7
Джейн
Шарлотта Веркмен ездила на удивительно пыльном «Шевроле» 1954 года. Выехав из Рейли, мы опустили окна. Начался мой первый рабочий день. Я умудрилась опоздать на 20 минут, потому что заблудилась. Ни за что не догадалась бы, что управление социальной помощи графства Грейс расположено над прачечной самообслуживания! Пол его четырех комнатушек дрожал от работавших внизу стиральных машин.
Первые две недели, пока я буду привыкать, мне предстояло делить кабинет с Шарлоттой. Она представила меня директору Фреду Прайсу, высокому лысеющему мужчине, предвкушавшему, похоже, скорый выход на пенсию, и другим сотрудницам: мрачной пожилой Гейл, с виду страшно уставшей от работы, и молодой хохотушке Поле. Мне показалось, что мы с Полой немного похожи: обе кареглазые блондинки; я обрадовалась тому, что она моя сверстница. Она, похоже, тоже была вдохновлена и засыпала меня вопросами: где живу, замужем ли, кто по диплому – социальный работник? Сама она специализировалась в английском языке, но считала, что от этого нет никакого проку.
Гейл была примерно одного возраста с Шарлоттой. Она поприветствовала меня усталой улыбкой, как будто за долгие годы привыкла к новым сотрудникам и не видела в их появлении совершенно ничего нового. Она была очень бледной, что особенно бросалось в глаза из-за коротких черных волос и ярко-красной помады, от которой морщины вокруг рта показались еще глубже. Она стала рассказывать Поле и мне об одной своей подопечной, недавно овдовевшей и пожелавшей передать пятерых своих детей в приемные семьи, но тут Шарлотта позвала меня к себе, чтобы вручить толстое руководство с правилами и инструкциями. «Это на случай ночной бессонницы», – сказала она с улыбкой.
Теперь я сидела в ее машине с новым портфелем в ногах и с сумкой на коленях. Я очень надеялась, что она свернет на запад, а не на восток, не на Ридли-Род.
Она все же повернула на восток, и у меня екнуло сердце. «Все будет хорошо», – успокаивала я себя. Шарлотта рассказывала о зонах моей ответственности, но я слушала вполуха. Вспоминалось, как я ездила здесь раньше, в куда более счастливые времена, когда мы с Терезой были детьми и родители возили нас на пляж. На память пришли слова матери: «Здесь родина Авы Гарднер». Тереза, сидевшая рядышком со мной на заднем сиденье, сказала: «На самом деле она из Брогдена». Я ее лягнула, отец спросил, откуда она знает, и Тереза прикусила язык, потому ей не дозволялось читать журналы про кино. По ее мнению, Ава и Фрэнк Синатра были непревзойденной супружеской парой. Узнать про их развод Терезе было не суждено. Как и о многом другом.
– Куда мы едем? – спросила я с деланой беспечностью, только сейчас поняв, что в графстве Грейс мне придется тяжелее, чем я раньше воображала.
– Думаю, мы начнем с семьи Джордан. Обычно я навещаю заодно с ними Хартов – они почти соседи, но сегодня вряд ли хватит времени на тех и других, потому что я, то есть мы, – она с улыбкой покосилась на меня, – должны еще забрать одного пожилого мужчину и отвезти его к полудню к врачу. Кроме того, сейчас убирают табак, значит, все, наверное, в сушильне. Надеюсь застать дома Литу Джордан – ей пора готовить обед для сыновей. – Она опять взглянула на меня. – Это их главный прием пищи за день.
Мы проехали мимо плаката Ку-клукс-клана. Он казался еще больше, чем в тот страшный день два года назад. Красный фон, всадник в капюшоне на белом коне с горящим крестом. «Вступайте в Соединенные кланы Америки и поддержите их. Боритесь с интеграцией и с коммунизмом!» Рядом с плакатом росли высокие ладанные сосны, то и дело мне снившиеся. Мы в один миг миновали и плакат, и сосны. Я облегченно перевела дух. Сама не знала, что сидела затаив дыхание.
– Ава Гарднер – здешняя уроженка, – сказала Шарлотта.
– Да. – Я мысленно улыбнулась и не стала с ней спорить. – Вы смотрели «На пляже»?
– В этой картине она потрясающая! Хотя сам фильм вгоняет в тоску.
По обеим сторонам от дороги простирались табачные плантации, зеленое море, в котором трудились люди – главным образом цветные, хотя попадались и белые. Всех их нещадно жарило солнце. В машине были опущены все стекла, но я все равно обливалась потом. Трудно было представить, какая жара свирепствует у них в поле.
По пути нам попадались дома, дворики с деревцами и кустиками, велосипеды и грузовики. Большинство фермерских домов, которые я видела, были выкрашены в белый цвет и выглядели ухоженными. Потом мы съехали с Родни-Род на узкий проселок. Вокруг нас заклубилась пыль, но поднять стекла не позволяла жара. Теперь я поняла, почему машина у Шарлотты в таком виде. Моя через пару недель станет такой же пыльной.
Шарлотта взглянула на часы.
– Все в порядке.
Мы уже ехали по длинной аллее к белому дому с красной железной крышей. От дома во все стороны тянулись, насколько хватало глаз, табачные поля.
– Давайте-ка я расскажу вам про ваших подопечных.
– Они что же, живут здесь?! – удивленно спросила я, глядя на широкое парадное крыльцо. Разве не поразительно, что, живя в таком доме, можно нуждаться в пособии?
– Нет, не в этом доме. Сейчас сами увидите. – Она затормозила на обочине и выключила зажигание. Машина тотчас превратилась в раскаленную консервную банку. – Хозяин фермы – Дэвисон Гардинер. Не родственник Авы. – Она улыбнулась. – Пишется по-другому. Его семья обрабатывала эту землю на протяжении многих поколений. Ваши подопечные – Джорданы и Харты, живущие на его земле. Харты сейчас почти наверняка в табакосушильне, поэтому завтра или послезавтра мы вернемся сюда ближе к вечеру, и вы с ними познакомитесь. Сегодня и так полно дел.
– Хорошо, – согласилась я, гадая, насколько поздний час она имеет в виду. Мне придется, вернувшись, первым делом позаботиться об ужине. Роберт очень мило отнесся к тому, что я начала работать: даже купил мне портфель и пожелал удачи, целуя утром на прощание. Но накануне вечером он сказал, что работа, похоже, вдохновляет меня больше, чем уют в нашем чудесном новом – новом для нас – доме. Так оно и было. Дом и так был хорош. Я бы не возражала, если бы кто-то другой подобрал занавески и если бы обои в гостевой спальне остались немного выцветшими. Он пошутил, что я ненормальная женщина. То есть я надеялась, что это шутка.
– Джорданы живут вон в том доме. – Шарлотта показала на некрашеный домик в конце дороги под открытым небом. Я бы приняла его за служебную постройку, но, приглядевшись, увидела белье, сохшее на веревках, натянутых между домом и низенькими деревцами. Хотя служебная постройка тоже имелась – позади домика.
– В доме нет канализации? – спросила я.
Она посмотрела на меня терпеливо, как на ребенка, которому еще предстоит учиться жизни.
– Мало у кого из ваших подопечных есть канализация в доме, – ответила она. – У некоторых даже электричества нет. У миссис Джордан четверо сыновей и дочка. Шину, дочку, она пять лет назад отправила к родственникам на Север, так что остались одни мальчишки.
– Шестеро в таком маленьком домишке? – поразилась я. Возможно, вблизи дом окажется больше. Пока что он выглядел меньше столовой в моем новом доме.
– Именно так. Но, к счастью, больше у Литы детей не будет. После рождения ее последнего ребенка мне удалось записать ее в Евгеническую программу, хотя пришлось изрядно повозиться. Вы, наверное, не знаете, что это такое?
Я слышала слово «евгеника» единственный раз в жизни, и то в связи с нацистской Германией, поэтому даже не догадывалась, о чем она говорит.
– Честно говоря, нет. Мне на ум приходит Гитлер.
– Я вас умоляю! – Она весело засмеялась. – Немедленно выкиньте это из головы. У нас есть комиссия по евгенике, к которой мы обращаемся для стерилизации нуждающихся. Для многих из них это величайшая удача. Лита Джордан – хороший пример, но знали бы вы, чего стоило добиться от комиссии одобрения ее обращения!
– Она сама этого хотела?
– Еще как! Она устала рожать и уже думала, что этому пришел конец, но через несколько лет опять забеременела. О программе она узнала от подруги в церкви и стала меня умолять, чтобы я устроила ей стерилизацию.
– Почему это было так сложно?
– Она не отвечала их требованиям. Необходимо соответствовать хотя бы одному из трех. Например, быть умственно отсталой, продемонстрировать такой низкий уровень IQ, чтобы ее признали слабоумной. Вы знакомы с проверкой IQ? Каким он бывает?
Я попыталась хоть что-то вспомнить о проверке умственных способностей из лекций по психологии.
– Семьдесят?
– Верно. Чтобы претендовать на слабоумие, надо набрать меньше семидесяти. А у нее оказалось целых сто пятнадцать! Представляете? Большинство местной бедноты не дотягивает до нормального уровня, но эта женщина – другое дело, она могла бы управлять фермой. Она закончила среднюю школу для цветных в Ридли – серьезное достижение, учитывая среду, в которой она росла.
– Так она цветная!.. – Я почему-то представляла себе белую семью. Теперь требовалось исправить сложившееся у меня заочно представление о Лите Джордан и ее детях.
– Да, цветная. И слишком неразборчивая в связях. Пятеро детей – и в доме нет отца! Но неразборчивость – еще не причина для стерилизации, хотя некоторым социальным работникам удается это провернуть… – Она отвернулась от дома Джорданов и как будто задумалась. Я вернула ее к нашему разговору:
– Значит, умственная отсталость – это причина, а неразборчивость в связях – нет?
– Если удается доказать, что неразборчивая в связях женщина не в состоянии растить своих детей, то комиссия принимает дело на рассмотрение, но с детьми Литы Джордан все в порядке, Дэвисон Гардинер утверждает даже, что она – образцовая мать. Поэтому у меня были связаны руки. Две другие причины, в которых комиссия видит причину для стерилизации, – психическое заболевание и эпилепсия. Но к ней не относилось ни то ни другое.
– А как насчет предохранения от беременности? – Я вспомнила о своих пилюлях и еще раз подумала, что мне с ними очень повезло.
– Медсестра из департамента здравоохранения, Энн Лэнг, по моей просьбе возила ей все, что только могла: презервативы, диафрагмы и прочее, но она все равно забеременела и произвела на свет своего младшего, Родни. Если мы получим доступ к новым противозачаточным пилюлям, то я буду прыгать до неба, вот только те из здешних, кому они больше всего необходимы, не так дисциплинированны, чтобы принимать их по схеме…
– Как же вы добились согласия от комиссии по евгенике?
– Я вспомнила правило «ста двадцати». Умножаешь ее возраст – тогда ей было тридцать три – на количество ее детей, и если произведение превышает сто двадцать, то ее можно стерилизовать. Пять раз по тридцать три – и пожалуйста! Я обратилась к комиссии, и после рождения Родни Лите сделали лигатуру труб – так называется перевязка фаллопиевых труб. Видели бы вы ее благодарность!
Я пригляделась к веревкам с бельем. Издалека трудно было разобрать, что на них сушится, но это не мешало представить, сколько Лите приходится трудиться в доме, полном мальчишек.
– Разве отец… то есть отцы не должны им помогать? Финансово?
– Посмотрите на это поле, Джейн!
Я послушалась – и вдруг увидела работающих на нем людей в новом свете. Теперь это были не безликие автоматы, а мужчины, которым в конце дня требовались постель и женщина. А домик миссис Джордан стоял у самого края поля, где они горбатились…
– Это мог быть кто угодно из доброй сотни, – продолжила Шарлотта. – Вернее, пятеро из сотни. Для многих здесь жизнь очень уныла, так разве можно осуждать их за стремление хотя бы к маленькой радости? – Она говорила с сочувствием. – Иногда они находят ее в постели, иногда в бутылке. Что угодно, что ненадолго дарит удовольствие, будущее-то совершенно беспросветно.
Я кивала, обмахивая ладонью лицо. Мне было стыдно, что я так взмокла: кожа Шарлотты оставалась совершенно сухой.
– Вот так-то! – Она улыбнулась. – Увидите, мамаш у нас хоть отбавляй, а папаш раз, два и обчелся. Сплошное беспорочное зачатие!
Я рассмеялась.
– Всегда проверяйте, не живет ли в доме мужчина, – сказала она. – С Литой это не так важно, но некоторые женщины скрывают, что с ними живут мужчины, чтобы не прерывать поступление социальных выплат.
Как такое проверишь?
– Что вы делаете для этих семей? Что МЫ делаем?
– Много чего. Определяем, какую помощь они получают, и проблемы, которые надо решать. Эвери – мальчишка Джордан со слабым зрением – уже не мал, ему пятнадцать, а на вид можно дать еще больше. Раз в неделю я вожу его в Рейли, к окружному преподавателю азбуки Брайля – если меня не подменяет кто-нибудь из их церкви. Потом эта ответственность ляжет на вас.
Я представила себя водителем слепого подростка. О чем бы я стала с ним говорить?
– Как вы добиваетесь от людей откровенности? – Я подумала о сокровенных беседах Шарлотты с Литой Джордан о предохранении от зачатия.
– Надо научиться слушать.
– И тогда они автоматически выложат самое наболевшее?
– Для этого надо только повторить услышанное. Вам говорят: «Не знаю, за что хвататься!» Вы в ответ: «Не знаете, за что хвататься?» Удивительно, но от этого пробка вылетает со страшной силой!
– Неужели? – Это прозвучало глупо. Уж наверное, она лучше меня знала, как все это работает.
– Можете мне поверить. Я дам вам полезные книжки.
– О, это было бы чудесно!
– Если бы вы учились социальной работе, то уже обладали бы навыками правильного построения беседы. Мы с Фредом – единственные дипломированные социальные работники на все управление. У Гейл диплом бакалавра по психологии – уже неплохо, а вот у Полы…
– Диплом по английскому языку, – подхватила я. – Она мне говорила.
– Тем не менее, – продолжила Шарлотта со смехом, – Пола уже шесть лет работает с неблагополучными семьями и знает, что к чему. Овладела разными приемами – например, манипулированием.
– Манипулированием?..
Она отмахнулась от моего вопроса, повернула ключ зажигания и несильно нажала на газ.
– Итак, на этой неделе вы только наблюдаете, но уже на следующей можете начать действовать активнее, под моим надзором. Так мы быстрее добьемся результата.
В машину опять хлынул воздух, и я испытала облегчение. Мы объехали табачное поле и подобрались по проселку к ветхому домику. Вблизи он оказался еще меньше. Мы остановились на утоптанном дворе.
– В офисе мы с вами Шарлотта и Джейн, – сказала Шарлотта. – Но здесь, «в поле», я – миссис Веркман, вы – миссис Макки.
– Теперь я Форрестер.
– Форрестер так Форрестер.
Выйдя из машины, мы увидели в открытой двери дома женщину.
– Здравствуйте, миссис Джордан! – радостно крикнула Шарлотта.
– И вам здоровья, миссис Веркман. Кого это вы привезли? – Загородив ладонью глаза от солнца, она оглядела меня с ног до головы. Рядом с ней стоял, цепляясь за подол, маленький мальчик.
– Это миссис Форрестер, – представила меня Шарлотта. – Она заменит меня. Я перехожу на административную работу.
– Что вы говорите! – Миссис Джордан нахмурилась. Было видно, что грядущая перемена ее не порадовала.
– Впустите для разговора? – спросила ее Шарлотта. Гейл предупреждала меня, как важно видеть дом изнутри. По ее словам, однажды она нашла в гостиной своей подопечной хороший телевизор и новую мебель и вычеркнула семью из списка получателей пособия.
– Угостить мне вас нечем, – сказала миссис Джордан, поправляя на голове синий платок, – но все равно, милости прошу.
И она посторонилась, пропуская нас с Шарлоттой в дом. Я несла в руке новый портфель, где теперь вместе с блокнотом находился полученный от Шарлотты учебник. Мне нравилась его тяжесть.
Шарлотта наклонилась, чтобы поздороваться с малышом.
– Привет, Родни. Кажется, за прошедшие две недели ты подрос на пару дюймов.
– Это точно, – поддакнула миссис Джордан. – Все мои парни такие: не успеешь оглянуться – уже вымахали.
От входной двери можно было увидеть весь дом. Мы стояли в маленькой темной гостиной. Дальше располагалась кухня, где на двухконфорочной плите готовилось что-то вкусное. От аромата у меня сразу разгорелся аппетит. Я увидела край стола и угол койки. В кухне тоже кто-то спал. Справа от меня, за распахнутой дверью, стояла чугунная кровать. Непонятно, как в домишке размером с почтовую марку умещались целых пятеро детей с матерью. Неудивительно, что одного из них она спровадила.
– Я боялась, что вы будете в сушильне и мы вас не застанем, – сказала Шарлотта, протискиваясь следом за миссис Джордан и ее малышом в кухню.
– Я готовлю для парней обед, – ответила хозяйка дома.
Мы сели за стол, занимавший половину помещения. Теперь я смогла как следует разглядеть миссис Джордан. Из-под платка выбился клок жестких черных волос, темные глаза были немного раскосыми, как будто в ее жилах текла восточная кровь. Глаза придавали ей красивый, экзотический вид.
Я постаралась проявить наблюдательность и все рассмотреть. С койки свисали до самого полу простыни. Родни вскарабкался на койку и принялся по ней скакать. Мать, не вытерпев, схватила его за руку и велела слезть. Над раковиной висел умывальник, водопроводный кран отсутствовал. Раньше я не видела ничего подобного. У задней двери стоял узкий ящик со льдом. Над кухонной стойкой тянулись открытые полки, провисшие от тяжести банок с домашними соленьями.
– В машине кое-какая одежда для мальчиков, – сказала Шарлотта. – Напомните мне потом о ней, – попросила она меня.
– Это то, что надо, – сказала миссис Джордан. – Больше всего обновки нужны Эли. Остальные донашивают друг за другом, но Эли так быстро растет, что ему уже ничего не годится. Дэвисон, то есть мистер Гардинер, отдал ему свой старый комбинезон.
Шарлотта повернулась ко мне:
– Миссис Джордан и мистер Гардинер знакомы с детства.
– О! – откликнулась я, пытаясь понять, как это получилось.
– Больше всего Эли нужна обувь. Та, что есть, ему мала, приходится резать спереди и выпускать наружу пальцы.
– Ах, да! – Шарлотта вооружилась блокнотом и что-то в нем черкнула – по-видимому, «привезти обувь для Эли». Я раздумывала, следует ли и мне достать блокнот. Все-таки Джорданы – мои будущие подопечные. Мне нравилось, как это звучит: «подопечные». Звук этих слов наполнял меня желанным чувством ответственности.
– Что еще им нужно? – спросила Шарлотта.
Миссис Джордан перечислила еще кое-что, в основном одежду и постельное белье, а также лекарство от астмы для Эвери, своего полуслепого сына. Похоже, она относилась к Шарлотте с симпатией и с доверием: они беседовали как давние приятельницы. В манере Шарлотты было что-то располагающее. Миссис Джордан то и дело косилась на меня, как будто я не вызывала у нее большого доверия, а я сидела с застывшей на лице полуулыбкой, размышляя, обрету ли когда-нибудь простоту и уверенность Шарлотты.
В кухню вбежал Родни, нацепивший на себя старую разваливающуюся картонную коробку с намалеванными фарами. Носясь по дому, он изображал автомобиль и издавал соответствующие звуки. Я прыснула: на него невозможно было смотреть без умиления. Ринувшись в заднюю дверь, он проделал краем своей коробки очередную дыру в сетке.
– Новая сетка для двери тоже не помешала бы, – с иронией заметила миссис Джордан, и мы втроем засмеялись.
Родни опять ворвался в дом. Коробка пропала, теперь он волочил ветку от дерева вдвое больше его самого.
– Унеси это, Родни! – прикрикнула на него миссис Джордан. – Только деревьев мне в доме не хватало!
Родни застыл посреди кухни, вцепившись в ветку и соображая, подчиниться или ослушаться. При этом он поглядывал на нас с Шарлоттой, как будто ждал подсказки.
– Ты слышал? Убери эту гадость из дома!
Он вылетел в дверь, миссис Джордан закатила глаза, не переставая улыбаться.
– Я рада, что он у меня последний, но он лучше всех, – сказала она. – Он все время нас смешит.
Родни вернулся, уже без ветки.
– Родни! – позвала Шарлотта. – Иди сюда, ангел.
Он охотно подошел к ней и положил руки ей на колени. Она достала из сумочки леденец.
– Ну и растешь же ты!
Он улыбнулся, показав белые зубки, и потянулся за гостинцем.
– Дай, хочу!
– Вот грубиян! – Мать со смехом шлепнула его по руке. – Как надо просить?
Он уставился на нее, как будто понятия не имел, о чем речь.
– Какое нужно слово?
– Пожалуйста?
– Так-то лучше.
Но Шарлотта не торопилась отдавать ему леденец.
– Какого он цвета?
– Зеленый, – ответил мальчуган.
– Какой формы? – не унималась Шарлотта. Родни был озадачен. – Квадратный или круглый?
– Круглый.
– Правильно. Круглый-круглый. Ты умница! – Она развернула леденец и вручила ему.
– Он заткнет за пояс остальных, – сказала мать Родни. – Как бы сам себя не перехитрил! Мой маленький путешественник! – Она прижала к себе сынишку, которого в этот момент интересовал только леденец.
– Путешественник, говорите? – подхватила Шарлотта, и я сразу распознала ее коронный метод беседы. И действительно, метод сработал безотказно.
– Ни минуты не сидит смирно: то к Гардинерам наведается – клянчить у Дезире сладости, то к Хартам пожалует – поиграть с их маленьким Уильямом.
– За таким не уследишь! – посетовала Шарлотта.
У миссис Джордан был такой вид, словно она сболтнула лишнего.
– Ничего, у меня получается, – сказала она. – Мальчишки помогают. Эли – помощник хоть куда, Дэвил тоже уже подрос.
– Это как раз то, что нам надо обсудить, – сказала Шарлотта. – Ведь Эли уже исполнилось семнадцать?
– Только не снимайте его с пособия! – взмолилась миссис Джордан. – Прошу вас, миссус Шарлотта, не снимайте! Иначе нам не выжить!
– Пока он учится в школе, выплаты будут продолжаться, – успокоила ее Шарлотта. – Ему учиться еще год. Останется в школе – будет получать пособие. – Она повернулась ко мне. – Многие сверстники Эли бросают школу, но он…
– Я ему не позволю! Ясное дело, его, бывает, с постели не сгонишь, но я умею поговорить с ним по душам, пока он валяется, как ленивый мул. Мол, таким манером он останется пустым местом. И все такое прочее.
– Помогает? – спросила Шарлотта.
– Если бы! Я вам отвечу, что помогает: я не только вправляю ему мозги, но и тыкаю его вилкой. Несильно, – спохватилась она, – просто чтобы лежать больше не мог. Знаете, как назойливая муха: не захочешь, а вскочишь. Вот что помогает!
Мы рассмеялись. Она все еще не спускала с рук своего Родни. Наконец он вывернулся, и она разжала объятия.
– Как дела у Эвери? – спросила Шарлотта. – На этой неделе я его не видела: к преподавателю азбуки Брайля его возил пастор Фрид.
– Сказали, ему нужны новые очки, – ответила миссис Джордан со вздохом. – Как же мне хочется, чтобы он стал нормально видеть!
– Он может помогать на уборке табака? – спросила Шарлотта.
– Несколько недель назад он занимался обрезкой. Цветы он видит и может их убирать. Ему хочется работать вместе с остальными, особенно на разгрузке и на переноске. Он спит и видит, чтобы стать как все. – Глаза матери увлажнились, и я впервые по-настоящему ее пожалела. До меня дошло, каково ей живется, и я отвернулась, чтобы не разрыдаться от сочувствия. Слабость посетила меня ненадолго, всего на две-три секунды, но успела заронить сомнение, гожусь ли я для этой работы. Дело было не в том, что я узнала про ее больного сына – я была готова и к худшему, а в ее собственной боли: я ощутила ее как свою.
– Он интересуется девушками? – спросила Шарлотта.
Она отрицательно помотала головой.
– Нет, мэм, и безо всякой операции.
Шарлотта кивнула.
– Меня это беспокоит, – заговорила она. – В последний раз по пути в Ридли я заметила, как он вырос. Очки его не портят, он красивый парень, рослый, сильный…
– Все мои парни красавчики, – похвасталась мать.
– Согласна. И чем красивее они становятся, тем мне тревожнее.
– Я знаю, что с такими глазами ему нельзя иметь детей. Знаю, что он очень даже на это способен. Только не надо операции! Я сумею за ним уследить.
До меня не сразу дошло, о чем они говорят. Сначала я думала, что речь об операции на глазах, а потом смекнула: нет, о стерилизации! Раньше мне было невдомек, что евгеническая программа распространяется и на мужской пол. Как это делается? Неужели кастрация?
– Не хочу причинять ему такой вред, – сказала миссис Джордан.
– Пока что время терпит, – сказала Шарлотта. – Когда оно выйдет, вы с миссис Форрестер вернетесь к этому вопросу.
При упоминании моей фамилии миссис Джордан уставилась на меня.
– Вы все помалкиваете, – заметила она.
Я открыла было рот, хотя еще не решила, что скажу, но Шарлотта меня выручила.
– Пока что она погружается в обстановку. В следующий раз разговаривать будет уже она.
Шарлотта провела с этими людьми едва ли не всю жизнь. Как мне с ней сравняться?
– Как поживают ваши соседи? – спросила Шарлотта. – Как там Харты?
– Мэри Элла все такая же странная. Вся в Вайолет. – Миссис Джордан опять взглянула на меня. – В свою мать. Я выросла с Вайолет.
Я покивала, хотя понятия не имела, о ком она толкует.
– Объясните ей, – попросила Шарлотта.
– Мы с братом выросли здесь, в этом доме. Перси Харт, отец Мэри Эллы и Айви, вырос в том доме, где сейчас живут Харты. – Она посмотрела на Шарлотту. – Она хоть с ними знакома?
– Скоро познакомится.
– Вайолет, их мать, жила чуть подальше. Дэвисон был еще мальчишкой, рос себе в господском доме. Все друг друга знали, вместе играли, вместе работали на табачной плантации. Как теперь наши дети.
– Понимаю, – сказала я.
– Вот я и говорю, Мэри Элла становится с каждым днем все более чудной. Вот Айви – та славная девочка. Играет иногда в школу с Родни и с их маленьким Уильямом, учит их цифрам и всякому такому… Родни смекалистый, а вот Уильям… – Она покачала головой. – Прелесть мальчонка, но что-то с ним не то… Это сразу видно. Ну а теперь Айви тоже стала убегать по ночам. Пару раз я видела, как она бродит, – совсем как ее сестрица.
– Куда она бегает?
Она пожала плечами.
– Не знаю, я видела ее на дороге.
– Вы уверены, что это была она?
– Да, мэм, кто же не узнает ее по волосам? У Мэри Эллы они желтые и растрепанные, а у Айви нет, к тому же она покрупнее, мясца у нее на костях побольше. Нонни тоже сдает, – добавила она, снова косясь на меня. – Вам придется научиться разговаривать: на этой работе иначе никак.
Я улыбнулась.
– Жду не дождусь, чтобы лучше со всеми вами познакомиться. – Я была рада, что сумела наконец составить и произнести законченную фразу.
Мы побрели назад через гостиную, где я увидела аккуратный ряд фотографий на стене.
– Это ваши дети? – спросила я, подойдя ближе.
– Они самые. Вот это Эли. – Она указала на парня, на вид взрослого мужчину. Все фотографии были цветные, но мелкие – скорее всего сделаны в школе. Эли не улыбался: видно, ему не понравилось, что его фотографируют. Меня заворожили его глаза – цвета прозрачного янтаря.
– А этот? – Я указала на темнокожего херувима с широкой белозубой улыбкой. – До чего симпатичный! – Я оглянулась на Шарлотту, испугавшись, что повела себя непрофессионально, но ее лицо осталось непроницаемым.
– Это мой Дэвил, – радостно сообщила миссис Джордан. – Правда, ему подходит это имечко?
– Его так и зовут? – спросила я, трогая угол фотографии.
– Я назвала его Дэвон Джеймс Джордан, но моя старшая, Шина, никак не могла выговорить «Дэвон», получался «Дэвил», так и пошло. Он ничего, только хитрец, каких мало! Фотография старая, теперь он старше. – Она ткнула пальцем в следующее фото: – А вот и Эвери.
Я посмотрела на парня в черных роговых очках. Мне было очень жаль его: неужели с его зрением все и вправду так плохо?
– Таким он был пару лет назад, – уточнила миссис Джордан. – Теперь он совсем большой.
– Это верно, – подтвердила Шарлотта.
Я шагнула к последней фотографии.
– Это, наверное, Шина. – Вылитая мать, тот же экзотический разрез глаз.
– Да, мэм. Очень по ней скучаю. – Она поджала губы. – Скучаю по моей девочке.
Мне хотелось узнать, почему Шину отдали в другую семью, но Шарлотта тронула меня за локоть.
– У нас впереди еще несколько семей, – сказала она.
– Одежда, – напомнила я.
– Действительно! – Можно подумать, она не вспомнила бы без моего напоминания. Мне ни секунды в это не верилось. – Давайте достанем одежду.
Мы оставили Лите Джордан три мешка одежды и уселись в машину.
– О чем вы с ней беседовали в конце? – спросила меня Шарлотта, поворачивая ключ зажигания. – О фотографиях?
– Да, а что? – Я напряглась, готовая к осуждению.
– Все правильно, – одобрила она. – Так и надо делать, чтобы они раскрылись. Чтобы добиться их доверия. Вы коснулись сокровенного, а она в ответ испытала к вам естественную симпатию.
Я облегченно перевела дух.
– Спасибо. Я подумала, не привезти ли ей рамки для фотографий. Жалко, что они висят вот так, прилепленные к стенке.
– Сначала спросите, хочет ли она этого. Никогда не знаешь, почему люди поступают так, а не иначе. Мало ли, вдруг у них в семье такая традиция – лепить фотографии на голую стену! – Она усмехнулась. – Хотя как-то сомнительно…
Я приготовилась спросить про дочь миссис Джордан, Шину, но Шарлотта указала пальцем влево, на деревья:
– Вон там живут Харты.
Я попыталась преодолеть взглядом зеленую завесу, но ничего не разглядела, кроме древесных стволов и густой тени. Где-то там обитала странная девушка Мэри Элла и ее блуждающая сестра Айви. Мне не терпелось услышать их историю.
