Поехали к адвокату в Питтсбург, в большую фирму на верхнем этаже знаменитой башни Копперс, что на Грант-стрит. Когда Ли вкатывала его в лифт, он размышлял, что дороговато это все обойдется. Даже думать неохота, что ее новый муженек финансирует их нужды, но иначе никак не выходило.

Адвокат сидел в угловом офисе, мужчина примерно его возраста, но высокий, стройный, подтянутый, с гривой седых волос, еще и в теннис играет, поди. Женщины определенного возраста наверняка считают его привлекательным. Генри он сразу не понравился, но Ли, похоже, все устраивало. Теперь это ее круг. Генри ощутил тревогу, занервничал – может, из-за самой обстановки, может, из-за причины, которая привела их сюда, или из-за всего разом. Он заерзал в своем кресле.

– Вам удобно, мистер Инглиш?

– Нормально. Я привык.

Они устроились за столом, и адвокат сразу перешел к делу – к стоимости его услуг и правам клиента, самая существенная часть которых сводилась к тому, что в случае чего им перезвонят безотлагательно. Ли покивала и вытащила чековую книжку. Сверху ее имя, рядом с именем Саймона. Она все еще носит фамилию отца. Приятно, что ни говори. Из тех вещей, о которых он никогда ее не спрашивал.

Адвокат Питер Браун участливо расспросил об Айзеке, где они живут, чем занимается Генри, даже об обстоятельствах той давней аварии. Спросил о матери Айзека, и Генри запротестовал было, но Ли сама все рассказала. Чересчур откровенно. Потом Ли сообщила, что, по словам Билли Поу, того человека в заброшенной мастерской убил Айзек. Питер Браун отложил ручку и достал из ящика стола маленький магнитофон.

– Может, не стоит записывать такое, – усомнился Генри.

– Вы мыслите в правильном направлении, мистер Инглиш, но это запись для нас, а не для государственных органов. Чтобы получить ее, им пришлось бы врываться сюда силой и похищать. – Адвокат говорил тихо, приходилось сидеть не шелохнувшись, чтобы расслышать.

Генри глянул на Ли.

– Вы точно помните, он именно так и сказал? – уточнил Питер Браун.

– Насколько я помню, да.

– Мой сын никого не убивал. И нечего это записывать.

– Папа.

– Ваш сын присутствовал на месте преступления в момент его совершения. Если мы не хотим признать этот факт сейчас, нас заставят это сделать в суде. Это единственная причина, по которой мы все записываем.

– Вот только Билли Поу ни слова об этом не сказал. Если бы он дал показания, мой сын давно бы уже сидел за решеткой.

– Билли Поу пока не встречался с адвокатом, но как только это произойдет, события начнут развиваться стремительно. Айзеку до сих пор не предъявлено обвинение по чисто техническим причинам. – Адвокат отвел взгляд. – Простите.

Десять вечера, Генри сидел в своей спальне, перебирал бумаги на столе. Наверху долго шумела вода в душе, потом Ли постучалась к нему, спросила, не помочь ли ему лечь в кровать, и он ответил, что справится сам. Она постояла в дверях.

– Что-то хочешь?

– Нет. Попробуй поспать.

Она поднялась к себе, и он слышал, как она ходит по комнате, а потом все стихло, тишину нарушали только поскрипывания старого дома. Он задремал прямо в кресле, приснилось, что все еще работает на “Пенн Стил”, что с нетерпением ждет утра, он уставал к концу смены, возвращался домой грязный, но был счастлив дома с женой, а по утрам всегда радовался, спеша на работу. Что-то громко скрипнуло, он проснулся, задыхаясь.

Все та же спальня. Мучительно втягивая воздух, он пытался вдохнуть, иногда бывало, что во сне ему не хватало кислорода. Насколько это все унизительно – вот что невозможно объяснить другим. Если бы я знал, как оно все обернется, я бы знал, что делать. Медленное скольжение вниз.

Мэри бросила его в одиночестве, он понимал: она сдалась. Какая бессмыслица, вовсе не она должна была так поступить. Если бы они могли нормально все обсудить, они обязательно нашли бы разумный выход, она забрала бы детей и переехала куда-нибудь, но она ушла одна, навеки, и не сказала ему ни слова. Руки тряслись. Сколько раз он хотел это сделать и должен был, наверное, но она успела раньше. Она была слабой, в этом ее сущность, сущность любой женщины, поэтому он сделал ставку на Ли. Ее нужно было вытолкать отсюда, он не мог допустить, чтобы Ли кончила, как ее мать.

А может, слабаком оказался именно ты. Может, в ее поступке как раз и проявилась сила. Ты же понимаешь, почему она оказалась в реке, и понимаешь, почему твой сын влип в историю. Вообще-то он не представлял, на что способен парнишка. Три года он фактически жил в Индиане, приезжал домой раз в месяц, семье это давалось нелегко, но и ему тоже, кантовался по пансионам, общежитиям, дешевым мотелям. Но зато в “Стилкор” неплохо платили. Просто приходилось работать на износ, и никакой техники безопасности. Ты смотрел статистику, у них полно было аварий. Но какой толк от статистики. Они подписались на эту работу ради денег. Хозяева пытались выжать из завода все до последнего доллара, вместо того чтобы устранять неполадки. Чего бы ты ни отдал в тот день, чтобы внезапно заболеть и отпроситься с работы.

Сперва-то он не возражал выйти из профсоюза, ведь, как сказал Рейган, расходы на зарплаты никем не контролируются, в этом проблема профсоюзов, а ты голосовал за него. Но тут другой случай. За пятнадцать лет “Пенн Стил” ни цента не потратила на свои заводы, как, впрочем, и большинство крупных американских сталелитейных компаний, в цехах все разваливалось, повсюду стояли только мартеновские печи вплоть до самого закрытия, а немцы и японцы между тем уже с шестидесятых вовсю использовали кислородные конвертеры. Именно этого ты и не желал слышать, пока не стало поздно, – япошки и немцы вкладывали деньги в свою промышленность, инвестировали в новое оборудование. В самих себя. А “Пенн Стил” не вложила в свое производство ни цента, и крах был неизбежен. Все так называемые социальные государства, всякие Германии и Швеции, все так же выплавляют десятки тысяч тонн стали. А мы идем ко дну. Он смотрел на лежащие перед ним документы и не мог вспомнить, что собирался с ними делать. Отвлекся. Опять начал клевать носом.

Они пробили летку печи и заполнили тигель, и кран уже понес его, готовясь вылить. А потом раздался совсем другой звук, необычный, он ясно различил его за прочим шумом. Лебедка продолжала вращаться, но стрела крана вдруг качнулась, а потом они пролились на землю – пятьдесят тонн жидкой стали. Видел, как стрела с грохотом рухнула, сталь костром взметнулась в воздух, ослепительный свет, словно солнце родилось из тигля, а все остальное – тени, Чак Каннингем и Уэйн Дэвис, они просто темные силуэты, сталь омывала их, как лава из жерла вулкана. До тебя десяти футов не хватило. Не следовало выживать после того, как видел такое, лучше бы это было последним в жизни воспоминанием. Затаился и ждал смерти. Здание задрожало, задняя стена цеха вспыхнула. Ты ощутил себя таким крошечным. Это все несправедливо. Ты ведь не думал тогда о Мэри, только о том, как несправедливо, не по-божески то, что происходит.

На барабане лебедки должен был стоять предохранительный тормоз. Но компания на этом сэкономила. Что-то треснуло в системе привода.

Башня горела, все вокруг объято пламенем, и тогда ты решил прыгнуть. Три этажа. В воздухе носились обломки металла, пятисотфунтовый ящик с инструментами задел краем по голове и врезался в крышу цеха. Что-то взрывалось, рев стоял, как на гонках, где носятся болиды на закиси азота, такой грохот даже не слышишь, а ощущаешь всем телом, а потом почувствовал, как кожа начинает гореть под защитным комбинезоном, ничего не видно, только пламя и темные тени. Все равно сдохнешь – прыгай к чертовой матери. Очнулся, когда тебя уже вытаскивал тот черный парень – вернулся за тобой, прорвался сквозь огонь. Кругом горящая сталь, а на нем ни царапины. Вот кому попробовать сыграть в лотерею. Говорит, увидел, как ты прыгнул.

Федеральное агентство по охране труда оштрафовало компанию на тридцать тысяч. Примерно столько компания зарабатывает каждую минуту.

Вот и все. Так оно и закончилось. Чаки Каннингем погиб, Уэйн Дэвис, старый толстый Уэйн, Уэйн, вечно ты его дразнил, какой же ты жиртрест Уэйн, утонули в расплавленном металле, а ты стоял на том месте всего минутой раньше. Прыгнул, вот в чем твоя ошибка. Стоял бы на месте, о семье бы позаботились, приличная пенсия плюс выплаты от компании. Сначала ты горевал по Уэйну и Чаку, но по факту они-то спасли и себя, и свои семьи, а ты – нет.

В доме уже давно тишина. Чем дольше ждешь, тем страшнее. Мальчик совершил преступление, и виноват вовсе не Билли Поу, вся вина целиком на тебе. Он качнул кресло вперед-назад. Неважно, что там натворил мальчик, это произошло исключительно из-за него, мальчик не должен был оставаться в этой дыре. Они все хотели, чтобы ты умер, подумал он, вся твоя семья. И не надо было так долго выжидать. Боялся собственных детей. Боялся, что они бросят тебя одного, а ты не сможешь этого вынести. В один год потерял сразу и Мэри, и Ли. И не готов был потерять еще и Айзека.

Он подкатил к ящику стола, выдвинул, вот он, пистолет, но как же это. представь, как Ли обнаружит тебя здесь. полбутылки “Дьюара”, так и не прикоснулся, с тех пор как запретили пить. Ну валяй уже, вперед. Бережешь себя, как призовую лошадь. На душе стало спокойнее. Он знал, что должен сделать. Жаль, стейк не доел. В шкафчике с лекарствами отыскал пузырек с оксикодоном, почти полный, он уже год как от него отказался, закутался в одеяло, тихонько покатил в гостиную, а потом на террасу. Плотно прикрыл за собой дверь.

На улице оказалось зябко, и он сделал добрый глоток скотча. Затем судорожно откупорил пузырек с таблетками, сунул в рот, разжевал, до чего же мерзкий вкус, но так подействуют быстрее. Руки дрожали, он завинтил пузырек, чтобы не просыпать остальное. Ты только глянь на себя, столько лет заставлять мир вертеться вокруг собственной персоны, а потом взять и вот так спустить все в один момент. А потому что раньше надо было думать, давным-давно. Тогда Айзек не застрял бы здесь, а уехал бы, как Ли.

Он покатил кресло дальше во двор, решив найти удобное место, где можно будет как следует поразмышлять о жизни. Съехал по пандусу на траву, колеса вязли в мягкой почве, с усилием покатил к любимой поляне, спугнув пасшегося там оленя.

Взвесил в руке пузырек с таблетками, он, кажется, вновь передумал, но сейчас это именно то, что нужно, уйти с улыбкой на лице. Это твой личный выбор. Так или иначе, ты все равно с ними расстанешься. Надо же, прежде он и не думал об этом с такой точки зрения. Сражался без надежды на победу. И тащил их вниз за собой.

Он так и держал пузырек на ладони. Нет, это стыдно. Неправильно. Слишком легкий выход. Ты сможешь хотя бы немного и сам потянуть лямку, не такая уж тяжкая ноша – собственное бремя. Итак? Он сунул пузырек обратно в карман. Сколько я принял? Три штуки. Недостаточно, чтобы убить. Зато с каждой минутой будет все легче. Завернись-ка в одеяло поплотнее, а то замерзнешь.

Генри смотрел на темный лес, на реку вдалеке, хорошее место он выбрал, всю Долину отсюда видно. Много славных лет прожито, больше, чем заслужил, и пора наконец позаботиться о других. О своей семье. Едва он подумал это, как земля словно ушла вниз, он стоял на высокой скале, а прямо перед ним – небо и звезды. Никогда не видел ничего подобного. Какой прозрачный воздух. Последним усилием, уже засыпая, он натянул одеяло и почувствовал, что согревается.