19
Джейн
Напрасно я переживала, смогу ли разговаривать с Эвери Джорданом, когда буду раз в неделю возить его в Ридли на уроки азбуки Брайля. Он оказался разговорчивым. На поездку до Ридли у нас ушло пятнадцать минут, потом еще пять на поиски школы для цветных, где нас ждал учитель. За это время я произнесла слов десять, зато он все десять тысяч. Так мне, по крайней мере, показалось. Он был милым и смешным, хотя смешить меня не собирался, и безо всякого стеснения рассказывал, каково это – иметь такую глазную болезнь.
– Все равно что смотреть в длинную трубу. – Сидя рядом со мной, он попытался составить из кулаков трубу перед моим глазом.
– Эвери! – Смеясь, я мягко убрала его руки. – Я не могу вести машину вслепую!
– А я не вижу ничего вокруг трубы, – продолжил он как ни в чем не бывало. – Зато отлично вижу то, что у нее в конце. – Стало понятно, зачем он по дороге в школу непрестанно крутил головой: он же видел только изображение в трубе.
Он поведал мне все, что только мог, о своих братьях, причем не выбирая выражений. Слушать его было все равно что вдыхать свежий воздух. Все привыкли обходить чувствительные темы на цыпочках, а Эвери рубил сплеча.
– У Дэвила есть подружка в школе и еще одна летняя, – откровенничал он. – Летняя не знает о школьной, школьная о летней, а сам он иногда их путает – называет одну именем другой и так далее. Он старается их запомнить и придумал, как их различать. Школьную звать Зандра, и у нее здоровенный зад – так он и запоминает. Зандра и задница, ловко?
Я с улыбкой одобрила находчивость Дэвила.
– А с летней что?
– У этой огромная… – Он поднял руки, и я не сомневалась, что речь пойдет о груди, но он неожиданно постучал себя по передним зубам. – Дыра между зубами!
Я покосилась на него, с трудом сдерживая смех.
– Как это помогает ему запомнить ее имя?
– А никак!
Я все-таки не вытерпела и прыснула. Я быстро привыкала к своеобразной манере Эвери вести беседу.
– А у Эли подружка есть? – спросила я его, вспомнив подозрения Шарлотты насчет отца малыша Уильяма.
– Нет, мэм, – ответил он, энергично мотая головой. – Эли с девчонками завязал. Все время об этом твердит. Говорит, от них одни беды.
– А у тебя? – Мы стояли на светофоре, школа была уже близко, и я посмотрела на него.
Он ухмыльнулся, как ребенок, не желающий раскрывать свою тайну, и покраснел – при его светлой коже это нетрудно было заметить. Мне нравились веснушки у него на носу, очки увеличивали его глаза. Чудесный паренек! Мне так хотелось прикосновением волшебной палочки вылечить ему глаза! Он смотрел прямо перед собой и не мог видеть выражение любопытства у меня на лице.
– Ну? – поторопила я его. Меня умиляла его детская хитрость.
– Нет, мэм, – ответил он. – Вернее, есть, но придуманная, ненастоящая.
– Понятно. – Я поверила ему и была рада. Будь у него подружка, медсестра Энн или еще кто-нибудь решил бы, что его тоже пора стерилизовать. Я решила больше не задавать ему этого вопроса.
Пока Эвери находился на уроке, у меня был час свободного времени. Гейл снабдила меня телефоном одной церкви в Ридли, где ей удавалось раскопать редкие пожертвованные предметы. Мне повезло: у них как раз оказалось два старых оконных вентилятора. В рабочем состоянии был только один, но женщина, с которой я говорила, заверила меня, что второй легко починить. Выходило, что Гейл лучше остальных в офисе разбиралась, где что искать. Она была тихой и серьезной, зато работала на зависть хорошо.
Я съездила в церковь и забрала вентиляторы. Сломанный я сдала в мастерскую рядом с нашим домом. На следующей неделе я собиралась порадовать сюрпризом сразу два семейства – Хартов и Джорданов. Потом я забрала Эвери из школы и повезла его обратно.
– Знаете, почему мне нравится учить азбуку Брайля? – спросил он, когда мы свернули на Ридли Род.
– Почему?
– Потому что мои братья ее не знают! Я могу делать что-то такое, о чем они понятия не имеют.
– Здорово! – одобрила я. – Хорошо иметь что-то свое.
– Да, мэм. А то у меня нет ничего своего, даже кровати.
– У вас в спальне теснота. А ваша мать? Где она спит?
– На кухне. – Я вспомнила койку у Литы на кухне. – Только иногда она куда-то девается.
– В каком же это смысле?
– Бывает, я просыпаюсь, а ее нет.
– Может, она отлучается в туалет?
– Нет, мэм, дальше.
Я не знала, что на это сказать, какой вопрос задать, поэтому не стала развивать тему. Но когда я его высаживала, к окну машины подошла Лита.
– Спасибо, миссис Форрестер, – сказала она. – Он любит с вами ездить.
– Он очень приятный парень, – сказала я в ответ. – Но когда я везла его домой, он сказал одну странную вещь…
– Что еще он вам наплел?
– Что иногда вы пропадаете. По ночам. Мол, он просыпается – а вас нет.
Она сделала паузу, потом издала смешок.
– Он еще не того наговорит! Выйдешь посидеть на крылечко, а он уже воображает, что ты на луне. Не обращайте внимания, миссис Форрестер. У парня сослепу бурное воображение, вот и все.
Я улыбнулась.
– Знаю! – Я включила передачу и помахала ей рукой. – Увидимся на следующей неделе!
Уезжая с их двора, я видела в зеркальце заднего вида, что она смотрит мне вслед без тени улыбки на лице.
Когда я вошла, Гейл готовилась покинуть офис. Она стояла у пустого стола секретаря Барбары в главном помещении и, глядясь в зеркальце в пудренице, красила губы красной помадой.
– Спасибо, что сказали мне про церковь, – сказала я, кладя портфель на стол Барбары. – Я забрала вентиляторы.
– Вот и отлично! – Она пожевала губами, наклонила голову, проверяя, хорошо ли лежат ее короткие черные волосы. – Офис в вашем распоряжении. – Она захлопнула пудреницу. – А я поехала к клиенту. Фред и Пола тоже на выездах, Барбара у врача. Справитесь одна?
– Вполне, – ответила я. – Мне надо поработать над заявкой.
– Дерзайте! – Она направилась к двери. – Увидимся завтра.
Я отнесла портфель к себе в кабинет и вернулась в главное помещение. Накануне Пола помогла мне начать составлять обращение по делу Айви, но я испортила бланк и теперь должна была найти чистый и заполнить его заново. Я вспомнила подсказку Полы: бланки хранились в одном из ящиков рядом со столом Барбары. Я присела на корточки перед шкафом, открыла дверцу – и испугалась количества бумаг, грозивших вывалиться наружу. Я села на пол, подтянув юбку. Мне повезло, что я осталась одна. Как найти в этой горе бумаг нужную мне форму?
Я стала вынимать высокие стопки бумаг в надежде на удачу. Вскоре вокруг меня выросли горы бланков, брошюр, руководств, списков адресов.
Мое внимание привлекли синенькие книжечки, выделявшиеся в белой стопке. Я вытянула одну и стала листать. В книжечке были простенькие рисунки, сделанные как будто воспитанником детского сада, но от подписей под ними мне стало нехорошо. «Нельзя ждать от идиота, что он станет машинистом, или от слабоумной женщины – что из нее получится хорошая учительница. Почему же мы надеемся, что они будут хорошими родителями? Добровольная стерилизация экономит деньги налогоплательщиков и защищает общество».
Как можно говорить о доброй воле Айви, если никто ее не предупреждает, что с ней происходит? О доброй воле Эвери?
Кто-то вложил в книжечку сложенную втрое журнальную статью. Я развернула ее и прочла заголовок: «Лучшие люди завтрашнего дня». Начиналась статья так: «Завтрашнее население должно быть произведено на свет лучшим сегодняшним человеческим материалом». Я пробежала глазами статью, где доказывались достоинства стерилизации «умственно дефектных». Мне пришел на ум Гитлер с его расой господ. Это было примерно то же самое.
Я услышала, как открывается дверь.
– Хэлло! – раздался голос Полы.
– Пола, я здесь! – отозвалась я. – Иди сюда, посмотри, что я нашла!
– Ну и свалка! – фыркнула она, застав меня сидящей на полу, среди моря бумаг. Опершись о стол Барбары, она спросила: – Что ты делаешь?
– Я искала бланк, чтобы закончить заявку, – стала объяснять я. – В этом шкафу был такой беспорядок, что я решила прибраться. А нашла такое… У меня прямо мороз по коже.
– Что ты там откопала?
– Взять хоть вот это. – Я сунула ей брошюру про стерилизацию. – Скажи, тебе это не напоминает нацистскую Германию?
Она присела на угол стола и полистала книжицу.
– Господи! – Она прыснула. – Ну и смехота! Ты видела эти рисунки? По-моему, это написано для кретинов.
– Тебя это не огорчает?
– По-моему, это просто глупость. Тут есть дата издания? – Она повертела книжицу, присмотрелась к последней странице. – Никто больше этим не пользуется. Я вообще впервые это вижу.
– А эту статью? – Я дала ей вырезку.
Она проглядела текст, качая головой и улыбаясь, как будто не понимая, что меня так задело.
– Ты хоть видела дату? – спросила она. – 1947 год! Тринадцать лет назад! Теперь так не рассуждают, Джейн. – Она взглянула на меня. – Кажется, эта программа смутила тебя с самого начала?
– В некоторых случаях от нее может быть польза, – возразила я. – У меня есть подопечная, которая искренне хотела стерилизации. Знаю, ей программа помогла. Но Айви… – Я покачала головой. – Пусть она сама решит, нужно ли ей это.
Пола наклонилась ко мне.
– Э-пи-леп-си-я, – произнесла она. – Вот что ты не должна забывать. Остальное неважно. Плюс ее IQ.
– Она нормальная, – сказала я.
– Неужели?
– По-моему, этот тест на IQ не надо принимать во внимание.
Она в отчаянии махнула рукой, потом вскинула обе руки.
– Не хочу тратить на это время, – сказала она, вставая. – Тесты на IQ не врут. – Она вернула мне брошюру и статью. – Шарлотта боялась, что с тобой могут возникнуть проблемы.
– Ты о чем?
– Ты не профессионал, – сказала она. – Чересчур душевный подход. Этого она и опасалась. Когда так болеешь душой, ничего не стоит утратить объективность.
Мне не понравилось, как она обо мне говорит.
– Для этой работы нужна смелость, – продолжила Пола. – Надеюсь, ты осмелеешь, потому что ты нам нужна, особенно теперь, когда Шарлотта выбыла из строя. Продолжай работать над заявкой. Думаю, ты постепенно поймешь, почему именно это – наилучший выход для твоей подопечной.
Она забрала что-то в своем кабинете и, уходя, пожелала мне всего доброго. Я осталась сидеть на полу, в окружении разбросанных бумаг. У меня была мысль отнести брошюру и статью домой, чтобы показать Роберту, но я ее отвергла – слишком боялась его приговора. Я вдруг почувствовала себя совсем одинокой, бессильной против евгенической пропаганды и проклятых бланков, которые мне было тошно заполнять. Из головы не выходила девчонка, только начавшая мне доверять.
