Глава двадцать третья

Аполлону не понадобилось много времени, чтобы сообразить: обнимать Персефону все равно что обнимать хладный труп. Он отодвинулся от богини и всмотрелся в ее бледное лицо.

- Что случилось? Снова какие-то неприятности с Деметрой?

Персефона покачала головой. Она моргнула, и две слезинки упали с ее ресниц и скользнули по щекам, оставив влажные следы. Аполлон прикидывал, как ему лучше поступить: поцеловать ли богиню или материализовать для нее бокал вина, когда откуда ни возьмись выскочил черный монстр и втиснулся между ним и Персефоной.

- Убирайся, урод из преисподней! - закричал Аполлон, отскакивая назад и пытаясь удержаться на ногах.

Жеребец оглянулся на него и оскалил желтые зубы.

- Все в порядке, Орион, Аполлон не хотел плохого.

Печаль, прозвучавшая в голосе Персефоны, тронула бога солнца. Он вытянул шею, чтобы из-за черного зверя увидеть богиню. Она рассеянно гладила коня. По ее лицу текли слезы, но она этого не замечала.

- Орион! Мне надо поговорить с твоей хозяйкой! - Жеребец, сверкая глазами, повернул голову и посмотрел на Аполлона. Бог поспешил вскинуть руки в жесте мира. - Я хочу всего лишь предложить ей помощь.

Орион как будто подумал немножко, потом громко фыркнул и, лизнув богиню в щеку, отошел с тропы, не сводя черных глаз с бога света.

Аполлон взял Персефону за вялую руку и повел к скамье, вырезанной в камне неподалеку. Богиня села. Аполлон взмахнул рукой, и тут же из воздуха возник прозрачный бокал; его появление сопровождал фонтан искр. Аполлон предложил бокал Персефоне.

- Это просто родниковая вода, - сказал он, видя, что богиня колеблется. - Я подумал, что тебе надо освежиться.

- Спасибо, - деревянным голосом ответила Персефона.

Вода была холодной и вкусной. Она сделала большой глоток, но пустота внутри нее от этого не уменьшилась.

Аполлон сел рядом.

- Что тебя так расстроило? - спросил он.

Персефона не отвечала так долго, что Аполлон уже подумал: она просто не желает говорить. Но наконец она заговорила, и в ее голосе звучала такая безнадежность, что у бога что-то сжалось в груди.

- Моя собственная глупость… вот отчего мне так больно.

- Могу я чем-то помочь тебе?

Она посмотрела на него, и богу показалось, что ее глаза заглянули прямо ему в душу.

- Ответь мне на один вопрос Что главное в любви - тело или дух?

Аполлон улыбнулся и хотел было отшутиться, но вдруг понял, что не может этого сделать. В очередной раз богиня озадачила его своей искренностью. С последней встречи богиня весны не покидала его мысли. Он заглянул ей в глаза. Ему не по силам было облегчить ее боль, и потому он ответил честно:

- Персефона, ты задала вопрос не тому богу. Ты ведь знаешь, я весьма опытен в телесных усладах. Во мне вспыхивает желание - и я его насыщаю. Но любовь? Самое неуловимое из всех чувств? Я видел, как она ставит на колени непобедимых воинов, а какую-нибудь девицу делает сильнее, чем Геракл, но не могу сказать, что я сам когда-нибудь любил. - Он осторожно коснулся ее щеки. - Но когда я смотрю на тебя, мне хочется, чтобы все стало иначе.

Вокруг понемногу светлело. Значит, вскоре должен был наступить рассвет. Колесница Аполлона стояла неподалеку, и времени у бога солнца почти не оставалось. Аполлон видел, что, хотя он сидит рядом и пытается предложить утешение и сострадание, Персефона даже не смотрит на него. Она смотрела на вход во владения Гадеса. Аполлон опустил руку.

- Ты любишь Гадеса! - Он даже не пытался скрыть удивление.

- А почему тебе это кажется таким уж странным? Потому что я - весна, а он - смерть? Или потому, что бессмертные на самом деле не умеют любить?

- Я просто не думал, что такое возможно, - смутился Аполлон.

- Наверное, невозможно. - Вспышка огня в ее голосе угасла, Персефону снова охватила безнадежность. Она встала. - Орион!

Жеребец рванулся к ней. Не произнеся больше ни слова, богиня вскочила на спину коня и ударила пятками по его бокам. Орион помчался вперед, оставив Аполлона стоять с разинутым ртом в облаке пыли, поднятом подкованными копытами.

- Персефона и Гадес? Но разве такое возможно? - пробормотал бог света.

Гадес был в кузнице. Он раздул огонь так, что жар стал почти невыносимым, и разделся, оставшись в одной лишь повязке на бедрах. Он не собирался сейчас ковать конские подковы. Этого ему было недостаточно. Нужно было что-то другое, более масштабное. Пожалуй, он возьмется за щит, начнет его ковать из самого прочного металла. Сделает нечто такое, что укрывает тело, если уж нельзя защитить душу.

Темный бог подбрасывал в огонь уголь до тех пор, пока пламя не заревело. Потом он сунул в горн лист металла и, когда тот раскалился, выхватил его. И начал ковать, что задумал.

Гадес работал и работал, не делая перерывов. Его плечи уже ныли, а каждый удар молота отдавался болью во всем теле. Он не винил Персефону. Она была просто юной богиней. Ему следовало подумать об этом раньше. У него ведь хватало ума держаться подальше от бессмертных. И она лишь доказала еще раз, что он был прав. Его дело - просто работать из века в век. Он был дураком, когда позволил себе отклониться от своего пути.

Он ощутил ее присутствие в тот самый момент, когда она вошла в кузницу. И рассеянно подумал: он что, всегда будет чувствовать ее близость? Почему его душа так привязана к ее душе, хотя Персефона совсем его не любит? Над этим стоит поразмышлять. Позже. Когда он снова останется один, когда он сможет думать о ней, не вспыхивая сразу таким мучительным желанием. А сейчас он должен со всем этим покончить. Он должен вернуться к прежнему образу жизни, пока не подвергся очередному унижению. И пока она не нанесла ему новую неизлечимую рану.

- Мне хочется, чтобы ты знал; ты невероятно привлекателен, когда работаешь в кузнице.

Когда богиня вошла в кузницу, Гадес перестал колотить металлом по металлу, и во внезапно наступившей тишине ее голос прозвучал слишком громко. Темный бог молчал, не в силах заставить себя говорить.

- Гадес? - Она откашлялась и продолжила, не дождавшись ответа. - Мне бы хотелось сегодня увидеть еще какие-нибудь области Подземного мира. Ты поедешь со мной?

Ее голос. Он был таким юным и сладким. На мгновение решимость Гадеса пошатнулась. Потом он вспомнил, как легко она позволила Аполлону обнять себя. А когда он наконец медленно повернулся к ней, Персефона не смотрела ему в глаза. Гадес окончательно пал духом.

- Боюсь, нашим путешествиям пришел конец. Как видишь, у меня много работы, которую необходимо завершить.

У Лины все сжалось внутри. Мужчина, отвернувшийся от наковальни и заговоривший с ней, не был ее возлюбленным. Это был холодный и властный бог, которого она встретила в тот день, когда пришла в Подземный мир. Нет… Лина повнимательнее присмотрелась к нему и поняла, что ее первое впечатление было ошибочным. Этого мужчину она вообще не знала.

- Но я думала, тебе нравится рассказывать о твоих владениях, - глупо пробормотала она.

Он засмеялся, однако в его смехе не слышалось тепла, а глаза были пустыми и холодными.

- Персефона, давай прекратим…

- Но прошлой ночью… - перебила она его. - Я не понимаю!

Искреннее потрясение, отразившееся на ее лице, для Гадеса было сродни удару ножом. Ведь все это было чистым притворством! Ему хотелось закричать от боли, и с воистину божественным гневом он швырнул свой молот через всю кузницу. Упав на пол, молот высек фонтан искр. Глаза Гадеса яростно вспыхнули, голос зазвучал подобно грому:

- Молчи! Я владыка умерших, а не школьный учитель!

Лина почувствовала, что бледнеет.

- Так, значит, все это время ты просто притворялся, что…

-  НЕ ГОВОРИ МНЕ О ПРИТВОРСТВЕ ! - Стены кузницы задрожали от силы гнева темного бога. Но Гадес спохватился, и, прежде чем кузница рухнула, он взял себя в руки. Сквозь крепко стиснутые зубы он язвительно произнес: - Разве ты явилась сюда не для того, чтобы просто отдохнуть, Персефона? Поиграть в королеву умерших? - Он холодно, грубо рассмеялся. - Может, ты и молода, но мы оба знаем, что ты не так уж неопытна. Да, наши уроки были забавными, но ты должна понимать: время шарад закончилось, и, как я понимаю, время твоего визита тоже подошло к концу. К несчастью, я позволил нашим забавам надолго отвлечь меня от моих обязанностей. И если у меня не найдется времени, чтобы еще раз поговорить с тобой до твоего отбытия, позволь сразу пожелать тебе приятного пути до Верхнего мира, мира живых. Возможно, ты когда-нибудь еще соберешься заглянуть в Подземный мир… а может быть, и нет.

Он небрежно пожал плечами и повернулся к Лине спиной; дрожащей рукой схватив другой молот, он снова принялся ритмично колотить по металлу. Ему незачем было видеть, как она уходит, он это чувствовал. Вскоре по его лицу побежали струи пота, смешиваясь с безмолвными слезами, а он все бил и бил молотом по безответному железу, пока боль в руках не стала такой же сильной, как душевная боль.

- Я не принадлежу этому миру… - Губы Лины были почти белыми, и она говорила вслух, чтобы удостовериться - они еще в состоянии шевелиться.

Не было смысла объяснять самой себе, что Деметра была права, и то, как Гадес обращался с ней, было обычным делом для бессмертных. Но Лина ведь не была настоящей богиней, и ее простая смертная душа рыдала от горя, не в силах понять происходящего.

Лина выскользнула из кузницы, не чуя под собой ног. Ей просто хотелось уйти. Она прошла вдоль конюшен и быстро проскочила между рядами затейливо подстриженных кустов, но вместо того, чтобы пойти по дорожке, ведущей в сады Гадеса, она повернула к лесу. Наконец, несмотря на царившую в ее уме путаницу, она сообразила, что идет к тому самому лугу, где танцевали светлячки, - и сразу же повернула в другую сторону. Она не желала возвращаться к сладким воспоминаниям той ночи. Ей просто не вынести этого.

Она не замечала вокруг себя душ умерших, кроме разве что смутных отдаленных теней, которые, похоже, шептали ее имя. Ее глаза ничего не видели из-за непролитых слез, и мысли тоже почти отсутствовали. В глубине души она была благодарна теням за то, что они не приближаются к ней. Сегодня она не в состоянии быть их богиней.

А души умерших останавливались, когда Персефона проходила мимо них. С Персефоной что-то было не так. Ее лицо полностью лишилось красок. Ее глаза блестели, и она, похоже, ничего не слышала. И шла она так, как ходят призраки только что умерших, деревянным шагом. По полям Элизиума начал распространяться страх за богиню весны.

А Лина все шла и шла. С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль. Эти три фразы были очень хорошо ей знакомы. Они стали ее мантрой, когда муж ушел к молодой женщине, способной родить ему детей. Эти фразы помогли ей преодолеть разбитые мечты и бессонные ночи, последовавшие за разрывом. Они поддерживали в ней силы, когда потом ей пришлось еще несколько раз испытать разочарование. И они же утешили ее, когда Лина осознала, что, похоже, ей уже не встретить настоящей любви.

С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль.

Шаловливый ветерок принес пьянящий аромат нарциссов, и Лина поморщилась, увидев впереди заросли цветов. Она снова повернула, стремясь уйти подальше от прекрасных нарциссов, выбрав дорожку, что проходила между клумбами цветов попроще.

Ее рука сама собой поднялась к груди, где висел на серебряной цепочке аметистовый нарцисс. Что же на самом деле означал дар Гадеса? Это не было знаком любви; слова, произнесенные темным богом в кузнице, были слишком понятны. В памяти Лины продолжала звучать его холодная речь. Пальцы Лины поглаживали прекрасный, безупречно вырезанный цветок. Похоже, он был всего лишь платой за услуги, и никакого другого значения в нем не скрывалось. Гадес… бог, не похожий на других? Ее язвительный смех слишком напоминал рыдания. Пальцы Лины сжались, она с силой дернула тонкую цепочку, оборвав ее.

- Деметра была права. Мне следовало соображать лучше. - Лина швырнула украшение на землю и пошла дальше.

Даже не оглянувшись.

С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль.

Единственным, что Лина заметила, когда ландшафт вокруг начал меняться, - здесь не росли нарциссы, которые нужно было бы обходить. И души умерших почти перестали мелькать в отдалении, что тоже принесло некоторое облегчение. Еще Лина смутно отметила, что начинает темнеть; но ведь деревья вокруг стали очень высокими и густыми. Они вполне могли затенять нежный дневной свет Подземного мира. Лина ведь прошла совсем немного… по крайней мере, ей казалось, что идет она недолго. Она не чувствовала усталости. То есть на самом деле она вообще почти ничего не чувствовала. От этой мысли Лина едва не улыбнулась. Деметре не о чем беспокоиться. Боги явно недооценивают стойкость смертных.

Наверное, ей пора поворачивать назад, во дворец. Эвридика будет ждать ее, чтобы показать рисунки. Лина может насладиться милым обществом маленькой призрачной девушки, а потом искупаться в ванне… Нет, никаких обливаний на балконе… об этом даже думать не хочется… просто долго и спокойно лежать в горячей воде. То время, что ей осталось провести в Подземном мире, она будет просто избегать Гадеса. Это не составит особого труда. Он ясно дал понять, что слишком занят и она его не интересует. Так что вместо того, чтобы бегать за этим богом, она лучше побольше времени проведет с Эвридикой, но ей нужно быть честной с девушкой и сразу объяснить, что в Подземном мире она ненадолго. И еще надо будет предупредить Эвридику, чтобы она была поосторожнее с Яписом и не спешила влюбляться него. Он, конечно, выглядит вполне достойным доверия, но…

Лина отказалась продолжать эту мысль.

Она возьмет Ориона и поедет в поля Элизиума, чтобы души умерших видели богиню весны. Но и с ними ей следует держаться поосторожнее. Они должны знать, что Персефона заглянула в Подземный мир лишь на короткое время. Она может сказать им, что богиня весны будет продолжать заботиться о них оттуда, из Верхнего мира… и она может лишь надеяться, что настоящая Персефона действительно сдержит данное Линой слово.

Составление плана будущих действий улучшило настроение Лины, и она так углубилась в собственные мысли, что совершенно не заметила, как добралась до края леса, - но тут вдруг деревья кончились. Лина, растерявшись, огляделась вокруг, пытаясь понять, что случилось с пейзажем. Вокруг себя она видела лишь заросли травы и папоротника. А впереди лежала голая земля красновато-коричневого цвета, пересохшая и потрескавшаяся. Прямо перед Линой текла река кипящего пламени, ярко выделявшаяся на фоне чернильной темноты.

Лина задохнулась. Тартар… Она забрела на окраину ада!

Умом Лина понимала, что надо последовать указанию внутреннего голоса. Однако онемевшее тело отказывалось повиноваться.

А потом она услышала шепот, доносившийся из черноты за огненной рекой. Голоса тянулись к ней, как нити ненависти, сплетая сеть темных воспоминаний о каждой совершенной ошибке, каждой произнесенной лжи, каждом слове или поступке, причинившем боль другим. Смертная душа Лины кипела и бурлила. Лина стонала и пошатывалась под грузом собственных дурных дел. Она упала на колени.

Маслянистая тьма текла с берега огненной реки. Она тянулась к Лине усиками ненависти.

Душа Лины начала медленно отделяться от тела Персефоны, и Лина почувствовала, что рассыпается, растворяется…

- Гадес, ты должен выйти!

Даймону пришлось кричать, чтобы темный бог расслышал его в непрерывном грохоте металла. Гадес выпрямился и отер с лица пот.

- Что бы там ни было, разбирайся сам.

- Это умершие. Они просят встречи с тобой.

Лицо Гадеса угрожающе потемнело.

- Пусть подадут прошение, когда я буду в тронном зале.

- Не думаю, что надо ждать приемного дня, чтобы услышать, о чем они говорят, - настаивал Япис.

- Оставь меня в покое! Сегодня меня совершенно не интересует, что они там говорят.

Япис, не обращая внимания на взрыв ярости, посмотрел в глаза Гадесу.

- Они говорят, с Персефоной что-то случилось.

Гадес рванулся из кузницы, на ходу натягивая тунику. То, что он увидел за дверью, заставило его остановиться так резко, как будто он налетел на стену. Все ярусы садов были заполнены бесчисленными душами умерших. Они стояли молча, бок о бок: девочки, юные девы, матери, пожилые женщины, древние старухи…

Одна старуха и девица, которую Гадес узнал - она танцевала с Персефоной на лугу, - отделились от толпы и подошли к темному богу. Женщины почтительно поклонились. Старуха заговорила:

- Великий бог, мы пришли к тебе из любви к богине весны. Происходит что-то странное. Богиня не в себе.

- Мы видели, как она шла через лес, - сказала девица. - Мы звали ее, окликали по имени, но она нас не слышала и не видела.

- Как будто она умерла, - кивнула старуха.

Сердце Гадеса остро кольнул страх.

- Где вы ее видели в последний раз?

- Там. - Старуха и девица повернулись и разом вскинули руки, указывая направление.

Они показывали в сторону Тартара…

Темный бог зажмурился и глубоко вздохнул, стараясь совладать с собой. Он отрешился от голосов умерших и всем существом сосредоточился на Персефоне. Он нащупал нить, что связывала их души, нить, которая сообщила ему, когда богиня вошла в кузницу, а потом вышла. Похоже было, что эта нить готова вот-вот оборваться. Гадеса наполнил ужас.

- Приведи Цербера, - быстро приказал он Япису.

Даймон кивнул и исчез.

Гадес снова повернулся к призрачным женщинам.

- Вы правильно поступили, придя ко мне.

Старуха и девица склонили головы, и этот жест повторили бесчисленные призраки за их спинами. Гадес обвел взглядом лица, окружавшие его.

- Эвридика! Принеси мне что-нибудь из одежды Персефоны. Что-то такое, что она недавно надевала.

Но вместо того чтобы мгновенно повиноваться его приказу, призрачная девушка подошла к Гадесу. Посмотрев в глаза темному богу, она осторожно коснулась его руки.

- Ты должен привести ее обратно, Гадес. - Голос Эвридики звучал едва слышно.

- Приведу, - бросил он и быстро пошел к конюшням.

Орион несся через лес, почти наступая на пятки Церберу. Трехголовый пес бесшумно мчался по следу богини. Ладони Гадеса были мокрыми от пота, он изо, всех сил сжимал поводья. Жеребца не надо было понуждать держаться как можно ближе к Церберу. А тот неумолимо приближался к темным областям Тартара.

Мысли бога путались. Должно быть, он слишком сильно ранил ее, если вынудил уйти к Тартару. Но он не хотел причинять ей боль. Его собственная боль и ревность заставили его забыть о ее юности. Персефона, скорее всего, просто не понимала, куда идет. Но даже богиня не в силах устоять перед бесконечным отчаянием, царящим в Тартаре. В растерянности и ужасе Гадес пытался вспомнить, был ли на ней аметистовый нарцисс, когда он в последний раз ее видел. Да, пожалуй, был. Панический страх темного бога слегка утих. Аметист поможет ей защититься. Это могучая драгоценность, и кулон был изготовлен специально для Персефоны… Его защитные свойства велики.

Гадес старался не думать о том, что может происходить сейчас с Персефоной. Он слишком хорошо знал все ужасы Тартара. Это было место вечного пребывания проклятых душ. Души смертных, которые уже при жизни полностью погрузились во тьму, приговаривались к отправке в те области. Гадес всегда неохотно выносил такой приговор, но он понимал необходимость отправлять туда души, что являли собой воплощенное зло.

И именно туда отправилась его любимая.

Орион вдруг резко остановился вслед за псом. Цербер что-то вынюхивал в сухой листве и наконец раскопал нечто, блеснувшее серебром в тусклом свете. Гадес спешился и поднял вещицу. Это была аметистовая подвеска Персефоны. У богини не было с собой талисмана, способного ее защитить.

- Быстрее, Цербер! - приказал темный бог.

Пес удвоил усилия, и Орион помчался за ним, не отставая. Они миновали наконец густой лес. Цербер остановился на берегу огненной реки Флегетон. Пес жалобно заскулил, и все три его головы уткнулись носами в нечто такое, что Гадес принял за труп животного. Но тут Орион пронзительно заржал и рванулся вниз по склону к Церберу. Когда жеребец остановился, Гадес понял, что видит перед собой.

- Нет!

Он стремительно соскочил на землю и оттолкнул в сторону тяжелого пса. Персефона лежала на сухой потрескавшейся земле. Она обхватила руками колени, сжавшись в неподвижный комочек. Глаза богини были открыты, зрачки сильно расширились - невидящий взгляд Персефоны устремился во тьму по ту сторону огненной реки.

Гадес проследил за ее взглядом. Тьма Тартара выползала на берег Флегетона. Щупальца тьмы уже почти добрались до Персефоны, обрисовав чернильное кольцо на земле вокруг нее.

Темный бог разъярился. Быстро наклонившись, он узлом завязал порванную цепочку на шее неподвижной богини. Аметистовый нарцисс засветился. Потом Гадес вскинул руки - и воздух вокруг него завертелся. Голосом, полным гнева и любви, он приказал ползучей тьме:

- Прочь! Ты не вправе касаться богини!

Черные щупальца дрогнули, но не отступили от Персефоны.

- Я Гадес, владыка умерших, и я приказываю вам! Не смейте касаться ее! - проревел бог, бросая всю свою грозную силу на злобные пальцы тьмы.

Тьма отступила и с шипением уползла, как вор, скрывающийся в ночи.

Гадес упал на колени возле Персефоны. Схватив ее за плечи, он повернул бессильное тело и заглянул в лицо богини.

- Персефона!

Она не ответила. Ее немигающий взгляд все так же устремлялся в темноту за огненной рекой. Лицо Персефоны заливала смертельная бледность, кожа была холодной. Дышала она судорожно, как будто ей трудно было втягивать в себя воздух.

- Все прошло! Тьма не дотянется до тебя. Посмотри на меня, Персефона!

Но она не осознавала его присутствия.

- Персефона! Услышь меня! - Он встряхнул ее так, что голова богини дернулась, и Цербер жалобно заскулил.

Наконец губы богини шевельнулись.

- Ну же! Скажи что-нибудь! - закричал Гадес.

- Слишком много ошибок. Я не могу… - Голос богини сорвался, она не договорила.

- Чего ты не можешь? - настойчиво спросил Гадес, еще раз встряхивая ее.

- Не могу найти свой путь. Мое тело не здесь. Я исчезла.

Пустота в ее голосе испугала Гадеса. Лицо Персефоны было неживым. Глаза остекленели. Та Персефона, которую он знал, исчезла. С ним из ее тела как будто говорило эхо ее души.

И вдруг все перестало иметь значение, кроме одного: вернуть ее. Гадесу стало безразлично, думает ли богиня о нем лишь как о части задания, полученного от матери. Наплевать, был ли Аполлон ее любовником. Неважно, что она собиралась его покинуть. Ему нужно было только одно: чтобы Персефона снова стала собой.

Он обхватил ладонями ее холодное лицо.

- Твой путь здесь. Ты должна вернуться к тем, кто любит тебя.

Персефона моргнула.

- Вернись к нам, любимая. Вернись ко мне.

Она глубоко вздохнула, и Гадес увидел, как ее рука поднялась к груди и сжала светящийся аметистовый цветок. Потом богиня моргнула еще раз и попыталась сосредоточиться на лице темного бога.

- Гадес? - хрипло спросила она.

Словно опьянев от облегчения, он подхватил ее на руки.

- Да, любимая. Это Гадес, глупый, надменный бог, который любит тебя.

- Унеси меня отсюда, - всхлипнула Персефона и прижалась лицом к его плечу.