По обе стороны дороги мелькают толстые кряжистые деревья, прикрывая собой те, что помоложе и послабее. «Все, как у людей и волков», – подумал Ютланд.

Все защищают свое потомство, только вот он, Ютланд, вроде случайной овцы, что отбилась из стада, потому живет не по правилам. Вернее, сам нащупывает свои правила.

Алац идет бодро, привычно злой и настороженный. Мог бы помчаться и вдесятеро быстрее, ветер бы сперва взревел в ушах, а потом и вовсе стал бы плотным, как вода, но Ютланд придерживает, нужно многое обдумать, непривычное занятие, но если хочешь быть человеком – думать надо, это если дивом – то не обязательно.

Дорога виляет по лесу, деревья закрывают то с одной стороны, то с другой, потому все трое услышали конский топот, храп и даже голоса задолго до того, как впереди из-за стайки берез выехали на хороших конях мужчины с оружием у седел, а их вожак даже в добротных доспехах из двойного слоя кожи, на голове металлический шлем, сам он выглядит самым крупным и бывалым.

Воинов с ним четверо, следом бредут по трое в ряд мужчины и женщины в селянской одежде, уже усталые, измученные, кто-то из женщин рыдает в голос, остальные идут молча с обреченными выражениями на лицах.

Ютланд остановил Алаца на середине дороги, хорт встал рядом и, вздыбив шерсть, оскалил зубы.

Вожак начал придерживать коня, крикнул издали:

– Тебе чего, мальчик?

Ютланд ощутил раздражение, видно же, что уже не мальчик, но каждый старается показать свое превосходство более взрослого и более авторитетного человека, которому дети должны смотреть в рот.

– Просто хотел спросить дорогу, – пояснил Ютланд. – А вы что за людей наловили? Вроде нет войны, чтобы вот так пленных.

Вожак ответил снисходительно:

– Это не пленные, а уклоняющиеся от налога в пользу господина. Теперь будут работать на его полях.

– Они едва на ногах держатся, – сказал Ютланд. – Кто-то умрет по дороге. А так с людьми вроде бы нельзя… я слышал. Это неправильно.

Вожак улыбнулся, но сказал свысока:

– Мальчик, ты еще не знаешь, что правильно или неправильно определяет тцар или его наместники. Только у них это право.

Ютланд заметил:

– Но ты не тцар. И вроде бы даже не наместник.

– Но у меня есть меч, – ответил командир отряда все еще весело. – А меч и есть право.

– Такое право легко потерять, – ответил Ютланд.

– Мальчик, – сказал командир все еще благожелательным голосом, но уже с предостережением, – думай, что говоришь!.. И сойди с дороги на обочину. Пока не проедем, стой с шапкой в руке и со склоненной головой.

– У меня нет шапки, – ответил Ютланд.

– Стой без шапки, – рыкнул вожак отряда, – но со смиренным видом! Ты не знаешь еще, что меч дает право?

– Мечи переходят из рук в руки чаще, – ответил Ютланд, – чем плотницкие топоры или пилы.

– Да, – согласился командир, – но это если их терять.

– Мечи можно отнять, – сказал Ютланд.

Командир посмотрел свысока и все с той же насмешкой.

– Только не у нас.

Ютланд вздохнул.

– А я думал, это я мало в жизни знаю.

Алац, повинуясь движению его колена, ринулся вперед и как вкопанный остановился возле коня командира отряда. Вожак поспешно выхватил из ножен меч, Ютланд перехватил за кисть руки, отнял клинок, а самого хозяина выдернул из седла с той легкостью, словно поймал мышь, и швырнул в кусты на другую сторону дороги.

– Меч, – сказал он громко, – теперь у меня. Ну что, все повинуетесь?

Поверженный всадник перекатился несколько раз по кустам, пригибая и ломая ветки, выполз на дорогу, где приподнялся на дрожащих руках и прохрипел:

– Убейте…

Ютланд вскинул над головой обнаженный меч их командира.

– Разве не у меня теперь власть?

Помощники вожака, выставив пики, ринулись на него, кто молча, кто с диким устрашающим криком. Ярость ударила в голову моментально, кровавая пелена застлала глаза. Алац все понял и, встав на дыбы, обрушил страшные копыта на ближайших всадников, а рядом мелькнуло страшное черное тело хорта.

Эти жалкие людишки напрыгивают слишком медленно, прямолинейно, у каждого на лице или в движениях видно заранее, что хочет сделать, Ютланд бил и рвал быстро и безжалостно, а когда кровавая пелена ушла, он увидел только столпившихся по ту сторону дороги испуганных крестьян, что смотрят на него с еще большим ужасом, чем на стражей этого некогда грозного командира отряда.

Всадники разбросаны по дороге и по ее сторонам, сейчас их уже полдюжины, это набежали и те, кто ехал сзади схваченных за недоимки. Кони с опустевшими седлами отбежали в сторону и уже щипают верхушки кустов с самыми нежными молодыми листочками.

Он тряхнул головой, чувствуя странное ликование, кровавая пелена не охватила всего, все равно видел все, только не мог удержаться от свирепого желания бить и убивать без всякой жалости.

Унимая бешено стучащее сердце, он с небрежностью швырнул меч на середину дороги.

– Похоже, – сказал он все еще зло, – меч все-таки не дает полной власти? А что дает?

Крестьяне смотрят на него вытаращенными глазами, наконец самый смелый взмолился:

– Господин… можно нам… уйти?

Ютланд сказал равнодушно:

– Если хотите уйти, заберите коней. И остальное.

Он повернул Алаца, но сзади раздался испуганный крик, полный надежды, страха и отчаяния:

– Подожди!.. Ты нам нужен!

Он оглянулся, к нему бежит молодая девушка, хорт загородил к нему дорогу и зарычал. Она замерла в испуге, крупные красивые глаза навыкате наполнились слезами.

– Помоги нам, – взмолилась она тонким голосом. – Этот человек чужой, он пришел со своей бандой и сказал, что отныне мы все будем платить ему дань. А еще он будет брать молодых женщин на потеху, но без грабежа, а строго по закону: каждый день новую, а старую будет отпускать обратно! Но где такой закон?

Ютланд смотрел на нее равнодушно, она всхлипнула и вытерла краем подола глаза, показав голые ноги до самого низа живота.

– Законы здесь, – ответил Ютланд холодно, – как вижу, устанавливает каждый сам.

Она вскричала:

– Установи нам ты!

Он поморщился.

– Я не умею.

Она сказала отчаянным голосом:

– У кого в руках сила, тот и закон!.. Ты победил, установи нам свой закон!

– А он вам поможет?

Она сказала торопливо:

– Поможет! Только прогони этого грабителя, которому служили эти плохие люди! Здесь были вольные земли, а он установил свою власть!.. Мы свободные люди!

– У свободных тоже есть закон, – ответил он. – И своя власть. И охрана. Иначе свободные недолго останутся свободными. Еще не знаете? Даже я понял… Ладно, провожу до ваших домов, пока вас снова не похватали, как овец.

Они покорно тащились за его конем, жалкие и пугливые, на него тоже смотрят со страхом, если один побил целый отряд, то вдруг да окажется еще страшнее, сильные всегда обижают и грабят слабых, избежать никак, разве что стать еще сильнее…

А сильнее стать просто, подумал он хмуро. В деревне не меньше сотни мужиков, что за овцы, если их грабит отряд в пять-шесть человек?

Старостой деревни оказался старик, еще крепкий, несмотря на согнувшие его годы, но глаза Ютланду очень не понравились, кроме тоски и безнадежности увидел и нежелание бороться ни за себя, ни за своих людей.

Молодая женщина, которая единственная решалась разговаривать с Ютландом, сказала старосте горячо:

– Это великий воин! Он одолел целый отряд людей Беркуласа!.. Я уговорила его помочь нам…

– Не уговорила, – возразил Ютланд, – я согласился посмотреть, почему сами не в состоянии себя защитить. В бандах всегда мало людей. В любой деревне мужчин в десять или хотя бы в пять раз больше.

Старик горестно вздохнул, покачал головой, что сидит на плечах крепко, как заметил Ютланд, но впечатление такое, что трясется.

– Они всегда собираются в кулак для грабежа, – пояснил он, – или удара. А мы работаем порознь!..

– Защищаться легче, – возразил Ютланд, – чем нападать. У вас стены!

– Нас легко застать врасплох в поле…

– Почему не сделать вышку, – поинтересовался Ютланд, – чтобы кто-то один наблюдал сверху? С высоты видно далеко. Как только заметит вооруженных чужаков, поднимет тревогу…

– У нас нет оружия, – напомнил старик горестно.

– У вас есть вилы, – сказал Ютланд, – топоры! Коса вообще в умелых руках страшнее острого меча. Вы же выделяете одного, что утром собирает скот со всех дворов и до вечера пасет в одном стаде?.. Вот так и дозорного на общий прокорм.

Старик тяжело вздохнул.

– Сперва нужно вернуть нашу деревню. Беркулас сказал, что теперь он ею владеет. И всеми нами.

– С этим помогу, – пообещал Ютланд. – Если это по дороге.

– Беркулас очень силен, – сказал старик. – И грозен.

– Судя по его людям, – заметил Ютланд, – не очень. Собери мужчин, пойдут со мной!.. Свою деревню и жизни своих семей нужно защищать, а не кланяться врагу.

– У нас нет оружия…

– А топоры на что? Головы рубить так же просто, как и бревна!

Староста содрогнулся от таких страшных слов, Ютланд поморщился, какая разница: расчленить корову на части или человека? С человеком даже проще, не обязательно разделывать так уж тщательно.

Собирал народ не староста, а сами пленные, иначе уговорить вряд ли бы удалось, они не столько расписывали свои страдания, таким сельчан не удивишь, как рассказывали с восторгом, изображая в лицах, как этот юный герой в одиночку перебил всех стражников, даже их командира, страшного и лютого Ластогона, одолел с легкостью, и если не воспользоваться его помощью, то им никогда не освободиться от Беркуласа.

Староста осторожно выяснил, надолго ли Ютланд задержится в их краях, Ютланд ответил честно:

– Сегодня же отправлюсь по своим делам. Если не решитесь на штурм, поеду прямо сейчас.

– А если…

– Тогда утром, – сказал Ютланд. – Но за ночь крепость нужно взять. Не возьмем, уеду все равно.

– Но там такая крепость!

Ютланд отрезал:

– Я сказал, помочь готов, но только не за счет своих дел. Я слыхал о древних героях, что странствуют по странам, чтобы помогать таким вот, но я не герой. И помогать не люблю. Каждый должен помогать себе сам. Ну, еще и соседу. Но я вам не сосед.

Бывшие пленные тут же обреченно начали собираться, а остальные мужчины, глядя на них, с неохотой и жалобами тоже принялись точить топоры и наскоро мастерить щиты хотя бы из широких крышек для кадушек.

Староста советовал дождаться хотя бы полуночи, Ютланд и сам понимал, что лучше попозже, когда даже стражу начнет клонить в сон, но помалкивал, пока эти селюки соберутся, рассвет будет не за горами.

Луна почти не показывается из плотных туч, а когда вышли из-за такого же темного, как и небо, леса, Ютланд ощутил разочарование, рассмотрев на небольшом приплюснутом холме просторный кирпичный дом всего в два этажа.

Вплотную с домом – деревянная башенка чуть выше трубы, но тоже с крышей от дождя. И хотя рядом с домом просторные сараи, амбары и вроде бы конюшня, но крепостью могут назвать разве что эти затурканные крестьяне, что всю жизнь не выходят дальше своих огородов.

Правда, дом и сараи огорожены не простым плетнем, а частоколом из заостренных кверху кольев, но перебраться нетрудно, да и ворота простые, можно снести с петель одним пинком.

В помощники Ютланд выбрал самого крепкого из мужчин, похвалил его за умение обращаться с топором, хотя какое там умение, и тот теперь постоянно ходил за ним по пятам.

– Боровик, – позвал его Ютланд, – видишь ту башенку рядом с домом?..

– Да…

– Там может торчать дозорный, – пояснил Ютланд. – Потому ждите, пойду один.

Боровик спросил с затаенным страхом, но и заметным облегчением в голосе:

– А мы… остаемся?

– Я подам знак, – сообщил Ютланд. – Вы должны взять эту крепость штурмом!.. Хотя ворота я вам вообще-то открою. Никого не щадите, потом намаетесь с пленными. Убивайте всех, вы должны ощутить ярость победителей…

Он сам ощутил, что говорит строго и серьезно, так говорил Михей, отправляя команду, в которой он был новичком, в опасные рейды. Боровик и остальные крестьяне смотрят ему в рот, слушают с почтением, а это значит, говорит что-то в самом деле важное и значительное.

– Ждите, – повторил он. – Ждите знака.

Боровик спросил торопливо:

– Какого?

– Не знаю, – ответил Ютланд. – Что-то заметное. Подожгу что-нить. Обожаю жечь…

Они молча смотрели ему вслед, а он перешел на бег, подумав на ходу, что можно было бы на Алаце, но так отдалился бы от крестьян, лучше пусть видят его таким же, как и они, напитаются уверенностью. Если может он, то должны суметь и они.

Колья частокола простые, неошкуренные, потому темные, в ночи можно сперва натолкнуться, потом лишь разобрать, обо что ободрал лоб.

Присел с этой стороны, вслушиваясь и внюхиваясь, быстренько прикинул, где что находится, выждал еще, пока луна целиком уйдет за темную тучу, и одним прыжком перемахнул через частокол.

На башенку вплотную с домом он взбежал быстрее кота, убегающего на дерево от злых собак. На верхней площадке в широкой чаше с маслом горит огонек, дозорный спокойно спит в уголке, даже жалко будить. Ютланд прерывать сон не стал, просто ударил топором в лоб, а чашу опрокинул на пол.

Огонь начал растекаться очень медленно, что и хорошо, можно успеть захватить всю эту деревенскую крепость, пока башня заполыхает вся.

Сбежав вниз, отыскал у ворот еще такого же доблестного стража, бесстыдно спит сидя, опершись на рукоять топора и перекосив харю.

Одним ударом сломав ему шею, он выдернул из петель длинный деревянный засов и, зашвырнув в темноту, распахнул ворота.

Со стороны леса пахнуло зеленью, чуткий нос уловил и запахи давно немытых тел селян, затаившихся за деревьями. Не останавливаясь, он ринулся к самому дому-крепости.

Рядом с крыльцом земля понижается, ступеньки ведут к двери в подвал, слишком добротной и окованной металлическими полосами, чтобы так уж хранить домашние соленья.

Сбежал вниз, там задержал дыхание, готовясь вышибить дверь, но в последний момент заставил себя остановиться. Нельзя позволять себе вот так, а то потом с кровавой пеленой в глазах будет убивать, не разбирая своих и чужих, потому что свои вообще-то не очень-то свои.