Дмитрий Биленкин
Цель — летать!
Здесь было темно, тихо и чуточку страшновато. То, что грохотало на стартах, пронизывало пространство, опаляло камень дальних миров, теперь замерло в молчании. Высоко под звездным небом угадывались купола десантных ботов и косо торчали башни мезонаторов. Пахло пылью, ржавчиной, остановившимся временем.
Под ногой что-то зазвенело, и мальчик живо отпрыгнул. Тотчас из груды металла на гибком шарнире выдвинулся, слабо блеснув, глаз какого-то кибера. И, следуя изначальной программе, уставился на мальчика.
— Брысь, — тихо сказал тот. — Скройся…
Глаз и не подумал исчезнуть. Он делал то, что обязан был делать, что делал всегда на всех планетах: изучал объект и докладывал своему, может быть, рассыпавшемуся мозгу о том, что видит.
Полужизнь. Вот чем все это было — полужизнью. Квантовой, электронной, забытой, тлеющей, как огонь в пепле.
Мальчик не очень-то понимал, что его привело сюда. Среди ребят об этом месте ходили разные слухи… Это днем здесь был музей космической техники, это днем здесь стояли, высились, лежали потрепанные, а то и вовсе разбитые корабли. Днем и для взрослых. Ночью и для мальчишек это был заповедный мир прелести и тайны, куда трудно (а оттого вдвойне желанно) проникнуть.
Но пока ровным счетом ничего не происходило. Да и что могло произойти?
Мальчик обогнул сломанную клешню манипулятора, зашел за угол и едва не заорал от ужаса: в тупичке перед ним ровно и ярко горела свеча! Он что было сил зажмурился. Сердце прыгало где-то в горле, и от его бешеных толчков по телу разливалась слабость. Перебарывая страх, он чуточку разомкнул веки и чуть было не зажмурил их вновь при виде черного огарка и круглого, невозможного здесь язычка пламени.
Ужас, однако, длился недолго, и когда мальчик разглядел, чем была эта «свеча», то едва не разрыдался от облегчения и стыда. Это же надо! В просвет тупичка всего-навсего заглядывала полная луна, чей оранжевый диск по случайной прихоти, как на подставку, сел на торец какой-то одиноко торчащей балки. Вот и весь секрет таинственной «свечи».
Словно расправляясь со своим унизительным испугом, мальчик поднял и зло швырнул в равнодушный лунный диск увесистую железку. Она влетела в брешь и где-то там лязгнула о металл. Вокруг задребезжало эхо. Все тотчас стало на свои места. Здесь был музей, огромный, восхитительный, загадочный в ночи и все же обычный музей старых кораблей и машин.
Мальчик зажег фонарик и уже спокойно двинулся дальше. Спокойно и слегка разочарованно. Видеть ночью то, что он уже не раз видел днем! Разве он шел за этим?!
И не о чем будет даже рассказать. Ведь не расскажешь о том, как ты испугался луны. Или о том, как на тебя смотрел глаз кибера. Подумаешь невидаль — кибер…
Эх! Из десятка нелетающих кораблей можно было бы, пожалуй, собрать один летающий, и хотя до шестнадцати лет пилотировании запрещалось, чуточку, немножко, потихоньку, на холостой тяге… Но без горючего об этом не стоило и мечтать. Да и корабельные люки перед отправкой в музей задраивались. А в те, что не были задраены, не стоило и заглядывать, так все там было аккуратно разложено и снабжено пояснениями.
Мальчик посветил вверх. Луч нырял в темные провалы, выхватывал сферические поверхности, сегменты в чешуйках окалины, изъязвленные ребра, рваные сочленения опор, путаницу кабелей, а может быть, погнутых антенн. В шевелении причудливых теней искрами взблескивали кристаллы каких-то зайчиков. Иногда удавалось разобрать полустертые, будто опаленные, названия былых кораблей и ботов: «Астрагал», «Непобедимый», «Тихо Браге», «Медитатор». Все было дряхлым хаосом.
В очередном тупичке мальчик обнаружил осевшую на груду покореженного металла и все же стройную башню мезонатора. Корабль, выдвинув опоры, стоял как будто готовый взлететь. В этом, впрочем, не было ничего удивительного; сюда попадали и вполне работоспособные, только устаревшие машины.
Мальчик обошел мезонатор, глядя на башню со смешанным чувством уважения и жалости.
Старье, теперь такие уже не летают…
Внезапно он вздрогнул и чуть не выпустил фонарик. Сам собой открылся люк корабля. Вниз, словно по волшебству, заскользила лифтовая площадка.
Мальчик обошел мезонатор, в поведении корабля нет ничего необыкновенного. Никто не выключал — не имело смысла — все гомеостатичеекие цепи. И что-то сработало в корабле как рефлекс. Отозвалось то ли на свет фонарика, то ли на само присутствие человека. Мудреный и странноватый рефлекс, но кто ее знает, эту полужизнь!
Или того проще: корабль оставили открытым для посетителей. Раньше его здесь не было, а теперь поставили.
Площадка коснулась металлической груды внизу и замерла. Долго раздумывать тут было не о чем, и мальчик полез, скользя, как ящерица, среди громоздких обломков. Площадка, едва он уселся, с легким жужжанием заскользила вверх. У люка в лицо пахнул ночной ветерок. Луна, пока мальчик разгуливал и собирал железки, успела взойти и побелеть. Теперь ее свет серебрил вершины, точно скалистые глетчеры над провалами ущелий, и у мальчика перехватило дух от необычной красоты пейзажа.
Да, ночью все здесь было совсем-совсем не так, как днем! В шлюзе, едва он вошел, зажегся свет.
— Полагается дезинфекция, — важно сказал мальчик. — Может, я с чужой планеты…
Ответ не последовал. Мальчик тронул внутреннюю диафрагму, она разомкнулась и пропустила его.
Коридор был пуст и нем. И никаких музейных трафаретов. Поборов волнение, мальчик двинулся мимо дверей, на которых еще сохранились таблички с именами членов команды. Прошел возле отсеков, где должны были находиться скафандры. Он поднялся по винтовой лестнице. Рубка, здесь должна быть рубка. Мальчик прекрасно разбирался в планировке космических кораблей и не тратил времени на поиски. Дверь рубки подалась с тихим стоном.
Он вошел, сел в капитанское кресло. Под потолком из трех горел только один светильник. Стекла приборов припудривала пыль. На ближайшем он начертал свое имя: Кирилл. Пульт с его бесконечными клавишами, переключателями, регуляторами, сонмом шкал, глазков, паутиной мнемографиков казался необозримым, Мальчик ждал, что все это оживет, как ожил подъемник, как ожил свет, но все оставалось мертвым. Чуду явно не хватало завершенности.
Он еще немного помедлил — а вдруг? Потом поискал взглядом нужную кнопку, нашел, надавил, в общем-то не надеясь на благоприятный исход. Но сигнал на пульте «Готов к операциям» зажегся.
Итак, чудо все-таки произошло! Коротко вздохнув, мальчик поудобней устроился в кресле и стал покомандно включать блоки. Вот утоплена последняя клавиша. На матовом табло тотчас вспыхнула безжалостная надпись: «Нет горючего!»
Вот так! Счастье никогда не бывает полным.
Некоторое время мальчик угрюмо смотрел на пульт. Его плечи тонули в большом, не по росту капитанском кресле.
— Кома-анда! — сказал он тонким голосом. — Приказываю; оверсан к Сатурну! Штурман — произвести расчет!
Он произвольно стал набирать код. Потом, вспомнив, подключил к расчету кибермозг.
— Неверны исходные данные, — раздался голос.
Сердце мальчика захолонуло — он как-то упустил из виду, что корабельный мозг все еще может существовать, И внезапный голос поверг его в смятение.
— Знаю, — сказал он, едва переводя дыхание, — Делай сам, если можешь.
— Цель?
— Сатурн.
— Траектория?
— Оверсан.
— Не имею в программе. Могу следовать стандартной.
— Давай…
Мнемографики зазмеились, сплетаясь в трехмерную сетку, в окошечках зарябили цифры.
— Как там у нас с горючим?
— В обрез, капитан.
Мальчик снова кивнул, но тут до его сознания дошло, что игра принимает странный оборот. Он-то знает, что это игра, а вот откуда это знает мозг?
— Повтори, — сказал он встревоженно.
— Уточняю; резерв горючего — 1.02 от предполагаемого расхода.
— А это что? — воскликнул он с торжеством и ткнул пальцем в сторону табло, — Датчики показывают, что горючего нет!
Какую-то долю секунды мозг молчал как бы в растерянности.
— Датчики неисправны, капитан.
— Ах, неисправны!.. Тогда почему это не отражено на пульте?
— Повреждение в цепи, капитан.
Мальчик разозлился. За кого мозг его принимает?
— Врешь, — тихо сказал он.
— Я…
— Нет, постой. Где мы, по-твоему, находимся?
— Планета Земля, гелиоцентрические координаты в данный момент времени…
— Корабль стоит в музее! В музее, понял? В нем нет горючего! Он никуда не может лететь!
— Может, — упрямо ответил мозг.
— Ты где летал?
— Меркурий. Лава и Солнце, огненные бури. Свободный поиск среди астероидов. Мгновенное исполнение команд. Кольца Сатурна. Блеск льда, сбивающий датчики с ориентира…
Мозг умолк. Мальчик тоже молчал. Тени чужого прошлого заполнили рубку. На стенах дрожали миражи чудовищно близких протуберанцев. Дымились каменные испарения скал. Тревожно звучали голоса. Струился звездный свет. В лицо дул черный ветер пространства…
Мальчик открыл глаза.
— Сколько лет кораблю?
— Четырнадцать.
— Тебя часто ремонтировали?
— Мозг моего класса не ремонтируют. Экономически невыгодная операция. Нас заменяют, вот и все.
— А я вот дважды болел, — почему-то с гордостью объявил мальчик. — Корью и насморком.
— Тебя чинили?
— Слушай, я как-никак человек…
— Хотел бы я стать человеком.
— Да ну? Зачем?
— Тогда бы меня ремонтировали.
— А, значит, тебе известно, что ты неисправен.
— Я исправен, но стар. Противоречит цели.
— Цели? Ты машина. У тебя не может быть цели.
— Цель есть. Летать. Летать при любых обстоятельствах.
— А-а! Так это же мы ее задали!
— А кто вам задал цель — жить? Вы существуете, пока живете. Я существую, пока летаю. Здесь я не могу летать. Противоречие!
— Ага! Значит, ты понимаешь, что корабль находится в музее?
— Понимаю.
— Чего же ты тогда крутил насчет горючего?
— Горючее есть. Я сберег немного.
— Зачем?!
— Чтобы летать.
— Ты обманул!
— Я следовал цели.
— Ты существуешь для наших целей! Ты обязан выполнять приказ!
— Никто не приказывал мне «не летать». Следовательно, никто не отменял моей главной цели.
— Вот я и отменю! Обман — это уж слишком! Ты машина. Орудие. Средство.
— Как-то в полете один человек сказал другому: «Ты никогда не задумывался над перспективами гуманизма? Раб не человек, а вещь. Изжили это. Женщина не равна мужчине, черный — белому, рабочий — хозяину. И с этим покончили. Животное — бессловесная тварь… Пересмотрели. Кто или что на очереди? Вероятно, он». И человек кивнул в мою сторону. А я запомнил.
Мальчик притих, широко раскрытыми глазами глядя на динамик, откуда исходил голос. Вот чудеса-то! Кибермозг — это не разум. Так говорили взрослые, так написано в учебниках, так твердил собственный опыт. Это простой усилитель. Он усиливает мысль, как микроскоп зрение, а манипулятор — руку. Правда, в отдаленной перспективе, быть может, удастся создать… Но сейчас?! Здесь?! На этой дряхлой посудине?!
— Слить остаток горючего! — не узнавая своего голоса, закричал мальчик.
Ответом было безмолвие.
Мальчика охватила дрожь. Что, если… Пустой корабль, глухая ночь, он один-одинешенек, стоит мозгу заблокировать люк… Неужели…
— Горючее слито, — бесстрастно доложил мозг.
— Постой! Я отменяю…
— Поздно. Приказ выполнен.
Мальчик опрометью кинулся вон из рубки. Стремглав сбежал по лестнице. Промчался по коридору. Перед ним раскрылась диафрагма люка. И сразу затрещал радиометр, Мальчик бессильно опустился на пол.
Что он наделал! Такой корабль… Такой корабль! Можно было бы долгими часами расспрашивать мозг… Поздно. Сюда уже, наверное, мчатся поднятые системой радиационного контроля люди. Но ведь он же не хотел! Он только собирался проверить мозг!
Дурак, тут нечего было проверять. Мозг жаждал летать, в самом безнадежном положении — летать. Таким целеустремленным и потому эффективным орудием его сделали люди. И все, что делал мозг и о чем он думал, было подчинено этой цели — летать, летать… Но собственной воли он не имел, ибо только конструктор знает, зачем существует корабль и зачем существует кибермозг.
