История девятнадцатая. Жертвы симпатии

Премудрая габ-автоматика шваркнула меня на среднюю дистанцию бережно, как воры – самый сочный арбуз. То есть я пребыла на место, потная от собственных страхов, будто меня в реке топят. Но кроме мурашек на коже не было ничего ужасного – ожогов, жаренных корочек и прочего, что я себе придумала заранее. На средние дистанции портатор доставляет живых белковых с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. Я в полусотне везунчиков. Что не важно для вселенной, но приятно лично мне. Вселяет оптимизм.

На месте было тихо и роскошно. Приемный портатор окантован чем-то вроде золота, в кольцо вмурованы то ли брюлики, то ли их усовершенствованный аналог. Блестят зачетно. Так и хочется малость поробингудить, выколупнув камушек на нужды Сада Тиа. Хотя – не стоит. Дойду до цели, вызову Шарпа. Он выдерет все, на что я укажу. А я укажу, я так вспотела, что аж руки чешутся устроить акт вандализма. Я всю их топ-менеджерскую планету спалю дотла, потому что дикая и жажду мести. Топить печи ассигнациями, если я верно помню по кино, это национальное хобби бухого русского голубых кровей.

Так, спокойно. До гулянки еще далеко. Идентифицируюсь, чтобы снять себе в память план похода за наследством. Меня спокойно читают и не гудят сиренами, чтобы обезвредить. По спине не ползет холод предчувствий. Хотя если и ползет, я не чую, костюм напрягается во всю, впитывая и перерабатывая прошлую порцию пота. Только пота, не надо плохо думать о себе.

– Огрь, почему нарушаешь планы? – шелестит вкрадчивый голос.

На всеобщем, что уже хорошо. После идентификации, сразу, что еще лучше. Значит, говорят точно со мной.

– Они заподозрили, – я не пробую скрыть страх. – Следили за мной.

– Никак не выйдешь из образа, – мелодично смеется собеседница, имени которой я, в отличие от это самой Огрь, не знаю. – Мило. Мило… Доля суток – привести себя в порядок. Еще столько же на написание отчета. Внятного. Тебя учили быть логичной. Хорошо учили. Только дай мне повод увидеть, что я зря истратила на тебя ресурсы.

– Ы-ыыы, – снова потею. Или это лед мгновенно производится на спине, готовыми кубиками?

– Ты неплохо ее изображаешь, – рассмеялся все тот же голос.

Стало тихо. Или я гений и иду тропою героя к победе над врагом, или коварный враг методично точит тесак и пока что вешает мне на уши горячую лапшу-пятиминутку. Я принюхалась. Ни лапшой, ни дерьмом – а Билли о нем много раз говорил – не пахнет. Заложен нос? Нет, скорее заложен мозг. На три засова, ага.

Я отвернулась от зоны идентификации побрела туда, вроде бы знаю, куда. Пешим ходом двадцать минут и две локальные портации, если никто не помешает. Оттопав три коридора, я устала молчать и взялась бубнить на родном наречии так тихо, как мухи не жужжат.

– Мы смело в бой пойдем, пым-бым у-ёё-ё, – замяла я идеологические тонкости и перешла к главному, неизменному век за веком, – все мы как один – у-ёё… в борьбе за это.

Не знаю, что раньше у борцов шло под секретным кодом «это». Среднего рода, вонючее и всюду мерещится Билли, когда он в бой идет. По такой подсказке я точно угадаю ответ. Но – не хочу.

– Уё, у-ёё-о, – чуть громче пробубнила я.

Страшно хочется не идти, а бежать. Двадцать минут! Да меня раз сто проверят на маршруте. А люди в беге так плохи, что это не обсуждается. Саид мне как-то взялся рассказывать о спорте в универсуме. Имеется у них тут… олимпиада или вроде того. Расы разбиваются на подгруппы по живучести. И дальше многоборье, каждая раса присылает описание одного этапа, учтя слабости конкурентов и стремясь сделать для себя эту часть эстафеты ключевой в достижении успеха. Люди три цикла назад выбрали плаванье с препятствиями и «сделали» сафаров, которые с мокрым пером отстали ужасно, окончательно. Круши в следующем сезоне ввели метание дротиков. В их случае – с четырех рук плюс клювы, и люди не вошли в группу финалистов, зато сафары справились. Каждый год коварство нарастает, и этот его вариант все расы воспринимают на ура.

У старшей по живучести подгруппы еще веселее, говорят. Пыры долго держали первое место, затем дрюккели захватили лидерство. После мурвры воспитали шикарного бойца, ну уродился он такой – непобедимый. А недавно дрюккели его подловили на своем этапе.

Я чуть не споткнулась. Точно, вот откуда я помню грисхшей! Первый раз услышала о них от Саидки. Он сказал: по слухам, грисхши в минувшем сезоне подавали заявку на участие. Вроде бы они проделывают это десятый или даже двадцатый раз, но заявку блокируют дрюккели. Моей наивности хватает, чтобы подозревать: ненависть инсектов к грисхшам наполовину и не менее происходит из страха проиграть многоборье вообще навсегда. Хотя еще хуже вот что: грисхши, хрясы и камаррги, эти потянут по живучести на отдельную подгруппу. Тогда инсекты в общем мнении станут не самыми крутыми, их же не берут в тяжелую категорию по живучести, их улучшенные боевые рюклы не проходят туда по своей весьма условной природности.

Грисхшей инсекты давно и громогласно клеймят, как продукт генных опытов древних. А грисхши не умеют логично возражать, они сперва долго вчитываются в документы, затем пропадают невесть куда и в конце концов присылают ответ, дающий повод заподозрить их в слабоумии. Точно, Саидка делился, что давным-давно грисхшам прислали запрос о происхождении, а они в ответ отправили ком чешуйчатых сухих шкур. Ком хранится у дрюккелей, а сама заявка в блокировке «до выяснения». Вроде на коробке со шкурами нацарапано «мы» на дюжине наречий…

Так, первый портатор. Он должен метнуть на соседнюю планету. Если, конечно, это никого не насторожит. Меня бы насторожило. Хотя… стоп, не думать. Идти еще минут десять. Смогу опять уболтать местную крутую тетку? Разок – да, а дальше будет видно.

В голове тихо, никто не шлет запросов. Или я везучее всех везучих, или команда хвостатых «мы» сидит в засаде, готовясь украсить новый ответ моей шкуркой. Ума не приложу, какой этап внесли бы в многоборье грисхши. Проползание через шкуродер? Зашипливание врага насмерть? Сложение хвоста в три кольца… Ха-ха. Хрясы по виду типичные черепашки ниндзя, хвосты у них есть, не длиннее черепашьих. Попробуй такой сложи. Н-да, с хвостами я перебрала, правила запрещают этапы, заведомо непроходные хотя бы для одной расы из числа участников. Хуррхи, это которые в огне не горят и тоже могут войти в старшую подгруппу по живучести, как-то сгоряча предложили заплыв в конденсированной плазме. По их мнению, умеренное и даже скучное дельце. Но прочие ужаснулись, хуррхам до сих пор иногда припоминают необдуманное послание. Они от стыда гаснут – и в пепел, жуткое зрелище. Пойди после восстанови.

Уф. Или планета вымерла и тут никого нет, кроме меня, или я ошиблась адресом. Я редко набираю нужное с первой попытки. Со второй тоже. Но я же старалась, а пакет данных с адресом заранее собрал Шарп.

– Т-сс…

Я подпрыгнула и замерла в причудливой позе. Осторожно, без спешки обернулась, ожидая чего угодно. И увидела…

– А-а ты то тут, – хриплым шепотом начала я сомневаться в адекватности зрения, – ты тут вообще откуда? То есть ты тут зачем? То есть ты вообще ты?

– Я, сюда, – лукаво улыбнулся сун тэй Игль. Сделал знак, приглашая посторониться из главного коридора и не так яро отсвечивать на все системы наблюдения.

Он быстро крепил к стенам что-то вроде жемчужинок или жучков, я проследила за установкой последних, и уже затем рассмотрела, что таких по коридору торчит много. Сун тэи – профи в интригах, их никто не видит, если им не выгодно быть замеченными. Игль человек сложный, он без колебаний меня сдаст кому угодно, спасая драгоценную империю. Но все же я полагаю, сейчас он мне не враг.

– Безумие, – отметил Игль, приближаясь вплотную и рассматривая меня. Даже за подбородок взял и покрутил голову туда-сюда. – Или безграничная наглость дикаря. Сима, как понимать твое поведение? Это видели совершено все, кому не следует. Я получил данные далеко не первым. Стереть такие данные даже для меня сложно.

– Игль, обалдеть, это точно ты, я до визга рада, – выпала я.

– Лучше без визга, – поморщился сун тэй. – Куда ты топала, шумнее трипса в сезон брачных игр? Что вообще тут делаешь? Мы более цикла готовим сложнейшую операцию, я не позволю, чтобы все рухнуло из-за самонадеянной девчонки.

– Так что ж вы готовите так херово, что весь габ Уги летит кверху тормашками, безнаказанно?

– Стоп. Ты не ри тэй, чтобы давать оценки. Прекрати расходовать время и фонить эмоциями на всю планету, – Игль моргнул и поморщился. – Сима, здесь нельзя эмитировать эмоции. Здесь…

Он снова сморгнул и не стал продолжать фразу. Отвернулся, довольно долго стоял, глядя в стену пустыми глазами – работал с какими-то данными в недрах мозга. По итогам титанического и мне ни разу не внятного труда стена подалась в сторону, оказавшись замаскированной дверью. В обширном зале вспыхнул свет. Мы вошли, и у нас за спинами дверь снова взялась изображать монолитную стену. Из пола выросли два удобных кресла. Я рухнула в ближнее и расслабилась.

То есть я не верю в крутые совпадения. Мне нужна помощь и бам – вот он Игль. Как-то слишком. С другой стороны, сун тэй настоящий. Я умею отличать людей от любых их копий, я же эмпат. И я давно верила, что число умных во вселенной велико, а если так, то бесчинства загадочных злодеев давно вызвали интерес тех, кому полагается по службе быть начеку.

– Ваша служба и опасна, и трудна, – пропела я, подмигивая Иглю, – и на первый взгляд ни разу не видна… Игль, я узнаю тебя, но не верю в совпадение. Ты что, стерег меня?

– Аналогичный вопрос, – усмехнулся сун тэй. – Имею основания полагать, что ты направлена сюда с целью провокации моего провала. Если есть в мире человек, которого я не ожидал встретить на данной планете, то это именно ты. Из сказанного имеется два следствия. Первое. Я обязан тебя устранить, это надежный способ исчерпания проблемы. Второе. Я намерен тебя выслушать, поскольку ты умудряешься выудить сведения, мимо которых прошли прочие. И ты смотришь на события под особым углом, – он вспыхнул фирменной улыбкой наивного юнца. – Сима, хочешь выжить, быстро выкладывай все, без утайки.

– Гад такой, – поежилась я.

– Такой, – согласился Игль и смущенно поморгал, продолжая корчить юнца-милашку. – Именно такой. Мне известно, что тебя хотели заменить на копию с целью вброса данных в габ-систему и последующего похищения хотя бы одного из телепатов клон пары Саид-Гюль. При этом подлинная Серафима Жук подлежала уничтожению. Я толковый телепат, пусть и не доу. И я опознаю тебя. Хотя, если припомнить прежние встречи, из нас двоих лишь ты смогла дифференцировать Альга от его двойника.

– Ничего не скажу, убивец, – хихикнула я, не веря в злодейство.

На душе стало светло и легко. Вдвоем с Иглем мы дойдем до зала, где я смогу вступить в права наследства. Осталось всего ничего – четыре коридора и два заслона идентификации. Сун тэй поможет, куда он денется. Я не враг империи, уж это ему известно. То есть я иногда и не друг, но сейчас особый случай. Игль умен, он радуется, я чую – радуется, потому что сам в тупике и помощь ему нужна, как и мне.

Игль отвернулся. Движение головы было спокойное, я даже не насторожилась. А затем по спине продрало арктическим морозом! В затылок стали вбиваться звук за звуком – дзынь, дзынь – мерные шаги. Шпильки. И черт меня подери, если я не узнаю походку.

– Иг-гль, – заплетающимся языком ужаснулась я.

Рывком вцепилась в сун тэя и повернула к себе лицом. Стало еще хуже. Представить не могла, что для Игля реально такое выражение – сумасшедший, самоотверженный восторг, переходящий в слюнявое щенячье обожание. И все это при пустом взгляде, как у плюшевой собаки с пластиковыми пуговками…

– Игль, – мелодично повторила та, кто вбил мне в затылок уже дюжину гвоздей-шагов. – Мой Игль.

Она была совсем рядом, я даже ощущала дыхание возле левого уха. Хотела дернуться – но обнаружила, что увязла в кресле, как муха в полужидком, но быстро твердеющем, клею. Меня обматывало и укукливало все основательнее, до само шеи. «Серафима Жук в янтаре», ничего себе посмертный памятник наивности.

– Твой Игль, – радость на лиц сун тэя стала исступленной, истеричной.

Он рухнул на колени и коснулся дрожащими пальцами алой поверхности левой туфельки. – Весь твой. Всегда твой.

Женщина, в которую сун тэя втрескался, как «мерседес» в разделительную – на разрыв, аж до багажника – обошла его по кругу, презрительно отпихнув туфелькой жадную руку. Затем эта сука средних лет и выдающейся потасканности грациозно устроилась в кресле и воззрилась на меня.

– Что она сказала? Это важно, ведь я получала надежнейшее подтверждение ее гибели.

– Не сообщила подробности, – сокращено, едва не плача, выдохнул Игль. Он продолжал стоять на коленях и жадно изучал туфельку, расположенную в полуметре от руки. Пальцы дрожали.

– Ты телепат, – ласково улыбнулась гадина, глянула на Игля поощряюще.

У-уу, как меня крутит от злости, даже страх померк. Стоило ей показать в себе это – ну, что она та еще сука, и Игль стал натуральным кобелем. Задышал часто, пополз к туфельке, готовый облизать, а не просто погладить. Руки тронули кожу ноги, осторожно скользнули выше, к колену. Он бы все отдал, чтобы прямо здесь, вот сейчас, не заботясь, что какая-то там Сима пялится…

– Разве ты заслужил? – туфля впечаталась в щеку сун тэя и он отлетел метра на три. – Бесполезный, скучный и ничтожный. Ты слышал? Ничтожный. Таким жить незачем, ведь они не нужны мне.

– Сознание неструктурированное, ломать уровни приватности габ-настроек трудно, – тяжело дыша и не смея двигаться, заторопился оправдаться Игль. – Я стараюсь, но ты пришла слишком рано и теперь это займет время, любимая.

– Он старается, – подтвердила дрянь и улыбнулась мне. – Для меня стараются все, кому я разрешаю. Посмотрим, разрешу ли я стараться тебе. Ты… – ее улыбка стала добрее, – не безнадежна.

Что-то внутри лопнуло, выпуская на волю горячее ликование. Я не безнадежна! Я ценнее Игля. Меня замечают, меня уважают!

Пожалуй, я бы в этом утонула. Но суки – порода собачья и в своем поведении они однообразны до изумления. Я вдруг вспомнила себя, еще на Земле. Был вечер, я тащилась из отделения, в голове гудело, в животе урчало, в горле перхалось. Я устала до черноты перед глазами и брела на ощупь. Весь день я печатала на удолбанной поколениями стажеров клавиатуре допотопного компа, последнего выжившего на нашем отделение милиции. Или полиции? Не помню, как оно называлось, не важно, такие умности быстро вычищаются из моего компактного мозга. Я брела и уткнулась в новую «бэху», трешку. Тачка закупоривала наглухо дорожку к подъезду, чтобы все протискивались, матерясь, и понимали: Юрику по прозвищу Баблосик на совершеннолетие папаша подарил сочный ломоть красивой жизни.

Сам Юрик, без одной ночи восемнадцатилетний, бухой в дрова, валялся у заднего колеса, обнимая это колесо обеими руками и матерно радуясь личной крутизне. Баблосик был трезв так редко, что я его не помню с глазами, не собранными в дерьмовую кучку.

Когда я уже миновала чужой праздник жизни, Юрик резво пробежал на четвереньках, рванул дверцу и тараканчиком вполз в щель, чтобы зубами уткнуться в руль. И тогда я сделал глупость. Не вошла в подъезд, а вернулась и села пассажиром. Баблосик идиот обдолбанный и зассанный на все свои брендованные джинсы. Но его папаша не бандит, а работяга, всего добившийся горбом и мозгами. Ему некогда было воспитывать сына, и он от своей вины откупился деньгами, дело обычное. Зачем бы его жалеть, и… И сам черт не знает, что у меня в башке варится, вон телепат Игль тоже черт и тоже – не знает.

В общем, я стала отдирать Баблосика от руля. Ни я, ни этот удолбыш, не знаем, как получилось, что в процессе борьбы за орган управления этот самый орган так ловко функционировал, что «трешка» миновала двор и выкатилась на улицу без единой царапины, чтобы с ходу сунуть шикарную морду под ржавейший клюв арбузного «жигуля».

Из «жигуля», знамо дело, посыпались и арбузы, и люди, кого было больше, не соображу, потому что сразу стало тесно. Толпа, ор, кроваво-красное крошево в зеленых корках на стекле, на рожах, на капоте… Я врезала Баблосику кулаком в харю, он наконец отрубился, что позволило заблокировать двери и дозвониться папаше урода и знакомому капитану из отделения до того, как нас прирезали или хоть отметелили до состояния бифштекса с кровью. Потом я стала махать корочками стажера и предъявлять возможности голосовых связок. Дальше не важно, вплоть до следующего утра.

Я дрыхла дома, уткнувшись лицом в подушку, чтоб не отпустить ночь. Меня похлопали по плечу, я повернулась – мать-перемать, белый день, свет в лицо, как на допросе в дурном кино. Силуэт.

– А ты… не безнадежна, – ласково сообщил женский голос. – Давай обсудим, чем исчерпывается твоя роль.

Я села и кивнула. Мама Баблосика, увядающая потребительница всех рецептов красоты, смотрела на меня взглядом опытной суки, заподозрившей конкуренцию. Принц-зассанец и тем более горбатый король не предназначались в знакомые и всяким быдловатым Симам. В бескорыстие и атипичность суки не верят. А вот в ограниченность числа ВИП-мест под солнцем – очень даже…

Я давно не на Земле. Но это «не безнадежна» в общении со мной, да при соответствующем тоне и улыбке кобры – не прокатывает. Уже покусана. Выработала иммунитет.

– Что, эта фигня в тебе действует безотказно? – удивилась я, морщась и понимая, что дела Игля реально плохи, как и мои собственные.

– Конечно, – промурлыкала она. – Важно подобрать ключ. У каждого есть…

– Кнопка, – подсказала я знакомое с детства выражение. И подумала про Эша. – Лажа.

– Что?

Убиться можно, а? И эта туда же. «Что» – кодовое слово для выявления присутствия Симы в разговоре. Голова кружится. Эта тетка врубила соковыжималку для мозгов на полную мощь. Меня плющит, плющит…

– Все же копии скучнее оригиналов, – шелестяще-доверительно сообщила она. – Ты великолепна. Слышишь? Великолепна.

Ух как я горжусь собой, щас из галош выпрыгну и босая ломанусь участвовать в заплыве через плазму. Ага, только в носу доковыряю. На похвалы чужих тетенек я велась лет в пять, не позже. Хотя быть великолепной приятно. Ну ненадолго, ну на минутку.

– И умна, – по лицу пробежала тень раздражения. – По-женски умна…

На этом месте я не выдержала и стала ржать, как конь. Вот чтобы мимо, с промахом на полвселенной, это перебор. «По-женски» я круглая дура после того, как выставила из своей жизни Саидку, самого симпатичного из всех рыцарей всех времен. В голове малость прояснилось. Я прикусила губу и ощутила боль. Стало еще лучше. Или хуже?

– Значит, так, – сказала я ей, пока не началось опять. – Условия. Буду сдаваться Иглю. Он душка, а ты сука. Тебя я хочу грохнуть, это не изменится, ясно? А его я хочу спасти.

– Добрая душа, – презрительно фыркнула сука.

– Старая выдра, – в тон фыркнула я. – На тебя без фигни, внедряемой в мозг, хоть один мужик клюнул? По ходу, во всю рожу комплекс разведёнки.

Она встала и царственно отвернулась, чтобы щелкать каблуками вдаль, игнорируя летящие вослед визгливые домыслы. Ну, я хоть покричала, а то горло совсем было перехвачено от жути… Уже от дальней стены чмошная повелительница вселенной обернулась и отправила Иглю самонаводящуюся улыбочку высокой убойной силы.

– Вырежи из нее правду, это ты умеешь? Хоть это – умеешь? – скучающий тон не содержал ни грамма доброты к моему бренному и пока что цельному телу.

Игль сел и закивал, как болванчик. Он смотрел вослед пожилой заразе, засравшей его мозг, пока дверь не закрылась. Только тогда сун тэй уделил внимание мне. В пуговках пластиково-тусклых глаз я внятно прочла то, что знала очень давно. Он не просто интриган, он спец по допросам.

– Игль! – позвала я. – Да очнись наконец. Ну, ты же ее видел, там не на что клевать.

Сун тэй промолчал, продолжая смотреть сквозь меня, прикидывая что-то свое, профессиональное. Небось, бить или не бить… сразу.

– Игль, ты профи или говно на палочке? – упрекнула я. – Флюгер, блин.

Не проняло. Ладно, еще есть варианты. У меня туча вопросов! Такая туча, что даже бояться пока не получается. Буду громко думать, он же телепат, нет своего мозга, пусть моим пользуется. Если не разучился вконец.

Игль сюда точно явился по делу. У него есть задание. Есть долг перед империей, но сейчас он предает весь их корпус. Предает! Думаю громко и мысленно представляю однажды виденного ри тэя, главного в их корпусе.

– Я люблю ее, – виновато вздохнул Игль. – Я осознанно принес в жертву прошлое. Без жертв нет любви. Без любви нет жизни.

– Упс… да ты тайный романтик.

– Да, хорошо, – отозвался Игль кому-то вне зала, тронув висок.

Снова посмотрел на меня. Не знала до этого дня, как мясники смотрят на скот. Теперь вот знаю. Без ненависти и сочувствия. Спокойно. Он же профи, а я – объект. Блин, где его патриотизм? А знаю я, где. Когда друга Альга убивали, тогда и сдох… Почему так, не я виновата, а мне отдуваться? Ладно. Ссылки на империю не прокатят. Думаю дальше, пока Игль жутко звякает инструментами для допроса. Он вышел из повиновения из-за Альга – тогда, прошлый раз. Он и сейчас был на грани начать слушать, вот почему эта выдра вперлась в комнату. Ощутила ослабление контроля. Я права? Или не права. Что мне с того? А вот что. Глупость Симы, версия «отпад». Усердно, во всю голову, думаю о своем бессмертии. Это ценная информация, должно пробрать.

– Мой коллега предположил, что имеет место феномен особого рода, но я не согласился. По факту считывания данных склонен пересмотреть мнение, – удивился Игль. – Жаль, проба создает риск. Доклад ушел, она сейчас примет решение. Жди.

Мне совсем не понравилось сказанное. Но выбора я сама себе не оставила и теперь могла лишь ждать, пробуя вспомнить для Игля, какой он в спокойный циник, и как смешны «мартовские коты».

– Принято, – кивнул Игль.

Откуда у него в ладони взялся нож – не знаю. Из воздуха вроде. Средневековый прямо, с узким лезвием, с канавкой для отвода крови и надежным упором. Нож прыгнул в пальцах, переходя удобный хозяину обратный хват. Свободной рукой Игль нащупал сонную артерию у меня на шее. Велел смотреть себе в глаза и считать. Нацепил мне датчик на запястье. Снова проверил пульс на шее. Я все думала для него, думала… старалась смотреть в глаза и хоть немного снимать влияние, он же телепат и обязан не только брать, но и отдавать. Я так старалась, что даже пропустила тот миг, когда нож с отвратительным хрустом вошел под ребра. Под мои ребра! Было сначала почти не больно, он же профи. Затем сердце встало, ужас смял меня, крик залепил горло кляпом. В мире смеркалось, холодало… пока не стало окончательно темно и тихо.

– Да, двенадцать минут, – сообщил голос Игля у моего уха. Говорил он ровно, но дышал чаще, чем полагалось бы спокойному человеку. И дышал тихо, я ощущала лишь жар на коже от выдохов. Игль не был спокоен. Он паниковал и двоился, чего я ему и желала всей душой. – Верно. Живучесть восстановлена. Нет, я не мог промахнуться. Или это не она, или феномен мы имеем во всей его полноте. Да, это меняет формат допроса и расширяет границы возможностей. – Голос дрогнул, стал просительно-жалобен. – Как скажешь, любимая. Если так, спешить не буду. Сделаю все. Я сделаю. Для тебя.

Игль вырастил кресло и сел рядом со мной, не напротив, а чуть сбоку. Он и прежде не любил сидеть против собеседника, предпочитая мягкие версии жестким. Милашка. Я сглотнула, глядя в пол. Этот милашка меня зарезал. Только что. Без колебаний. Он знал, что оживу? Или ему правда безразлично? Дышит еще чаще. Говорит еще спокойнее…

– Пропустим этап тестовых вопросов, – Игль сосредоточился. – Настроиться на твой мозг я могу без осложнений, мы знакомы и это мне в плюс. Так… этап игры в холодно-горячо тоже пропустим. Ты умеешь умалчивать. У тебя кривые тропы мышления. Пока ты была в шаге от жизни, я сломал приватность, она велела с пристрастием, но это лишено смысла. Хотя если таково ее желание… я готов заранее извиниться.

– Игль, тебе с этим жить, – настороженно предупредила я.

– Расскажи добровольно, облегчи мою совесть, – предложил он, морщась и смаргивая. – Хотя бы внятно подумай. Ты права, мне с этим жить. Я принес много жертв и новая тяжела, но я справлюсь. Обещаю, я буду просить, чтобы тебя не устраняли после допроса.

Я открыла рот для возражений, заткнулась на вдохе и поперхнулась. В этот миг я въехала в ситуацию: логикой Игля не прошибить, на совесть не надавить, я уже и так надавила по полной и не справилась. Вон Яхгль – я же видела, что она может. Видела, но не вникла. Игль такое наверняка видел, готовился к подобному, упирал на свою логику и думал, что после обработки сам вскроет блоки и восстановить рассудок. Он, пожалуй, верил, что наделен броней должной толщины. Он всякого повидал. Лишен наивности, задорого выменянной на опыт и личные шишки, шрамы, утраты… Гос-споди, чем же его протрезвлять? Хотя стоп. Я же не в вытрезвителе. И не в роли доктора, увы.

– Игль, – ласково спросила я, стараясь не глядеть на мелочи, добываемые сун тэем из кармана и размещаемое на свежесозданном столике. – Игль, а ты писал ей стихи?

– Что? – она замер в неудобной позе, радуя меня вопросом. Неизбежным, наверное.

– Красивым женщинам надо посвящать стихи, традиция такая. У нас, у дикарей, – хлопая глазами и изображая наивность, пожалуй, не хуже Игля, сообщила я. – Я вам пишу, чего же боле. Или мене.

Он сел на полу в позе а-ля Будда и прикрыл глаза.

– Думай еще. Для нее, только лучшее, – Игль воодушевленно зарозовел щеками. – Чуть отложим допрос. В твоих интересах стараться, сама понимаешь.

После этого «только лучшее» у меня в мозгу приключилась эдакая грыжа, исказившая романтику до характерного икания. Любовной классики я знаю на память вот столько, сколько уже выговорила. Из современного лучшее слишком забористо и смахивает на худшее. Блин, так и вижу Игля, сладострастно шепчущего в красную туфлю, как в телефон: я шоколадный заяц, купи мне медную брошь. Новее нет аналогий, дама-то в годах, ей эстрада прошлого земного века подавай, ага. Или вот – «пАчему любофф такая сука». Или хоть…

– Голубая луна, – с чувством взвыла я, наблюдая кривеющую рожу Игля. – Го-лу-ба-я-а…

Он такой традиционный. А меня прет, я себе разрешаю, я себя в это – как в омут. Наблюдаю всем отрубленным мозгом однополую звезду земной эстрады, ну чисто приступ ясно-видения. С ощущениями, да-а… Игля уже лапают за зад и называют противным. А он…

– Прекратить, – бешенство так и шкорчало в тоне телепата.

Я сморгнула, переключая каналы. Это сложно делать по заказу. Но я хочу жить без боли. Хочу дойти до наследства. У меня много дел, а я теряю время. Так что я изо всех сил себя взяла за шкирку, сморгнула – и перескочила в другую крайность.

– Так мы сажаем цветы, деточки, – ворковала я, ощущая себя ретранслятором экологических идей няни Тиа. – Совочками, не спешим. Все получится, обязательно получится, у каждого получится. Раз цветочек, два цветочек. Мир, деточки, весь цветной.

Если сейчас сун тэй скажет «что», я его возненавижу во веки вечные, и пусть подыхает сопливым подкаблучником чмошной бабы. Если он…

В голову ударило чем-то темным и жутким. Изнутри вломило, аж глаза полезли наружу, пучась и почти лопаясь. Пытать меня будут, хуже не сделают. Сквозь тошноту смотрю на Игля. У него ножом рука распахана до локтя. Ему тоже боль в пользу? Или…

– Бегом! – заорали мне в ухо.

В темном-темном мозге вспыхнула стрелка навигатора и повела меня по темным-темным коридорам, к темной-темной цели, которую мне заранее не сообщили. Было тошно, мерзко. После взрыва в черепе бряцали жалкие осколки мыслей. Одна на ощупь вроде понятна, она не моя, а вроде глиняной таблички с раскопок. Если долго ее обметать метелкой, то причтется надпись, оставленная предками. Они умные были, предки, они на табличках писали важное – а мы, современные земляне, карябаем в исступлении «Ися и Сима были здесь». Бедные наши потомки, им и прочесть будет нечего.

Включилось зрение, больше не вижу нож и распаханную руку Игля. Вижу полосы, пятна, блики. Настраиваюсь, как телевизор с хреновым приемом сигнала. Слух вышел на избыток громкости – я бухаю ногами, хриплю горлом, как умирающий бегемот и матерю универсум в три яруса, как не умеют и живые бегемоты… Опа, прочлась чужая мысль: «долго мне не продержаться, прости». От Игля, значит. Не скажу, что обнадеживает, но вроде означает, что бегу я по поручения сун тэя, самостоятельного в мышлении. Или я опять поймалась в ловушку для лохов? Добегу – узнаю. Узнаю, если бегаю с нужной Иглю скоростью.

Дверь. Бронированная! С маху бьюсь в нее всем телом, качусь по чуть выпуклой поверхности к краю, пока дверь ползет и открывает щель. Я добежала?

Миную порог. Темно. О – и тихо, дверь за спиной встала на место. Зрение, ау! Зрение, надо иметь совесть и хоть изредка выходить на работу. Пока на ощупь лапаю себя за запястье и дрожащими пальцами «склеиваю ярлык», как обещала Максу. Может, я втравливаю в дело толпу хороших людей и обрекаю их на безнадежную войну. У Макса есть Зэйра, так что суке там не пройти. А я одна не справлюсь. Сейчас это стало очевидно до жути.

Вот и пелена перед глазами редеет. Редеет…

Икаю. Гос-споди, а ведь пожалуй, лучше бы зрение отсыпалось и дальше.