Глава XVIII

Док вел машину не спеша. Он пил пиво в Вентуре уже далеко за полдень, так что в Карпентарии съел только бутерброд с сыром и зашел в туалет. К тому же он рассчитывал поужинать в Лос-Анджелесе. Туда он приехал, было уже совсем темно. Проехал весь город и остановился у знакомого ресторана «Цыплята на скорую руку». Заказал жареного цыпленка, картофельный суп-жульен, горячую булочку с медом, кусок ананасового пирога и сыр. Налил в термос горячий кофе и купил в дорогу шесть бутербродов с ветчиной и пинту пива.

Ночью ехать не так интересно. Не видно собак, да и вообще видишь только шоссе, освещенное собственными фарами. Теперь Док гнал, спешил приехать на место вовремя. В Ла-Джолле он был около двух часов ночи. Городок остался позади, теперь вниз к той скале, под которой его отмель. И вот Док на месте; остановил машину, съел бутерброд с ветчиной, выпил пива, свернулся на сиденье калачиком и уснул.

В будильнике Док не нуждался. Он так давно имел дело с приливами и отливами, что чуял движение воды даже во сне. Проснулся Док с первыми лучами, выглянул в окно – отлив уже начался. Выпил горячий кофе, съел три бутерброда и запил все квартой пива.

Вода оттекала незаметно. И вот уже показались камни, как будто некая сила толкала их вверх; океан отступал, оставляя мелкие лужи, мокрые водоросли, мох, губки, светящиеся, коричневые, синие, оранжевые. Дно было усеяно странным океанским мусором: обломки раковин, клешни, большие и мелкие куски скелетов, – фантастическое кладбище, точнее нива, кормящая морских обитателей.

Док натянул резиновые сапоги и со всей серьезностью напялил на голову непромокаемую шляпу. Взял свои ведра, банки, ломик, в один карман сунул бутерброды, в другой термос с кофе, спустился со скалы и стал работать, преследуя по пятам уходящую воду. Он переворачивал ломиком камни, часто рука его стремглав уходила в воду и он выхватывал из-под камня рассерженного детеныша осьминога, который пунцовел от гнева и плевал ему на руку чернильную жидкость. Док тут же опускал осьминога в банку с морской водой к другим пленникам; почти каждый новичок в ярости бросался на своих сородичей.

Охота в тот день была очень удачная. Он поймал двадцать два маленьких осьминога, набрал много морских губок и сложил их в деревянное ведро. Вода все отступала, Док подвигался следом, взошло солнце, утро вступило в свои права. Отмель уходила в море на двести ярдов до барьера – гряды оплетенных водорослями скал, и только за ними начиналась настоящая глубина. Док дошел до края гряды. Он уже собрал почти все, ради чего приехал, и теперь бесцельно заглядывал под камни, наклонялся к воде, вглядывался в оставленные отливом лужицы, любуясь их переливчатой мозаикой, их дышащей и суетящейся жизнью. Постепенно он добрался до внешнего края барьера. Здесь по скалам сползали в воду длинные кожистые плети бурых водорослей, лепились колонии красных морских звезд, а за барьером мерно вздымалось и опадало море, ожидая своего часа. Доку почудилось, что между двумя скалами, под водой среди водорослей мелькнуло что-то белое. Он полез туда по скользким камням, стараясь не оступиться, осторожно нагнувшись к воде, раздвинул плавающие плети. И оцепенел. На него глядело девичье лицо, бледное, красивое лицо, овеянное темными волосами, ясные глаза широко открыты, в чертах неподвижность. Тела не видно, оно застряло в расщелине. Губы разомкнуты, жемчужно белеют зубы, на лице написаны мир и покой. Слой воды, чистой как стекло, делал его прекрасным. Доку казалось, что он вечность смотрит на это лицо. И оно вошло навсегда в его образную память. Очень медленно Док поднял руку и водоросли опять скрыли лицо. Сердце его глухо билось, горло сдавило. Он взял ведро, банки, ломик и побрел по скользким камням к берегу.

Лицо девушки, казалось, плыло перед ним. На берегу Док сел на сухой жесткий песок и стянул сапоги; маленькие осьминожки в банке сидели все порознь, сжавшись в комок. В ушах Дока пела музыка: тонкий, высокий, острый, как игла, сладчайший звук флейты выводил мелодию, которую он никак не мог узнать; ее сопровождал прибой, похожий на шум ветра в кронах. Флейта забирала все выше, уходя за предел слышимости, но и там таинственная мелодия не прекращалась. У Дока по телу побежали мурашки. Его била дрожь, глаза увлажнились, как будто в их фокус попало видение несказанной красоты. Глаза девушки были серые, ясные, волосы колыхались в воде, набегая легкими прядями на лицо. Картина эта будет жить у него в памяти до конца дней. Так он сидел на берегу, по скалам барьера уже потекли ручейки – вестники прилива. Сидел и слушал флейту, отбивая ладонями такт, а море все затопляло усеянную камнями отмель. Тонкий, пронзительный звук флейты высверливал мозг; глаза были серые, губы слегка улыбались, дыхание замерло от немого экстаза.

Чей-то голос вернул его к действительности. Он поднял голову, рядом стоял человек.

– Ловите рыбу? – спросил он.

– Нет, собираю морских животных.

– Животных? Каких?

– Детенышей осьминогов.

– Рыба-дьявол? А разве они здесь водятся? Сколько лет здесь живу, – не видал ни одного.

– Их так просто не увидишь, – едва шевеля губами, ответил Док.

– Вам плохо? – спросил мужчина. – У вас совсем больной вид.

Флейта опять устремилась ввысь, ей вторили низкие струны виолончелей, а море все ближе подступало к берегу. Док стряхнул с себя музыку, лицо, собственное оцепенение.

– Полиция далеко отсюда?

– В городе. Что-нибудь случилось?

– Там в расщелине – тело.

– Где?

– Вот там, между двух скал. Девушка.

– Ничего себе… – протянул мужчина и прибавил: – Если найдешь труп, полагается вознаграждение. Забыл сколько.

Док поднялся на ноги, взял свои вещи.

– Вы не могли бы сообщить об этом в полицию? Мне что-то нехорошо.

– Это на вас так сильно подействовало. Он что, очень страшный? Объеденный или уже совсем разложился?

Док отвернулся.

– Вознаграждение возьмите себе, – сказал он. – Мне не надо.

И пошел к своей машине. В голове у него едва звучал тоненький голос флейты.