Айзек где-то пропадал уже второй день, и все это время она названивала Поу, но в ответ слышала лишь, что номер не обслуживается. Опять он забыл оплатить счет. С Поу всегда так – не платит вовремя по счетам, ездит на старой развалюхе, которая вечно ломается, – и ей прежде виделось в этом нечто мятежное, бунтарское и одновременно восхитительное, но теперь казалось просто инфантильным и раздражало. Срочно нужно найти брата. Ну что за человеком надо быть, чтобы не платить за собственный телефон? И тут же подумала: человеком, который не может себе этого позволить. На него она уже и так злилась. Сейчас разозлилась на себя. Устало опустила голову на стол, медленно сосчитала до десяти. Потом решительно поднялась: у отца прием в больнице в Чарлрое, им пора выходить.

Из Бьюэлла они двинулись на север вдоль реки; отец сам вел “форд темпо” с ручным управлением, слишком быстро на такой узкой дороге. Но вскоре она отвлеклась от тревожных мыслей, очарованная красотой Долины: противоположный берег реки, круто поднимавшийся прямо из воды, густо зарос деревьями и диким виноградом, кое-где на поверхность выходили красно-коричневые пласты породы, буйные зеленые заросли каскадами ниспадали к самой кромке воды, а ветви шатром склонялись над рекой, и под этим природным навесом скрывалась маленькая белая лодка.

Дальше взгляд невольно цеплялся за старый угольный желоб, тянувшийся по всему склону холма, над дорогой он держался на стальных опорах, и сквозь проржавевшее дырявое днище видно было небо. Железный подвесной мост пересекал реку, с обеих сторон он наглухо закрыт для прохода, и все металлические конструкции тоже проедены ржавчиной до дыр. Потом целая россыпь заброшенных строений; громадное здание фабрики, выкрашенное в бледно-голубой; трубы все в тех же неизменных красно-коричневых прожилках ржавчины; ворота заперты и замотаны цепями столько лет, что, кажется, она ни разу в жизни не видела их открытыми. В итоге останется одна ржавчина. Вот главная характеристика этих мест. Блестящее наблюдение. Поздравляем, вы десятимиллионный человек, констатировавший очевидное.

Между тем отец, сидевший рядом, был на редкость доволен и спокоен, давно она его таким не помнит. Он счастлив, что дочь вышла замуж, это утешает, и, значит, она не так похожа на мать, которая решилась на брак, когда ей было уже за тридцать, а до того была помолвлена с другим человеком, еще до встречи с Генри. Отец никогда не подружится с Саймоном, это Ли понимала. Он не в состоянии даже понять людей типа Саймона. Муж с ее отцом ни разу не встречались, Ли всегда придумывала благопристойные объяснения, даже поженились в мэрии, с бухты-барахты, никого не предупреждая. Интересно, догадался ли Саймон почему. Впрочем, он не жаловался. И все же Генри, понимая, что Ли вынуждена выдумывать оправдания и тому есть особые причины, примирился с реальностью и лишь повторяет время от времени: надеюсь, когда-нибудь мы познакомимся. К ней он всегда относился с некоторым благоговением, как и к матери. Это чувство было необходимо ему, чтобы уравновесить презрение к Айзеку. Такие люди, как Генри, не умеют отступать по всем фронтам.

О деньгах, которые взял Айзек, даже не заговаривали, а по поводу его повторного исчезновения отец сказал лишь он скоро вернется. И почему-то в тот момент ей стало абсолютно ясно, что Айзек не вернется – ни сейчас, ни когда-либо.

Она ждала на солнышке, около чалройской больницы; отсюда, с вершины холма, открывался вид на город и огромное кладбище за рекой, простиравшееся далеко по склону куда хватало глаз. Кажется, кладбище было больше самого города. Ее внезапно захлестнуло чувство вины.

Но Айзек остался здесь по собственной воле, иного объяснения Ли не находила. Он ведь приезжал к ней в Нью-Хейвен, все было замечательно, он даже обрел там своеобразного покровителя, ее бывший парень, Тодд Хьюз, предложил помочь Айзеку с оформлением документов и потом раз десять еще интересовался, как у него дела. Но Айзек отклонял все последующие приглашения, и в конце концов она перестала его звать. Возможно, она чересчур давила на брата и ему казалось, что эти визиты налагают на него некие обязательства. Она-то сама не ездила по разным колледжам: в то время не доверяла собственным суждениям, полагая их чересчур провинциальными. Так оно и было на самом деле, понимала она сейчас. И действительно, правильнее было не перебирать варианты. Ведь в семнадцать лет вы выбираете колледж, потому что очарованы архитектурой здания, или потому что тамошний профессор вам улыбнулся, или потому что туда поступил лучший друг, – вы выбираете, ориентируясь на чувства, которые, особенно в этом возрасте, капризны и непостоянны и порождены в значительной мере неуверенностью и уязвимостью.

И все равно она не видела смысла в решении Айзека остаться в Бьюэлле. Он не уважал отца; его презрение к Генри было точным отражением отношения Генри к нему. Но между ними словно существовал договор, которого она не понимала и который Айзек, очевидно, не желал нарушать. Генри постепенно слабел, да, но он вполне справлялся с поездками в магазин, сам водил машину, самостоятельно готовил, мылся, полностью обслуживал себя. Разумеется, жить одному небезопасно – случись пожар или иная чрезвычайная ситуация. Но стариков в Долине становится все больше, и найти недорогую сиделку – не проблема. Вероятно, если бы Айзек поступил в хороший колледж, Генри вынужден был отпустить его, хотя бы из гордости. Но Айзек отверг такой вариант. Может, хотел, чтобы его отпустили добровольно, не желал вынуждать отца. Или стремился все же заслужить уважение Генри и думал, что годами заботы сумеет достичь цели. Неужели не понимал, что с большей вероятностью добьется противоположного, – мужчине, особенно такому, как Генри Инглиш, трудно уважать человека, подчеркивающего его беспомощность. И когда до Айзека это наконец дошло, он впал в такое отчаяние, что украл деньги у Генри, заначку на черный день, как говорил сам Генри, наличные, что он прятал, потому что вечно тревожился, что банк лопнет или страна обанкротится. И вот теперь.

Ли уселась на бордюр, разгладила юбку и вновь залюбовалась Долиной. Вот ведь – асфальтированная парковка, а все равно вокруг деревья в весенней листве, зелено, и открывается прекрасный вид. Вообще-то в Долине почти отовсюду открывается прекрасный вид, и так было всегда, даже когда работали все заводы. Ландшафт небанальный, масса зелени, по склонам холмов рассеяны маленькие уютные дома, заводы и фабрики расположены по берегам реки, прямо картинка из учебника по средневековой истории – вот место, где люди живут, а вот здесь они работают. Вся жизнь как на ладони.

Ли встала. Все-таки у нее исключительные способности к самообману. Решение Айзека остаться здесь вовсе не требовало долгого глубокого анализа, просто он гораздо острее, чем она, ощущает разницу между правильным и неправильным. Да и вообще чем кто-либо. Он никуда не уехал, потому что считал: неправильно оставлять отца в одиночестве. Потребовалось целых пять лет, чтобы убедиться в обратном. Пять лет – если не задумываться, не так уж много. Но годы состоят из дней, а дни из часов, а порой даже несколько минут рядом с Генри могут быть дьявольски мучительны. По крайней мере, для Айзека. Ли не особенно терзалась угрызениями совести, когда уезжала, – прежде чем спасать мир, надо спасти себя. Да и Айзеку тогда было всего пятнадцать. А жить своей жизнью и означает, в некотором роде, не хоронить себя под чувством вины. Прекрати, оборвала она себя. Всему есть мера.

Надо позвонить Саймону. Ну естественно, здесь нет сети. Придется позвонить вечером из дома и попросить Саймона перезвонить, чтобы отец не жаловался на дороговизну междугородных разговоров. Ли стало скучно. Порывшись в машине, она не нашла ничего почитать, наверное, так и должно быть, но у нее под сиденьями обязательно валяется несколько журналов и книжек, есть свои прелести в беспорядке в салоне. Поскольку и речи быть не могло, чтобы вернуться в больничный холл и читать там “Наш еженедельник”, она включила радио – “Питтсбург – национальное общественное радио”, а потом вдруг решила пошалить и поменяла все настройки, у отца радио вечно транслировало тупые беседы. Почему-то испытала при этом искреннее удовлетворение.

Отец вернулся от врача, и они поехали обратно на юг. В Бьюэлле, припарковав машину, отправились по делам. И консультант в банке, и кассирша в супермаркете узнали Ли, а кассирша даже вспомнила, что Ли выступала с речью на выпускном и в средней школе, и в старшей, и что Ли уехала учиться в Йель и закончила его, и еще она помнила, что Ли получила Национальную стипендию за заслуги. Ли смутилась – она вообще не знала эту даму, хотя мило улыбалась и делала вид, что рада встрече. На кассе она автоматическим движением протянула карточку, но Генри сконфузился, заволновался, потянулся со своего кресла и отобрал карточку Ли у кассирши:

– Я сам.

Ли не знала, извиняться или не стоит. И только выходя из супермаркета, вдруг осознала, что в Нью-Хейвене едва ли наберется и полдесятка людей, знающих о ней столько же, сколько местная кассирша.

На парковке люди подходили к Генри перекинуться парой слов, но, скорее, просто хотели поздороваться с Ли. Как все же много здесь стариков. Население Долины состоит из очень старых и очень молодых, на улице теперь встретишь либо пенсионера, либо пятнадцатилетних девчонок с детскими колясками. Когда она укладывала кресло в багажник, раздался оглушительный свисток и по железнодорожным путям, проложенным позади супермаркета, медленно прогрохотал поезд, груженный углем. Дальше рельсы вели к полуразрушенному сталелитейному заводу, все еще высившемуся над городом, там отец проработал двадцать с чем-то лет. Она вспомнила, как ходила с мамой встречать его после смены, как звучал гудок, улицы заполняли толпы мужчин в чистых комбинезонах и толстых шерстяных рубахах, с коробками для ланча в руках, а другие мужчины, в грязной одежде и с закопченными лицами, выходили им навстречу, и их коробки для еды были пусты. Ли помнила, с какой решимостью мать пробиралась сквозь плотную толпу, хотя была маленькой хрупкой тихоней, и как сама она гордилась, что похожа на маму; у нее не было периода подростковой стеснительности и неловкости, ей всегда нравилось быть похожей на маму. Отец никогда не обнимался с мамой на людях. Другие мужчины норовили покрепче облапить своих жен, а он лишь деликатно целовал ее и нежно брал за руку; отец был высоким, светлокожим, с крупным носом и густыми бровями, не красавец, но представительный и притягивавший взгляды, над толпой мужчин он возвышался, как корпуса сталелитейного завода над домами их городка.

Они вернулись домой, Ли помогла отцу выбраться из машины, но, перебираясь с водительского сиденья в свое кресло, он упал, а она не сумела подхватить его: даже постаревший и высохший, он все еще был слишком тяжелый. Упал не сильно, но все равно, толкая кресло по пандусу к дому, она проклинала себя за легкомыслие, за глупости с Поу. Это нечестно по отношению ко всем.

Вечером снаружи донесся странный звук, а потом еще раз, и еще, и она с трудом сообразила, что стучат в парадную дверь. Генри смотрел телевизор у себя в комнате. На миг она подумала, что это Айзек, но, бросившись к двери, сообразила, что Айзек не стал бы стучать. Ли вгляделась в темноту. На крыльце стоял Поу.

Он улыбался, но ее ответная улыбка была сдержанной, и он догадался, что с ней случилась какая-то перемена.

Ли открыла дверь, и Поу сразу же выпалил:

– Мне надо поговорить с твоим братом.

– Подожди, я оденусь.

И больше не было произнесено ни слова, пока они не отошли достаточно далеко от дома, чтобы отец даже случайно не смог их расслышать.

– Айзек ушел вчера утром, – сказала Ли. – Вскоре после тебя. С рюкзаком.

Она наблюдала, как выражение его лица менялось – удивление, потом страх. А потом – она никогда прежде такого не видела – пустота, лицо не выражало вообще ничего.

– Поу?

– Нам надо поговорить, – тихо произнес он. – Но лучше не здесь.

Ли вернулась в дом, заглянула к отцу. Телевизор орал почти на полную громкость.

– “Пайретс” против “Падрес”, – сообщил отец. – Если тебе вдруг интересно.

– Мы с Поу поедем покататься, – сказала она.

Он удивленно посмотрел на нее, но кивнул.

Они остановились на парковке у реки, на окраине города. В темноте все здесь казалось огромным, а вот эти пятна жидкой грязи, кажется, когда-то были травой, но, впрочем, Ли не слишком доверяла собственной памяти. Она начала забывать эти места, забывать подробности здешней жизни уже в тот самый момент, как уехала в колледж. Они нашли скамейку, в буграх и застывших потеках после многократных покрасок, уселись.

– Он слышал нас тогда, ночью, – сказала Ли.

– Что он слышал?

– Все.

Поу молчал, и она тоже молча смотрела на темную воду. Ли много раз бывала здесь. Когда-то тут было мило, обычное место свиданий. Они с первым парнем, Бобби Оутсом, приходили сюда купаться нагишом. Однажды она лежала на спине, глядя в небо, а потом оглянулась – а его нет; она нервно озиралась, но Бобби исчез. Все знали, что в реке водовороты, и она нырнула, разыскивая его, но бесполезно – было слишком темно, и она громко закричала, нимало не тревожась, что могут услышать, и разревелась, и поплыла к берегу за помощью. Как вдруг он вынырнул прямо перед ней. Оказывается, просто надолго задержал дыхание. Позже в ту же ночь она переспала с ним, ему было восемнадцать, ей шестнадцать, это был ее первый раз. Да, думала Ли, а потом я его бросила. Хотя бы на это гордости хватило.

– Эй, ты здесь? – окликнул Поу.

– Прости.

– У нас с ним проблемы. Меня сегодня допрашивали, а завтра приедут забирать.

Она уставилась на него – бред какой-то.

– У нас проблемы, – настойчиво повторил он. – У меня и у Айзека.

– Что случилось? – пролепетала она, собственный голос доносился откуда-то издалека.

– Парень, которого нашли около старой вагонной фабрики. В газетах писали, нашли мертвого бродягу.

Живот свело, она прикрыла глаза и оцепенела.

– Это не я.

– Где мой брат? – выдавила она.

– Не знаю. Знаю только, что его не подозревают. – Но он замешан.

– Да. – Поу помедлил. – Можно и так сказать. Она боялась услышать подробности. Потом вспомнила про телефоны сразу четырех патронажных служб, указанные в справочнике Бьюэлла, можно позвонить в одну из них и завтра к обеду быть в Дарьене; хотелось отгородиться стеной от всего этого, от Поу, отца, она представляла, как сидит во дворе своего дома, смотрит на светлячков над бассейном, а где-то неподалеку родители Саймона развлекают гостей. Место, где никто ее ничем не грузит.

– Думаю, мне следует отвезти тебя домой, – сказала она.

– Я не делал этого.

– Не желаю ничего знать.

– Ли, клянусь, я пальцем не тронул того парня.

– Поехали. Прости.

– Это Айзек.

Долгая пауза.

– Это Айзек, – повторил он.

– Ты лжешь, – выговорила она, хотя уже знала правду. Было что-то в лице Поу, что она сразу поверила ему. Кожу на голове покалывало, стало очень холодно почему-то, Ли дрожала, может, у нее температура, непонятно, словно вся кровь вылилась из тела.

Поу сидел, опершись на локти, и не смотрел на нее; он заговорил будто сам с собой или с рекой, не упуская ни одной, даже мелкой детали; и вот она уже прижалась к нему, отчасти потому что замерзла, отчасти в поисках утешения. Наверное, надо было поплакать, но не получалось – и первое потрясение уже миновало.

Он рассказывал, как едва не замерз до смерти, сидя во дворе, потому что не решался встретиться с матерью после того, что случилось. Ли слушала, но внутри ее разума уже словно распахнулись двери, мозг стремительно работал. Так, обоим потребуется адвокат, но они больше не союзники. Все просто – ты должна выбрать сторону. Айзек против Поу, Айзек и отец против Поу. “Дилемма узника”, университетский бюллетень, выпуск 102. Если все сотрудничают, держат рты на замке, все закончится хорошо, – равновесие Нэша. Или равновесие Нэша – это когда обе стороны отказываются от сотрудничества? Вот здесь-то и корень проблемы – люди редко соглашаются сотрудничать. Поу продолжал говорить, но она уже не слушала. Чековая книжка в сумочке, на ней имена Саймона и ее, она захватила книжку с собой, потому что знала, что придется оплатить услуги сиделки, ремонт дома, она запросто могла бы выписать чек и нанять Поу хорошего адвоката, дать ему шанс выпутаться.

Вот только хороший адвокат для Поу ничем не поможет Айзеку. Скорее, наоборот. А Поу все рассказывал о своих беседах с шефом полиции, но это уже не имело значения; все, что считал важным Поу, больше не важно. Он не может позволить себе нормального адвоката, он живет в трейлере. Если она наймет ему защитника, а Саймон случайно увидит квитанции, что маловероятно, но все же, если Саймон или его отец обнаружат, что она выписала чек для адвоката своего бывшего дружка, любовника, которого обвиняют в убийстве, все будет кончено. Просто как дважды два. Поу умолк. Он пребывал в своем мире, задумчиво глядя на реку. Надо же, какая темнота.

– Я его не сдам. – Он неправильно истолковал ее молчание. – Надеюсь, ты понимаешь. Я бы никогда так не поступил ни с ним, ни с тобой.

– Не переживай за меня. – Она погладила его по плечу.

– Думаю, он отправился в Беркли, он вечно об этом твердил.

– В Беркли, в Калифорнию?

– Ага. В колледж.

Ли растерянно покачала головой – бред какой-то. А что, если Поу просто врет? Она так не думала, но сейчас все настолько изменилось, что, может, не стоит верить и половине из того, что он рассказал.

– Кто-нибудь еще в курсе?

– Был один старикан в библиотеке, с которым они частенько трепались, но и все.

– Выходит, той ночью он узнал, что единственный человек, которому он доверял, трахает его сестру и врет ему.

– Ли.

– А я-то, дура, не сообразила, почему мы пошли тусить сразу после того, как вас едва не упекли за решетку. Если ты хотел позвонить мне, мог бы просто позвонить.

– Как, интересно, я мог позвонить? Я даже не знал, что ты в городе!

– Мы не должны были этого делать, – сказала она с горечью. – Глупость какая, поверить не могу. Мы же должны были защитить его, поддержать.

Поу скептически покосился на нее:

– Ты ничего о нем не знаешь.

– Он мой брат.

– Ты очень давно уехала, Ли.

– Да, но сейчас я вернулась. – Она встала. – Я отвезу тебя домой.

Поу не двинулся с места.

– Два месяца назад он пытался утопиться в реке. Ты, наверное, не в курсе, он ни за что не рассказал бы тебе, а когда я звонил тебе, пытался поговорить, ты так и не перезвонила. Но вообще-то я прыгнул в воду за ним и вытащил. Градусов шесть мороза было, и я вообще не понимаю, как мы оба выжили.

Она потрясенно молчала. Смутно припоминала, что получила сообщение от Поу и, разумеется, не перезвонила, но она же понятия не имела, в чем там дело.

– Тут нет никакой тайны, Ли. Ты просто прикидываешься, что все рассосется само собой, пока не приходится отвечать всерьез.

– Замолчи, пожалуйста.

– В том, что случилось с тем мужиком, моя вина, – продолжал он. – Это правда. Но не только моя. Меня посадят вместо твоего брата, я готов.

– Думаю, ты не все понимаешь.

– Отлично я тебя понимаю. Ты такая же, как все.

Она затихла. И мозг внезапно отключился.

– Твой брат был прав. Насчет тебя. Не понимаю, с чего я думал иначе.

И он пошел к дороге. Она смотрела вслед, а потом бросилась за ним.

– У тебя уже есть адвокат? – запыхавшись, спросила она.

– Харрис сказал, у него есть хороший общественный защитник.

– Подожди. Постой минутку. Пожалуйста.

Он остановился.

– Давай вернемся в машину.

Она взяла его за руку, он печально смотрел на нее, но не сопротивлялся. Они сели в машину, она включила двигатель и отопление. Потянулась поцеловать его, и сначала он отодвинулся, ему явно было горько, но потом все же поцеловал. Сознание словно работало на десяти разных уровнях, в среднем: дано – три человека, первый вариант – спасти одного, второй вариант – спасти двоих, а еще ладонь Поу легла между ног, и она очевидно сделает именно этот выбор. Ли прижалась к нему еще крепче и почувствовала, как теряет сознание, потом что-то еще произошло, и она выплыла на поверхность и вновь смогла думать. Поу понадобится адвокат, она словно воздвигала конструкцию из потока слов, зачем-то нужно было удержать их, в таких делах общественный защитник не годится, у тебя будет Джонни Кохран. Общественный защитник уснет прямо в ходе заседания, общественный защитник нужен только для того, чтобы государство могло заявить, что у всех равные шансы, а потом посадить тебя пожизненно.

– Что-то не так?

– Все хорошо.

– Хочешь, просто полежим?

– Нет. – И она потянула его руку обратно.

А потом ее голова лежала у него на коленях, и она вдыхала запах, его или свой, и чуть поджала ноги. Он провел рукой по ее бедру, вверх и вниз. Горячий воздух из печки обдувал лицо. На миг стало легко, невесомо, так бывает, когда прыгаешь с трамплина в воду, тот момент, когда сила притяжения еще не поймала тебя. Она подумала: я сделаю все что угодно, лишь бы сохранить это чувство.

Поу спал, теплый воздух согревал их, мягко светилась приборная панель, рука скользнула по его ногам, пальцы погладили волосы на лобке, потом она коснулась прохладного оконного стекла, на улице холодно. Она уже знала, что будет делать. Это вовсе не история Ромео и Джульетты. Ощущение парения в облаках улетучилось, осталось только чувство падения, она села, прижалась лбом к стеклу, в голову не приходило ни одной внятной мысли. Нужно позвонить Саймону. Саймон был ее якорем. Поу заворочался, она автоматическим движением погладила его по руке, опять замутило, надо бы на воздух, она торопливо оделась, шиворот-навыворот, подхватила сумочку и выбралась из машины, тихонько прикрыв за собой дверь.

Так, связь есть. Ли оглянулась на машину, на спящего внутри Поу, потом перевела взгляд на телефон и набрала номер Саймона. Как там, в знаменитой книге: “Не скрою, я пациент специального лечебного учреждения”. Гудки, потом Саймон ответил. Она отошла подальше от машины, к деревьям, где слышен был шум реки.

– Любимая, – обрадовался он. – Ты уже едешь домой?

– Пока нет.

– Твой брат нашелся?

– Вроде того. Но потом опять потерялся.

– Что ж, надеюсь, вскоре найдется. Мне тоскливо без тебя.

– Мне придется задержаться. Завтра буду беседовать с сиделками.

– Хорошо, хорошо. Знаешь, я должен был поехать с тобой. Прости, что повел себя как ребенок. Я должен быть там рядом с тобой.

Ли онемела, она слышала в трубке голоса, шум на заднем плане, черт, она едва не рассказала ему обо всем.

– Слушай, – продолжал он, – тут приехали ребята из города, могу я перезвонить тебе попозже или завтра?

– Ок.

– Все передают тебе привет. Эй, скажите “привет”.

В трубке раздались приветственные возгласы, голоса друзей, далекие и пустые.

– Наш приятель мистер Болтон привез ящик “Клико”.

– Саймон, послушай минутку. Мне могут понадобиться деньги. Брату может потребоваться адвокат.

– Это серьезно?

– Не знаю. – Она колебалась. – Пока непонятно.

– Ли, – сочувственно проговорил он, – прости меня. Правда, прости, я очень виноват. Мне следовало поехать с тобой.

– Все в порядке, хорошо, что мы можем поговорить. Я тут немножко схожу с ума.

– Завтра я прилечу.

– Нет, – судорожно сглотнула она, – думаю, все будет хорошо. Просто я немного нервничаю.

– Я приеду завтра. Черт, да я попрошу Болтона отвезти меня прямо сейчас, часам к трем ночи мы будем на месте.

– Нет-нет, что ты. Мне просто нужно было услышать твой голос. Мне уже гораздо лучше.

– Позвони мне попозже. Или завтра утром. Звони, когда захочешь, в любое время. Чековая книжка у тебя с собой?

– Да.

– Пользуйся ею. Если окажется, что дело серьезное, я попрошу отца подыскать кого-нибудь.

– Не надо впутывать отца.

– Не волнуйся, он нормальный человек.

– Я знаю. Просто не хочу, чтобы ты к нему обращался.

– Ладно, – согласился он. – Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Выключив телефон, она стояла в темноте, и небо было чистым, а над головой сияли холодные искорки света. Ли поплелась обратно к машине. Придется навеки похоронить это внутри себя, никому на свете она не сможет рассказать. Что ж, вздохнула она, по крайней мере, теперь ты знаешь, что можешь спокойно нанять адвоката.