Глава 4

Вернувшись, я обнаружила Сидонию в студии. Она рисовала вазу с фруктами. Ее стройный силуэт четко проступал на фоне окна, из которого лился слабый звездный свет. Я смотрела на это хрупкое создание, пытаясь вообразить себя в ее роли. Безумие, сущее безумие. Как если бы тигр попытался влезть в шкуру котенка. Даже не тигр, куда там! – ужасный монстр.

Я вспомнила, какой была до того, как узнала свое имя. До того, как меня окультурили. Вспомнила нестерпимый голод и страх. Злость на стены, ограничивающие мой мир, сжимающие его до размеров клетки. Вспомнила, как меня в первый раз стравили с другим существом. Я была так голодна, что, убив его, сожрала до последнего кусочка. И поняла, что поступила правильно, поскольку мой рацион после этого существенно увеличился.

В те времена меня нельзя была назвать разумной, но причинно-следственные связи я замечала. Когда заводчикам приходилось отбраковывать слабых дьяболиков, они отдавали их сильным. Иногда в наши загоны бросали какое-нибудь жалкое существо, чтобы удостовериться, что мы не проявим милосердия. Однажды мне подкинули девочку. Она забилась в угол, а потом попыталась съесть мою еду и выпить мою воду. Я рассердилась и убила ее, как и всех прочих.

Та девочка была очень похожа на мою Сидонию. Такая же маленькая и беззащитная.

Такова была моя жизнь. Только смерть и страх. Непроходящий страх. Я боялась каждой следующей секунды, следующей минуты, следующего часа. Тогда в моей жизни не было ничего, кроме страха.

До того дня, когда в моей жизни появилась Сидония, в ней не было ни цели, ни смысла, ни чести. До процедуры запечатления, связавшей нас, я не знала сострадания и любви. Тогда у меня появилось будущее, и оно звалось Сидония. Ей я была обязана всему хорошему, что имелось во мне.

И вот теперь я сама должна была сделаться Сидонией. Совершенно невообразимо, невозможно. Идея, что такая тварь, как я, займет место столь прекрасного существа, выглядела отвратительной. Одна мысль о подобном представлялась отъявленным святотатством.

Дония рассеянно подняла взгляд от рисунка и вздрогнула.

– Немезида! Я не слышала, когда ты вошла. У тебя все в порядке? – Ее взволнованный взгляд ощупывал мое лицо.

Она единственная могла различить малейшие оттенки моего настроения. В горле у меня встал комок.

– Да. Все в порядке, все хорошо, – ответила я.

Пусть у меня не было души и, можно сказать, не было сердца, та крохотная его часть, которая все же имелась, полностью принадлежала ей. Император желает, чтобы моя Сидония предстала перед ним? Что же, тогда я займу ее место. Без страха и тени сожаления. Более того, я сделаю это с радостью. Если играть роль Сидонии значит спасти ее, то у меня нет выбора. Я отправлюсь ко двору.

Гувернантка прибыла через две недели. Мы с Сидонией наблюдали, как ее корабль вплывает в шлюз крепости. Дония до сих пор не подозревала о вызове в Хризантему и сделала собственные выводы о причине прибытия наставницы.

– Похоже, матушка хочет, чтобы я отправилась к кому-то в гости, – проворчала она. – Иначе зачем бы ей понадобилось ни с того ни с сего учить меня этикету? Надеюсь, она не собирается выдать меня замуж.

По прибытии гувернантки Сидония в знак протеста заперлась в своей комнате. Я за ней не последовала: матриарх снова вызвала меня в свое крыло крепости. В конце концов, необходимо, чтобы я научилась у той женщины как можно большему.

Сутера ню Эмпиреан происходила из излишних, а не из грандства. Однако, в отличие от большинства прочих излишних, она являлась верной подданной империи и дала присягу, поклявшись верой и правдой служить роду Эмпиреанов, чем заслужила фамилию, а также почетную приставку «ню».

Мы с матриархом ожидали в холле. Наконец дверь открылась и вошла женщина. На секунду застыла в дверном проеме, прижав украшенную драгоценностями руку к сердцу в знак верности матриарху и с любовью глядя на свою бывшую ученицу.

В первое мгновенье мне показалось, что эта самая Сутера в действительности никакой не человек. Ее кожа не была равномерно коричневой, как предпочитали матриарх и сенатор, а представляла собой лоскутное одеяло разнообразных пятен, словно бы ее роботы-косметологи вводили меланин на одни участки, игнорируя другие. Более того, кожа казалась поношенной и собиралась в складки, как будто была велика своей хозяйке.

Даже матриарх, похоже, опешила при виде гостьи и какое-то время только удивленно моргала. Но затем все же протянула ей руки:

– Моя дорогая Сутера.

Сутера ню Эмпиреан подошла к матриарху и, почтительно опустившись на колени, взяла ее пальцы и прижала к своим щекам.

– О, грандесса фон Эмпиреан! Вы выглядите такой же прекрасной, как в день нашей первой встречи. А я… Смотрите, что со мной сотворила жизнь на планете.

– Чепуха! – мило улыбнулась матриарх. – Один сеанс с моими роботами и терапия теломер все…

– Нет-нет! Ветер, грязь и солнечная радиация уже сделали свое дело. Жизнь на планете – это жизнь, презираемая солнцем. – Она поднялась на ноги, ее морщинистые губы задрожали. – И кроме того – запахи. Они повсюду. А эта влажность! Ох, вы даже представить себе не можете, дорогая грандесса! Если она слишком низкая, твоя кожа сохнет и трескается, если слишком высокая – еле-еле удается дышать. Воистину скотское существование! Не говоря уже о неконтролируемом размножении. Многие семьи имеют двух, а то и трех детей! Неудивительно, что им вечно не хватает ресурсов. О, я столько всего могу вам рассказать…

Улыбка матриарха сделалась тонкой и ломкой.

– Не стоит, пожалуй. Вам необходимо отдохнуть после долгого пути, а потом мы обо всем поговорим.

Намек был совершенно недвусмысленный: Сутера ню Эмпиреан не ровня грандессе, она не гость, а слуга. Пусть матриарх и любила свою старую гувернантку, но ей быстро наскучило ее нытье.

Сутера опомнилась и приподняла подбородок, всем своим видом демонстрируя достоинство и профессионализм.

– Вы совершенно правы, грандесса, но я и мечтать не смела об отдыхе, не увидев прежде Сидонию и не определив, с чем придется работать. Если вы соблаговолите пригласить вашу до… – ее взгляд напоролся на меня, и она осеклась.

Я смотрела ей прямо в глаза. Матриарх, казалось, забавлялась тем, как гувернантка пытается понять, кто же я такая. Явно не из челяди, но ведь не могу же я быть Сидонией Эмпиреан, верно?

– Кто это создание? – наконец спросила Сутера.

– Немезида, – ответила матриарх.

Сутера прищурилась, соображая, кому же может принадлежать подобное имя. Я пристально наблюдала за ней. Матриарх говорила, что излишние знают о дьяболиках, но мы для них – не более чем страшная сказка. Они не имели понятия ни о традиционных именах дьяболиков, ни о том, как мы выглядим, так что Сутера не могла догадаться, кто я такая.

Голос матриарха вырвал Сутеру из глубокой задумчивости:

– Она – любимая домашняя зверушка Сидонии. Моя дочь… – матриарх запнулась, подбирая слова, – очень своевольная девочка, которую посещают причудливые мысли.

– Я избавлю ее от них.

– Вряд ли, как это ни прискорбно. Сидония не чета мне. Она застенчива, но очень упряма. Вы будете обучать Немезиду.

– Немезиду? – бесцветным эхом повторила Сутера.

– Да, вы будете учить ее вместе с Сидонией.

– Вместе с Сидонией? – тупо переспросила гувернантка, силясь найти в происходящем некий смысл. – И сенатор тоже этого хочет?

– Желания моего мужа значения не имеют. Он предоставил мне карт-бланш в этом вопросе, а моя воля вам уже известна. Вы будете обучать их обеих.

Матриарх пронзительно посмотрела на меня. Наша опасная тайна прочно связала нас. Сутера ню Эмпиреан была предана этой семье, к тому же была выдана замуж за младшего наместника короля на луне в соседней солнечной системе. В целом она не представляла угрозы и вполне могла сохранить мелкие секреты, вроде гуманоида неопределенной расы, встреченного в крепости своей хозяйки…

Однако отправка меня в качестве заложницы вместо Сидонии вышла бы далеко за пределы ее лояльности. Это было прямым нарушением императорской воли. Государственной изменой. И специалистка в придворном этикете не могла этого не понимать.

– Немезида и Сидония будут обучаться вместе. Когда моя дочь увидит, что Немезида прилежно учится и совершенствует себя, она обуздает свои мятежные порывы и будет более склонна к сотрудничеству.

– Но учить сразу двоих, – Сутера смерила меня взглядом. – Я, конечно, могу, однако…

– У вас имеются возражения? – поинтересовалась матриарх.

– Нет-нет, не в том смысле, госпожа.

Гувернантка шагнула ко мне и робко ткнула пальцем в мой бицепс. Затем, осмелев, провела ладонью по руке.

– Надо же, какие крепкие у нее мускулы.

Я таращилась на это непонятное маленькое существо, ощупывающее меня, озадаченная ее обвисшей, пятнистой кожей так же, как она – моими мышцами и моим ростом.

– Она такая… крупная. Даже не представляю, сумеет ли она овладеть необходимой грацией и изяществом.

Матриарх рассмеялась. Взяв Сутеру за локоть, она повлекла ее к двери.

– Вы когда-нибудь видели тигра? Настоящего тигра, вроде тех, которых разводят в Хризантеме, а не котяток, живущих в наших садах? Настоящий тигр – это сплошные мышцы и сухожилия, а их челюсти способны загрызть взрослого мужчину. Но если посмотреть на них, когда они охотятся, преследуя свою жертву, легко можно заметить, что в их громадной силе больше изящества, чем в какой-нибудь изысканнейшей и нежнейшей бабочке. То же самое можно сказать и о Немезиде.

На следующее утро гувернантка явилась в покои Донии. Судя по всему, роботы-косметологи ночью хорошо потрудились. Черты лица Сутеры выглядели иначе, словно время обратилось вспять: исчезли складки на веках, радужки глаз стали синими, а не порыжелыми, волосы приобрели ярко-медный цвет. Даже морщины несколько разгладились. Впрочем, износа тела ничто не могло скрыть. Похоже, это и было тем, что матриарх назвала «старостью».

Сутера ню Эмпиреан ожидала, должно быть, самого худшего, судя по тому, как засветилось ее лицо, когда она увидела нежную красоту Сидонии и поняла, что та ничем не походит на меня.

– Ах, Сидония, какая огромная честь! Помню, когда вашей матушке пришло время отправиться к звездам…

– Я разве куда-то отправляюсь? – пронзительно воскликнула Дония. – Так и знала, что мама собирается куда-нибудь меня услать!

Ошеломленная ее реакцией Сутера замерла.

– Однако рано или поздно вам придется покинуть это место. Вы же не можете заживо похоронить себя в этой крепости.

– А я не хочу отсюда улетать!

– Но как же ваша священная роль в империи?

– С этим – к родителям. Лично я политикой не интересуюсь.

– М-да. – Сутера нахмурилась и принялась нервно обмахиваться веером. – Ваша мать предупреждала меня, что вы несколько… своенравны.

Я же не сводила глаз с ее веера. «Это оружие!» – кричал мой инстинкт, и я ничего не могла поделать с этой мыслью. Этот предмет просто не мог быть ничем иным. Дония рассказывала мне, что высокородные гранды и грандессы не унижались до открытого ношения оружия, предпочитая прятать его в невинных на первый взгляд вещицах. Сутера всю свою жизнь толклась среди аристократии, обучая знатных отпрысков, и могла перенять их привычки. Что же у нее в веере? Стилет? Лазерный хлыст?

– Полагаю, – продолжила гувернантка, взяв себя в руки, – мы начнем с вашей внешности. Надеюсь, вы уже знакомы с основами стиля и автомодификации. Теперь вам следует определиться с сигнатурами вашей внешности.

– Это еще что такое? – перебила я Сутеру, поскольку определяться со всем этим в конечном счете предстояло мне.

Гувернантка раздраженно взглянула на меня. Пусть ей и приказали обучать нас обеих, она, очевидно, расценивала мое присутствие как пустую трату своего времени и талантов.

– Среди грандства каждый физический аспект может и должен подвергаться изменениям в соответствии с текущей модой. Никто не знает о настоящем возрасте, весе, цвете волос, форме губ или глаз друг друга. У детей из знатных семейств есть возможность изменять свою внешность, однако они быстро понимают, что на слишком частые изменения абсолютно всех черт смотрят крайне неодобрительно. Возьмем, к примеру, пол. Он должен быть неизменен. Крайне бестактно заново упорядочивать свои хромосомы ради минутной прихоти или какой-то вечеринки. Кроме того, учтивость требует, чтобы вас легко можно было узнать, а для этого некоторые черты всегда должны оставаться неизменными. Их-то и называют сигнатурами. У меня это губы и подбородок, – она грациозно повела рукой, указывая на пухлые губы, искривившиеся в улыбке. – Я никогда их не меняю.

Я пригляделась к ее рту и подбородку, недоумевая, чем там можно гордиться.

– Я помогу вам, Сидония Эмпиреан, выбрать ваши собственные сигнатуры. Ну, и тебе, конечно, Немезида дан Эмпиреан, – нехотя прибавила она.

– Немезида никакая не «дан», – поправила ее Дония. – Вы должны были бы заметить, что она не челядинка.

– Но это же смешно, деточка, – защебетала Сутера. – Все существа, принадлежащие вашей семье, будь то челядь или другие гуманоиды, – это дан.

– А Немезида – нет! – Сидония яростно сжала крошечные кулачки.

– Неужели? – приподняла бровь гувернантка. – Твои родители купили ее. Она была создана специально для тебя и исполняет определенные функции. В этом смысле она ничем не отличается от остальной челяди. Следовательно, она – Немезида дан Эмпиреан.

– Немедленно прекратите! Иначе я скажу своей матери, что отказываюсь заниматься с вами! – Голос Сидонии звенел от гнева.

– Дония… – предостерегающе окликнула я ее.

Сейчас вся эта эскапада была совершенно не ко времени, но Сидония уже оседлала своего любимого конька. Она упрямо вздернула подбородок.

– В моем присутствии зовите ее Немезида Эмпиреан.

– То есть, – фыркнула Сутера, – теперь она – ваша кровная родственница?

– Ну, не то чтобы…

– Раз уж мы предаемся фантазиям, почему бы тогда заодно не провозгласить ее главой рода Немезидой фон Эмпиреан? Какие будут приказания, госпожа фон Эмпиреан? – Сутера шутовски мне поклонилась.

– С меня хватит! – рявкнула Сидония. – Я не намерена больше это терпеть.

И с этими словами она покинула комнату.

Гувернантка изумленно захлопала ресницами, затем пробормотала себе под нос:

– Звезды всемогущие, эта девочка, кажется, безнадежна.

Я же последовала за Донией, погрузившись в мрачные мысли. Если, по мнению гувернантки, из наследницы Эмпиреанов не будет толку, лучше ей не знать, что на самом деле ее задача – привить хорошие манеры дьяболику.