждет меня в школе. Взгляды украдкой, полные жалости. Неловкие попытки не смотреть мне в глаза. Постукивание пяткой об пол и продолжительные паузы. И вообще, получается, что самое безопасное и простое решение – просто держаться от меня подальше.

Я чувствовала, как во мне закипает ярость. Я не хотела быть героиней спектакля. Не хотела быть объектом сумасшедших домыслов и фантастических гипотез. Какие слухи о моем похищении уже гуляют по городу? Что теперь обо мне думают люди?

– Если встретишь как-нибудь Скотта, покажи его мне, чтобы я могла сказать спасибо за машину, – с горечью произнесла я. – Сразу после того, как я спрошу его: почему и зачем он ее мне подарил. Может, вы с детективом Бассо и верите в его невиновность, но слишком уж много деталей во всей этой истории не стыкуются друг с другом.

– Нора…

Я вытянула ладонь вперед:

– Ты дашь мне ключи?

После секундной заминки она отцепила ключ от своей связки и положила мне его в руку:

– Пожалуйста, будь осторожна.

– О, не волнуйся. Единственная опасность, которая мне грозит, это выставить себя дурой. Как ты думаешь, есть еще кто-то, кого я могу сегодня не узнать, даже если врежусь в него? К счастью, дорогу до школы я помню прекрасно. – Я с силой распахнула дверцу и залезла внутрь машины. – О, ты только глянь: пять скоростей! Хорошо, что научилась водить такие машины до того, как потеряла память.

– Я знаю, что это не самый подходящий момент, но… нас пригласили сегодня на ужин.

Я подняла на нее ледяной взгляд:

– Удиви меня.

– Хэнк… он хотел отвести нас в «Куперсмит». Чтобы отпраздновать твое возвращение.

– Какой он чуткий. – Я вставила ключ в замок зажигания и повернула его. Судя по тому, какие звуки издавал двигатель, машиной не пользовались с того самого дня, как меня похитили.

– Он старается, Нора, – мама попыталась перекричать вой двигателя. – Он очень старается, чтобы все было хорошо.

Я проглотила было колкость, готовую сорваться с моего языка, но потом все-таки не смогла удержаться. Пусть я потом пожалею об этом.

– А как насчет тебя, мама? Ты стараешься, чтобы все было хорошо? Потому что я не буду врать, мама. Если он останется, уйду я. А теперь извини, мне надо как-то начинать заново жить свою жизнь.