Глава двадцать вторая

– Папа, расскажи мне историю, – упрашивала я когда-то. – Расскажи про тебя и маму.

Мама конечно же возражала:

– Хватит, Леора. Ты столько раз это слушала! Но папа улыбался и, лукаво подмигнув, начинал рассказ:

– Леора, ты слышала о любви с первого взгляда? Ты слышала о принце, который отдаёт своё сердце прекрасной деве, едва увидав её? Ты слышала волшебные сказки и легенды о долгой счастливой жизни после свадьбы?

Я только кивала, восторженно глядя на папу. – Так вот, в нашей истории не было ничего подобного, – отвечал папа, а мама прятала улыбку.

Они встретились, когда папа переехал в Сейнтстоун. В то время профессия чтеца была очень уважаемой. Это сейчас к маме приходят дети, потерявшие родителей, и просят отыскать семейные тайны в книгах покойных родственников. Или ревнивцы желают прочесть об изменах возлюбленных. Много лет назад мама работала по контракту на правительство, в её обязанности входило чтение всех переселенцев. Мама выясняла, можно ли им верить, достойны ли они стать новыми гражданами города и получить работу. Она составляла отчёты о знаках, рекомендовала, где и кем стоит работать новым гражданам.

Семейное предание гласит, что мама пришла на чтение папиных знаков в здание мэрии. Папа уже ждал назначенной встречи с чтецом в специальной «голой» комнате. Мама рассказывала, что это была самая обыкновенная встреча. Увидев и записав всё необходимое, она рекомендовала зачислить папу обрядчиком, и всё. Но папина версия событий существенно отличалась.

Папа рассказывал, что мама вошла с кипой бумаг в руках, серьёзная и нелюдимая. Ни разу не взглянула ему в лицо, осматривала только рисунки и знаки на теле, не отвечала на папины вопросы и замечания. Мама – истинный профессионал своего дела – не обращала внимания на папины улыбки и лишь читала его знаки, время от времени записывая что-то в блокнот. Потом она попросила папу повернуться, чтобы прочесть знаки на его спине, и в следующее мгновение папа услышал безудержный смех. Мама хохотала и не могла остановиться. По её щекам лились слёзы, она закрывала рот ладонями, но всё смеялась и смеялась. В конце концов в дверь постучали с вопросом, всё ли в порядке. Вошёл другой чтец и, бросив взгляд на папу, умчался прочь, чтобы вернуться через несколько минут с парой трусов, грозно выговаривая папе:

– Незачем раздеваться догола! Как вам такое в голову взбрело?

Вскоре мама успокоилась и продолжила работу, извинившись за неприлично громкий смех.

Слушая окончание папиной истории, мама обычно согласно кивала и улыбалась. В тот первый день они подружились, а вскоре полюбили друг друга и спустя год, вопреки неодобрению маминых родителей, поженились.

Повзрослев, я как-то вспомнила эту историю и подумала, сгорая со стыда, что слушать подобные рассказы о собственных родителях не очень-го прилично. С тех пор я больше не просила рассказать, как встретились мои родители. Сейчас я отдала бы что угодно, лишь бы услышать эту семейную сагу, лишь бы услышать папин голос.

Проснувшись на следующее утро и возвращаясь мыслями к встрече с Оскаром, не могу решить, не приснился ли мне тот разговор в беспокойном сне. Уж лучше бы приснился!

Дрожа от утреннего холода, спускаюсь в пижаме на кухню. Мама опередила меня или не ложилась вовсе. Конечно, она всё знала с самого начала. Когда я рассказала ей вчера о Конноре Дрю, она расплакалась. Впервые за эти дни мне приоткрылась толика маминых сомнений, словно треснул её панцирь неколебимой веры в успех.

Мама сама подходит ко мне и обнимает, и мне приходится осторожно выбираться из кольца её рук, чтобы дотянуться до чашки.

– Я рада, что ты знаешь правду, Леора. – Мама следит за мной затравленным взглядом. – Этот мальчик… Его зовут Оскар? Да? Он рассказал тебе что-нибудь ещё? Ведь Коннор не… ничего не выдал?

– Мама, я рассказала тебе всё, что знаю. Коннор всё ещё под арестом, потому что отказывается говорить. Его тайник так и не нашли. Нельзя сказать, что всё в порядке, но пока что папе ничто не угрожает. Знать они что-то могут, но доказать – нет. Наливаю в чашку воды, пролив несколько капель на деревянную столешницу.

– Мне бы сказали. – Мама говорит едва слышно, скорее, чтобы убедить саму себя, а не сообщить мне недостающие детали. – Да, я уверена: они дали бы мне знать, пойди что-то не так.

Вытираю кухонной тряпочкой капли воды и обнимаю маму, прислушиваясь к её полуразличимому бормотанию.

– Мама, а кто это – они? – спрашиваю я тихонько, всё ещё сжимая в руке мокрую тряпку. Мне не слишком нравится знать, что кому-то ещё кроме Коннора известно о папином знаке. В память мне врезались слова мэра Лонгсайта о том, что Коннор помогал пустым. Но мама лишь молча качает головой.

– Не волнуйся, всё будет в порядке, – утешаю я маму. Теперь моя очередь быть спокойной и уверенной. Кто-то же должен. – Что бы ни случилось, что бы ни потребовалось сделать, с папой ничего не случится. Обещаю. Мама кивает и утыкается лбом мне в шею. – Спасибо, дорогая моя девочка… – глухо вздыхает она. – Господи, как жаль, что всё так обернулось! Выпрямившись, мама вытирает глаза, откашливается и пристально смотрит на меня.

– Нам не о чем беспокоиться. Мы будем жить, как раньше, высоко держать голову. Будем обычными, добрыми гражданами. – Мама с усилием делает глубокий вдох и наконец улыбается. – Прости меня, дорогая! Всё будет хорошо. Обязательно.

Я согласно киваю в ответ, но меня не обманешь. Мамин страх был настоящим, неподдельным. Впервые за последние недели мама показала свои истинные чувства.

Следующие недели в студии чернильщика проходят без происшествий. Удивительно, я здесь уже почти целый месяц! Рука никак не заживает, работать с клиентами я не могу, поэтому провожу всё время в задней комнате, вдали от чернил и иголок. Этот горький урок лишь показал, как сильно я хочу быть чернильщицей, свободно выдумывать и наносить знаки, создавать что-то необыкновенное и чувствовать потрясающую связь с другим человеком. К тому же приходится наблюдать, как Карлу достаётся куда больше возможностей учиться мастерству. Каждый раз, когда Обель зовёт Карла в студию, мой соученик проходит мимо и подталкивает меня под локоть, не давая спокойно рисовать. Или отпускает шутки о моей неистребимой лени, хоть и знает, как отчаянно мне хочется что-то делать. Если так будет продолжаться и дальше, работа в студии после практики достанется Карлу. Интересно, кто же всё-таки положил мне тогда перо в карман пальто? Можно просто спросить Карла, но кто знает, ответит ли он честно. Мел, чтобы поддержать меня, время от времени присылает открытки с цитатами из легенд и сказок. Эти слова согревают душу и одновременно приводят меня в замешательство. Оскар говорил, что это всего лишь выдумки.

Обель дал мне задание: составить каталог классических знаков и татуировок, которые потеряли популярность в последние годы. Обель говорит, что хороший чернильщик обязан знать историю и традиции рисунков на коже. Все знаки разные, и каждый по-своему важен. В школе мы изучаем основные метки. Всем известно, что тонкая красная линия на левой руке – знак вора. Широкая красная линия говорит о более серьёзном преступлении – возможно, о краже со взломом, разбое. Лист у основания семейного древа сообщает о чьей-то смерти. Но настоящий чернильщик должен знать куда больше. Например, помнить, что цветок календулы означает горе, а наперстянки – защиту от зла. Мне очень нравится это задание наставника. Все эти старинные знаки и их значения напоминают о папиных сказках и прогулках по музею.

Иногда мне будто бы слышится язвительный голос Оскара, который произносит: «…Давным-давно, когда я ещё верил в сказки…» Но я прогоняю эти воспоминания.

Сегодня пятница, и, пока Карл занят в студии, Обель приходит навестить меня. Я быстро прячу под тунику деревянный листик – папин подарок, который всегда со мной. Мне почему-то не хочется показывать Обелю кулон.

Как и просили, я выписываю значение рисунков и меток и копирую те, которые мне особенно нравятся. Обель просматривает мои записи и вдруг выбирает один из листков.

– Интересный знак. Что ты можешь о нём рассказать? Почему ты решила скопировать этот рисунок? С грубовато выполненного эскиза на меня смотрит Белая Ведьма. Это необычное изображение попалось мне в какой-то старой книге и чем-то меня зацепило. Под пристальным взглядом Обеля мне немного не по себе, но приходится отвечать:

– Я понимаю, рисунок не очень хорош. Просто я никогда не видела её такой. Обычно Белую Ведьму изображают страшной, жестокой, но здесь она очень красивая. – Смущённо перевожу взгляд с рисунка на Обеля и признаюсь: – Мне понравился этот образ. Обель кивает и отправляет рисунок в стопку к остальным.

– Мне он тоже нравится. Ты видела этот рисунок у кого-нибудь на коже? Обель явно не просто так пришёл поболтать: эти его вопросы что-то означают, в них есть какой-то скрытый смысл. К тому же он внимательно следит за мной. Хочет поймать на чём-то? Вглядываюсь в рисунок и растушёвываю некоторые линии пальцем. Видела ли я этот рисунок у кого-то на коже? Как знак? Кто бы захотел нанести себе знак ужасной Белой Ведьмы? Оказывается, Обель всё ещё пристально смотрит на меня.

– Я никогда раньше не видела этот образ. А вы?

В ответ Обель широко улыбается, как будто у нас с ним общий секрет.

– Но я же не могу выдать тайну клиента, ты меня понимаешь? – хитро подмигнув, отвечает он. – Сейчас вернусь. У меня есть одна книга… Думаю, ты оценишь. На минуту он скрывается в библиотеке, а потом появляется с огромным старинным фолиантом в руках. Когда книга ложится передо мной на деревянный стол, я потрясённо ахаю. Это старинная книга сказок. Но не просто книга, а нечто совершенно особенное. Такую обложку я видела в музее.

– Это «Энциклопедия сказок»? – едва слышно спрашиваю я, пытаясь дотронуться до фолианта дрожащими пальцами.

Обель, садясь на соседний стул, согласно кивает.

– Ты когда-нибудь видела эту книгу? – Он бережно открывает обложку.

Не сдержавшись, я низко склоняюсь над страницей, чтобы рассмотреть каждую деталь.

– Нет… По-настоящему никогда не видела. Я читала об этой книге в музее, но думала, что оригинал утерян. Даже не представляла, что «Энциклопедия» действительно существует! – Я слегка касаюсь толстых листов пергамента с выпуклыми, рельефными буквами.

Обель придвигает книгу поближе и осторожно переворачивает страницы, обращаясь с ней как с немощным другом. Мне кажется, что мы листаем сборник заклинаний: заглавия выведены каллиграфическим шрифтом, невероятно точными движениями художника, на каждой странице – расписанные вручную иллюстрации. Краски потускнели, перед нами осенние цвета некогда по-весеннему ярких картин. От старинных страниц поднимается немного затхлый запах с табачным привкусом. Я никогда не понимала Верити, которая упивалась запахами старых книг, но теперь у меня кружится голова. Мы с Обелем застыли, будто заворожённые. Я осторожно касаюсь неимоверно хрупкой страницы книги, в существование которой мне всё ещё трудно поверить.

– Зачем вы показываете мне это? Почему вы позволяете мне смотреть на такую драгоценность? Обель задумчиво молчит, прежде чем отвесить.

– Не знаю. Наверное, предчувствовал, что тебе тоже понравится. Он листает страницу за страницей, избегая встречаться со мной взглядом. Я вглядываюсь в знаки на его руках и мечтаю услышать их истории, узнать что-то важное о человеке, рядом с которым мне бывает так неловко и который так удивительно хорошо меня понимает. Обель перехватывает мой взгляд, и я быстро отворачиваюсь.

– Вот, смотри, – говорит Обель, указывая на только что открытую страницу, – вот она.

Снова склонившись над книгой, я вижу её – Белую Ведьму. Этот рисунок очень похож на тот, который я копировала раньше, только гораздо крупнее и тщательнее выполнен. Какое странное ощущение возникает при взгляде на совершенно обнажённую женщину! На ней нет совсем ничего. Ни клочка ткани, ни единой капли чернил. Её кожа совершенно пуста. Где-то в глубине души этот образ заставляет меня содрогнуться – она такая холодная, далёкая от человечности, нечитаемая. Она – королева лжи и хранительница тайн. И всё же на этой картине она невероятно очаровательна, невыразимо прекрасна! Чётко вылепленные скулы, которые на меньшем рисунке придавали ей жестокий вид, здесь лишь подчёркивают её хрупкость, а держится она очень уверенно, ничего не скрывая. Но я знаю, что под идеальной кожей таятся обман и притворство. Это очень необычное изображение, и мне странно и неловко на неё смотреть. Такое ужасающее, такое до невозможности пустое существо не может быть столь прекрасным!

– Нарисуй её, Леора, – говорит Обель, выходя из комнаты. – Скопируй с оригинала.

Взяв карандаш и чистый лист бумаги, с безотчётным страхом в сердце я начинаю срисовывать пустой контур. Её волосы вьются волнами, сворачиваются, подобно лепесткам роз, почти полностью скрывая маленькие груди. Она чем-то напоминает русалок на папиной коже, такая же загадочная и притягательная. Я копирую рисунок минут десять, когда вдруг замечаю невероятное. Прорисовывая линии щёк, тонкий нос, высокие дуги бровей и нежную, но гордую улыбку, я вижу нечто знакомое.

Она – это я. Я – это она. Я – точная живая копия Белой Ведьмы.

Встретив пристальный взгляд Обеля, я вскакиваю и роняю карандаш. Захлопываю уникальную книгу, не заботясь о её ценности.

– Я… я совсем забыла… Мама просила меня вернуться пораньше. Можно мне…

Обель молча кивает в ответ.

Запихиваю исписанные листки в сумку, поднимаю карандаш с холодного каменного пола и неуклюже выбираюсь из комнаты. Захлопнув за собой входную дверь, я шагаю вперёд, благодарно подставляя щёки свежему, прохладному ветру в надежде привести в чувство мой застывший от страха разум.

Некоторое время я бреду куда глаза глядят, пока румянец тревоги не сходит со щёк, а руки больше не дрожат в глубине карманов. Когда ко мне возвращается способность рассуждать, я снова обнаруживаю себя перед величественными металлическими воротами музея. Поднимаюсь по холодным ступенькам и направляюсь в наш с папой любимый зал. Зал историй и легенд.

Когда-то это было моё самое любимое место на свете, надёжное убежище.

Вызываю в памяти разные мелочи, как мы с папой рассматривали каждую витрину, каждый экспонат, шептались, смеялись, показывали друг другу на любимые книги и читали. Где же то ощущение тепла, любопытства, которое охватывало меня в моей тихой гавани? У стеклянного шкафа с экспонатами, посвящёнными Белой Ведьме, я останавливаюсь.

Читаю краткое описание на кусочке плотной бумаги рядом с её изображением. «Белая Ведьма. Злопамятная сестра Мории. Враг Святого». Помню, как папа всегда подолгу простаивал у этого рисунка, как он хотел, чтобы я тоже остановилась и посмотрела на неё.

– Ты хотел, чтобы я что-то разглядела? Что? – шёпотом вопрошаю я папу.

Она уже здесь. Смотрит на меня моими собственными глазами.

По дороге домой я вспоминаю сказку о Белой Ведьме. Историю женщины, которая, судя по всему, очень похожа на меня. Зимнее солнце почти не греет. Дрожа от холода, я поплотнее закутываю голову шалью, разматываю бинт на руке и выбрасываю его в мусор. Смотрю на след от пореза на руке, который скоро превратится в шрам, на свою бледную кожу и вижу её кожу – ужасающую бледно-пустую красоту. И бегу со всех ног.