Он спал в подлеске на краю поля и очнулся, разбуженный шумом подъезжающего фургона, фары светили прямо на него. Вставай, это за тобой. Айзек мучительно соображал, где он, куда бежать, а шум становился все громче, и свет фар вдруг переместился в сторону, и Айзек тут же вскочил на ноги.

Зеленый фермерский трактор. Айзек присел, и фермер пронесся мимо, не заметив; длинная сеялка оставляла за собой ярко-желтый шлейф семян. Ох уж эти ранние пташки. Кровь стучала в висках, Айзек еще не до конца проснулся, но не мог сдержать усмешки. Старик рассекал на тракторе, точно на гоночном болиде. Но борозды при этом идеально ровные. Из своего укрытия он наблюдал, как работает фермер, а потом – как встает солнце над длинным полем, но наконец опомнился, собрался с духом и пробрался за живую изгородь. По ту сторону оказалась дорога.

Равнины, в основном сельскохозяйственные земли. Кое-где разбросаны небольшие поселки, но в основном обширные пространства возделанной пашни, разделенные узкими полосками деревьев или старинными заборами. Аккуратно расчерченный мир. По линейкам дорог. Посевная, потому смотри, чтобы тебя не поймали за нарушение границ частных владений. Потому что в этих владениях запросто можно раздобыть еду. Или как минимум напиться из чьей-нибудь поливочной системы.

Около полудня на пути оказалась широченная река. Или это озеро Эри? Оно тут должно быть недалеко. Интересно, вода нормальная? Хоть рот промочить. Не, даже не пытайся, а то финал окажется еще хуже. Слева вдоль берега стояли дома, большой коттеджный поселок, справа, чуть дальше, сплошь вода и просто открытое пространство. Айзек направился в сторону озера. И тут приметил полный мусорный бак.

Ну как, осмелишься? Да без вопросов. Он огляделся, нет ли свидетелей, и торопливо перерыл содержимое. Здесь точно найдется нетронутая и неиспорченная еда, он чует ее запах, перебивающий даже вонь помойки. Нет, до такого я еще не дошел. Он копался в куче отбросов – бумажные пакеты из-под уличной еды, винные бутылки, пустые пивные банки, бутылочки из-под воды. Одна оказалась увесистой. Почти полная. Интересно, там вода или что-нибудь еще? Ты проверь, а то вдруг это моча. Зарывшись по плечи в помойку, он ухватил бутылку, вытащил, посмотрел на свет. Чистая и холодная. Надеюсь, без примесей. Лучше, чем вода из озера, – эту, по крайней мере, пил только один незнакомый человек, а не миллион. Он выпил половину воды, слегка отдающей сигаретами, плотно завернул крышку, сунул бутылку в карман. Ну вот. Уже лучше. Надеюсь, никто не видел.

Айзек шел дальше, вдоль линии берега. Впереди виднелась атомная электростанция, над озером торчали башни охлаждения. Куда ты направляешься? Не знаю. Просто иду. А что сейчас делает Поу? Уж точно не ест объедки из помойки. Спит, наверное. Напился и дрыхнет в своем гамаке. Впрочем, это не единственная возможность. Поскольку в наличии еще мертвое тело и его куртка, обнаруженная рядом. От этого факта не скроешься.

Когда же я перестал быть прежним? В глазах других или своих собственных? В своих, разумеется. Не знаю. Что-то не так, ты удаляешься от озера – вдоль притока, что ли. Пойдешь вдоль него и совсем заблудишься. Выбери направление и держись его. Запад, вот и отлично. Но он понимал, что это не имеет значения. Ему некуда идти, его никто не ждет, и отныне совершенно неважно, где он находится.

Еще одна федеральная автострада, пространства все шире, леса и поля. Время от времени он позволял себе глоток из бутылки с водой. Рано или поздно попадется что-нибудь еще. Ведерко с кусками жареной курицы. Бифштекс и яичница. Дорога заканчивалась тупиком в лесу, и Айзек пошел через лес. По-прежнему на запад. Какая разница. Здесь или по дороге – одинаково бессмысленно. Просто идти, передвигать ноги.

Через лесополосы, такие широкие, что не видно было, где кончаются деревья, и узкие посадки, разграничивающие фермерские поля. К обеду появилось странное чувство, что за ним следят. Глупо было сюда сворачивать, здесь же не раздобыть еды. Земля влажная, испещрена следами оленьих копыт. Пульс участился. Чистая паранойя. Угомонись, не то свихнешься. Единственное истинное здоровье – здоровье психическое. Айзек продолжал путь, но чувство не притуплялось. В узком месте тропы он спрятался за здоровенным валуном и затаился.

Три пса, бродячих, трусили следом, вожак остановился, принюхался. Тощие и грязные, с проплешинами на шкурах, помесь разных служебных пород – бордер-колли, овчарки, не разберешь.

Он похолодел. К стае присоединился четвертый пес и, почуяв Айзека, насторожился и двинулся к обломку скалы, за которым прятался человек. Неужели заметили? Вроде нет. Но едва ли они хотят поиграть. Айзек огляделся, подобрал несколько камней покрупнее. Ты шевельнулся – вот теперь они тебя видят. Первый пес ринулся вперед, слегка припадая к земле, уши прижаты, Айзек поднялся во весь рост и швырнул камень прямо ему в грудь. Не очень сильно, и пес лишь слегка вздрогнул, но не прервал атаки. Второй камень Айзек запустил с гораздо большей силой, целясь прямо в нос, а третий удар обратил пса в бегство. Остальные звери в замешательстве медлили, но под градом камней в панике бросились наутек.

Жестоко? Ерунда. Давай-ка переберись через вон то поле и отыщи дорогу. Простите, собачки. Они, однако, чуяли, что съестного у него нет. И не собирались выпрашивать подачки – они проверяли. Бродячие псы хуже койотов – меньше боятся людей. Поэтому фермеры их отстреливают. Ладно, проехали.

Перед закатом он остановился передохнуть под деревянным мостом. Огромный диск солнца низко над полями и над кромкой леса. Красиво. Отхлебнул воды из почти пустой бутылки, живот сводило от голода. Если у вас достаточно воды, все в порядке. Надо было порыться еще в помойке, поискать. Нет, шел бы лучше вдоль дороги. Остался бы поближе к людям и еде. Глупо.

Но я же пытаюсь скрыться от людей. Айзек чувствовал, что вот-вот хлынут слезы – от разочарования. Надо вернуться на шоссе. Миль пять-шесть. Поднимайся. Скоро стемнеет, не сможешь ориентироваться. Где-то позади дорога, которая пересекается с федеральной трассой.

К ночи он почти добрался до автострады. На башмаках налипла тонна грязи, он еле брел. Далеко. На сегодня хватит. Если попадется ручей, обязательно напьюсь. Сколько я прошел? Двадцать миль? Голова болит из-за обезвоживания. Ничего, не умрешь. Надо поесть и поспать. И хотя бы глоток воды. Отдохнешь позже. Осталось чуть-чуть. Сосны впереди – под ними должно быть мягко.

Издалека донесся собачий лай. Надо бы найти палку. Нет, лучше спальный мешок. Земля холодная. Дайте поспать. Закрывая глаза, он видел фигуры вокруг костра, открывал – но эти люди никуда не исчезали, вон они, высоко в ветвях деревьев. Швед улыбается, его лицо в оранжевом свете огня, темные тени за его спиной. Рядом со Шведом стоит Поу. У изможденных людей бывают галлюцинации, ага. И у голодных. Просто дайте мне поспать.

Завтра придется что-то предпринять. Возможно, еще раз украсть. Прекрасно. Естественнее и быть не может, бери все, что тебе необходимо. Сожри другого. Подобно старине Отто – почил навеки, вонючий козел. Оборванец, чучело. Где-то он сейчас. Вспоминают ли его родные, забрали ли тело. Пустышка, как любая мертвая вещь, но он человек, у него есть имя, биография, ребенок или двое, девушка, которая его любила. Человеческое начало проявляется в заботе о мертвых и слабых. Звериная природа – наоборот. Проступает, когда остаешься один. Твои высшие ценности меркнут.

Во рту пересохло. В любом сарае найдешь кран, садовый шланг, что угодно. Попробуй сейчас, пока темно. Представь – если бы мать могла тебя видеть. Меч в ее разбитое сердце. Семейный синдром. Ли не подхватила эту заразу. Старик думал, что ты тоже болен, но он ошибался. Хотел другой семьи, чтобы сидеть во главе стола.

Когда это было? Месяц назад. А будто год. Тогда ты решил уйти, и каким же идиотизмом это кажется сейчас. Сидели вместе на заднем дворе, в пальто, грелись на солнышке, слушали радио – главные события весенней серии. “Редс” против “Пайретс”. Зак Дьюк, сказал он, заполучили в высшую лигу – вот парень, который вытащит нас из трясины. Что ты ему тогда ответил? Не помню. Любопытно, каково это – быть таким парнем, да. Парнем, который добьется успеха, по-настоящему. Он смотрел на тебя. Понимаешь, о чем я? И продолжил; конечно, для человека с твоими параметрами у тебя всегда были чертовски сильные руки.

Айзек повернулся на бок и свернулся комочком, сохраняя тепло. Неужели из-за этого? Нет, конечно, – еще одна соломинка в стог. Могло быть что-нибудь другое, да что угодно – ты все время ждал его одобрения. Признай это. Ты остался не из милосердия. Ты остался, чтобы заставить его осознать, каков ты на самом деле. И получилось лишь хуже. Сегодня он благодарит тебя за вкусный обед, а завтра разглагольствует о том, как ты живешь на его пенсию. Проверяет тебя на прочность. И с матерью он обращался так же. Но ни ты, ни она ни разу не дали отпора. Она, видимо, понимала, что совершила ошибку. И не знала, как исправить. Пыталась выстоять, но не смогла. И в итоге приняла решение.

Она не была святой. Решила, что ее долг исполнен, когда Ли поступила в Йель. Что можно спокойно уйти. Впрочем, не угадаешь, могло случиться что угодно. Никакой записки, импульсивное действие. Смотришь с высокого моста – и вдруг тебя охватывает странное чувство. Сам не успеваешь понять, что произошло.

Ночью он несколько раз просыпался от холода, в результате окоченел настолько, что не смог больше уснуть. Встань и иди, иначе замерзнешь. Глоток воды, теперь подняться, пошатываясь, и отряхнуться, и вот он двинулся с места, в полузабытьи, на звук автострады, пока не взошло солнце, и уже не нужно было двигаться, чтобы согреться.

Он доплелся до асфальта и шел еще час, а может, и все три до “Макдоналдса”, а там купил на доллар три сэндвича с яйцом и выпил несколько стаканов воды, унимая головную боль; наполнил бутылку. Люди поглядывали на него искоса и тут же отводили глаза. Осталось два доллара и восемь центов. Третий сэндвич он аккуратно завернул в бумажный пакет и сунул в карман куртки. Умылся в туалете. Одежда опять помята и измазана, но совсем не так, как раньше. Интересно, почему люди косятся на него. Видимо, что-то необычное в лице. Не только синяки.

Дальше он двигался параллельно шоссе, по другую сторону ограждения, чтобы не привлекать внимания полицейских. Нужно отыскать железную дорогу. О, я вновь в состоянии думать. Сесть в поезд на юг, где тепло. А зачем? Куда ехать? Куда-нибудь, где тепло, какая разница.

Все наладилось, я приспособился. Надо бы раздобыть пожрать сегодня. Хочешь сказать, украсть? Не знаю. Просто почему-то хочется есть. Необходимо экономить. Осталось два доллара с мелочью – а завтра тоже надо поесть. И послезавтра. Половину сэндвича съем вечером, решил он.

Айзек медленно брел, перебираясь через бесконечные заборы, кусты и прочие заросли, скрываясь от посторонних глаз. Наткнулся на зону отдыха с туалетом и питьевой водой, здесь то и дело останавливались машины, он наполнил бутылку, долго пил из фонтанчика. Потом уселся отдохнуть за стол, прямо напротив санитарного домика. Вскоре подъехала “камри”, из нее выскочил мужик и поспешил к туалету. Айзек встал, обошел автомобиль, бумажник валялся прямо у переключателя передач, дверцы тупо не заперты, до ближайшего леска ярдов пятьдесят.

С полминуты он стоял, привалившись к машине, а потом пошел прочь, совсем, подальше от этого места. Глупо, убеждал он себя. Эти реверансы больше не для тебя. Нет, я не могу поступить так с другим человеком. Сможешь. Иначе сдохнешь с голоду. Сегодня есть не обязательно, решил он. И вообще у меня пока есть деньги.

Как только солнце садится, температура стремительно падает, поэтому он битый час готовился – собирал валежник, наваливал кучей около упавшего дерева, оставляя совсем крошечное пространство внизу, потом засыпал сверху сосновым лапником и палой листвой и вообще всем, что годилось в качестве утеплителя, пока не получилась куча высотой в несколько футов. Еле втиснулся под нее. Тесно, но тепло. Покров из листьев. Получи значок, скаут.

Должно быть, он крепко уснул, потому что очнулся в кромешной тьме, ему показалось, что похоронен заживо, забился в панике, начал было выбираться из убежища, но выглянул наружу и тут же вспомнил, где находится. В лунном свете видно, что рядом какое-то животное, крупное, длинные ноги, олень. Топ топ топ. Топ. Почуял запах, подпрыгнул, умчался, только треск сучьев. Айзек закрыл глаза. Мать идет по дорожке к дому, солнечные блики на темных гладких волосах, но мелькает и седая прядь, она улыбается чему-то. Потом ее лицо пропадает. Отец в больничной палате, забирайся, предлагает он, и Айзек вспрыгивает на кровать, отцовское лицо распухло от ожогов, волос почти не осталось, он гладит Айзека по голове. Мой маленький мужчина, говорит он. Как поживает мой сынок? Совсем не похоже на него. Даже глаза. Больничная пьеса с переодеванием. Гамлет наоборот. Начало конца, вот что это было. Сначала когда его сократили, а потом когда произошла авария. Всех перемололо – один ты устоял. Помню, как хотел, чтобы мама завела любовника, бросила его. Но сам-то ты не смог его бросить.

Ездил к Ли, она так радовалась, бесконечно тискала и целовала. Боже, как я счастлива тебя видеть. Прекрати, иначе люди заподозрят тебя в инцесте, увещевал ты. Она беспечно пожимала плечами и мурлыкала песенку из “Избавления”. Скоро ты тоже окажешься здесь. Среди высоких каменных башен и университетских зданий, похожих на замки. О папе не беспокойся, сказала она.

Думал, что все будут высокомерны, но оказалось – вовсе нет. В ваших краях очень красиво, верно? Наверное. Но не так, как здесь, конечно. Думали, он шутит. О нет, он прав. Здесь и вправду красиво, мы просто привыкли воспринимать как должное. Физик, тогдашний бойфренд Ли.

Я должен похоронить воспоминания. И никогда больше к ним не возвращаться.

Утром он расшвырял свой шалаш, вырыл ямку под туалет, а потом тщательно забросал землей. Уничтожить все следы. И по-прежнему целый сэндвич в запасе. Дорога совсем рядом, и машины несутся, и солнце светит. Он доел последний кусочек, допил последний глоток воды.

И вновь пошел вдоль шоссе в том же направлении. Не представляешь, где находишься. Где-то в Мичигане. Что бы сделал Поу на твоем месте? Фиг знает. Смастерил бы лук и стрелы. Но тебе ни к чему. Что там со Шведом? Не угадаешь. Да и ладно. Рано или поздно доберусь до железки. Сначала надо бы раздобыть денег или жратвы. Посидеть подольше в какой-нибудь зоне отдыха, наверняка что-нибудь подвернется. Ага, только не хочется. Как пожелаешь. Тогда голодай. Вон виадук, осмотрись.

С высоты виадука далеко видно, равнина, легковушки и грузовики с ревом проносятся под мостом, потом шум затихает вдали. Солнце яркое, при свете заметно, что ты порвал новые штаны. Интересно где. Ветки, шипы, колючая проволока на ограждении. Повезло, что не столбняк. Не перегибайся так далеко за перила. Чувствуешь, как воздух поддерживает, подталкивает вверх. Можешь парить, но всего миг. Кинетическая энергия тяжелого грузовика: масса на скорость в квадрате пополам. Восемьдесят тысяч фунтов умножить на восемьдесят миль в час в квадрате. Нет, футы в секунду. Ладно, тогда сто пятнадцать. Девятьсот двадцать девять миллионов футофунтов. А твой вес – сто десять фунтов. Грузовик и хода не замедлит. Нет, технически возможно. Но все равно не заметит.

Она бы все равно шагнула с моста, и неважно, что она не была несгибаемой. Впрочем, она могла бы выйти замуж за другого человека. Тогда тебя бы не было. Твое существование обусловлено одним-единственным мигом их отношений, и вот он ты. Твое существование предопределено ее браком именно с ним. Твое существование привело к тому, что она совершила. Все две недели поисков вы знали правду, но никто не хотел этого признать. Надеялись, что она просто сбежала, начала новую жизнь, но в глубине души все понимали. На похоронах старик отказывался отодвинуться от могилы, не хотел отъезжать на своем кресле чуть в сторону. Им с Ли пришлось его откатить. И всю церемонию твердил, всем подряд рассказывал, что ее убили. Но люди-то знали. Люди всегда все знают – достаточно сложить два и два. Ты обвинял его и в то же время ни в чем не винил. Да он сам себя проклинал. Уж в этом-то можно быть полностью уверенным. Но все равно продолжал испытывать тебя на прочность – ну, ты тоже меня покинешь?

И вот теперь он остался один, с мыслью, как виноват перед ней, с пониманием, что ты его не простил. Один, потому что дочь простила его и спокойно уехала. Да нет же, и я простил его, он все выдумывает и преувеличивает. Потому что вынужден. Видимо, так он чувствует себя внутри. Точно как у тебя со Шведом, часть тебя должна умереть, чтобы не сознавать случившегося. Белая ледяная дыра в самом центре души. Другие должны согревать тебя, иначе холод просочится в мир. Из чего состоит человек: любовь честь нравственность. И тот, о ком нужно заботиться. Человек единственное разумное животное. Одинокий человек разумное животное. Ненужное зачеркнуть. Крепче держи нож. Не отступай, пока тебя не остановят.

Можешь идти дальше, а можешь прямо здесь наклониться чуть дальше вперед, еще немножко, полсекунды боли, а потом ничего. Я не боюсь. Но есть незавершенное дело. Много дел, но все их можно бросить. Вот только Поу. Только Поу – ты не думал о нем так, когда он вытаскивал тебя из реки.

Повезло, подумал он, повезло, что меня никто не видел таким. Ну тогда иди. Давай шагай. Ладно. Я спущусь с этого моста. Я спущусь с моста и сделаю свой выбор.