203. 19 апреля 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

Любовь моя, is the little man all right?

Получил нынче 6 экземпляров «Despair’a» в знакомом (гнусном) жакете, но в очаровательной обложке. Прислать тебе? Сегодня иду в английское консульство за визой, потом к И. В. слушать продолжение мемуаров… По-видимому, английский вечер будет 3 мая. Перевод Роша просто великолепен, но мы 4 часа с ним разбирали его и правили – и не совсем кончили; в среду опять придется встретиться. Был с Ирой и Сабой в мюзик-холле, где пляшут жалкие голые женщины. Написал сегодня в Англию пять писем. От почтамта известие о прибытии пакета. Руднев просит следующую главу к 1 июля. Неужели через двадцать дней я увижу тебя и его? There are days when I adore you just a little more than a human being can adore – and to-day is one of them. Как ты чувствуешь себя? Любовь моя дорогая…

В.

204. 20 апреля 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

Му only love, как хорошо, как прелестно все то, что ты пишешь о маленьком (и о чердаке!), и вообще, это было особенно дорогое письмо (кроме «гнусных сплетен»). В четверг утром я увижусь с приехавшей в Париж с юга Марьей Ивановной. Она пишет: «Я с удовольствием сдам вам с мая месяца свой домик, если это вам подойдет. Также дам вам подробные указанья, как устроиться в Фавьере, если вы захотите поселиться в пансионе. Теперь уже нет смысла ехать в Borníes, так как в Фавьере уже хорошо в мае». А я-то как looking forward к его теплу, словам новым, хитренькой улыбке. Му darlings! Но я не знаю, как устроить с перелетом из Берлина сюда – тут Марья Игнатьевна не может пособить. Она была, знаешь, любовницей Горького, Локарта, теперь Wells’a – quite the mysterious adventuress type. Вообще, не знаю, как лучше, ехать ли через Париж, с перерывом, значит, или через Страсбург. Мне кажется – второе; это уж будет последнее твое испытание, это путешествие, моя усталенькая. Я совершенно перейму его от тебя в Фавьере. По причине (нашей, тебе понятной) даты, мне хочется тебя встретить в Тулоне не позже восьмого мая (да и по причинам коронационным нельзя делать вечер в Лондоне позже этого срока). Из полановских пошлю сегодня книги маме. Готовлю отрывок для «П. Н.». Операции делать не буду. С Зиной я в контакте – и по ее просьбе просил в «Nouv. Lit.» отослать ей обратно пушкинский матерьял, который она им в свое время послала. О Кирилле я спрашивал ее в двух письмах, но она еще ничего не ответила.

Те же слухи дошли и до меня – и я не сомневался, что они доползут до Берлина: морды скользкие набить их распространителям! От старца слышал другую версию: что у меня роман с Берберовой. У Кокошкиных действительно бываю довольно часто – и они обе милейшие – подчеркиваю: «обе». Каждое мое действие, высказывание, жест, выражение лица подробно и недоброжелательно комментируется в здешних литературных и полулитературных кругах. Вот пример – из наиболее невинных. Как-то между свиданием в «Revue de Paris» и обедом у Кяндж. или Кокошк. я, не зная, куда деться (шел могучий весенний дождь), сел в кафе на Champs Elysée(s) и заказал чашку шоколада. Случайно там оказался Алданов, мы посидели вместе и потом пошли до Place de la Concorde (я под зонтиком, а он в котелке, дождь так и льет с краев котелка), причем я его подробно расспрашивал об исторических ассоциациях площади (о месте, где казнили короля, о зданиях, сохранившихся с тех пор). Результат: на следующий же день до меня доходит слух: Сирин по ночам (!) пьет из снобизма или извращения (!!) шоколад в кафе (т. е., дескать, не «Pernod» или другой аперитив, как честный писатель) и из надменного презрения ко всему игнорирует достопримечательности Парижа. Мне в конце концов наплевать на гадости, которые с удовольствием говорятся обо мне, и думаю, что и тебе следует наплевать. А с тобой я считаюсь и буду считаться. Вообще, I pull people’s leg a good deal, и это мне не прощается. Жизнь моя, любовь моя, you are part of me and you know it perfectly well. Целую твои руки, твои милые губы, твой голубой височек.

В.

205. 21 апреля 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

Любовь моя, отсюда ничего нельзя сделать, с аэропланом-то; нужно из Берлина; есть сравнительно удешевленное allez-et-re-tour, но это же не годится! It is very complicated – не говоря о том, что, может быть, уже 27-28-го соберусь в Лондон, а сегодня уже 21-е, когда же это все будет и как же можно тебе с мальчиком жить в гнусном Софином отеле, а пока найду что-нибудь здесь… нет, это не выйдет! Меня мучительно взволновало твое письмо, ибо уже заране знаю, что ничего из этого не получится и придется еще 17 дней ждать. Но вот что, может быть: узнай разницу (денежную и часовую) между поездкой в Тулон через Страсбург и поездкой в Тулон через Париж. Если она в обоих случаях небольшая, то поезжай через Париж – теперь же, так чтобы я мог вас повидать хоть entre deux gares, и следуй прямо в Тулон – ведь лучше там меня ждать из Лондона, чем в Париже. Но только завтра я буду знать пансион в Фавьере (и тогда сразу тебе напишу). Му love, I am terribly worried about your plight, воображаю, какая это мука, такая жизнь у поганцев. Все-таки я думаю, что нужно не селиться (без меня) в Париже, а уж лучше ехать прямо тебе в Фавьер. Я люблю тебя, жизнь ничто без тебя – and well, if you are plucky enough, рискни, выезжай теперь же.

В.

А может быть, у Елены Львовны можно остановиться? Или у Анны Натановны? Узнать?

Я тебе об аэроплане ответил во вчерашнем письме, так что не посылаю это авионом.