Борьба Креста с Люцифером и союзным с ним полумесяцем продолжается; льется кровь; изнемогает Севастополь. Следящий за событиями военной грозы не по стихиям міра, а по разуму Св. Церкви, не мог не обратить внимания, что в прошлом году на святые дни Страстной седмицы попущено было врагам Креста начать борьбу с Крестом: в Великий Пяток союзный флот обложил Одессу с моря, а в Великую Субботу начал бомбардировку почти беззащитного города. Не знаменует ли событие это, что Русь Святая уже недостойна именоваться этим именем, что благодать и сила Честнаго Креста Господня отступает от тех, кто поставлен быть вождями Русского народа, кто, принося клятву быть верным вере и Царскому Престолу, первородство свое и верность продает за чечевичную похлебку низменного тщеславия и самолюбия?

14 сентября — день Воздвижения Честнаго Креста Господня — был днем начала осады Севастополя. Не откровение ли это для внимательного?..

Пресвятая Богородице, спаси нас!...

Гроза военной бури не стихает. Горе за горем, беда за бедою! Исполнился уже месяц со дня кончины незабвенного Отца Отечества, Великого Государя Николая Павловича, уже месяц прошел, как не стало Защитника веры и царства: не вытерпело, разорвалось великодушное рыцарское сердце колосса Самодержавия. Нет, не силой человеческой, как бы ни была она велика и могуча, остановить напор силы нездешней, ополчившейся на Господа и на Христа Его!

Вникая в немой для многих язык чисел, вникая, разумеется, с должною осторожностью и при непременном условии не погрешать против учения Православной Церкви, я, отметив в записях своих таинственное значение 14 сентября, не могу не вспомнить, что прообраз антихриста — Наполеон I перешел через Неман, то есть вступил в пределы России, единой хранительницы Православия и Самодержавия, 12 июня 1812 года, в среду. В том году Троицын день, то есть неделя Пятидесятницы был 9 июня: следовательно, день его вступления был среда Пятидесятницы, или осьмой недели по Пасхе. В этот день Апостол был — к Римлянам, гл. I, ст. 18-27, зачало 80-е. Он начинается так: «Братие! Открывается гнев Божий с небесе на всякое нечестие и неправду человеческую, содержащую истину в неправде...» Мы знаем теперь конец Наполеона, зане обратилась к покаянию и вере отцов Русь Православная. Не столько силою войск, не гением Кутузова, а искупительной жертвой святой Москвы, подъемом веры и молитвы и... морозами и снегами лютой зимы двенадцатого года была сокращена мощь беззаконного вершителя судеб Европы. Достойны ли мы будем теперь такого же чуда милости Божией? Разве только за молитвы Пречистой за тех остатков Нового Израиля, которые, подобно старцам нашим, в сокрытой тишине своего уединения возносят теплые молитвы к страшному и превознесенному Престолу Творца всяческих. Пресвятая Богородице, спаси нас!...

Как образец современного шатания умов в вопросах веры и Церкви, не могу отказать себе в удовольствии выписать целиком письмо друга нашего, игумена Антония Б., писанное в ответ одному из таких праздношатающихся, хотя еще и не порвавших окончательно и бесповоротно связи с предстоятелями Церкви. Самого письма совопросника века сего у меня нет под рукою, но есть черновик игуменского на него ответа; но и в нем, как в зеркале, отразилось духовное обличье вызвавшего эту отповедь представителя нашей космополитической образованности.

«Достопочтеннейший Петр Александрович! — так пишет о. игумен. — Письмо мое, в котором я просил о паспорте Петру, отправлено было мною на почту вчера; там оно встретилось с письмом вашим, на которое отвечаю по мере слабого рассудка, по мере темного ума моего.

Письмо ваше — простите! — заставило меня паки улыбнуться: чего тут нет? и Ангелус, и Вольтер, и, наконец, проповедь вашего сочинения, где текст — «Будьте совершенны, яко Отец ваш», — выставлен вами неправильно: все это с немецкою важностию, с великим почтением к жрецам науки; и все это сделано к убеждению меня, ко вразумлению, к просвещению моему! Благодарю, что потрудились так много для такого неблагодарного дела.

Начнемте с Имени Божия, хотя и не во Имя Божие, чтобы не произносить Его всуе, а просто — без школьной важности.

Священник ваш, у которого вы вопросили, что такое Элогим и что такое Иегова, или Егве, Сый, отвечал вам уклончиво, неудовлетворительно. И он, конечно, человек ученый, потому и не осмелился или постыдился просто сказать по-сократовски — «не знаю»; а этим бы и дело достославно для него кончилось, потому что это имя доселе не объяснили ни наши богословы-гебраисты, ни даже все талмудисты.

Мало ли чего мы не знаем!

Теперь, если я вопрошу, почему слово тьма называется иногда потемки — единственное во множественном числе? Увы! все мы, русские, должны сказать — не знаем. Почему дом, стол в мужском грамматическом роде стоит в женском на французском? Кто это объяснит? Какая наука?.. Почему, наконец, нос называется носом, а рука — рукою? Кто дошел до начала, до происхождения звуков и слов, которыми мы, словесные, обозначаем предметы, и притом слов, понятных в России, непонятных во Франции? Опять — тьма, опять — потемки. И вот наша наука! Поэтому полезно, и честно, и добросовестно сказать просто не знаю, когда не знаешь.

Посему-то похвальнее было бы тому, кто мало знает Евангелие, сознаться в своем малом знании, чем ссылаться на него неправильно, своевольно и превращать тексты по своему разумению.

Выписываю из Богословия свидетельства Нового Завета о Троичности. Главнейшее свидетельство — Мф. 28, 19. «Шедше научите вся языки, крестяще их во Имя Отца и Сына и Святаго Духа». Сам Господь Иисус Христос очень часто возвещал, указывая все три лица Пресвятыя Троицы, а именно: Бога Отца и Сына Его Единороднаго (Ин 3, 16-17 и 35; 5, 17, 21-23 и 26; Мф. 11, 27) и Духа Святаго (Мф. 10, 20 и 32; Лк. 12, 12; Ин. 3, 5-8). С особенною ясностью говорил о Духе Святом в прощальной Своей беседе: «Утешитель, Дух Святый, Его же послет Отец во Имя Мое, Той вы научит всему». В сих словах ясно усматривается: Отец, посылающий Духа Святаго, Сын, обещающий во Имя Свое ниспослать Его и Дух, ниспосылаемый для утешения и наставления.

При Крещении Господа ясно открылась Пресвятая Троица.

То же учение содержится и в послании св. Апостола Павла: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любовь Бога Отца и общение Святаго Духа со всеми вами» (2 Кор. 13, 13). Выписываю главное и вкратце.

В Ветхом Завете есть указания, хотя и не столь ясные, где различается Господь от Господа (Быт. 19, 24) — «Господь одожди на Содом и Гомор жупел и огнь от Господа с Небес» (Пс. 2, 7); — «Господь рече ко Мне: Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя (кроме того, Пс. 44 и 109, ст. 8 и 1); — «И ныне Господь, Господь посла Мя и Дух Его». «Дух Господень на мне, Егоже ради помаза мя, благовестити нищим посла Мя» (Пс. 48, 16, 61, 1).

А Авраам, принимающий Бога под видом трех странников! «Явился ему Бог у дуба Мамврийска, седящу ему пред дверми сени своея. И поклонися до земли, и рече: Господи, аще убо обретох благодать пред Тобою, не мини раба Твоего». Господи — в единственном числе.

Из числа догматических примеров Троичности, примеров к нам ближайших, есть один, древними Отцами переданный и не часто употребительный: ум, дар человеческий, рождает слово, которое произносится при содействии духа. Произнесенное слово, хотя и отделилось при произнесении и явлении, но неотъемлемо принадлежит уму. Но этот пример не объясняет чудного и непостижимого рождения Бога Слова, рожденного с наитием Святаго Духа во времени и вне времени Предвечнаго по Своему предвечному рождению.

Напрасно вы говорите, что Библия была дана с предвзятою мыслию, а ученые проповедовали добросовестно. Напротив: я вижу, что ученые, начиная от Спинозы до хвастуна Вольтера и позднейших всегда проповедывали с предвзятыми мыслями, все до одного человека, а некоторые с намерением разрушить веру верующих.

Вы требуете доказательств связи Библии с Евангельскими заповедями. Я уже имел честь писать вам, что мы имеем последовательное учение от св. Евангелистов до наших времен, от Игнатия Богоносца, Оригена, Григория Богослова до Фотия-патриарха в неразрывной цепи писаний и свидетельств, кроме преданий, без которых нет истинной связи. Но станете ли вы все это читать? Не думаю. Для этого надобно прочесть целые томы и посвятить тому целые годы, даже всю жизнь, если это нужно для уверения себя. Вы будете поверять себя немецкими философами и не захотите прочитать истинных философов христианских, начиная с Василия Великого до Иннокентия Пензенского, историка Церкви. Не пожелаете этого совершенства. Почему? С предвзятою мыслью, что правда на вашей стороне, то есть в новейших мутных писаниях, на которые уже сделаны опровержения и в иностранных, и в русских журналах. Вы, конечно, читать этого не захотите. Что же с вами делать? Я мог бы вам посоветовать: помолитесь Отцу светов о просвещении души вашей, да внушит вам и откроет, на чьей стороне истина. И я уверен, что открылись бы ваши очи внутренние. Испытайте! Так я начал свое обращение, будучи неверующим. Покорно, с молитвою и со слезами обратился я к Творцу нашему, да поможет Он мне узнать истину: Господь помог познать по мере слабого ума моего, несовершенно, но для верующего слишком довольно.

Но, думаю я, вы и писем моих не читаете, а только свои, по убеждению, что я стар, ничего не знаю; а в своих письмах видите нечто. Моих доказательств поверять не хотите, а держитесь за свои весьма темные и малоубедительные доказательства, как вообще все, что доселе писалось против христианства. Христианству свидетели и доказательство целый народ Еврейский, знающий Иисуса Христа и Его историю, начиная с Иосифа Флавия до наших времен. Они, по крайней мере, не отвергают ни чудных дел Его, ни силы Его проповеди. Они, соблюдая как святыню пророческие книги свои, свидетельствующие о Господе Иисусе Христе, своею ненавистью, и хулами, и клятвами, яко свет полуденный, изводят истину Христовой веры и всему міру трубят о своем поражении.

А наши сладко-пряные хвалители Евангельского учения только его искажают и портят — в том числе и жалкая проповедь ваша или чья-либо (их тысячи!) о совершенствах.

Потрудитесь вглядеться, только просто (без предвзятой мысли), о каких совершенствах говорит Сын Божий. Прочтите наперед всю главу 5-ю от Матфея и узнаете, что совершенство состоит не в науке, а в христианской любви. В Св. Евангелии Матфея Господь прямо говорит в другом месте (19, 21); «Аще хощеши совершен быти, иди продаждь имения твоя и даждь нищим, и гряди вслед Мене». Вот — совершенство.

Таланты Евангельские суть также добродетели и познания, растворенные любовью к человечеству, а не своекорыстные изобретения новейшие, которых плоды еще и доселе горьки, а не сладки. Естествознание, говоря о небе и земле, доселе не умудрилось сделать мухи, оживить околевшего клопа. А философы, говоря о силах и началах, доселе не доискались, кто дал силу силе? Между тем совершенным заповедует Спаситель: «Болящия исцеляйте, прокаженныя очищайте, мертвыя воскрешайте (!!!), бесы изгоняйте (!!!): туне приясте, туне дадите» (Мф. 10, 8). И эту науку, и эти совершенства Господь подает туне, даром, по благодати Своей и по вере верующих.

Наука, познания необходимы и полезны всему христианству. На сие есть послание одного из греческих патриархов, где он убеждает учиться, познавать, изыскивать, но с покорностью Церкви и с молитвою к Отцу Небесному, к Вечной Премудрости.

Лучше вовсе не знать Евангелия и отвергнуть его, нежели искажать святые слова с предвзятыми мыслями.

Священники наши дают подписки не затрагивать житейских дел, иначе потребуют к благочинным. Не позволяется им даже указывать резко на слабости человеческие. Это все сделалось в угоду міру сему и по осторожности, чтобы не перешли границ. Надобно творити и учити. Делами христианскими скорее и прежде, нежели словами препретельными, следует пастырям учить паству. Вы в них не видите ревности Евангельской — быть по сему. Но в христианах нашего времени где добродетели первых христиан? В целом Петербурге, если бы пришел Спаситель (как некогда в Содом Ангел ко испытанию), не нашлось бы ему места, где главу подклонити. И скорее у священников и в их семинариях нашлись бы добродетели любви и милосердия, нежели у огромного большинства мирян.

Ваш почитатель, многогрешный и малоученый

Каков становится наш «православный» мір в лице его так называемых «образованных» представителей! Письмо игумена Антония, мною записанное, как документ времени, не свидетельствует ли о том, что в большей части светского общества назрела необходимость новой Евангельской проповеди и новое вознесение на крест Искупителя міра? Но второй проповеди, второго креста быть не может: что же мудреного в том, что мрачная грозовая туча с Запада, как явная кара Божия, гремит не умолкая почти над самыми головами нашими? Благодарение Богу, тайники души простого народа еще не затронуты или мало затронуты злом неверия и вольнодумства его руководителей — в этом временное спасение земли Русской, яко хранительницы чистой Христовой веры. Коснется этих тайников дух Князя века сего, тогда чего ждать? Не грозного ли и Страшного Суда Господня?..

Одиннадцатимесячная осада Севастополя окончилась к празднику Успения Пресвятыя Богородицы: молитвы Пречистой Ходатаицы и Заступницы рода христианского укротили пыл ярости врагов Христа и православной Русской земли. Севастополь пал, но еще не пала Россия, за Православие ее младших сынов, буиих міра, пощаженная Господом. О любовь Божественная, любовь неизреченная!...

Бог есть любовь. Но кто из нас, какое из всех сотворенных существ может обнять мысль эту, великую, величественную мысль? Бог есть любовь! Чье сердце так пространно, чисто и крепко, чтобы, совершенно согретое и проникнутое возвышеннейшим из чувствований — чувствованием, что Бог есть любовь, оно не изнемогло под необъятным его величием?

С чего мне начать, чем кончить, чтобы доказать истину, которая имеет более доказательств, чем небо — звезд, песку — берег моря, которую доказывает и вечно будет доказывать все живущее, чувствующее, мыслящее, способное к блаженству, сущее на небе и на земле? Бог есть любовь. Он желает добра и только одного добра всем Своим тварям, хочет, чтобы они были счастливы, радуется о их блаженстве, непрестанно всеми средствами споспешествует им и в этом находит Свое высочайшее блаженство. Об этом нам говорит вся природа и в особенности природа моя собственная; это говорит мне вера моя и религия.

Открой, человек, глаза свои, воззри на мір твоего Бога, рассмотри все его устройство, всех его обитателей, все его блага: и ты повсюду увидишь явственнейшие следы благоволения, отеческой любви и попечения, величественнейшие учреждения для блаженства всего живущего, и в особенности для твоего блаженства. Земля, которая тебя носит, ее прекрасный, привлекательный вид, который тебя восхищает; воздух, которым ты дышишь; пища, которая тебя питает и укрепляет; питие, которое тебя оживляет; одежда, которая тебя прикрывает; жилище, которое тебя защищает; великолепие лугов, полей, гор и лесов, которые в каждое время года радуют тебя своей разнообразною красотою; многообразие, красота, польза каждого дерева, каждого растения, каждой травки; благовоние и искуснейшая ткань цветов; веселое пение птиц; живые, рождающиеся от радости самочувствия движения каждого животного; бесчисленные и неисчерпаемые силы, которые сокрыты во всем одушевленном и неодушевленном міре, которые раскрываются и обнаруживаются в нем бесконечно; всеобщая, всегдашняя наклонность всей твари к взаимному сближению и соединению между собою, ее взаимная зависимость и связь; постоянное сохранение и распространение каждого рода; непрерывное умножение жизни и деятельности как между человеками, так и между животными; бесчисленные виды удовольствия и радости, к которым все одушевленное творение способно, и к удовлетворению которых все оно знает и находит источники и средства, и которыми все оно более или менее, так или иначе, наслаждается; веселая толпа радующихся о своем бытии чувствующих существ в воздухе и в пыли, на холмах и долинах, над водою и под водою, на листке папоротника и на вершине самого высокого дерева — всюду, всюду или радость, или блаженство, или ясно выраженная способность к нему — о чем тебе говорит все это, о чем возвещает?

Все это говорит об одном, что Бог есть любовь. Он повсюду творит, сохраняет и распространяет повсюду жизнь, радость и блаженство.

А еще: взгляни, человек, на солнце, которое тебя освещает и греет, плодотворит и благословляет твое поле; взгляни на луну, которая таинственным и тихим светом своим сопутствует тебе в часы ночного безмолвия; взгляни на бесчисленный сонм небесных звезд, который возносит дух твой к небу, к твоему Творцу и Богу, и заставляет его теряться в восхитительных предчувствиях и надеждах: о чем все это поет тебе, что славословит?

Все это поет и славословит, что Бог есть любовь, и что любовь Его неистощимо богата; пределы ее — пределы беспредельной Вселенной; она объемлет все міры; и нет радости, удовольствия, веселия и блаженства, которыми нельзя было бы насладиться в неизмеримом и непостижимо величественном, необъятном царстве этой Божественной любви.

Взгляни теперь на свою природу! Не ясно ли и она свидетельствует о том, что Бог есть любовь? Твое зрение, твой слух, твое обоняние, твое осязание, слух твой — что это за удивительные орудия, испытатели и проводники всякого удовольствия, всякого усладительнейшего чувствования! Можешь ли ты открыть глаза и не видеть бесчисленных чудес и красот в міре Божием? Можешь ли ты, имея слух, не слышать тысячекратных голосов истины, мудрости, человеколюбия, дружества, радости, сострадания и утешения? Можешь ли ты когда-либо иметь попечение о поддержании себя пищею и питием без того, чтобы вкус твой и обоняние не были различным образом возбуждены и удовольствованы? Движение и покой, труд и отдых от труда, красоты природы и искусства не суть ли для тебя источники приятнейших ощущений? Можешь ли ты употребить когда-либо один из твоих членов, не удивляясь его гибкости, его многоразличной пользе, его премудрому соединению с целым телом, не радуясь о том благе, которое ты можешь получить от пользования им?

Кто же одарил тебя этими чувственными орудиями, этими членами, столь искусно устроенными? Кто установил это дивное взаимоотношение между ними и внешним міром? Не Бог ли? И не любовь ли Бог, так тебя Создавший?

А твой дух, который все это может наблюдать, чувствовать, всем этим наслаждаться и восхищаться; твой дух, который может мыслить, с сознанием мыслить, сравнивать, сочетать свои мысли, соединять их между собою, сохранять их для будущего употребления и умножать их до бесконечности; твой дух, который может испытывать, исследовать, открывать, заключать от видимого к невидимому, от действия к причине, возвышаться от твари к Творцу и в одно и то же время обнимать собою и небо и землю, время и вечность; твой дух, который способен к счастию от познания истины и непрестанного в ней совершенствования, который может возноситься к надежде блаженного бессмертия, может творить для себя в тиши самого глубокого уединения, в глубине темнейшей ночи светлейшие, чистейшие, возвышеннейшие радости; дух, который чувствует, что он призван к радостям еще более высочайшим, — как ясно свидетельствует тебе этот дух твой, что Бог есть любовь, что Он по любви Своей сотворил тебя для блаженства и соделал тебя способным к наслаждению им в высочайшей степени!

Бог есть любовь. Это утверждает и нравственная наша природа. Мы не должны следовать только инстинкту механических сил, поступать по слепым и кажущимся непреоборимым побуждениям. Мы можем намечать себе цели, к ним стремиться и их достигать; можем делать выбор между добром и злом, поступать по известным нам законам и истинам, стремиться к высшему совершенству и постепенно достигать его. Мы способны к сообразному с законом поведению, способны к благородным чувствованиям, бескорыстным, великодушным поступкам и духовным наслаждениям; мы можем непрестанно расширять круг нашей деятельности, улучшать свое нравственное состояние, чрез упражнение укреплять и умножать наши силы, облагородить всю нашу природу и непрестанно становиться лучше и лучше и благотворительнее: может ли наш разум и наше сердце не говорить нам, что Бог есть любовь?

Так, подлинно, Он есть любовь, ибо и в нас, Его тварях и детях, Он насадил любовь друг к другу, тесно соединил с каждым проявлением этой любви блаженство и радость, с каждым умалением ее — неудовлетворенность и скорбь; вложил в сердце наше сильнейшую наклонность к сообществу, к взаимообращению и взаимному соединению между собою, склонность к состраданию, вспомоществованию, благотворительности и взаимообмену наших удовольствий и радостей; соделал каждого, кто правильно разумеет свое назначение, истинным другом человечества, почтенным для всех его братий, и напечатлел на нем печать особого Своего к нему благоволения. И если мы, ослепившись своекорыстием и страстию, поступаем вопреки этой врожденной склонности, то через это неестественное, насильственное и тягостнейшее состояние перестаем быть спокойными и счастливыми, в глубине сердца чувствуя, что тем самым мы помрачаем в себе прекраснейшую черту Божия образа и бесчестим наше небесное происхождение.

Так ясно свидетельствует вся природа, и в особенности природа человека, о том, что Бог есть любовь.

Не то же ли самое говорит нам и вера?

Бог есть любовь: тому научает нас цель, учит нас тому вся сущность веры, ибо что имеет целью вера? Должна ли она налагать на нас бремя, делать нас печальными и унылыми, возбранять нам удовольствие и делать его горьким; вливать в нас страх и ужас пред Божеством; делать нас мрачными, угрюмыми, несчастными или самоистязателями? Нет, совсем напротив — она должна облегчать нам неизбежное из-за первородного греха бремя жизни; освещать и уравнивать ее путь; услаждать ее горести; облагораживать каждое невинное удовольствие; предохранять нас от невежества и пороков и чрез то от многих и величайших несчастий; руководить нас к истинной мудрости и добродетели и чрез них — к наслаждению чистейшему; подавать надежду на Бога; научать нас умеренности и внутренней удовлетворенности; образовать из нас искренних и деятельных друзей человечества; делать для нас очистительные страдания этой жизни благодеянием и мысль о смерти представлять нам радостию. Вот назначение веры христианской, вот исполненная любви цель Бога, даровавшего нам эту веру! И к чему направлены все ее наставления, все ее заповеди и обетования? Не должны ли они внутрь и вне нас распространять жизнь, радость и блаженство? Не проповедуют ли они нам о своем Виновнике, как о самой любви? Да и не любовь ли Бог, Который открывает нам Себя Творцем, Промыслителем, Верховным Владыкою и Отцем всего міра и всех людей, Который уверяет и опытами жизни доказывает нам, что Он над всем и о всем печется, всем управляет, что Он знает все наши потребности и желания, что Он всегда близ нас, никогда не забывает нас, что Он присутствием Своим наполняет небо и землю, и что без воли Его ничто не может случиться с нами? Не любовь ли Бог, Который позволяет, приказывает нам с детскою откровенностью приближаться к Нему, изливать пред Ним все сердце свое и от Его Отеческого Промысла ожидать всегда всего для нас лучшего, Который, как Отец, Сам зовет к Себе заблудших детей Своих с пути их заблуждений, прощает им их погрешности и ведет их к блаженству, если только они добровольно и сознательно изменяют свое расположение ко греху и греховную жизнь? Не любовь ли Бог, Который ничего не возбраняет нам, кроме того, что вредно для нас и для наших братий, что их и нас может унизить, привесть в расслабление, лишить высших удовлетворений, длительнейших радостей, что может нам причинить болезнь и несчастие или душевную смерть, Который ничего нам не повелевает, кроме того, что само в себе есть добро, что доставляет нам и другим здоровье и жизнь, крепость и веселие духа, мир сердца, самоудовлетворение и радость, что лишь содействует к утверждению нашего частного и общественного, настоящего и будущего благополучия? Не любовь ли Бог, Помогающий нам в наших обязанностях, обещающий пособие в нужде, покров в напастях, утешение в скорбях, спасение в смерти, Бог, Который обещает и даст нам вечную жизнь и непрерывное, непрестанно умножающееся блаженство?

Итак, не вся ли вера говорит нам: Бог есть любовь?