5
Спуск получился стремительным, и необходимость уворачиваться от хищных лучей крейсера-преследователя заглушила интерес Вооза к возносившемуся навстречу ландшафту. Крейсер завершил облет планеты, Неутомимой не догнал (та по-прежнему неслась перед ним) и ограничился тем, что, выцеливая и стреляя по кораблям, отогнал ораву до тропосферы, после чего вернулся на орбиту. Неутомимая и два ее невольных союзника, вооруженные корабли Ларри и Братцев-Шляпников, вскоре бросили тщетные попытки оторваться от крейсера и, рассудив, что уступают ему в боевой оснащенности, нырнули обратно в атмосферу.
Внизу проплывали широкие полосы золота и серебра, перемежавшиеся менее яркими лавандовыми и фиолетовыми участками ландшафта. Искатели сокровищ, в том числе Вооз, инстинктивно искали укрытия во тьме, юркнув за терминатор перед тем, как рассеяться. Сканеры крейсера были эффективны и на дневной, и на ночной стороне планеты, но, вероятно, эконосферный корабль получил приказы не стрелять по самому Мейрджайну, и темнота беглецам попросту казалась безопасней. Вооз, как и остальные, метнулся под ее прикрытие и сел с подветренной стороны какой-то скалы.
Пока не взошло солнце, никто не двигался. Вооз полагал, что провести в ожидании несколько часов будет разумно, ведь крейсер при этом также перейдет в более пассивный режим. Возможно, эконосферный командир решит, что лучше не предпринимать активных действий, пока кто-нибудь из старателей не попытается взлететь с планеты. Тогда и начнутся реальные проблемы.
Вооз выжидал внутри своего корабля и вспоминал.
Твой план абсолютно неосуществим. Ничего нельзя изменить.
Слова Мадриго, услышанные Воозом в последнюю их встречу, часто звенели в сознании кораблеводца. И сейчас всплыли тоже, породив обычную — противоестественную — реакцию. Они должны были, подобно каплям медленно действующего яда, поработить его волю и погрузить в бесчувственность. Вместо этого они заразили его маниакальной решимостью. Невероятным упорством, иррациональной устремленностью, железной волей. В конце концов, давненько уже человек не бросал вызов богам!
Ромри, сидевший в противоположном углу небольшой каюты, с интересом рассматривал Вооза. Кораблеводец отвергал все попытки себя разговорить. Он сидел, сгорбившись над столиком, и задумчиво тасовал колоду столпничьих карт, убивая время до восхода мейрджайнского солнца. Полнота его отрешенности навела Ромри на мысли о стремлении Вооза к самоубийству — в смысле, настоящему самоубийству, а не подстрахованной клонами процедуре мазохистического оттенка.
Интересно, размышлял он, чего же хочет Вооз?
Ромри жестом указал на карты.
— У тебя тоже колода есть. Они вроде моих?
Вооз покачал головой.
— Совсем нет, — пробормотал он. Ромри вряд ли нашел бы значительные отличия, но с точки зрения Вооза они были разительны. Символизм столпничьей колоды казался ему чистым и элегантным; ничего общего с цветастым мистицизмом карт Карборундового Ордена. Карты столпников имели философскую, а не оккультную природу. Вооз не ожидал от них никакой таинственной помощи, как Ромри — от своих.
Он остановился, дойдя до карты под названием Вселенная. Столпничьи карты отличались от искаженных версий еще и тем, что, как бы ни знакомы изображения на них, а каждый раз кажутся новыми и свежими. Вооз отдал годы исследованию карт, но все еще продолжал выявлять ранее незаметные нюансы.
Вселенная показывала город, расположенный на острове среди волн зеленовато-голубого моря. Нарядно одетые люди сидели на балконах, пересекали улицы, поднимались и спускались по величественным башням, мелькали в бесчисленных окнах. Толкование карты было сравнительно простым (хотя в формах и количествах ее башен и вертикальных шахт таились другие, более технические идеи). Она выражала базовую идею философии столпников, представление о мире как организованном целом, а о разумных существах как о жителях, образно говоря, общего полиса.
Вооз вытянул еще две карты: Жрицу, комплементарную Вселенной на другом конце последовательности из двадцати одной карты, и Мощь, соединявшую обе половины в качестве срединной. Три карты составляли триаду власти. Жрица была воплощением безграничных очарования и привлекательности; улыбаясь доброжелательно и довольно, восседала она на престоле перед смотрящим. Сзади тронное возвышение обрамляли столпы, Иоаким и Вооз, а пространство между ними скрывала вуаль, сливаясь с головным убором Жрицы, похожим на апостольник. Жрица непрерывно перелистывала страницы книги, лежащей у нее на коленях. Каждый лист книги с лицевой стороны содержал миниатюру одной и той же карты — Вселенной. Обратные стороны листов пустовали. Карта Вселенной была воссоздана с точностью до мельчайших деталей — башен, переходов, граждан и едва уловимых движений последних. Вновь и вновь проявлялся город, идеально неизменный от страницы к странице, исчезая на миг при перевороте листа.
Так выражалась доктрина вечного возвращения.
Мощь, карта, через которую осуществлялось взаимодействие двух других, также была женской. Она изображала стройную женщину в развевающемся на ветру одеянии, стоящую на голом поле. Лицо ее было серьезным и благожелательным. В руках женщина держала львиные челюсти, которые каким-то образом выступали из ее промежности или, возможно, смыкались там.
Некоторые называли эту карту Природой или Силой Природы. Другие — Силой или Сохранением. Немногим за пределами общества столпников был ведом ее истинный смысл: скальная неподвижность, неумолимая непоколебимость естественных сил, абсолютно саморегулирующихся в космическом контексте, и невозможность пошатнуть или изменить их даже на йоту.
Мадриго объяснял когда-то:
— Представь себе силу, которая, будучи призвана, тут же активирует противодействующую силу, мгновенно обнуляющую ее активность. Такая сила не демонстрировала бы никаких положительных характеристик и была бы необнаружима. Ее нельзя было бы отличить от безвидной пустоты. И тем не менее она была бы наиболее фундаментальным из всех природных взаимодействий, подстилающим все прочие. Такая сила существует в действительности. Это и вправду — самая фундаментальная из сил природы, абсолютный камень краеугольный, необнаружимый и недоступный изменению даже на мельчайшую долю…
Вооз разложил три карты треугольником. Вот Жрица: рождение Вселенной, символизируемое двумя разделенными столпами творения, и развертывание вещества из потенциальности, подобное раскрытию книги. Вот Вселенная: мировой город, всего лишь деталь на карте Жрицы. И вот, в другом углу треугольника, Мощь, связующая карта. Просветленный ум постигал из их взаимосвязи причину, по которой мир способен существовать лишь в режиме вечного повторения себя самого, ибо в противном случае не было бы ни принципа единства природы, ни сил ее…
Карты привели его в беспокойство; он встал из-за столика, за которым сидел, и начал мерять шагами узкую каюту.
Вечное возвращение, вот его груз. А разве не любого человека? Что может быть более тяжким гнетом, нежели неизбежность повторения жизни до последней мельчайшей детали?.. Но обычный человек, осознал он, не видит подлинного смысла этой концепции. Для обычных людей это не более чем уравнение из книги. Лишь философу, Воозу, располагавшему убедительным доказательством уравнения, доступно восприятие этой идеи в составе повседневных мыслей, для него она так же реальна, как был реален вчерашний день, реален сегодняшний и будет реален завтрашний.
Ромри поразился, поймав его измученный взгляд. Он уставился на кораблеводца, не в силах отвести глаз.
— Что случилось? — спросил он. — Ты что-то увидел в картах?
— Если угодно, да, — резко бросил Вооз.
— Знаешь, — поразмыслив, произнес Ромри, — наверное, это невежливо с моей стороны, но после того, как ты мне жизнь спас, меня заинтересовала жизнь. Мне кажется, ты очень одинок.
У Вооза ответ вырвался прежде, чем он успел его осознать:
— Одиночество. Бездна, куда падаешь нескончаемо. Наверное, так.
Напор, с каким прозвучали эти слова, вынудил Ромри податься назад.
— Никто не обязан оставаться в одиночестве, — сказал он. — Я вот думаю, тебе бы стоило рассказать, что именно ты желаешь найти там, на страннике-Мейрджайне. Наверняка ведь не деньги, в отличие от нас.
Когда Вооз не ответил, Ромри вытащил из кармана колоду карборундовых карт.
— Ну что ж, может, эти подскажут ответ, — проговорил он и начал тасовать карты, готовясь к гаданию.
Он опасался, что Вооз вспылит и вышвырнет его на поверхность даже вопреки этике столпников, предоставив собственной судьбе. И действительно, Вооз, осерчав, выхватил карты из руки Ромри.
— Этот хлам тебе ничего не расскажет, — прохрипел он. — Твоя колода лишена подлинной глубины. Ну что ж, хорошо, я тебе расскажу, докучливый ты воришка. Но сперва тебе следует постичь, что возможно страдание, немыслимое для всех существ мира, кроме одного человека. Ты можешь поверить, что существует неизмеримое, непостижимое страдание? Тебе это не кажется мелодраматическим преувеличением? Нет, это буквальная истина. Я и есть тот человек. Я не стану тебе объяснять, как это случилось; достаточно знать, что наука, в стремлении к добру, породила величайшее зло за историю мира, и школа ментального контроля несет ответственность за агонию, сделавшую ментальный контроль невозможным. Все мои действия направлены к избежанию этой агонии. В том числе и высадка на Мейрджайн.
— Ты терзаешься так сейчас? — спросил Ромри.
— Это было в прошлом. — Вооз отвел безумные глаза.
— Тогда ты уже избежал страданий, — озадаченно произнес Ромри. И пожал плечами. — Если воспоминания непереносимы, ты всегда можешь их изменить.
— Нет! — Вооз снова обернулся к Ромри. Лицо его выразило дикую ярость. — Разве ты не понимаешь? Вселенная повторяет себя. Все, что было, настанет снова и снова, отныне и во веки веков. Те страдания лежат в моем будущем.
— Ну да, конечно, — пробормотал Ромри, хотя по его озадаченному выражению было ясно, что идею он находит труднопостижимой.
И вдруг негромко рассмеялся.
— Значит, тебе нужны времяпреломляющие кристаллы? Ты жаждешь путешествия во времени, да? Отправиться в прошлое и изменить то, что тогда случилось… что б то ни было.
— Прошлое? К чему менять прошлое? — Вооз помотал головой. — Ты меня разочаровываешь, Гар. Ты что, ни бельмеса не смыслишь в космологии? Будущее и есть прошлое. Ибо будущее уже настало, наступало бесчисленное число раз в прошлом. Что было, то будет, снова и снова. Ты не понимаешь, Гар? Что было, то настанет снова, снова и снова. Я обязан изменить будущее, отвергнуть предопределение, перевести время на новый путь.
— Прошлое, настоящее и будущее, — сказал Ромри, — неизменны. Время недоступно изменениям. Предопределено, как ты выразился. Мир изменяется от фазы к фазе, но следует вечному циклу. Таков закон.
— Время было недоступно изменениям доселе. — Вооз стукнул кулаком по столику с такой силой, что карты подлетели в воздух. — Ты ошибаешься. Никакой это не закон. Это стечение обстоятельств. Природа могуча, но не всесильна. И действительно, ее мощь может быть использована против нее.
На этом мнении зиждились все его планы. Он изучил все, что могла предложить наука по данному вопросу, все философские аргументы, и пришел к выводу, что предопределение не имеет абсолютного характера. Это простое следствие мощи природы, только и всего. Образно говоря, Вселенная давит на события всем своим колоссальным весом, принуждая их повторяться в каждом воплощении. Если проявить достаточную силу или хитрость…
— Если бы мельчайшая деталь настоящего изменилась, — продолжил он, — изменилось бы все остальное. Мельчайшие изменения лишь накапливались бы, пока не привели бы к неописуемым результатам. — Его голос дрожал. — Если бы где-нибудь в огромной Вселенной у маленького цветка вместо восьми лепестков стало семь! Если бы одинокий электрон поглотил на квант больше энергии или потерял на квант меньше! В этом случае следующее проявление мира не было бы идентично нынешнему, а следующее за ним — тому, что придет. Природа связи причин и следствий обеспечила бы это. И тогда, — мечтательно добавил он, — стены темницы моей рухнули бы. Я обязан отыскать возможность побега от страданий.
— Но это бы означало, — пробормотал Ромри, — что и тебя самого в следующем воплощении могло бы не существовать.
— О, с радостью, с радостью!
— И даже человечества.
— А какое это имеет значение? Возможно, и самой Вселенной больше не будет. Может, состояние небытия продлится вовеки. Или породит совершенно новую форму, где свойства самого вещества будут отличаться. Мне все равно. Меня интересует только…
Вооз прервался, сжав кулак. Он увидел понимающее выражение на лице Ромри. Вор расставил ноги так, что карты столпников, сбитые Воозом на пол ударом кулака, стали видимы.
Карты слетели на пол всей колодой, рубашками вверх. И лишь одна карта лежала отдельно, лицевой стороной вверх. Ромри нагнулся и поднял ее. Карта изображала каменную башню, в которую ударяла молния или какой-то могучий залп энергии, мгновенно раскалывая постройку. Из места раскола летела наружу головой вперед одинокая фигура.
Ромри произнес печально:
— Вот видишь, гадание все же удалось. Эта карта в общем-то загадочна. Единодушного истолкования ее нет. Некоторые зовут ее Вселенским Расколом. Если ты прав, то эта интерпретация верна.
Глядя на карту, Вооз отозвался:
— В колоде столпников она символизирует одновременные акты созидания и разрушения.
Оба замолчали.
Вооз в тысячный раз задумался, сколько в его действиях от сизифова труда. Времякристаллы сулили некоторую надежду, но сколько уже раз прежде он ставил на кон свою жизнь лишь затем, чтобы в итоге конструкция раскололась и обрушилась на место его гибели?
В каком-то смысле, вынужденно признавал он, сама суть его путешествия заключалась в безнадежности. Иррациональная смелость, невероятная грандиозность придавали смысл его существованию. Он пробивался вперед лишь потому, что иной возможности жизнь ему не предоставляла.
Ромри тем временем тоже впал в задумчивость. После этого разговора он твердо укрепился во мнении, что Иоаким Вооз полный псих.
Они ждали рассвета вместе, в молчании.
Рассвет явился сперва бледным сиянием, вытесняющим мрак, затем внезапной вспышкой. Оглядев местность через корабельные сенсоры, Вооз тут же понял, что при посадке во тьме оценил характеристики этого места неверно, однако рассудил, что корабль пока можно оставить здесь. Атмосфера, в согласии с отчетами более ранних исследователей, оказалась пригодна для дыхания, хотя в ту пору над планетой сияло иное солнце, так что опираться на отчеты следовало с осторожностью.
Вооз поспешно погрузил набор инструментов на экранопланные сани.
— Если хочешь, поедем вместе.
Ромри кивнул.
— Начнем с небольшой разведки, — продолжил Вооз. — Как ты наверняка догадался, существует предельное расстояние, на которое я могу удаляться от своего судна. На случай, если его потребуется превысить, ты можешь оказаться мне полезен.
Они спустились по эскалатору. Тумана от земли навстречу палящему желтому солнцу не поднялось. Воздух казался идеально чистым и прозрачным, пейзаж купался в солнечном свете. А такого неба, вероятно, не видел прежде никто из людей: оно было не одноцветным, но словно бы переливалось, мерцало розовыми, мальвовыми, синими полосами, простреленное каналами и контурами более ярких цветов, словно отражение поверхности планеты в космосе — возможно, так и есть, решил Вооз и подивился причудам преломляющих характеристик атмосферы.
Но более всего поразила людей собственно поверхность. Это была не почва, а покрытие, уходящее до горизонта и бесструктурное. Оно сверкало, переливалось, источало мягкий блеск. Оно имело чистейший желтый цвет. Ступив на него, Вооз вытащил из набора резак. Он быстро вырезал полость, в которой заплясали золотисто-желтые тени. Он задумчиво помял в руках вырезанный кусок. Материал оказался настолько податлив, что Воозу удалось его согнуть в местах утоньшений уже при небольшой мощности интегрирующего луча.
Он протестировал металл химическим анализатором. Золото. Чистейшее золото. Равнина состояла из золота. Он пригляделся внимательней и заметил, что золотое поле покрыто разметкой из тонких, едва различимых, словно бы протравленных линий.
Ромри без особого интереса оглядел образец. Ему тоже еще не приходилось видеть столь масштабного использования золота, однако оно, как и любой другой естественный элемент, за исключением радия и технеция, ценилось слишком низко, чтобы им дорожить. Все разбросанные ныне по Мейрджайну люди мечтали найти какое-нибудь другое сокровище, невероятно редкое, новое, нежданное, ограниченно доступное и чрезвычайно ценимое. Времякристаллы, например.
Вооз отшвырнул кусок золота и указал Ромри направление к тому, что при посадке принял за обрывистую скалу.
Это была не скала. Это был искусственный объект. Слегка закругленный, выпирающий корпус красноватозолотистого цвета, отделанный рельефными барочными узорами рубинового, кобальтового, медного и янтарного оттенков. Двое мужчин находились слишком близко от исполинской структуры, чтобы судить о ее предназначении, и Вооз жестом показал Ромри забираться на сани. Вместе они поднялись над золотым полом примерно на милю.
Только теперь проявился намек на подлинную природу мнимой скалы. Вооз пришел к выводу, что это корабль, хотя не исключал все же и варианта с неподвижным зданием причудливых очертаний. Но что то был за корабль! Ни один космопорт эконосферы, ни одна верфь любой из цивилизаций Воозовых соплеменников нынешнего или прошлого никогда не вмещали, не строили и даже не планировали корабля хотя бы отдаленно подобного этому судну по размерам и величию. В высоту корабль имел более мили, покоился на колоссальных резных шасси, а в длину достигал примерно трех миль. Корпус его во всех местах был слегка закруглен, хотя близ центра, насколько мог судить Вооз, стены шли почти параллельно. Когда под углом к горизонту поднялось солнце, свет скользнул по громаде и выявил ее несомненные роскошь и древность.
Но это было не все. До горизонта в обе стороны выстроились похожие корабли.
Парковочная зона.
— Боги, — прошептал Ромри. — Ты только глянь. Интересно, а те, кто высадился на Мейрджайне до нас, нашли это место?
— Трудно судить. Большая часть информации об их находках строго засекречена. Но изначально ее и так было немного. Они провели тут всего пару часов.
— Да, я знаю. Они вообще-то гравитационный маневр выполняли. Когда вернулись, Мейрджайн уже исчез, и с той поры его никто не видел… до сегодняшнего дня. Вот это да… — На лице Ромри мелькнула алчность. — Надо забраться в одну из этих штуковин.
— Может, позже? — нахмурился Вооз. Он смотрел в противоположном направлении. У горизонта, то есть милях в трех, располагалась структура иного рода. Она скорей напоминала миниатюрный город из пурпурных строительных блоков, с башенками и другими формами, на таком расстоянии неразличимыми. Это, конечно, мог оказаться завод или какой-то артефакт, но в сравнении с колоссальным кораблем он производил более уверенное впечатление постоянной постройки — хотя, как ни парадоксально, казался даже меньше его.
— Вероятно, сначала следует осмотреть вон то место, — указал он.
Он как раз собирался снова включить сани, когда Ромри тревожно окликнул его, тыча рукой в небо. На загадочном многоцветном фоне скользила изящная форма, под их взглядами увеличившаяся в размерах до элегантной яхты Радальце Обсока. Вооз не снимал руки с панели управления санями. Неутомимая зависла было, покачалась из стороны в сторону, затем опустилась примерно за полмили.
— Что скажешь? — спросил Ромри. — Это не совпадение.
— Ну да, у них целая планета в распоряжении была.
— Если они еще там, мне это не нравится. Особенно эти, ну, ты знаешь, о ком я.
Вооз был готов в случае необходимости уничтожить упомянутых Ромри людей. Он рассудил, что рано или поздно это все равно придется сделать, так зачем тянуть. Он перевел сани в режим равномерной глиссады и подлетел к порталу яхты. Но еще не успели они коснуться его, как дверь открылась сама.
На пороге появился Обсок. Они слезли с саней. Обсок часто моргал, на лице его было написано явственное беспокойство.
— О, входите, пожалуйста, входите оба, — позвал он визгливо. — Вы даже не представляете, как я рад вас видеть! Это было просто ужасно.
— Остальные с тобой? — спросил Вооз.
— Ай! — Обсок приложил руку ко лбу. — Только Нэви. И, боюсь, она умирает.
Он пригласил их внутрь, в главную гостиную. Нэви Хайрестер лежала на диване, а над ней хлопотал один из бортовых роботов, наскоро переделанный в медика. Мэйси стояла на коленях рядом с Нэви и трогала рукой ее лоб.
Больше в гостиной никого не было видно. Но Вооз заметил темные пятна на ковре — кровь.
Они с Ромри прошли к дивану. Глаза Нэви были закрыты, казалось, она без сознания. Лицо — бледное, как смерть. Одежда разорвана, робот как раз выполнял неуклюжий разрез хирургическим инструментом.
— Без толку это все, — сказала Мэйси, подняв глаза. — Она потеряла слишком много крови, а у нас нет запасов.
— А что с ней?
— Парабичи. Гребаные девахи. У нее очень глубокие раны были. Потеряла много крови.
Вооз развернулся к Обсоку.
— Как ты нашел нас?
— О, мои роботы отследили вас. Надеюсь, вы не в обиде. Граждане, я чувствую себя совершенно разбитым. Что тут было!
— А что тут было? — спросил Ромри.
— Как только стало ясно, что барьер снят, Ларри с Братцами-Шляпниками учинили бойню. Они убивали всех подряд, без разбору. Они бы и нас убили, но роботы помогли нам укрыться. Одна из баб Ларри тоже погибла. К счастью, потом за ними прилетели их корабли, и они сбежали.
— Ты хочешь сказать, что все, кроме Нэви, мертвы?
Обсок кивнул.
— Все. О, какое горе! Форменная бойня!
— А где трупы?
— Я приказал роботам их выбросить. — Обсок потер глаза жестом глубокой усталости, облокотился на столик. — Ужасно. Что я здесь делаю? Я жизнью рискнул — и ради чего? Ради прихоти обладания! И, однако, я сделаю это снова. Друзья, вам наверняка не понять. Вам не понять, что движет коллекционером…
— Обычное пагубное пристрастие, — отсутствующим тоном перебил Вооз. — Его предмет не важен. — Он поразмыслил. — Ты не видел больше эконосферного корабля?
— Нет. Не думаю, что он дал себе труд нас тут отслеживать.
— Кажется, она сейчас умрет, — грустно проговорила Мэйси.
Робот прервался, пощупал пульс, послушал сердце, наконец приложил к виску девушки небольшую плоскую коробочку. Потом разогнулся.
— Она умерла, хозяин, — сказал он Обсоку.
Обсок издал несколько пафосный вздох.
— Ну что ж, выброси тело наружу.
Ромри вскинулся.
— Не нравится мне идея туда трупы выбрасывать.
— Ну ладно. — Обсок жестом подозвал робота. — Положи ее в морозильник. Позднее избавишься от тела. — Робот согнулся и с явственным трудом (роботы обыкновенно были хрупкого сложения) поднял мертвую девушку на руки. Потом унес.
— Интересно, был ли у нее клон? — задумчиво произнесла Мэйси. — Если и был, то он же наверняка за световые годы отсюда. И не получит ее смертьевого сигнала.
Мужчины не обращали на нее внимания. Манеры Обсока внезапно переменились, он обратился к двум другим куда резче.
— Итак, господа, судя по вашему виду, вы провели небольшую разведку на местности. Вы, вероятно, заметили эти колоссальные корабли? С воздуха видны сотни таких! И это ведь не все. Планета словно из сказок. Невероятно, просто невероятно. Как так вышло, что раса, создавшая подобное, вымерла? Не представляю.
— Мы направлялись к той структуре, что похожа на город, — сказал Вооз. — Ты хотел внести какое-то предложение?
Обсок пожал плечами. Вид у него был неуверенный, и Вооз догадался, что тот трусит. Обсоку хотелось, чтобы двое других нашли камни вместо него.
— Вероятно, мы сможем лучше координировать свои действия при отлете, — предложил Вооз. — Вокруг планеты все еще крейсер кружит.
— А как же времякристаплы? — нетерпеливо спросил Обсок.
— Если найдем, то поделимся с тобой.
— Отлично! А если другие находки, другие камни, быть может, ранее неизвестные?..
— Мы это обсудим, — кисло ответил Ромри. — Возможно, тебе придется совершить небольшую вылазку самому. — Он развернулся к выходу. — Ну что ж, кораблеводец, идем? Мы теряем время.
Они вышли. Снаружи Вооз снова привел сани в движение и направил их к другой цели. По мере сближения с городом проявлялись черты, противоречившие первоначальной картине. С одной стороны, структура теперь казалась больше похожей на механизм, чьими компонентами могли быть блоки и трубы. С другой, пурпур рассыпался в пуантилистское смешение цветов, блестевших подобно люрексу, но на расстоянии сливающихся в один светоносный пурпурный. Была во всем этом мрачная красота, столь интенсивная, что угрожала заглушить чувства — или Воозу так казалось. Его спутник не находил себе места, но, как полагал Вооз, скорей от мысли о несметных богатствах впереди.
Город окружала низкая стена, высотой фута три. Вооз перелетел ее, потом сбавил высоту, посадил сани и вышел оглядеться. Потрогал стену; поверхность оказалась шероховатой на ощупь, и каждая неровность была своего цвета. Он не удивился идеальной сохранности. Лишь примитивные цивилизации возводят постройки из распадающихся материалов. Остались ли после давно вымерших обитателей города источники энергии, также не подверженные распаду, это уже другой вопрос. Если да, то, не исключено, даже громоздившиеся позади корабли получится запустить.
Вооз не впервые стоял среди творений чужацкой культуры. Поиск способов изменить время заводил его во множество странных мест. Он поднял глаза и всмотрелся в то, что оказалось переплетением пилонов, змеящихся труб, блоков странных форм, фигур какой-то искаженной геометрии.
— Есть тут что-то зловещее, — произнес Ромри.
— Я понимаю, о чем ты. — Вооз выбрал место и попытался проследить направление отходящей от него среди городских башен трубы, овальной в поперечном сечении. Но вскоре потерялся.
Место это отдавало какой-то топологической странностью. Без сомнений, оно существовало в трех измерениях нормального пространства, однако напоминало скорей модели и наброски, призванные передать впечатление о четырехмерных объектах. При этой мысли он испытал трепет возбуждения, субъективно аналогичный, надо полагать, охватившей Ромри жажде богатства.
Он оглянулся. Его корабль был как маленькая серая фигурка на фоне исполинского золотого мейрджайнца. Вооз уже отошел на мили и не мог судить, окажутся ли материалы города непроницаемыми для лучей, повлияют ли как-то на них. Он отдал безмолвную команду: Следуй за мной. Корабль послушно взлетел, стремительно миновал Неутомимую, которая, в отличие от судна Вооза, садилась горизонтально, и опустился в полумиле от них.
Ромри молча наблюдал.
— Идем, — сказал Вооз. — Если отыщем какие-нибудь двери, сможем лучше понять, что это за место.
Ромри сошел с саней, которые услужливо последовали за ними вглубь города. Вскоре он поглотил их. Небо исчезло, его цвета слились с оттенками структур, которые возносились и словно бы танцевали повсюду кругом. Вооз начинал тяготиться окружением. Он подумывал уже объявить поиски здесь бесперспективными и переместиться куда-нибудь еще, когда Ромри окликнул его:
— Эй!
Ромри нашел вход в одну из блочных построек; дверь была высотой с человека, но проход оказался чересчур узким, чтобы туда протиснулись сани. Оставив их снаружи, Вооз последовал за напарником внутрь.
Внутри царил почти непроглядный мрак. Вооз включил фонарик и осветил им путь. В яростном свете фонаря он увидел то, что показалось ему пустой палатой, кубической с закругленными углами. На противоположной стене чернело отверстие другого прохода, овального, но также достаточно просторного для человека.
Ромри вгляделся туда.
— Там туннель.
Вооз присоединился к нему, повернув безель на рукоятке фонарика и наведя луч. В туннеле ничего не было видно, поскольку уже через несколько ярдов он искривлялся и словно бы исчезал.
Вооз помедлил, напомнив себе, что тыкаться во все дырки — наверняка не лучший способ поиска сокровищ на этой загадочной планете. Было бы куда практичнее положиться на лучи корабля. Ромри предложил двинуться по туннелю, но Вооз сначала вызвал корабль и спросил, куда направляться.
Корабль ответил, но в сообщении проскочила незнакомая нотка.
Двигайся вперед.
Вооз пролез в туннель и жестом позвал Ромри следом.
Они двигались осторожно и, по впечатлению, долго. Явного смысла траектория овального коридора не имела: туннель петлял туда-сюда, понижался и повышался, изгибался под странными углами и даже, как показалось Воозу, закручивался сам в себя. Он подумал было вернуться, но в этот момент туннель вывел их в помещение, имевшее форму лодки, с низким потолком, размерами приблизительно с гостиную на яхте Радальце Обсока.
Переключив фонарик обратно в режим круговой лампы, он быстро обследовал комнату. Стены имели матово-лавандовый оттенок, а тесно посаженные ребровидные выступы следовали изгибам палаты, точно ребра жесткости парусной лодки для перемещения по воде. Почти у центра палаты находилось около полудюжины закрытых шкафчиков или ящичков. Склад?
Ромри подскочил к ним и без сопротивления сорвал крышку с первого, какой ему под руку подвернулся. На миг у Ромри перехватило дух; потом он зачерпнул из ящика и вынул полную горсть чего-то мерцающего.
Сначала показалось, что это серебряная паутинка. Но ее нити обладали текучестью, постоянно реорганизовывались; Ромри поднес ее к свету, повертел, рассмотрел через увеличительное стекло.
— Не знаю, что это такое. В жизни ничего похожего не видел.
Вооз его не слышал. Он получил сообщение, первоначально принятое им за сигнал с корабля… но нет, в нем прозвучала та же странная, незнакомая нотка, что и несколькими минутами ранее.
Здесь, маленький Червяк, находится сокровище, которого ты ищешь.
Червяк! Имя, которое он ненавидел, имя, которого не слышал все эти годы, изначальное имя, данное ему врагами — откуда оно сейчас прозвучало? Кто с ним говорит?
Вместе с этими словами пришла инструкция. Его направляли к третьему ящику. Переместившись туда, он увидел, что крышка ящика прозрачна. И не только это. Потолок над ящиком тоже был прозрачен, а свет — дневной, судя по всему, — лился на содержимое.
Сквозь хрустальную крышку он увидел то, что показалось ему крупными алмазами.
Старое имя пробудило в Воозе неприятные и турбулентные ощущения. Тем не менее он принудил себя успокоиться и поднял крышку.
Камней было около сотни; они лежали на подушечке из чего-то вроде бархата. Каждый кристалл был огранен и в диаметре достигал полутора дюймов. Вооз вынул один, повертел в руках, позволил заиграть на свету.
Ромри вдруг очутился рядом, серебряная паутинка все еще свисала с его руки.
— Что это? Это?..
Вместо ответа Вооз поднес камень к лицу и вгляделся в его глубины. Он заметил отражения на гранях, крохотные сценки. Поднес еще ближе, словно в линзу глядя.
И увидел себя с Ромри на санях над желтой равниной, летящих к городу, снижающихся…
Сцена из недавнего прошлого.
Он понял, почему у этого ящика прозрачная крышка и зачем на нее проливается свет снаружи. Времякристаллы преломляли свет во времени. Из прошлого в будущее. Панель в потолке над головой закрывала световод.
Но сцену из недавнего прошлого можно объяснить и без времяпереноса. Он повернул кристалл другой гранью. И снова увидел самого себя.
Ромри он тоже увидел, но с Ромри что-то было не так. Ромри стоял недвижим, подобно статуе, глядя в пространство застывшим взглядом. Сам Вооз, казалось, был в этой сценке чем-то обеспокоен. Он склонился, внимательно пригляделся к Ромри, вытянул руку коснуться его…
Картинка поблекла.
Предупреждение?
— Что ты увидел? — спросил Ромри. Полез в ящик мимо локтя Вооза и вытащил оттуда другой камень; сфокусировал на нем взгляд, как делал Вооз. Какое-то время двое стояли, захваченные калейдоскопом крошечных картинок.
Странно было, что такие маленькие и, вероятно, случайным образом отраженные внутри камней образы кажутся столь четкими. Сами камни были чистой воды, кроме едва заметных вспышек и искорок — а эти сполохи по мере вращения кристалла разрастались, неожиданно фокусируя глаз на сценах, но через несколько секунд те исчезали без следа.
Если сполохи приходили из прошлого и будущего, их диапазон явно был колоссален; Вооз почему-то ожидал, что кристаллы захватят считанные часы или даже минуты, а может, секунды или доли секунды. Но он мельком увидел идеально четкий ландшафтик с желтым солнцем и деревьями вроде пальм на пыльной земле, под шелестящими кронами которых двигались группы цветкообразных созданий… А вот взлетает один из тех золотых кораблей. Аппарат заложил дугу над фантастическим ландшафтом Мейрджайна, затем взмыл вверх и исчез в небе, которое оказалось синим, а не пятнистым.
Вооз взял из ящика другой камень и стал изучать его. Он жадно искал свидетельств времяпереноса. Но как ни увлекательны были сценки, камни друг от друга ничем вроде бы не отличались.
— Ну давай, заберем их, — нетерпеливо воскликнул Ромри. Они выгребли кристаллы из ящика и набили ими кисеты. Потом Ромри переместился к другим ящикам.
Вооз остался стоять, где был. Он задержал на ладони последний камень и всмотрелся в его глубины. Он поворачивал кристалл из стороны в сторону, очень медленно, пока не сфокусировался на сценке.
Он впервые наблюдал происходящее внутри самой палаты. Туда вносили и расставляли в ряд шесть ящиков — точно так, как нашли их Вооз с Ромри. Работу выполняли гуманоиды, существа с оливковой кожей, полностью обнаженные, если не считать серебряных поясов на талиях. Однако тут же впечатление сходства с людьми исчезло: головы созданий были совершенно нечеловеческие, напоминая скорей головы ибисов Древнего Египта.
Вооз изумился: на карте столпников, обозначавшей Царство Звездное, также фигурировал ибис. Но он счел это простым совпадением.
Он попытался удержать сценку в фокусе, но пальцы так задрожали, что ему это не удалось.
Он опустил кристалл в мешочек.
Он испугался. Он не понимал, кому или чему обязан полученной недавно информацией. Ему показалось, что это был внутренний голос (а может, корабль отчего-то вздумал над ним так скверно подшутить?); он хотел бы задержаться здесь и провести дальнейшие исследования, но побуждение стремглав убежать с найденными сокровищами нарастало.
Затем случилось нечто ужасное, но вместе с тем — такое неожиданное и поразительное, что парадоксальным образом не вызвало почти никакого ужаса. Его выдернули из палаты. Он почувствовал, как его берут и передвигают, словно пешку на шахматной доске. Его понесло в извилистом туннеле, по-прежнему озаренном сиянием его собственного фонаря. Смешались места, мысли, слова и ощущения, закружилась голова.
Он стоял в гостиной яхты Обсока.
— Вероятно, мы сможем лучше координировать свои действия при отлете, — говорил он нетерпеливому коллекционеру. — Вокруг планеты все еще крейсер кружит.
— А как же времякристаллы?
— Если найдем, то поделимся с тобой.
— Отлично! — Глаза Обсока сверкнули. — А если другие находки…
И снова пешку передвинули с клетки на клетку. Вооза подхватило и понесло по доске. Замелькали золотистожелтые клетки. Калейдоскоп впечатлений, словно со скоростью стократ выше нормальной прокручивалась видеозапись. Палата сокровищ. Пурпурные кварталы. Слова, ощущения. Замелькали золотисто-желтые клетки.
Он стоял в гостиной яхты Обсока. Он говорил с одним из бортовых роботов.
— Улетай и выходи на круговую полярную орбиту так, чтобы над северным магнитным полюсом твоя скорость оставалась постоянной. Передавай широкополосный сигнал капитуляции правительственному крейсеру. Если повезет, тебя перехватят, а не собьют, и ты сможешь передать своего хозяина и его друзей врачам.
Робот склонил голову в знак понимания. Вооз развернулся уйти, и тут его опять подхватили и переместили даже стремительней прежнего. Он стоял в палате сокровищ. Ромри набил полные карманы и вытряхивал сумку, которую тоже намеревался наполнить добычей.
— Да, здесь они хранили свои драгоценности, все так и есть. Но все камни, все металлы — если это металлы — мне абсолютно незнакомы. Давай, забирай свою долю.
— Пошли.
— Что-о?
Вооз обезумел от восторга.
— Я знал, что это правда, — прошептал он. Он уже догадался, что странствовал во времени: сначала в прошлое, затем в будущее, а теперь назад в настоящее. — Ответ здесь.
Но при мысли о силе, что похищала его, он ужаснулся, представив себе, как оказывается вне зоны покрытия корабельных лучей. Тогда ему придет конец — он погибнет в агонии, ради избавления от которой все это и затеял.
— Я возвращаюсь на корабль, — произнес он. — А ты поступай как знаешь.
— Ну ладно. Но давай хоть парочку этих ящиков на сани перетащим.
— Я возвращаюсь сейчас же. — Вооз развернулся и начал возвращаться по туннелю. Следуя его прихотливым изгибам, он в конце концов выбрался наружу, а обернувшись, обнаружил, что Ромри отстал недалеко.
— Какая муха тебя укусила? — спросил Ромри. — Все ж так удачно шло.
Вооз проигнорировал его и двинулся вдоль загадочных, напрягавших зрение кварталов комплекса. Саням велел следовать за ним. Им всецело овладела догадка, которую он должен был бы поймать раньше, не отупей так.
Путешествие сперва казалось ему ирреальным, и логические способности, точно во сне, отключились. Но теперь логика вернулась, а с ней единственный, ослепительно ясный вывод.
Мейрджайн — отнюдь не необитаемый мир. Его забросили в собственное прошлое, затем в будущее (не было времени задуматься над инструкциями бортовому роботу и тем, что в будущем могли они значить). А следовательно, существа, обитавшие здесь, овладели секретом путешествий во времени, и были то, наверное, те самые ибисоголовые, которых он углядел в глубине времякристалла.
Если, конечно, это не какая-то машина случайно активировалась. Да, это возможно, однако маловероятно.
Ромри с Воозом обогнули стену и оказались у выхода из комплекса. Они увидели, что кпадоискательских кораблей на равнине прибавилось: чуть ближе судна самого Вооза припарковался третий. Аппарат был похож на Неутомимую в том отношении, что садился горизонтально, однако уступал ей размерами и изяществом.
— Не нравится мне это, — пробормотал Ромри. — Это ж корабль Братцев-Шляпников.
Не успел он договорить, как возникли два брата, узнаваемые по темным одеяниям и широкополым шляпам. Ромри встал рядом с Воозом.
— Они, наверное, проследили за Обсоком, — сказал он. — Думают, тот все знает про времякристаллы.
— Идиоты, — проворчал Вооз. — Кристаллов на всей планете хватает. Как иначе бы мы обнаружили их с такой легкостью?
Ромри скривился в нервической усмешке и вынул из кармана колоду карт.
— Ты слишком скептичен, кораблеводец. Это карты привели нас к ним. Карты создают события, помнишь? Я же тебе говорил, что они эффективны.
— Ты разве не знаешь, что в эконосфере колдовство запрещено? — кисло отозвался Вооз. — Ладно, не обижайся. Я разберусь со Шляпниками. Держись меня.
Он собирался было переместиться к Неутомимой. Но не успел и шага сделать, как накатило что-то вроде резкого сокрушительного удара; он задохнулся и чуть не упал. Словно бы тень гигантской ноги опустилась на него, угрожая придавить всем весом и размазать, как насекомое. Удар не был физическим, но ментальным, и пришелся в его разум.
Он издал прерывистый крик. Корабль тут же поспешил ему на подмогу. Он почувствовал, как начинает работу интегративная машинерия, как тянется к нему и пытается определить источник угрозы. Ему на миг померещилось, что его вморозило в ледяную глыбу. Затем — титаническая борьба, непереносимая натуга, по всему телу. Тотальная война, сопровождаемая, к его изумлению, фрагментарными комментариями вполголоса:
Необходимы особые меры… Полное сопротивление… Радиус-векторы атаки в отрицательном измерении…
Он слышал, как говорит сам с собою корабль, пытаясь его спасти. Никогда еще не бывало с ним ничего подобного! Голоса вступали один за другим, пререкались, совещались, выносили решения — и все это, как он понял, в мгновение ока. Затем корабль, словно обессилев, посоветовал:
Сдавайся, если хочешь.
Вооза охватил ужас.
— Нет! — заорал он. Он сердцем чуял, что стоит сдаться, как придет конец всему. Он ощутил, как снова собирает силы корабль. Он еще раз покачнулся, на миг забыв, где находится, и вдруг замер неподвижно.
Атака миновала, если не считать внутреннего давления — признака повышенной бдительности корабля.
А что изменилось?
Изменился Ромри. Кладоискатель стоял недвижимый, подобный статуе. Глаза глядели в пустоту. Вооз провел рукой перед его лицом. Ничего.
Коснулся щеки Ромри. Плоть была твердой и гладкой, словно камень.
Ради проверки пихнул скально-неподвижное тело, потом толкнул сильнее. Ромри опрокинулся, с глухим стуком ударившись о золотой пол. В его теле не шелохнулся даже палец.
Что бы ни атаковало Вооза и потерпело неудачу в противостоянии с кораблем, на Ромри оно напало тоже. Вооз позволил себе оглянуться на три корабля, припаркованные среди золотой, залитой солнцем равнины. Братцы-Шляпники стояли, глядя друг на друга, или, во всяком случае, так казалось. Они были совершенно неподвижны.
Посмотрев на Неутомимую, Вооз сформулировал вопрос.
То же самое, ответил корабль с готовностью, говорившей о том, что он уже проверил яхту по собственной инициативе. И показал краткое камео Обсока с Мэйси, которые так же неподвижно сидели друг подле друга.
Вооз принял быстрое решение. Он решил перетащить оцепеневших Ромри, Обсока и Мэйси на борт своего корабля и тут же сняться с планеты, в надежде проскользнуть мимо эконосферного крейсера. В спешке он совсем позабыл о будущих словах, адресованных роботу на яхте. Когда вспомнил, было уже поздно, поскольку игра в шахматы возобновилась. Вооз опять стал пешкой в чужой игре. Опять его затянуло в головокружительную последовательность впечатлений, слишком быстрых, чтобы там что-то уловить; смешение цветов, образов и звуков.
Но в каком смысле его передвигали сейчас? Вроде бы не просто во времени, а может, и вообще не во времени. Спустя считанные секунды пала тьма. Его понесло по темному туннелю. Потом он остался стоять во мраке, медленно вытесняемом желтым сиянием.
Тьма исчезла, и он увидел, что находится в палате с куполообразным потолком. Его окружали пятеро или шестеро ибисоглавых чужаков, которых он видел в кристалле. Они спокойно взирали на него глазками-бусинками, клювообразные лица блестели. В среднем они были чуть ниже человеческого роста, тела — тонкие, гладкие, мускулистые, с оливковой кожей, молодые, точно тела девочек, ибо, как он отметил, никаких признаков мужских гениталий у чужаков не было. Серебряные пояса на талиях — единственный элемент их убранства — показались Воозу при близком рассмотрении непрестанно движущимися, словно они состояли из текучей ртути.
Несмотря на то, что с ним приключилось, он не слишком испугался. Наверное, привык. Он несколько раз уже встречал разумных инопланетян, и те в целом склонны были относиться к нему терпимее, чем незнакомцы-соплеменники.
Зато он почувствовал непреодолимый трепет. Эти существа умели манипулировать временем, для них оно было все равно что новое пространственное измерение. Иными словами, они создания четырехмерные.
Рядом с обычными существами вроде Вооза, вынужденными, как черви, ползти от одного мига к другому, они почти боги. А и правда, не боги ли они? Разве не с головой ибиса, вспомнил он, содрогнувшись внутренно, изображался древний бог Тот, который, как говорят, показал человечеству колоду карт столпников и обучил ее толковать давным-давно, еще в дотехническую эру?
Вооз как-то спросил Мадриго, существуют ли боги. Мадриго ответил:
— Возможно; по этому вопросу согласия нет. Но если да, то они — существа преходящие и ограниченные, как и мы. Более развитые интеллектуально, более могущественные, и сознание их, в принципе, может воспринимать материю иначе, но это и всё. Не стоит, — добавил он, — никого бояться.
— Они не бессмертны? — спросил Вооз.
— Все существа бессмертны, — напомнил Мадриго, — но, как и мы, боги обязаны прожить свой срок и умереть.
Существо, стоящее лицом к Воозу, сделало загадочный жест, коснувшись пальцем приплюснутого лба. Продолжая плавное, текучее движение, чужак развернулся и показал открытой ладонью на изогнутую стену позади. После этого развернулась вся группа, двинулась налево от Вооза и покинула помещение.
Через какую дверь, Вооз не заметил. Но перед ним, там, где еще мгновением ранее была безликая стена, теперь образовался арочный проход. Пурпурная ткань реяла поперек него, слабо колыхалась, точно на ветру. Он подошел к ней, коснулся ткани — но это была не ткань. Осталось лишь ощущение чего-то шелковистого или, может, теплого масла на коже, а рука прошла насквозь.
Он смело устремился внутрь через экран и замер. Он попал в круглую палату, вроде первой, но меньше. Стены и выпуклый потолок были той же текстуры, что и в городе — Вооз сообразил, что это, верно, и в самом деле часть таинственного комплекса. Мебели в палате, однако, было больше, хотя о предназначении трех или четырех объектов на полу, похожих на застекленные шкафчики, он мог лишь догадываться.
На возвышении с подушками в центре комнаты восседал, скрестив ноги, еще один ибисоглавец. На первый взгляд — неотличимый от предыдущих. Но почему-то, созерцая его, Вооз исполнился трепета перед невероятной древностью и колоссальным опытом существа. Более того, встретившись взглядом с бесстрастными глазками-бусинками, он словно бы стал лужей, куда кто-то пренебрежительно опускает палец, и до самых тайных уголков его личности раскатилась по этой луже рябь, прежде чем отразиться. Сомнений не могло быть: чужак изучал его разум.
— Войди же, маленький Червяк.
Снова прозвучало ненавистное ему имя, не последняя среди причин его мытарств по трущобам Корсара.
Голос казался звучным, властным, человеческим. И мужским. Немного странно было его тут услышать. Еще удивительней — осознать, что говорит этим голосом существо, чей изогнутый трубкообразный клюв явно не приспособлен к человеческой речи, да и голова создания не шевелится. Голос исходил из пустоты.
Вопреки иррациональной тревоге при отсылке к его детству Вооз почувствовал нарастающее возбуждение. Его принимают обитатели Мейрджайна, боги времени, как он уже привык их про себя называть! Он может задавать вопросы! Он так близок к ответам, которых жаждет!
— Итак, — начал он, — вы знаете наш язык?
— Или сделали так, чтоб ты научился понимать наш. Какая разница? Ближе подойди, Червяк. Не топчись там под дверью.
— Меня зовут Иоаким Вооз, — огрызнулся Вооз. Но повиновался, приблизившись. Голос хмыкнул.
— Агрессивная напористость в самозащите, как обычно для вашего вида. Отлично. Иоаким Вооз, если хочешь.
— А как мне называть тебя? — спросил Вооз.
— Я — это я. У меня нет нужды в имени. Тебе этот ответ ничего не напоминает?
— Нет.
— А должен бы. Сходным образом ответил ты однажды, будучи спрошен об имени твоего корабля.
— Но мы — не корабли.
— А ты? На что ты годен без своего корабля?
Существо, несомненно, знало о нем все. Ментальная оголенность рождала дискомфорт.
— У меня есть вопросы, — сказал Вооз. — Но ты уже знаешь, какие.
— У тебя есть вопросы. Но молчаливый дискурс неприемлем. Разум испытывает потребность в самовыражении.
Вооз подавил усмешку. Реплика была вполне достойна Мадриго. При этой мысли Вооз опустил руку в карман и выудил оттуда колоду столпничьих карт. Умело перебрал ее, пока не дошел до Царства Звездного, изображавшего обнаженную женщину, которая поливала землю из двух кувшинов. За ее спиной с вечнозеленого древа поднимался в воздух ибис.
Он протянул карту существу с Мейрджайна и показал на ней ибиса.
— Во-первых, — увлеченно начал он, — не вступал ли ваш вид в контакт с нашим давным-давно? Этой картинке много веков. Заметь, какая у птицы голова. Она символизирует бога всех наук. Возможно, это вы обучили нас началам…
Голос его оборвался. Ибисоглавец наклонился вперед и изучил карту.
— Да, сходство несомненное, — подтвердил голос. — Но это ничего не значит. Это просто конвергентная эволюция, порождаемая способом питания. Общий контур моей головы — распространенная форма, да и вашей тоже. Что же до того, не мог ли кто-либо из моих коллег посещать ваши планеты давным-давно — понятия не имею. Ты видел те огромные корабли снаружи? Ими пользовались в основном для полетов в другие галактики. Но уже давно забросили.
Вооз медленно убрал карты. Он позабыл про Ромри и других. В его мозгу повис главный вопрос, который ему было страшно озвучить.
Он стоял молча, чувствуя себя тупицей. Синтетический голос ибисоглавца заговорил опять:
— Да, я могу тебе помочь, Иоаким Вооз. Но сомневаюсь, что ты этого действительно захочешь, маленький Червяк.
— Ты знаешь, как я этого хочу! — вскричал Вооз. — Это все, чего я хочу. Вы победили время! Вы можете мне рассказать, как…
Он осекся, осознав, в каком свете себя выставляет, и поняв, что теперь беспомощен. С какой стати этим существам ему помогать? Какое им дело до его безумной затеи? А утаить ее теперь никак не получится.
— Да? — переспросил голос. — Ты хотел сказать — не могу ли я тебе поведать о том, как изменить время? В этом смысле я тебя лишь разочарую, Иоаким Вооз. Мы не умеем изменять ход времени, будь то прошлого, настоящего или будущего. Время неумолимо.
— Но я этоиспытал!
— Правда? А подумай как следует. Все, что я сделал с тобой, так это переместил твое сознание вдоль твоей же времялинии. Я могу погрузить тебя в прошлое и не очень далеко — лишь недалеко — унести в будущее. Таким же образом, как преломляем мы свет во времени этими кристаллами. Да, прошлое и будущее доступны познанию. Но изменить их — невозможно. Тебе это кажется парадоксом? Нет. Я объясню. Как ты верно догадался, мы суть четырехмерные создания. Но лишь в определенном смысле. Мы научились делать то, что я сделал с тобой — перемещаться взад-вперед по времялиниям, хотя в будущее — лишь недалеко. Однако, к примеру, перенос тебя в это здание не требовал никакого вмешательства в ход времени. Мы просто поместили тебя в переместительный вихрь; это наш обычный способ странствий по планете.
— Ты мог бы подумать, что предзнание дает нам шанс контролировать будущее и вмешиваться в его ход — но нет. Что бы ни случится в моем будущем, все это суть плоды предзнания. Будущее нельзя изменить. Наша способность к путешествию во времени сама по себе элемент мотива космического предопределения.
Вооз уставился на ибисоголового чужака, и его охватила знакомая тягостная безнадежность.
— А какой прок вам от такой способности? — спросил он.
— Она добавляет к жизни новое измерение, как ты сам можешь оценить. Возвратиться в прошлое эффективней, нежели вспомнить, поскольку воспоминания, как правило, ненадежны. Испытать будущее также эффективней, нежели спрогнозировать его.
— У вас имеется какое-нибудь оборудование для ментальной проекции во время?
— Она достигается ментальными тренировками. Машин для этого у нас нет.
— А вы меня ей научите?
— Ты не сумеешь обучиться. У тебя мозг не так устроен.
Вооз подумал, что в этом могут подсобить правильные адпланты или кремниевые кости. Но если только что услышанное отвечает истине, толку с них будет мало. Времякристаллы в кармане, впрочем, казались ему более обнадеживающими. Что бы ни твердил ибисоглавец, а существование кристаллов доказывало возможность манипуляции временем физическими средствами.
— В таком случае я вынужден поблагодарить тебя за предоставленную информацию и попросить разрешения удалиться.
— Нет, ты еще не уйдешь, Иоаким Вооз. Я должен тебе кое о чем еще поведать.
Ибисоглавец шевельнулся. Голова его повернулась, словно чужак покосился на стену, и Вооз мельком увидел странное лицо в профиль; совсем как египетская птица на карте столпников.
— Позволь мне открыть, что привело сюда и тебя, и всех, кто сел на планету за последние несколько часов. Видишь ли, я очень стар. Моя раса давным-давно научилась обуздывать процессы старения. Тело мое умрет только в случае, если случайный и невосстановимый ущерб, накапливающийся на клеточном уровне, превзойдет смертельное значение — разумеется, когда-нибудь это случится. Прожив так долго, начинаешь обзаводиться особыми привычками, просто чтобы не скучать. Моя область интересов — ксенопсихология. Наша беспокойная планета блуждает по Галактике, а я занимаюсь изучением ментальных характеристик различных видов, с которыми мы вступаем в контакт время от времени. Это, следует отметить, мое личное увлечение. У друзей и коллег моих (с некоторыми ты только что повстречался) свои интересы…
— Но вернемся к делу, Иоаким Вооз. Мы уже некоторое время странствуем в этом звездном скоплении — достаточно долго, чтобы я обратил внимание на особое психологическое качество вашего вида. Я называю эту странную черту навязчивой одержимостью. Никогда еще не встречал я расы, разумы представителей которой столь склонны подчиняться желанию или идее. Я испытываю к вам значительный интерес.
— И я решил собрать несколько представительных экземпляров для исследований. Обычные образцы мне без надобности; я желал получить тех, в ком сильно навязчивое стремление. Я устроил мухоловку. Ты знаешь, что такое мухоловка? На ваших мирах водятся неприятные насекомые, и вы устраиваете ловушку для них — с чем-нибудь липким и сладким. Сладкий аромат привлекает их, а липкое вещество не дает улететь. Мухи не могут устоять перед соблазном и обречены угодить в ловушку. Видишь, маленькая муха, как я поймал вас всех? Вы все так или иначе одержимы — жаждой наживы, жаждой обладания, иными, более интересными пристрастиями… и странствующая планета Мейрджайн стала непреодолимой приманкой для всех вас! Эта уловка, кстати, удобна для очистки вашего общества от нежелательных индивидов — понимаешь ли, среди разумных видов преступность явление необычное. Мои личные мотивы, однако, не сводятся к альтруизму. Теперь у меня есть достаточное количество образцов приемлемого качества для исследований.
— Значит, эти люди… до сих пор живы?
— Живы и в полном сознании. Но сознание работает в непривычном для них режиме. Что еще вы делаете с мухами? Бьете мухобойкой. Так поступил я с теми, кто прилетел сюда искать смерти. Я остановил их сознание в моменте времени. Они живут ныне безвременно, переживают единственное мгновение, продумывают последнюю мысль, испытывают последнее чувство, видят то, что произошло в этот последний миг. Вашему племени такой режим работы сознания может показаться странным. Я же, разумеется, использую его лишь для удобства хранения.
— А почему их тела такие жесткие?
— Их тела продолжают существовать, хотя сознание заперто в прошлом. Они жесткие, поскольку электрические силы межмолекулярного взаимодействия теперь неспособны к изменению.
— Но со мной не сработало, ведь так?
— Нет. Твой корабль спас тебя. Это примечательное явление. И ты, ты сам — наиболее интересный образец, Иоаким Вооз. Вот почему я тебя сюда привел. Разумы остальных, в сущности, одержимы ничтожными проблемами. Но ты! Ты поставил себе задачей изменить само время, отменить существование всей Вселенной, если потребуется. Мыслима ли более грандиозная одержимость? Ты вознамерился сразиться с Геркулесом, сделать подножку Атланту, пересилить Мать Кали, вызвать на поединок Иисуса, совладать с Йалдаваофом…
Среди этих смутно знакомых имен лишь Атлант и Геркулес что-то говорили Воозу. То были древние, грубые версии образа силы природы у столпников.
— Подозреваю, — кисло проговорил Вооз, — ты собираешься заявить, что это невозможно.
— А могло ли оно в принципе стать возможным? В конце концов, бактерия способна сразить человека. Однако для этого ей требуется неограниченно умножиться, а Иоаким Вооз только один. К тому же между бактерией и человеком почти нет разницы, если сравнивать со всею природой. И вот еще что ты должен понять, Иоаким Вооз. Даже боги, о которых я упомянул, бессильны что-либо изменить. Они бессильны, потому что их нет. Существует лишь сила природы и, в качестве последнего прибежища, непроявленное состояние сознания в промежутках между проявлениями мира. Однако даже это надличностное сознание не может ничего изменить или просто решиться что-нибудь изменить. Реальный мир время от времени становится латентным, а в целом неизменен. Как видишь, в безумии своем взыскуешь ты абсолютно невозможного.
— И тем не менее, Иоаким Вооз, путь к исполнению твоего желания есть.
Узкий изогнутый клюв, почти неподвижный в продолжение всей беседы, накренился, будто в раздумьях. Вооз обнаружил, что лишился дара речи от нарастающего внутри напряжения. И спустя время ибисоголовый чужак заговорил:
— Представь себе следующую ситуацию. Ты идешь по улице в одном из ваших городов. Улица разветвляется, от нее отходят дороги как влево, так и вправо. Оба маршрута приведут тебя на космодром, где припаркован твой корабль. Оба пути отнимут примерно одинаковое время. Всегда в этот момент, в течение всей вечности, ты выбираешь левый маршрут. А можешь ли ты вместо этого повернуть направо?
— Совершается только необходимое, — признал Вооз. — Я это знаю.
— Но разве ты никогда не пробовал заставить себя хоть в самой малости совершить нечто?
— Конечно! — воскликнул Вооз, знакомый с этим тщетным и неприятным упражнением. По его лицу проскочила недовольная гримаса. — Нельзя же знать наперед! Никто не может запомнить свои будущие действия!
— Это так. Ты не в состоянии вспомнить, как жил прежде. Ты не знаешь, что должно случиться. А что не можешь вспомнить, не в состоянии изменить. Возможно, тебе легче было бы что-то изменить, если бы ты помнил; кто знает? Но ты не можешь, а раз не можешь, то обращаешься к науке, к механическим устройствам, которые бы изменили для тебя ход времени. Так ты ничего не добьешься, Иоаким Вооз. Никакому неодушевленному прибору не по силам это для тебя сделать. Ты обязан сделать это сам. Ты — таким, каков ты есть — не сможешь. Надличностное сознание, стерегущее в ночи мира, также не сможет. Если это вообще возможно, то совершить его в состоянии лишь новая форма сознания, личная, обитающая в живом существе, и вместе с тем наделенная памятью. Такое сознание будет более интенсивным, нежели абстрактное сознание, из коего изначально произошел мир. Оно сможет действовать иначе.
— Ладно, это все очень хорошо, — проворчал Вооз, обдумывая услышанное. — Но у меня нет этого твоего нового сознания. И хотя я прошел ментальную подготовку, я никогда о нем прежде не слышал.
— Конечно, нет. Существуй оно, мир бы не повторялся от фазы к фазе с такой идеальной точностью. Но ты можешь его обрести, Иоаким Вооз… если ты достаточно смел.
— Я достаточно смел, — без колебаний ответил Вооз. — Расскажи мне, как.
— Правда? Посмотрим. Лишь богу по силам изменить Вселенную, и ты фактически спрашиваешь, как стать богом, первым за всю историю, поскольку доселе богов не существовало. Ну что ж, очень хорошо. Я тебе расскажу. Чтобы стать богом, ты должен будешь вынести невыносимое. А что тебя впервые подтолкнуло к этой экстраординарной идее? Трансцендентная боль! Она распахнула дверь новой идее, новому видению. Фактически это событие не было предусмотрено природой. Никогда. Все эти эоны пребывало оно мимолетной, но неощутимой прорехой в брони природы, небольшим недостатком, которым, вероятно, допустимо воспользоваться, дабы свергнуть ее. Но опыт сей тебя сломил, Иоаким Вооз. Ты не сумел его перенести; человеческое сознание недостаточно сильно.
— И тем не менее ты обязан с ним справиться. Лишь испытав подобное, подчинив его себе и перенеся без потери контроля, человеческий разум способен превзойти себя. И если превзойдет себя, то превзойдет и природу. Истинно говорю тебе, Иоаким Вооз, событие это могло стать уникальным, беспрецедентным космическим явлением. Тебя бы катапультировало в новый порядок вещей. Ты бы вспомнил, Иоаким Вооз. Ты бы вспомнил, и, вспоминая, изменил бы то, что вспоминаешь. Мир вокруг тебя превратился бы в подвластную тебе машину.
Вооз кивнул, задумавшись, что бы на это сказал Мадриго.
Но вести для него добрыми не были.
— Ты утверждаешь, что я должен терпеливо дождаться следующей манифестации мироздания — а затем попытаться встретить свою беду с иным настроением. Твое предложение смехотворно.
— Я не это предлагаю, Иоаким Вооз. Нет нужды ждать. С моей помощью ты можешь это сделать сейчас. Я могу вернуть тебя к тому ужасному происшествию. Я могу отшвырнуть твое сознание во времени вспять, чтобы ты снова его пережил. Но на сей раз тебе придется к нему подготовиться.
Клюв ибиса выжидательно приподнялся.
— Итак?
Черные глазки блеснули.
Когда до Вооза дошел шокирующий смысл предложения чужака, его словно с размаху в живот пнули. Он вздрогнул и пошатнулся, объятый ужасом.
— Нет. Ты же не можешь… ты же не вправе ожидать моего согласия на…
— Ты боишься. Это естественно. И тем не менее ты знаешь, что так или иначе это свершится снова, неведомое число раз по мере поворотов колеса. Вот твой шанс встретить его со знанием. Успех, разумеется, лишь возможен, а не гарантирован. Ты можешь восторжествовать или же скатиться в безвозвратное сумасшествие. Но чтобы стать богом, нужно обрести божественную решимость.
Вооза всколыхнула иррациональная ненависть к ибисоголовому существу, а с нею явилась неконтролируемая паника. Он испугался, что чужак может исполнить свой план без его позволения. Задыхаясь, он отыскал слова:
— Тогда ясно, что твои знания не всеобъемлющи. Ты воображаешь, будто я — или кто другой — в состоянии перенести это. Такой способ неприемлем. Должен быть другой путь.
— Другого пути нет. Ты ничего не добьешься, если не подчинишь свой страх. Ибо страх управляет тобой, маленький Червяк. Страх понукает тебя ко всему. Но мои слова не имеют никакого значения. Ты и дальше будешь уговаривать себя, что чуда можно достичь исключительно вещественными средствами. Я знал наперед, что так случится. Задумайся, сколько раз уже тебе предлагали ту единственную возможность, для которой у тебя духу не хватает.
— Как ты смеешь мне… — Вооз всхлипывал. — Ты не страдал так, как я.
— Червяк может сделаться богом. Но червяк не может стать богом в сердце. Ступай же, маленький Червяк, и живи бесполезной жизнью. Я закончил тебя изучать.
Вооз пришел в ярость. В тот миг он не понимал, чего хочет: атаковать ибисоглавца или обратиться в бегство через ширму позади. В любом случае, перед ним из воздуха внезапно возникла черная воронка. Он опять почувствовал, как его передвигают, переносят через множество головокружительных сцен.
И снова неподвижность. Он стоял на золотой равнине, купавшейся в лучах желтого солнца. Шляпники стояли у своего судна, крохотного на фоне огромных величественных чужих кораблей. Чуть дальше — чужой корабль самого Вооза и Неутомимая за ним.
Сколько свободы отпущено ему ибисоглавцем? Он покачал головой, пытаясь стряхнуть тошнотворное чувство провала на ключевом испытании. Стряхнуть омерзение и презрение к любому, будь то человек или чужак, кто осмелится предложить ему испытание, которого он наверняка не перенесет.
У него остались времякристаллы. У него осталась почерпнутая из разговора с ибисоглавцем убежденность, что погоня не полностью безнадежна, хотя насколько квалифицированным может считаться это суждение, вопрос отдельный. Можно двигаться дальше.
Теперь пора продумать, как убраться с Мейрджайна, не напоровшись на правительственный крейсер. Помедлив лишь мгновение, он погрузил истукана-Ромри на сани и двинулся к Неутомимой.
Пролетая мимо Братцев-Шляпников, он поддался искушению и сбавил ход. Те невидяще взирали друг на друга. Темпоральная атака застала их в таком положении, и последний обмен взглядами сделался безвременным.
На яхте роботы Обсока приветствовали его и тут же принялись выражать озабоченность состоянием Обсока с Мэйси, которых не удается-де разбудить. Вооз пролетел на санях в гостиную и быстро оглядел пару.
Он обратился к одному из бортовых роботов.
— Улетай и выходи на круговую полярную орбиту так, чтобы над северным магнитным полюсом твоя скорость оставалась постоянной. Передавай широкополосный сигнал капитуляции правительственному крейсеру. Если повезет, тебя перехватят, а не собьют, и ты сможешь передать своего хозяина и его друзей врачам.
Робот склонил голову в знак понимания. Вооз развернулся уйти, но остановился. Он уже спас Мэйси от саморазрушения. Однако у него перед нею остается этическая обязанность.
Он полагал, что после отлета с Мейрджайна эффект темпоральной заморозки окажется непродолжительным или излечимым. Но будущая жизнь с Обсоком наверняка приведет Мэйси в то же психологическое состояние, что и раньше.
— Перенесите девушку на мои сани, — приказал он роботам. Покинул яхту с Мэйси на буксире и спустя несколько минут оказался на борту своего судна. Пронаблюдав, как улетает Неутомимая, прикинул, когда примерно должен выдвинуться на ее перехват эконосферный крейсер, и взлетел сам.
Он поспешил в противоположную сторону, летя низко и не петляя. Над южным магнитным полюсом поддал мощности и метнулся прочь, укрываясь от крейсера за планетой. Вскоре он вышел на сверхсвет и оказался в безопасности.
И тогда вспомнил, что позабыл кое о чем. Надо было забрать времякристаллы из кисета Ромри. Если Ромри очнется после темпоральной заморозки, его за эти камни по головке не погладят.
