Деревенский задира
Около трех десятков лет назад жил в городе Чейплизоде парень строптивого нрава, здоровый как бык; он был хорошо известен под прозвищем Задира Ларкин. К его недюжинной физической силе добавлялось еще и изрядное мастерство в кулачном бою — одного этого хватило б, чтобы его все боялись. Так он сделался деревенским тираном и вел себя как настоящий самодур. Уверенный в своем превосходстве и безнаказанности, он подло и нагло помыкал односельчанами, а они ненавидели его даже больше, чем боялись.
Не раз он намеренно затевал ссоры, желая показать на ком-нибудь свою удаль и свирепость; в таких схватках побежденный противник неизменно получал — в назидание зрителям — «урок», после которого оставались нередко неизгладимые шрамы и увечья.
Задире Ларкину ни разу не пришлось встретить настоящего соперника. При подавляющем превосходстве в весе, силе и умении Ларкин побеждал всегда уверенно и легко, и чем проще давалась ему очередная сокрушительная победа, тем больше он пыжился и наглел. Ларкин сделался у всех бельмом на глазу; его боялись все матери, имевшие сыновей, и все жены, мужья которых не любили безропотно сносить обиды или хоть немного рассчитывали на свои кулаки.
Так вот, в то же время жил в Чейплизоде молодой парень по имени Нед Моран, более известный как Длинный Нед — это прозвище он получил за свою вытянутую, долговязую фигуру. Ему сравнялось девятнадцать, и он был, в сущности, еще мальчишкой, двенадцатью годами младше здоровяка Ларкина. Это, однако, как убедится впоследствии читатель, не помешало скандалисту вести себя с Недом так же, как и со всеми прочими, — подло-вызывающе. Длинному Неду, на его беду, приглянулась одна миловидная девица, которая, несмотря на то что ее благосклонности добивался Задира Ларкин, была расположена ответить взаимностью более молодому сопернику.
Не стоит говорить о том, с какой легкостью ревность, однажды вспыхнув, разгорается пламенем и как естественно для грубых, необузданных натур прибегать в этом случае к насилию.
Задира дождался удобного случая и спровоцировал ссору с Недом Мораном, когда тот в компании друзей сидел в пивной; в ходе ссоры Ларкин постарался нанести сопернику такие оскорбления, каких не станет терпеть ни один мужчина. Длинный Нед, хотя и был добродушным простаком, все же не относился к робкому десятку и ответил, не в пример своим боязливым сотоварищам, с вызовом, чем обрадовал врага, который втайне того и дожидался.
Задира Ларкин вызвал героического юношу на бой, дабы осуществить свое давнее намерение и подвергнуть хорошенькое личико соперника кровавой, калечащей экзекуции — на такое он был мастер. Используя в качестве предлога ссору, им же самим затеянную, Ларкин скрыл за ней свою давнишнюю злобу и враждебное предумышление, и Длинный Нед, распаленный благородным гневом, а также пуншем с виски, в тот же миг принял вызов. Компания в сопровождении толпы слуг и мальчишек — короче, всех, кого в ту минуту не призывали неотложные дела, — медленно двинулась через старые ворота в парк «Феникс»; вблизи верхушки холма, у подножия которого лежит Чейплизод, было выбрано ровное место, где и предстояло разрешиться спору.
Участники боя разделись; при виде контраста между худощавым и хрупким телом юноши и мускулистым, мощным сложением бывалого бойца даже ребенку стало бы ясно, что шансы бедного Неда Морана ничтожны.
Были назначены «секунданты» и «помощники» — из числа любителей этой забавы, — и «бой» начался.
Не стану испытывать нервы читателя описанием этой хладнокровной расправы. Итог оказался таков, какого все ждали. К одиннадцатому раунду бедняга Нед отказался от предложения сдаться; его могучий противник, хотя и в изрядном подпитии, оставался нетронутым и, бледный от бешеной — и еще не утоленной — жажды мести, должен был испытывать удовольствие при виде соперника, сидящего на коленях у секунданта: голова Неда свешивалась, левая рука болталась как плеть, лицо превратилось в бесформенную кровавую лепешку, раны на судорожно вздымавшейся груди кровоточили, все тело содрогалось от ярости и изнеможения.
— Нед, мальчик, сдавайся! — в один голос кричали многие из его приверженцев.
— Никогда, — хрипло и глухо отвечал он.
Перерыв кончился, секундант поставил Неда на ноги. Пыхтя и шатаясь, ослепленный собственной кровью, заливавшей лицо, Нед представлял собой беспомощную мишень для ударов дюжего противника. Ясно было: чтобы сбить юношу с ног, достаточно легкого касания. Но такой безобидный исход дела не устраивал Ларкина. Он не собирался завершить бой одним ударом, который, сразу повергнув Неда на землю, раньше времени положил бы конец избиению; Ларкин прибег к особому «захвату», известному любителям кулачного боя под приятным названием «тиски», то есть зажал левой рукой голову своего потрепанного и почти бесчу вственного противника и принялся размеренными жестокими ударами вгонять кулак ему в лицо. Из толпы раздались крики «позор»: все видели, что избиваемый потерял сознание и только мощная левая рука Задиры Ларкина не дает ему упасть. Раунд и бой закончились тем, что Ларкин швырнул противника на землю и взгромоздился коленями ему на грудь.
Задира Ларкин поднялся и запятнанными кровью руками отер пот со своего бледного лица, а Нед остался недвижно лежать на траве. Поднять его на ноги к следующему раунду не удалось. Тогда его отнесли вниз, к пруду, который находился у старых парковых ворот, и там омыли ему голову и все тело. Ко всеобщему удивлению, Нед оказался жив. Его доставили домой, и через несколько месяцев он отчасти пришел в себя. Но с кровати Нед с тех пор не поднимался и меньше чем через год умер от чахотки. Никто не сомневался относительно происхождения его болезни, но, чтобы связать причину и следствие, недоставало доказательств, и негодяй Ларкин ускользнул от правосудия. Однако его ожидало другое, необычное возмездие.
После смерти Длинного Неда Ларкин стал меньше буянить и сделался угрюм и нелюдим. Иные говорили, что происшедшее его «проняло», другие — что его мучает совесть. Но, как бы то ни было, здоровье Ларкина из-за предполагаемых душевных мук не пострадало, равно и его благосостояние не претерпело ущерба от неистовых проклятий, которыми непрерывно осыпала Ларкина мать бедного Морана; напротив, Задира даже пошел в гору: он получил постоянное и хорошо оплачиваемое место по ту сторону парка, при садовнике главного секретаря Министерства финансов. Жил Ларкин по-прежнему в Чейплизоде и по окончании рабочего дня обычно возвращался домой пешком через Пятнадцать Акров.
Дело было поздней осенью, года через три после упомянутого выше трагического случая; однажды ночью Ларкин, против обыкновения, не вернулся в дом, где квартировал, и за вечер ни разу не показался также и в деревне. Поскольку возвращался он всегда в один и тот же час, то на его отсутствие обратили внимание, хотя вначале, разумеется, не встревожились; в обычное время дом закрыли на ночь, оставив припозднившегося жильца на милость стихий и попечение его путеводной звезды. Рано утром, однако, Ларкина обнаружили в совершенно беспомощном состоянии на косогоре, рядом с чейплизодскими воротами. Его разбил удар, и правую половину тела парализовало; лишь через несколько месяцев он смог хоть сколь-нибудь членораздельно объясняться.
И тогда Ларкин рассказал следующее. Его отпустили со службы, по-видимому, позже обычного, и темнота застигла его еще по ту сторону парка. Ночь стояла лунная, но по небу медленно ползли рваные облака. Ларкину не встретилось ни единой живой души; тишину нарушал лишь приглушенный шум ветра, порывами проносившегося сквозь кусты и лощины. Эти монотонные завывания и полное безлюдье вокруг не внушили Ларкину того беспокойства, которое принято объяснять суеверными страхами, и все же на душе у него было тоскливо — «одиноко», как он сам сказал. Когда Ларкин огибал холм, который возвышается над Чейплизодом, луна на несколько мгновений выглянула из-за туч и засияла во всю силу; обводя случайным взглядом тенистое огороженное пространство у подножия, Ларкин заметил человека, который стремительно, как спасающийся бегством, перемахнул через кладбищенскую ограду и ринулся по крутому склону вверх, прямо ему наперерез. При виде подозрительной фигуры у Ларкина в памяти всплыли истории о «похитителях трупов». Но необъяснимый инстинктивный страх тут же подсказал Ларкину, что бегущий направляется именно к нему, причем с дурными намерениями.
На луну снова наползли тучи, и Ларкин с трудом разглядел, как неизвестный на ходу снял и, по-видимому, отбросил в сторону свой просторный сюртук. Ярдах в двадцати-тридцати неизвестный замедлил шаги и стал приближаться покачивающейся важной походкой. Вновь вынырнула луна, и — милосердный боже! — что за зрелище явилось Ларкину в ее ярком свете? Ясно, как живого, облеченного плотью, Ларкин увидел самого Неда Морана — он молча приближался с обнаженным торсом, как бы изготовясь к кулачному бою. Ларкин готов был вопить, молиться, выкрикивать проклятия, броситься через парк бегом, но не нашел в себе сил; в нескольких шагах от него привидение остановилось, изобразив на лице отвратительное подобие вызывающего взгляда, каким обыкновенно запугивают друг друга соперники перед боем. Как долго пребывал Ларкин под чарами этого потустороннего взгляда, можно только догадываться; наконец видение, кем бы оно ни было, внезапно шагнуло ближе, вытянув ладони. В инстинктивном ужасе Ларкин вскинул руку, чтобы защититься, и их ладони соприкоснулись — так, во всяком случае, думал Ларкин, потому что несказанная боль, побежав вверх по руке, сотрясла все его тело, и он упал на землю без чувств.
Ларкин прожил еще немало лет, но участь его была ужасна. Неизлечимый калека, неспособный к труду, он вынужден был, чтобы прокормиться, просить милостыню у тех, кто когда-то из страха всячески ему угождал. Все большие муки причиняли ему воспоминания о таинственной встрече, положившей начало всем его несчастьям; он дал ей свое собственное — и ужасное — истолкование. Напрасны были попытки поколебать его веру в реальность призрака; столь же безуспешно пытались сочувствующие убедить его в том, что прощальный жест призрака содержал в себе и кратковременное наказание, и последовавшее за ним прощение.
— Нет, нет, — повторял Ларкин, — не то. Я хорошо понимаю, что это значит; это вызов потягаться с ним на том свете — в аду, куда я отправляюсь; вот что это такое, и никак не иначе.
Несчастный, глухой к утешениям, Ларкин прожил так еще несколько лет, а потом умер и был похоронен на том самом тесном кладбище, где покоились останки его жертвы.
Едва ли нужно говорить, что, когда я услышал эту историю, все честные обитатели Чейплизода свято верили, будто Задира Ларкин действительно получил вызов с того света и через врата ужаса, болезни и нищеты был препровожден к своему последнему, вечному обиталищу, и вызов этот настиг мстительного и злобного насильника на том самом месте, где состоялся самый преступный из его триумфов.
Я вспоминаю еще одну историю из разряда сверхъестественных, которая лет приблизительно тридцать пять назад наделала немало шуму среди наших любезных городских сплетников; с разрешения благосклонного читателя, я намереваюсь сейчас ее рассказать.
