187. 21 марта 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Берлин, Несторштрассе, 22

Душенька моя, любовь моя,

я послал к тебе два письма воздушных и жду с нетерпением ответа, а сегодня уже воскресение, и еще ничего нет. Я люблю тебя. Я продолжаю настаивать на том, что именно мой план разумен.

Боюсь, моя любовь, что ты опять осталась два дня без письма, но это получилось оттого, что третьего дня послал авионом, вчера ждал ответа, а сегодня посылаю обыкновенным образом, – да к тому же – воскресение. Я уже плохо могу охватить счастие тебя и маленького моего увидеть. Душеньки мои…

Получил от П. Н. ответ: он соглашается очень милостиво платить Виктору девяносто три сантима за строчку, – почему-то при этом ссылаясь на то, что Ремизов получает восемьдесят. Буду давать (выдавая их за рассказы) два отрывочка из «Дара» в месяц. C’est toujours cela.

Издательство «Putnam», которому я предложил автоб, пишет, что (после всяких комплиментов!) они не решаются выпустить ее in book form. «On the other hand there is a possibility that parts of it might be (пишу в постели, – отсюда раннесредневековая перспектива почерка) published in a literary magazine. If you would like to have me do so, I should be glad to consult an agent about such a plan». Напиши же, живо согласиться ли на это или же передать манускрипт следующему на очереди издателю (Duckworth – а если и этот отвергнет, то Heinemann).

Был в Conciergerie, все осмотрел. Очень хорошо и страшно. Скамейка, на котор(ой) сидела Мария Антуанетта в ожидании роковой тележки. Тошный звон каменных плит. Последним там сидел – Горгулов.

Счастье мое, надо вставать, идти на горное солнце, а потом завтракать к Цетлиным. Не могу тебе сказать, как мне надоел мой «светский» образ жизни. Я люблю тебя. В зависимости от твоего письма позвоню тебе, может быть, по телефону – меня все это мучит и беспокоит ужасно – и главное, мама… Пиши же скорее, моя душенька, my dear one.

В.

188. 22 марта 1937 г.

Париж – Берлин, Несторштрассе, 22

Любовь моя, the whole thing is a dreadful disappointment, но если это тебе необходимо, то, разумеется, поезжай. Ты поправишься, а мама увидит маленького моего – что ж, сосредоточу мысль на этих двух положениях. Еще месяц быть без тебя (и без него) – это какая-то кошмарная тошнота и бремя, I dont think

I can stand it. He пиши ничего маме, но я сегодня уже побывал у Маклакова, через которого добуду чешскую визу (завтра подам в консульстве прошение) без необходимости маминых хлопот. Му darling, what am I to do? Если бы ты мне могла поклясться, что 8 мая ты из Праги приедешь в Тулон (т. е. если бы сделать из этой даты нечто непреложное, как восход солнца), то я еще подумал бы: отставить ли поездку английскую (20 – IV) и вечер в Париже (6 – V). Раиса гарантирует В. В. тысячу. Му love! Визу во всяком случае «сделаю», а там видно будет. Я сейчас немножко растерян. Дела идут хорошо. Напишу в следующий раз. Спешу. Виктор мне говорит, что может рассчитывать на шестьсот в месяц в «П. Н.» Ссориться было бы неразумно. Меня волнует теперь твое здоровье. Yes, my dear love, go to F. Пишу Черной, что с начала мая берем дачку ее! I adore you and the baby!

Привет Анюточке\

Tub нужен непременно.

189. 24 марта 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Берлин, Несторштрассе, 22

Любовь моя, это смешно и хорошо, что мы с тобой написали одну и ту же дату. Да, я так и буду считать, что отложено всего на две недели, раз поеду все равно в Лондон во второй половине месяца. But I feel horribly lonely, sad, and fed up, my dear sweet love. Мне надоели и дела, и безделье – и дамы, и жизнь на торчке, и мои собственные бон-мо, и разговоры обо мне. Одна отрада: мой грек благодаря усиленному освещению почти исчез (с лица, непристойно загоревшего, сошел совсем), и теперь странно и жутко вспоминать, как я страдал – телесно, от чудовищного зуда (я иногда прямо думал, что потеряю рассудок), не прекращавшегося ни на одну минуту (спал сквозь зуд) в течение двух месяцев, – и не менее – морально от постоянной мысли о своем окровавленном белье, пегой морде и сыпавшейся на ковер чешуе. Только солнце – искусственное, а еще лучше южное – может побороть эту мою дурацкую болезнь. Главное, мне даже некому было жаловаться. Радость моя милая, как нестерпимо хочу видеть тебя – и моего маленького, моего маленького… Вчера был у Алексея Струве и гладил по головке его шестилетнего милейшего озорного сына. У меня теперь больше свободного времени, но оно как-то разваливается; пьеса идет туго. Софья Григорьевна Пти предлагает работу, которую я, конечно, возьму: перевод французской книги на английский язык. Жду ответов от Candide, Michel, Lausanne («Matin»), Paulhan, Gallimard. Скоро придется засесть за французский доклад. «Оповещение» перевожу для «Nouv. Lit.» От П. H. М. получил длинное и сладкое письмо (с приложением на машинке отчета, сколько кто получает в газете) с предложением давать в месяц шестьсот строк по девяносто. Я третьего дня сдал им «Подарок» (т. е. маленький «Дар» – или подарок газете: я так озаглавил отрывок о Яше. Остроумно?). «Соврем, зап.» выходят в конце месяца. Жду из Англии окончательных сведений о моих тамошних выступлениях. Душенька моя дорогая, посылаю еще и это письмо авионом, чтобы ты не осталась больше дня без письма, а то все не могу рассчитать. Постарайся, мое счастье, выбраться в Чехию не позже все-таки десятого, – а то будет мало времени на лечение. К зиме поедем в Лондон. Думаю, что у Маревской можно поставить белье и книги – она предлагала, – но еще проще здесь, у Ильюши, места тут уйма, и он сам предлагает. Ростовцева еще нет. Другим всем написал. Берегу les petits gros chats. Мне кажется, что with luck Виктору удастся еще подработать, а уж помещение и харчи одного на все лето будет оплачено фельетонами «П. Н.» Повторяю, что, вообще, в этом смысле перспективы очень румяны. На днях приезжает сюда Август. Вчера был по поводу твоей французской визы в министерстве: там мне Eidei сделал скандал, что, мол, его же написали поручателем, когда он же получает прошение. Му fault, sorry. Виза тебе выслана, и непременно возьми ее до отъезда. Подумай и о том, не взять ли сразу билет Прага – Тулон. Чем больше я думаю, тем безрассуднее мне кажется уехать на лето из Франции, так что заклинаю тебя (а ведь в таких курортах врачи «удерживают») быть 8-го в Тул.

Завтра, кажется, приезжает my little friend. Если бы (увы!) не соблазн meals’ов (не гастрономический – экономический, – ибо столоваться у Ильюши совершенно неудобно – и не столько из-за денег, сколько из-за причинения хлопот В. М.-чу, который всегда норовит приготовить что-нибудь особенно обильное и вкусное, когда я дома), я бы отказался от всех приглашений, заперся бы и писал. Сегодня холодно, но по-весеннему, и я люблю тебя. Постарайся наладить печатание «Пр. на к.». Душка моя, без tub а не обойтись, держи его себе для сказанного. Ответь насчет Putnam. Не забудь Филиппова – насчет Тегеля. Я написал маме, что вряд ли приеду, но визу устраиваю. Я люблю тебя – и пожалуйста, не меняй планов больше. Вырос ли мальчик? Не забывай – футбола. Целую тебя, целую вас. Нежность моя… В.