– Боже милостивый. – Джим опустился на свежий пень. Даже не опустился, а рухнул. Словно его ударили в живот. Нет, все было куда непривычнее и страшнее. Словно к его рту поднесли промышленный пылесос и разом выкачали весь воздух из легких. – Боже милостивый, – повторил он беспомощным, ослабевшим голосом. На другое он, кажется, был неспособен.

– Это что-то, правда?

Они были на середине склона, вблизи от места, где Бобби попался дохлый сурок. На некогда лесистом холме теперь зияла просека, посередине которой был установлен странно знакомый предмет, казавшийся мелким на фоне внушительной ямы и торчавшей оттуда штуковины.

Траншея достигла уже двух сотен футов в длину и двадцати – в ширину. В центре разрез расширялся до сорока футов, напоминая силуэт женских бедер. Над разрезом высилась горделиво изогнутая серая кромка гигантской стальной тарелки.

– Боже милостивый, – снова выдохнул Гард. – Нет, ты только взгляни!

– Я видела. – На губах Бобби играла слабая рассеянная улыбка. – Больше недели уже смотрю. Это самое прекрасное зрелище в моей жизни. И оно избавит нас от уймы проблем, Гард. «И вот явился к ней принц на коне…»

Джим резко пришел в себя и уставился на подругу, чьи мысли явно перенеслись во тьму, откуда прилетела или упала эта невероятная штуковина. Гарденер похолодел. Вид у Бобби был не просто задумчивый. Ее глаза напоминали пустые окна.

– Ты о чем?

– Мммм? – Андерсон встрепенулась, точно после глубокого сна.

– При чем тут принц на коне?

– А, это я о тебе, Гард. И обо мне. Но, наверное… наверное, в основном о тебе. Спускайся, и сам посмотришь.

Бобби проворно и ловко (видимо, сказывалась долгая практика) двинулась вниз и прошла уже футов двадцать, когда поняла, что идет одна. Она обернулась. Джим поднялся с пенька, но пока не тронулся с места.

– Оно не укусит, – подначила Андерсон.

– Да? А что оно со мной сделает?

– Да ничего. Тут, внутри, все умерли, Гард! Твои томминокеры были вполне реальными, но не вечными, а корабль пролежал под землей как минимум пятьдесят миллионов лет. Об него сломался ледник! Со всех сторон охватил, но не сдвинул, а это были многие тонны льда! И он сломался. Загляни в траншею – увидишь. Там будто след от застывшей волны. Доктор Борнс из университета свихнулся бы от такого зрелища… Но все они давно умерли, Гард.

– Ты была внутри? – спросил он, не двинувшись с места.

– Нет еще. Дверца люка (я чувствую, она должна где-то быть) пока под землей, однако это ничего не меняет. Я точно знаю: они мертвы, Гард. Мертвы.

– Хорошо, тут все умерли; в корабль ты еще не заглядывала; но при этом изобретаешь, словно обкуренный Эдисон, и читаешь чужие мысли. Повторяю вопрос: что сделает эта штука со мной?

Тут Бобби выдала самую крупную ложь – спокойно, абсолютно не сожалея об этом:

– Против твоей воли – ничего.

И зашагала вниз, уже больше не оборачиваясь.

Гард помедлил, терзаясь жестокой мигренью и нерешительностью, но все же двинулся следом.

Предмет на краю котлована оказался старым грузовичком Бобби – правда, когда-то это был полноразмерный «форд-универсал». Семнадцать лет назад Андерсон приехала на нем из Нью-Йорка в Мэн, и уже тогда автомобиль был не сильно новым. По дорогам он бегал вплоть до 1984-го, пока даже Элт Баркер, хозяин единственного на весь Хейвен гаража и заправки, не отказался прилепить на его лобовое стекло талончик о техосмотре. Тогда за один уик-энд сумасшедшей работы (они оба надрались в стельку и только чудом, по мнению Гарденера, ухитрились не сжечь друг друга старой паяльной лампой дядюшки Гаррика) Джим и Бобби срезали часть крыши, превратив универсал в полуразвалину-полугрузовик.

– Ты только вгз…взгляни, Гард-эн-Гард! – торжественно провозгласила Бобби, уставившись на руину-автомобиль. – Мы прст… построили чертов бор-мбардировщик! – после чего наклонилась, и ее начало тошнить.

Джим подхватил ее и отнес к дому, стараясь не споткнуться о Питера, крутившегося под ногами. Уже в пути Бобби отключилась. Гард осторожно уложил ее на верхней площадке крыльца и только потом отрубился сам.

Со временем грузовик окончательно сдох, и Андерсон установила его на толстых брусьях в конце сада. Такую развалюху никто не купит даже на слом, заявила она. Гарденер подозревал, что Бобби попросту сентиментальничает. И вот теперь грузовик буквально был воскрешен из мертвых – хотя и очень смутно напоминал себя прежнего, за исключением синей краски на бортах. Дверца водителя и львиная доля передней части куда-то исчезли, место последней заняло дикое нагромождение копательных и землеуборочных приспособлений. Воспаленному воображению Джима он показался игрушкой душевнобольного ребенка. Решетку радиатора заменило торчащее острие гигантской отвертки. А двигатель будто вырвали с мясом из старого гусеничного трактора. «Бобби, где ты его вообще раздобыла? И как ухитрилась доставить сюда? Боже мой!»

Все это было примечательно само по себе, но не настолько, чтобы задержать внимание Гарда более чем на пару секунд. Он прошел по взрытой земле и встал рядом с Бобби. Та, сунув руки в карманы, не отрываясь смотрела вниз.

– Что ты об этом думаешь, Гард?

Он не знал, что думать, и к тому же все равно утратил дар речи.

Траншея уходила вниз на невероятную глубину – на тридцать, а то и сорок футов. Если бы в этот момент лучи солнца упали под другим углом, Джим мог бы вообще не увидеть дна. Между краем и поверхностью корабля темнел зазор примерно в три фута. Сам корпус был абсолютно гладким – ни цифр, ни символов или картинок, ни иероглифов. Предмет скрывался под землей.

Гарденер покачал головой, открыл было рот и, подумав, снова захлопнул его.

Та часть, о которую некогда споткнулась Андерсон и которую попыталась расшатать рукой, приняв за жестянку, брошенную лесорубом, теперь находилась прямо перед носом Джима. Он мог бы протянуть руку через канаву и прикоснуться – точно так же, как поступила Бобби две недели назад… С той разницей, что Бобби для этого пришлось опуститься на колени, а Гард сейчас стоял в полный рост. Он краем глаза отметил, как переменился знакомый склон: кругом сырая почва и грязное месиво, деревья срублены и убраны в сторону, оставшиеся пни выдраны из земли, точно гнилые зубы; но это было лишь мимолетное наблюдение. Джим пригляделся бы внимательнее, расскажи ему Бобби, что половину холма ей пришлось попросту срезать… чтобы не мешала работе.

«Тарелка! – мысленно простонал Гарденер. И тут же подумал: – Я все-таки прыгнул тогда с волнореза. Это все предсмертные галлюцинации. Вот-вот я очнусь и пойму, что силюсь дышать соленой водой. Это может случиться в любую секунду. Хоть прямо сейчас».

Но нет, ничего подобного. Перед ним – не галлюцинация, а реальность. И это – летающая тарелка, что, разумеется, хуже всего. Не корабль, не инопланетное судно. Не транспорт внеземных цивилизаций… Тарелка! Военно-воздушные силы, здравомыслящие ученые, ведущие психологи – все дружно отрицают их существование. Ни один уважающий себя автор не введет в свой научно-фантастический роман героев, летающих столь старомодным способом, а если рискнет – ни один уважающий себя редактор не прикоснется к рукописи даже десятифутовым багром. Тарелки изжили себя как жанр еще во времена Эдгара Р. Берроуза и Отиса Эделберта Клайна. Более допотопной темы и не придумаешь. Их существование допускали разве что психи, какие-нибудь сектанты и, конечно, представители желтой прессы, еженедельно пестреющей заголовками вроде: «ШЕСТИЛЕТКА БЕРЕМЕННА ОТ ПРИШЕЛЬЦА С ТАРЕЛКИ. БЕЗУТЕШНАЯ МАТЬ ДАЕТ ИНТЕРВЬЮ». Казалось, по какой-то необъяснимой причине все эти истории случались либо в Бразилии, либо в Нью-Хэмпшире. Однако вот она, перед глазами – лежала здесь все это время, столетия проносились над ней как минуты. Внезапно на ум пришла строчка из «Книги Бытия», и по спине пробежал холодок, точно от сильного сквозняка: «В то время были на земле исполины…»

Гард посмотрел на Бобби умоляющим взглядом и прошептал:

– Она настоящая?

– Настоящая. Ты потрогай.

Андерсон бесцеремонно стукнула кулаком по корпусу, и тот глухо загудел, словно был изготовлен из красного дерева. Гарденер потянулся… но тут же отдернул руку.

По лицу Бобби пробежала тень досады.

– Гард, я уже говорила: она не кусается.

– И не сделает со мной ничего против моей воли.

– Ну конечно же.

Джим задумался, насколько это было возможно в его смятенном состоянии: когда-то ему то же самое говорили про алкоголь. И Гард мог припомнить массу знакомых – в основном товарищей по колледжу в семидесятые годы, – которые утверждали примерно то же самое про наркотики разного сорта, а кончили большей частью в клиниках или на анонимных собраниях, куда их завели серьезнейшие жизненные проблемы.

«Скажи мне, Бобби, это был твой личный выбор – работать до полного изнеможения? Ты хотела так исхудать, чтоб остались кожа да кости? Ты управляешь собой или доверила руль кому-то чужому? Вот что мне очень хотелось бы знать. Почему ты мне лжешь насчет Питера? И почему я не слышу в лесу птичьего пения?»

– Давай же, – терпеливо проговорила Андерсон. – Нас ждет долгий разговор и несколько серьезных решений; не хочу, чтобы потом ты бросил дело на полпути, внушив себе, будто все это – пьяная галлюцинация.

– А вот это грубо.

– Как и многое из того, что людям по-настоящему нужно сказать друг другу. Ты ведь уже напивался до белой горячки, мы оба в курсе, верно?

«Да, но прежняя Бобби никогда бы не заговорила об этом. По крайней мере, не в таком тоне».

– Потрогай – поверишь. Это все, о чем я прошу.

– Похоже, для тебя это действительно важно? – Андерсон беспокойно переминалась с ноги на ногу. – Ну, хорошо, – согласился Гарденер. – Хорошо, Бобби.

И, потянувшись, ухватился за край корабля – точно так же, как Андерсон в тот, самый первый день. На лице Бобби отразилось явное, слишком явное предвкушение. Такое бывает у человека, ожидающего взрыва петарды.

Дальше все происходило почти одновременно.

Вначале по ладони пробежала вибрация – Джим словно коснулся столба с высоковольтными проводами. Все тело резко передернулось. Миг – и это ощущение бесследно исчезло. Тут в голове снова грянула музыка, столь оглушительная, что даже последняя вспышка в сравнении с ней показалась шепотом в сравнении с воплем; Гарденер словно попал внутрь усилителя, транслирующего звук не наружу, а в себя.

Днем я не живу, пойми меня буквально, С девяти утра я тупо жду пяти, Чтобы снова стать веселым и нормальным И домой, к милашке, наконец, пой…

Он раскрыл рот в беззвучном крике, но музыка резко оборвалась. Гарденер узнал песню – хит тех времен, когда он был младшим школьником. Позже он напоет отрывок, сверяясь с часами. Если стремительная вибрация длилась одну-две секунды, то взрыв оглушительной музыки – около двадцати; затем пошла кровь из носа. К слову: грохот терзал не уши, как вы могли бы подумать, а саму голову. Музыка проникала в мозг не через барабанные перепонки, но через треклятую стальную пластину.

Андерсон пошатнулась и всплеснула руками, словно запоздало желая упредить Джима об опасности. Предвкушение сменилось изумлением, испугом, потрясением, болью.

И в конце концов у Гарда прошла мигрень. То есть не просто прошла, а исчезла – окончательно и бесповоротно.

Зато из носа уже не текло, но било, как из фонтана.

– На, возьми. Боже! Гард, ты как?

– До свадьбы заживет, – ответил тот приглушенно, через ее носовой платок, скомканный и сильно прижатый к носу. Во рту стоял привкус липкой крови. – Бывало и хуже.

«Бывало, да… Но недолго».

Джим сидел, запрокинув голову, шагах в десяти от просеки, на поваленном дереве. Бобби смотрела на него с тревогой.

– Господи! Гард, я не знала, что так получится. Ты же мне веришь?

Тот кивнул. Он, конечно, не представлял себе, чего именно она ожидала… Но явно не этого.

– Ты слышала музыку?

– Не то чтобы напрямую… Скорее как эхо из твоей головы. Моя – чуть не лопнула.

– Правда?

– Ага. – Бобби невесело рассмеялась. – Обычно, попадая в толпу, я отключаю лишние голоса…

– А это возможно?

Гард убрал платок – тот вымок насквозь, хоть отжимай. Но все-таки кровотечение мало-помалу слабело… и слава богу. Бросив платок на землю, Джим принялся отрывать полу рубашки.

– Могу. Только… не совсем, – продолжала Бобби. – Чужие мысли не отключаются до конца, но я заставляю их звучать слабым шепотом, где-то на заднем плане.

– Это невероятно.

– А как же иначе? – Андерсон помрачнела. – Не выучись я этому трюку – торчала бы безвылазно дома. Помню, в Огасте, в субботу, решила приоткрыть свое сознание на улице, посмотреть, что из этого выйдет.

– Ну и как, посмотрела?

– Да. В голове словно смерч пронесся. Самое жуткое – эта дверь потом очень тяжело закрывается.

– А она… ну, этот барьер… как ты вообще его ставишь?

Роберта покачала головой:

– Трудно объяснить. Это как шевелить ушами – умеешь, и все тут. Или не умеешь.

Она прочистила горло и уставилась на свои ботинки, грязные и потрепанные, словно в них недели две пахали, почти не снимая. Бобби слабо улыбнулась одновременно застенчиво и забавно— и вдруг стала собой прежней. Той, что не отвернулась от Гарда, когда от него отказались все. Впервые Джим увидел ее именно такой, когда она была студенткой первого курса. Сам он был новоиспеченным преподавателем и безуспешно бился над диссертацией, которую, как уже тогда подозревал, никогда не закончит. Раздраженным с похмелья голосом он осведомился, что такое дательный падеж; никто из желторотых первокурсников не ответил, и Гард уже приготовился устроить им хороший разнос, как вдруг Роберта Андерсон (третье место в пятом ряду) подняла руку и выпалила ответ. Робкий, но абсолютно верный. Гарденер не удивился, узнав, что в средней школе она одна из всей группы взялась изучать латынь. Сейчас на ее лице появилась та же улыбка, и Гарда захлестнула щемящая нежность. Черт, нелегко ей пришлось в последнее время… Но это все еще она, та самая Бобби, можно даже не сомневаться.

– Я почти всегда отгораживаюсь барьером, – произнесла она. – Иначе получается, будто подсматриваешь в чужие окна. Помнишь, я говорила, что у почтальона кто-то появился на стороне? – Гарденер кивнул. – Мне вовсе не хочется этого знать. Или что какой-нибудь прохожий на улице страдает от клептомании, а другой потихоньку от всех выпивает… Как твой нос?

– Уже не течет. – Джим бросил окровавленный обрывок рубашки к носовому платку. – Значит, ты постоянно держишь блок?

– Да. Держу, и причин для этого более чем достаточно – моральных, этических, не говоря уже о том, что меня страшно напрягает постоянный шум в голове. С тобой можно не закрываться: к тебе в мысли не влезть при всем желании. Я пыталась несколько раз и пойму, если ты сейчас разозлишься, но тут уже мной двигало чистое любопытство, потому что других таких… э-э-э… непробиваемых… просто нет.

– Что, совсем никого?

– Совсем. Должна быть причина. Что-то вроде редкой группы крови. Может, в этом все дело?

– Извини, у меня первая.

Бобби хохотнула и поднялась.

– Идем обратно? Готов?

«Виновата пластина в моей голове, – чуть не сорвалось у него с языка. Но потом, сам не ведая почему, Джим решил смолчать. – Это она не дает подслушивать мои мысли. Не знаю почему, но так оно и есть».

– Да, все хорошо, – сказал он. – Мне бы сейчас…

(набраться)

…выпить чашку кофе для полного счастья.

– Идем. Я тебе налью.

Бобби воспринимала Гарда с искренней теплотой и нежностью, которые испытывала к нему и в худшие годы; в то же время она (строго говоря, уже не совсем она) холодно, очень внимательно наблюдала за ним со стороны. Оценивала. Задавалась вопросами. Действительно ли она

(они)

хочет, чтобы Гарденер вообще тут остался? Она

(они)

раньше думала, что с его приездом решится множество проблем: Гард присоединится к раскопкам, и Бобби уже не придется работать в одиночку… по крайней мере, на первой стадии… В одном он прав: попытки обойтись без чужой помощи едва не свели Роберту в могилу. Однако и ожидаемой перемены в нем почему-то не произошло. Только это дурацкое кровотечение из носа.

Если так дальше пойдет, Гарденер ни за что больше не прикоснется к этой штуковине. И тем более не решится взойти на борт.

А может, это необязательно? В конце концов, Питер тоже не прикасался, даже близко не подходил, но его катаракта… и возраст, неожиданно повернувший вспять…

Но здесь-то другое дело. Гард – человек, а не старый пес. Посмотри правде в глаза, Бобби: он совершенно не изменился.

Сразу – да.

А не виновата ли тут стальная пластина в черепе?

Возможно… Хотя с какой стати подобная мелочь должна на что-то влиять?

Бобби не знала ответа на этот вопрос, но почти не сомневалась в своей догадке.

Она была уверена, что не слукавила хотя бы в одном: прилетевшие на тарелке действительно умерли… а вот само судно – нет. Космический корабль излучал сквозь металлическую

(кожу)

обшивку невероятную, в своем роде живую энергию. И зона его воздействия наверняка расширялась с каждым дюймом освобожденной из-под земли поверхности. Эта энергия вступила с Гардом в контакт, а потом… что же случилось потом?

Неизвестно как преобразовалась во что-то другое и покинула его, напоследок взорвавшись короткой, невероятно мощной вспышкой – обрывком радиопередачи.

Так что же делать?

Бобби не знала, однако не волновалась об этом.

Ей просто скажут.

Когда придет время.

А пока с Гарда лучше глаз не спускать. Если бы только прочесть его мысли! Проклятье, насколько все стало бы проще!

Внутренний голос холодно проронил: «А ты напои его. И все сразу прочитаешь. Как в книге».

Обратный путь они проделали на «Томкэте», который вовсе и не летал, а привычно ехал себе по дороге; вот только теперь вместо обычного грохота и выстрелов мотора его движение сопровождала полная, пугающая своей стерильностью тишина.

Когда лес уже был позади, Бобби обогнула сад и оставила трактор на том же месте, где он стоял утром.

Гарденер покосился на небо, которое вновь начинали затягивать тучи.

– Может, лучше загнать под крышу?

– Ничего страшного, – лаконично бросила Бобби, нащупывая ключи в кармане, и зашагала к дому.

Джим машинально посмотрел на сарай и пошел вслед за ней, но потом обернулся. На двери висел тяжелый крепкий замок. Вот новость! Бобби, что ты там прячешь? Машину времени, работающую на пальчиковых батарейках? Или что еще туда загнала наша новая и улучшенная версия Роберты Андерсон?

Едва зайдя в дом, Бобби тщательно осмотрела холодильник и вытащила оттуда пару жестянок пива.

– Ты серьезно говорил насчет кофе или имел в виду вот это?

– Как насчет кока-колы? – поинтересовался Гарденер. – Летающие тарелки прекрасно идут под колу. Это мой новый девиз, – закончил он с нервным смехом.

– А, конечно. – Бобби убрала банки в холодильник, достала колу и вдруг замерла. – Я ведь это сделала, да?

– Ммм?

– Я отвела тебя в лес и показала его… Корабль. Правильно?

«Господи, – пронеслось в голове у Джима. – Боже мой!»

Застывшая с банками в руках подруга теперь напоминала старуху с болезнью Альцгеймера.

– Да, – отозвался Гарденер, холодея. – Показала.

– Это хорошо, – облегченно вздохнула она. – Я так и думала.

– Бобби? Как ты себя чувствуешь?

– Неплохо, – ответила она и добавила самым беспечным тоном: – Просто я мало что помню с тех пор, как мы покинули дом, и до этой минуты. Но ведь это неважно, правда? Вот твоя кола, Гард. Давай с тобой выпьем за внеземную жизнь, что скажешь?

И они выпили за иные миры, а потом Андерсон спросила, что им делать с космическим кораблем, на который она наткнулась в лесу за собственным домом.

– Нам? По-моему, это ты собираешься что-то делать.

– Я уже делаю, Гард, – мягко возразила она.

– Это да, – ответил он с легким раздражением, – но речь-то о том, чем это все должно закончиться. Я, конечно, буду счастлив помочь советом – мы, поэты, пьяницы и забулдыги, вообще изумительные советчики, – но в конце концов решать тебе. Это твоя тарелка. Раз найдена на твоей земле – значит, ты хозяйка.

Андерсон разинула рот в изумлении.

– Думаешь, эта штука может кому-то принадлежать? Ты серьезно? С какой стати? Только потому, что дядя Фрэнк завещал мне клочок земли? Господи, Гард, когда предки человеческой расы, мать ее, еще сидели на корточках по пещерам, почесываясь и ковыряясь в носу, ей уже было пятьдесят миллионов лет!

– Думаю, ты совершенно права, – сухо проронил Гарденер, – но закон есть закон. Вот только не говори мне, что у тебя нет никаких собственнических чувств.

Андерсон задумалась с расстроенным видом.

– Собственнических? Нет, я бы так не сказала. Это скорее чувство ответственности.

– Ну, неважно. Но раз уж ты спросила мое мнение, вот оно. Звони на военно-воздушную базу в Лаймстоуне. Скажи тому, кто первым снимет трубку, что ты обнаружила на своем участке неопознанный объект, похожий на какую-то сверхсовременную летающую машину. Сразу они не поверят, но ты умеешь быть убедительной. И тогда…

Бобби Андерсон расхохоталась. Смеялась она долго и громко, причем совершенно искренне, без какой-либо злой подоплеки, однако Гарду все равно стало сильно не по себе. Вскоре по щекам подруги уже катились слезы. Мужчина напрягся.

– Прости, – сказала она, увидев выражение его лица. – Я просто не могу поверить… Такой совет – и именно от тебя? Это… все равно что… – Она опять подавилась смехом. – Я потрясена. Представь себе баптистского проповедника, который заявит с кафедры: дескать, выпивка – лучшее средство от похоти!

– Не понимаю, о чем ты.

– Прекрасно понимаешь. Словно не тебя задержали в Сибруке с заряженным «кольтом» в рюкзаке; не ты считаешь, что наше правительство успокоится только тогда, когда мы все будем светиться в темноте, как часы с радием. И после этого – советовать мне вызвать сюда военно-воздушные силы, чтобы они навсегда забрали межзвездный корабль?

– Но земля же твоя…

– Чушь! Мой участок точно так же может быть отчужден принудительным образом в пользу правительства, как и любой другой. Главные магистрали только за счет этого и строятся.

– Ядерные реакторы – тоже.

Бобби успокоилась и посмотрела на Гарденера в наступившей тишине.

– Сам посуди, – мягко проговорила она. – Да через три дня после моего звонка у меня навсегда отберут и корабль, и землю. Через шесть – обнесут участок колючей проволокой и расставят на каждом шагу часовых. Шесть недель – и население Хейвена поредеет процентов на восемьдесят: кого подкупом выселят, кого вышлют насильно, остальные… просто сгинут без вести. Мы оба знаем, Гард: властям это под силу. И рука у них поднимется. Фактически ты призываешь меня подойти к телефону и вызвать полицию Далласа.

– Бобби…

– Да. Мы сейчас толкуем именно об этом. Я откопала корабль пришельцев, а ты предлагаешь отдать его полицейским. По-твоему, они явятся и начнут любезничать: «Пожалуйста, мисс Андерсон, не будете ли вы так любезны отправиться с нами в Вашингтон? А то комитет начальников штабов просто жаждет услышать ваше мнение по этому поводу, и не столько потому, что вы – владелица – хм, ладно, бывшая владелица – участка, где был обнаружен корабль; просто комитет начальников штабов привык первым делом интересоваться взглядами писательниц вестернов, решая такие вопросы. Кстати, президент США просил заскочить к нему в Белый дом – хочет лично узнать вашу точку зрения, а заодно поделиться своими восторгами насчет вашей книжки «Пуля на Рождество».

Андерсон запрокинула голову и вновь рассмеялась – теперь уже истерическим, нехорошим, леденящим кровь смехом. Но Гарденер, погруженный в собственные раздумья, не обратил на это внимания. В самом деле, он же не думает, что власти будут церемониться с Бобби? Зная, какая потенциально опасная сила здесь скрыта? Да никогда в жизни. Землю они отберут, а их обоих – заставят молчать… Или скорее запрут в каком-нибудь чудном местечке, помеси шикарного лечебного санатория и российского ГУЛАГа. Все включено, все задаром, вот только на волю выйти уже не надейся. А если и этого властям покажется недостаточно… Что ж, цветы для могилок дешевы. Зато новые хозяева корабля наконец будут спать по ночам спокойно.

В конце концов, это вам не исторический артефакт вроде редкой этрусской вазы или, скажем, пули Минье, найденной на поле сражения, состоявшегося во времена Гражданской войны, понимаете? Женщина, откопавшая эту штуку, снабдила весь дом электричеством от простых батареек… мало того, Гард уже готов был поверить, что и полеты усовершенствованного «Томкэта» – вопрос очень скорого времени.

«Кстати, что же все-таки является источником тока? Микрочипы? Полупроводники? Нет. Бобби – вот главный секретный ингредиент. Новейшая и улучшенная версия Роберты Андерсон. Бобби. Ну, или всякий, кто подойдет достаточно близко. Как по-твоему, оставят источник подобной силы в руках обыкновенного штатского? Нет, серьезно?»

– Чем бы ни оказалась эта чертова штуковина, – пробормотал он себе под нос, – мозги она прочищает, как не знаю что. Тебя превратили в гения.

– Нет, в одаренную сумасшедшую, – тихо произнесла Андерсон.

– Прости?

– В одаренную сумасшедшую. В Пайнленде есть казенный приют для умственно отсталых, и там таких как минимум шестеро. Я видела их, когда участвовала в программе «Учись и работай». Один парень мог перемножить в уме шестизначные числа и выдать правильный ответ через пять секунд… а заодно обмочиться. Или двенадцатилетний гидроцефал с головой размером с ярмарочную тыкву-призера. Он безупречно печатал со скоростью сто шестьдесят слов в минуту. Говорить не умел, читать не умел, даже думать – и то не умел, но печатал как ураган.

Бобби вытащила очередную сигарету из пачки. Лицо у нее словно еще больше осунулось, а глаза так и сверлили Гарденера.

– Вот во что я превратилась. Одаренная идиотка. Если я это знаю, они тем более догадаются. Улучшенная пишущая машинка и нагреватель – оно, конечно, само по себе замечательно, но я почти не помню, как это делала. Когда работаю, задача кажется ясной как белый день, а позже… – Она умоляюще посмотрела на собеседника. – Ты понимаешь? – Гард кивнул. – Все исходит от корабля, точно волны от радиобашни. Но принимать сигналы и транслировать их в мир, как это делает приемник, – не то же самое, что обладать даром речи. Правительство будет только радо схватить меня, запереть где-нибудь и разрезать на маленькие кусочки в поисках физических изменений… Ну, после того как несчастный случай даст им возможность сделать аутопсию.

– Ты уверена, что не прочла сейчас мои мысли, Бобби?

– Конечно. Просто… Они решат, что в таком серьезном деле можно и пожертвовать жизнями нескольких граждан, согласен? – Гарденер молча кивнул. – Если я приму твой совет – все так и случится, – продолжала Бобби. – Сначала звоним в полицию. Потом попадаем в застенок. В конце концов нас убивают.

Джим с тревогой смотрел на подругу.

– Ладно. Сдаюсь. Но какой у нас выбор? Делать-то что-то надо. Господи, эта штука тоже тебя убивает.

– Что?

– Усохнуть на тридцать фунтов – неплохое начало, а?

– Трид… – Андерсон испуганно встрепенулась. – Нет, Гард, не может быть. От силы пятнадцать, но ведь я и так собиралась избавиться от «ушек» на бедрах, поэтому…

– Иди-ка взвесься, – перебил ее Гарденер. – Хотя бы даже не разуваясь. Если стрелка чудом перевалит за отметку в девяносто пять фунтов, я лично съем твои весы. Еще немного – и ты всерьез заболеешь. В таком состоянии можно запросто заработать сердечную аритмию и за два дня отбросить коньки.

– Но я сама хотела чуть-чуть похудеть. И к тому же была слишком…

– Слишком занята, чтобы принимать пищу, ты это хотела сказать?

– Ну, не совсем такими слова…

– Вчера вечером, когда мы встретились, ты была похожа на жертву батаанского марша смерти. Разве что вспомнила, кто я такой, – и на том спасибо. Ты до сих пор тормозишь. Отвезла меня в лес, показала свою замечательную находку, а через пять минут уже спрашивала, были мы там или нет.

Бобби не отводила взгляда от стола, но на ее лице застыло недовольное и упрямое выражение.

Джим нежно приконсулся к ее руке.

– Я только хочу сказать, как бы ни была восхитительна эта штука в лесу, она изменяет твое тело и разум, и далеко не в лучшую сторону.

Бобби резко отпрянула.

– То есть я сумасшедшая?

– Бога ради, нет, я не это имел в виду! Но можешь сойти с ума, если и дальше не будешь себя беречь. У тебя уже начались помутнения, ты же не станешь этого отрицать?

– Я будто на допросе.

– Не очень-то вежливая фраза для человека, пятнадцать минут назад спросившего мое мнение.

Они обменялись сердитыми взглядами через стол.

Андерсон заговорила первой:

– Слово «помутнение» здесь не подходит. Не пытайся сравнивать то, что творится с тобой после обильных возлияний, и то, что сейчас происходит со мной. Это слишком разные вещи.

– Я не собираюсь тут обсуждать вопросы семантики, Бобби, не уводи разговор в сторону. Твоя находка таит в себе опасность. Мне сейчас только это важно.

Андерсон подняла взгляд. Лицо ее было совершенно непроницаемо.

– Ты так думаешь…

Слова прозвучали ни вопросительно, ни утвердительно… Вообще никак. Без малейшего выражения.

– Если бы ты была просто приемником для сигналов, – вздохнул Джим. – Но на деле тобой управляют.

– Управляют. – И снова этот отсутствующий взгляд.

Гарденер потер лоб.

– Да. Как злой дурак пришпоривает лошадь, пока та не свалится замертво. А потом еще долго хлещет ее кнутом за то, что посмела издохнуть. Таким седокам нельзя доверять лошадей, а этой силе из корабля… нельзя доверять Бобби Андерсон. Не появись я вовремя…

– Ну? Не появись ты вовремя – что бы со мной такого стряслось?

– Думаю, ты бы до сих пор копала без передышек на сон и еду… а к выходным была бы уже мертва.

– Это вряд ли, – сухо ответила Бобби. – Но допустим, чисто теоретически, что ты прав. Сейчас-то со мной все в порядке.

– Это ложь, ничего с тобой не в порядке.

На ее лице появилось знакомое выражение молодой ослицы: дескать, Гард несет полную чепуху, которую можно и мимо ушей пропустить.

– Послушай, – взмолился он. – По крайней мере, в одном я с тобой согласен: это самое потрясающее, самое важное, самое фантастическое событие в истории человечества. Когда оно получит огласку, наша серьезная пресса наконец-то сравняется заголовками с желтой. Люди, чтоб их, сменят свои религии, понимаешь ты это?

– Да. Я…

– Тут тебе даже не бочка с порохом – целая атомная бомба! Это ты понимаешь?

– Да, – повторила Андерсон.

– Тогда чтоб я больше не видел на твоем лице этой обиженной мины. Хочешь поговорить – давай говорить, мать твою.

Бобби вздохнула:

– Угу. Хорошо. Извини.

– Согласен, насчет ВВС я погорячился…

Они еще некоторое время беседовали, смеялись вместе, и это было уже хорошо.

В конце концов Гарденер, все еще улыбаясь, произнес:

– Но кое-что все-таки не помешает сделать.

Бобби приподняла бровь.

– Не понимаю?

– Ну как же, Бобби? Господи! Я каждый раз проваливал химию, да и на физике смотрел в книгу, а видел… Поэтому не знаю точного термина, но эту штуку надо как-то… обезвредить, что ли?

– Тут нужен специалист.

– Вот! – ухватился за нужное слово Гарденер. – Обратимся к специалистам!

– Гард, они все работают на правительство и полицию.

Джим раздраженно всплеснул руками.

– Ты приехал, и я уверена, что теперь все будет в порядке.

– Или наоборот. Скорее у меня тоже начнутся провалы в памяти.

Андерсон призадумалась.

– По-моему, игра стоит свеч.

– То есть ты уже все решила, да?

– Для себя – да. Я собираюсь, никому ничего не рассказывая, закончить раскопки. Вряд ли придется высвобождать весь корпус: полагаю, достаточно углубиться еще на сорок или пятьдесят футов, и я смогу (хотя лучше бы мы смогли) добраться до крышки люка. И если проникнем на борт…

Ее глаза теперь ярко блестели. Гарденер ощутил в груди ответный восторг. Все сомнения в мире не подавили бы этого радостного волнения.

– И если проникнем на борт?.. – повторил Джим.

– …То разберемся, как управлять этой штукой. Я намерена поднять ее в воздух.

– Думаешь, у тебя получится?

– Я знаю, получится.

– Ну а потом?

– Потом? Трудно сказать. Будет то, что будет. – Бобби пожала плечами. Эта ложь удалась ей особенно хорошо… Но не укрылась от Гарденера.

– Тогда почему ты сказала, что мне тоже нужно принять решение?

– Ну да. Что касается внешнего мира, лично я предпочту и дальше молчать. Если у тебя другие планы – как я помешаю? Не стрелять же в тебя из дядиного дробовика? Да я бы и не смогла. Не то что герои моих романов. Это жизнь, а в ней, к сожалению, не существует простых ответов. Думаю, что в реальности я просто буду стоять и смотреть, как ты уходишь… Но знай, Гард, кому бы ты ни позвонил – профессорам университета в Ороно, биологам из лабораторий Дженнингса, физикам в МИТ, – на самом деле ты вызовешь полицию Далласа. Вскоре здесь будут машины, нагруженные колючей проволокой, и люди с пушками. – Она попыталась улыбнуться. – По крайней мере, в их «санаторий» мне не придется ехать одной.

– Почему?

– Потому что ты тоже завяз. Когда меня запихнут в вертолет, ты уже будешь там, на соседнем сиденье.

Гард широко улыбнулся, но только одними губами.

– Добро пожаловать в обезьянник, дружище. Надеюсь, ты рад, что попал сюда?

– Я просто счастлив, – ответил он, и неожиданно оба расхохотались.

…А когда отсмеялись, атмосфера на кухне заметно разрядилась.

– Как ты думаешь, – спросила Бобби, – что бы сделала полиция Далласа с кораблем, если бы добралась до него?

– Слышала когда-нибудь об Ангаре восемнадцать? – ответил вопросом на вопрос Гарденер.

– Нет.

– По слухам, он был частью военно-воздушной базы в Дейтоне. Или в Дирборне. Или еще где-то в США. Теперь там хранят тела пяти маленьких человечков с лицами как у рыб, а на шее у каждого – жабры. Короче, тела пришельцев. Может, это просто очередная байка, вроде истории про крысиную голову в гамбургере или про аллигаторов, плавающих в канализации под Нью-Йорком. Я вот впервые задумался, байка ли это… Но по-любому концовка была бы такой же.

– А хочешь, Гард, я тоже тебе расскажу одну современную сказочку?

– Валяй.

– Ты когда-нибудь слышал об изобретателе таблетки, которую можно использовать вместо бензина?

Солнце заходило, окрашивая небо ярко-алыми, желтыми и пурпурными всполохами. Гарденер сидел на большом пне в саду и смотрел на закат. Они с Бобби проговорили весь день – то рассуждая, как разумные люди, то пускаясь в горячие споры. Наконец Андерсон прервала эту милую болтовню, заявив, что снова зверски проголодалась. Она сварила себе огромную кастрюлю спагетти и нажарила толстых свиных отбивных. Гарденер поплелся за Бобби в кухню, собираясь продолжить дискуссию: мысли так и перекатывались у него в голове, как бильярдные шары по столу; однако Андерсон не позволила. Вместо этого она поднесла Джиму выпить. Тот долго молчал и раздумывал, но согласился. Виски пошло хорошо, внутри разлилась приятная истома; на миг Гарду показалось, что в нем и не было нужды – особой нужды. Впрочем, теперь, разомлев от еды и выпивки и любуясь закатом, он подумал, что Бобби права. Конструктивный диалог все равно подошел к концу. Настало время принять решение.

Но какой же огромный ужин она в себя затолкала!

– Бобби, тебя стошнит, – предупредил Джим на полном серьезе, однако не удержался и хохотнул.

– Не-а, – довольно сказала она. – Мне хорошо, как никогда в жизни. – И после громкой отрыжки прибавила: – В Португалии это – комплимент повару.

– А после бурной страсти они… – Гард задрал ногу и пустил газы.

Андерсон залилась смехом.

Потом они перемыли посуду («А для этого ты ничего еще не изобрела?» – «Изобрету, дай срок!») и отправились в тесную обшарпанную гостиную, где мало что изменилось со времен дяди Фрэнка, смотреть вечерние новости. Ничего хорошего там не показывали. На Среднем Востоке опять было неспокойно, израильские ВВС наносили с воздуха удары по наземным силам сирийцев в Ливане (случайным взрывом задело школу; Гарденер поморщился при виде кричащих обгоревших детей), русские сражались с повстанцами в горах Афганистана, в Южной Америке грянул переворот…

А в Вашингтоне Комиссия по ядерной регламентации опубликовала список девяти десятков ядерных объектов, расположенных в тридцати семи разных штатах; оказалось, буквально везде имели место нарушения техники безопасности, «от умеренных до серьезных включительно».

«Отменная формулировка, – подумал Гарденер, чувствуя, как внутри просыпается до боли знакомая бессильная ярость, выжигающая сердце, словно кислота. – Ну да, если потеряем Топику – это умеренная проблема. А вот если Нью-Йорк – тогда серьезная».

Тут он поймал на себе немного сочувственный взгляд подруги.

– Все еще бередит душу, да? – спросила она.

– Да.

Как только закончились новости, Андерсон заявила, что собирается спать.

– В полвосьмого?

– Я еще толком не отдохнула.

Вид у нее действительно был уставший.

– Ладно. Меня самого скоро в сон потянет. Я тоже устал. Эти несколько суток были полным безумием. Хотя не уверен, что я засну: мысли в голове так и кружатся.

– Может, дать тебе валиум?

Гарденер улыбнулся:

– Запас еще цел, я заметил. Спасибо, как-нибудь обойдусь. Это тебе надо было его принимать последние две недели.

Власти штата Мэн согласились забыть об отозванном Норой иске при условии, что ее бывший муж запишется на лечение. Консультации продолжались шесть месяцев, а валиум ему выписали, можно сказать, пожизненно. Вообще-то Гарденер вот уже года три не принимал успокоительного, но время от времени, особенно перед поездками куда-либо, обновлял рецепт. Иначе по тревожному сигналу какого-нибудь компьютера психолог мог за казенный счет невзначай наведаться в гости, чтобы проверить, остается ли голова Джима в пригодном для общества состоянии.

Когда Бобби отправилась спать, Гард выключил телевизор и занял ее кресло-качалку с «Бизоньими солдатами» в руках. Немного погодя дом огласился звучным храпом. Джим даже заподозрил, что подруга нарочно устроила этот шум, чтобы он тут не заснул ненароком. Впрочем, нет: Бобби всегда была мастерица храпеть (обычное дело, если у вас искривлена носовая перегородка), а Гарденера это раздражало… Только не теперь, когда он узнал, что бывают вещи намного хуже. К примеру, мертвая тишина и полная неподвижность всю ночь напролет. Это гораздо страшнее.

Гард заглянул к ней в комнату. На сей раз Бобби Андерсон спала в куда более привычной позе: от пижамы – одни штаны, маленькие груди оголены, одеяло скомкано между ногами, одна ладонь под щекой, вторая – на лице, разве что большой палец не во рту. Сразу видно: все в порядке.

И Джим вышел на свежий воздух обмозговать свое решение.

В этом саду все росло будто на дрожжах. Вплоть до са́мой Аркадии-Бич Гард не видел колосьев выше, чем здесь; помидоры претендовали на звание рекордсменов, а гигантские подсолнухи, кивающие от каждого дуновения ветерка, напоминали зловещих триффидов.

Когда Бобби спросила, слышал ли он о парне, придумавшем таблетку – заменитель бензина, Гарденер с улыбкой кивнул. Очередная сказка двадцатого века, ничего особенного. Андерсон уточнила, а верит ли он в эту байку. Все еще улыбаясь, Джим уверенно сказал – нет. Бобби напомнила про Ангар-18.

– Только не говори, будто ты сама в это веришь. Или верила? Бросаешь пилюлю в бензобак – и катайся с утра до ночи?

– Нет, – тихо ответила она. – Существование подобной таблетки противоречило бы всему, что я до сих пор читала. – Бобби сильно подалась вперед. – Но я скажу тебе, Гард, во что я верю: если однажды ее все-таки изобретут, мы не увидим это чудо на рынке, в массовом доступе. Какой-нибудь крупный картель, а то и само правительство, ее непременно выкупит… или украдет для себя.

– Ну да, – кивнул Гарденер.

Он и сам не раз думал об извращенной иронии, присущей всякому статус-кво: открыть границы США значило бы оставить без работы уйму таможенников, решить проблему наркотиков – разорить Управление по борьбе с ними. С тем же успехом можно палить из винтовки в лунного человечка.

Джим расхохотался.

Бобби удивленно посмотрела на него, но тоже слегка улыбнулась:

– Что? Скажи!

– Я просто подумал: изобретателя, придумавшего такую таблетку, полиция Далласа первым делом расстреляла бы, а труп запихнула в Ангар восемнадцать, к тем зеленым парням.

– И всю семью в придачу, – поддакнула Бобби.

Гард оборвал смех. Теперь его шутка уже не казалась такой замечательной.

– Теперь посмотри на все, что я здесь натворила, – продолжила Андерсон. – А ведь мастер из меня никакой, ученый – тем паче. Сила, вселившаяся в меня, с грехом пополам собирала эти поделки. Их можно принять за плод трудов неумелого ребенка, вдохновившегося картинкой в журнале для юных скаутов…

– Но все работает, – возразил Джим.

С этим Бобби не стала спорить. Конечно, работает. Она даже смутно представляла себе как – по принципу «слияния коллапсирующих молекул». Все абсолютно чисто и безопасно, в отличие от той же атомной энергии. Питание телепатической машинки, к примеру, осуществлялось как раз за счет слияния коллапсирующих молекул, но базовый принцип действия основывался на чем-то другом, чего Бобби не понимала. Внутри находился силовой модуль, когда-то бывший обыкновенным радар-детектором, а потом… что с ним стало «потом», она уже не могла сказать.

– Позови сюда ученую шайку из Управления национальной безопасности или ЦРУ, и они часов через шесть приберут все к рукам, – рассуждала Андерсон. – Сначала будут расхаживать здесь с оплеванным видом и спрашивать друг у друга, как они ухитрились все эти годы не замечать столь очевидную концепцию. А что случится дальше – догадываешься?

Гарденер погрузился в раздумья, опустив голову и одной рукой подпирая лоб, а другой сжимая предложенную подругой банку с пивом. Внезапно он опять оказался на той кошмарной вечеринке, перед Тэдом Ядерной Шишкой, защищающим «Ирокез», где прямо в эту минуту загружали урановые стержни, со словами: «Дайте им то, чего они требуют», – и завтра поднимется крик: «Почему не работают наши фены?», «Почему отключился блендер? Как же я приготовлю мой макробиотический завтрак?..».

Гард увидел со стороны, что подводит Тэда Ядерную Шишку к буфету, – увидел так, как если бы все случилось на самом деле… Нет, как если бы это происходило прямо сейчас.

На столе между чипсами и миской нарубленных сырых овощей стоял один из «приборчиков» Бобби. Батарейки соединялись с монтажной платой, а та, в свою очередь, с банальным настенным переключателем, какие продаются в любом бытовом магазине по доллару с чем-то штука. Гард увидел, как щелкает кнопкой; неожиданно все на столе: чипсы, сырые овощи, вращающийся поднос с отделениями для пяти разных соусов, остатки холодных нарезок, обглоданный скелет курицы, напитки, пепельницы – все это взмыло в воздух на шесть дюймов и так зависло, отбросив декоративные тени на белоснежный лен скатерти. В глазах Ядерной Шишки мелькнула еле заметная досада, а потом он смахнул прибор со стола. Провода порвались. Батарейки раскатились по полу в разные стороны. Все с грохотом рухнуло обратно на стол: стаканы расплескали напитки, пепельницы перевернулись, рассыпав окурки. Тэд сорвал с себя пиджак и прикрыл им остатки прибора подобно тому, как неудачливый водитель прикрыл бы сбитое им на дороге животное, после чего повернулся к слушателям и продолжал свою гладкую речь: «Эти люди почему-то уверены, будто смогут всю жизнь прожить на готовеньком. Они надеются, что всегда найдется какой-нибудь запасной вариант. Но они ошибаются. Другого пути не существует. Все просто: или АЭС, или человечество вернется в пещеры». Гарденер услышал, как вопит звенящим от ярости (и для разнообразия абсолютно трезвым) голосом: «А как насчет штуки, которую ты только что сломал? Как насчет нее?» Тэд наклонился и ловким движением мага, взмахнувшего плащом на глазах изумленной публики, подхватил свой пиджак. На полу было пусто, если не считать раскрошенных чипсов. Прибор бесследно исчез. «Ты про какую штуку?» – Ядерная Шишка посмотрел Гарденеру в глаза с выражением сочувствия и допускаемого приличиями презрения. А затем повернулся к слушателям. – Кто-нибудь что-нибудь видел? – «Нет, – дружно протянули они, словно дети на утреннике – Арберг, Патрисия Маккардл и прочие; даже юный бармен и Рон Каммингс присоединились к общему хору. – Нет, мы ничего не видим и ничего не видели, Тэд, ничегошеньки, вы совершенно правы, Тэд: или АЭС, или пещерная жизнь». Ядерная Шишка улыбнулся. «Он еще вам расскажет допотопную байку про пилюльку, которую можно бросить в бензобак и спокойно кататься с утра до ночи!» – расхохотался он, и прочие тут же присоединились. И смеялись они – над Гардом.

Джим поднял голову и в отчаянии посмотрел на Бобби.

– Думаешь, они все это… засекретят?

– А как по-твоему? – Не дождавшись ответа, она мягко окликнула: – Гард?

– Да, – произнес он после долгого молчания, поборов подступившие слезы. – Конечно же. Чего еще от них ждать?

И вот он сидит на пне посреди заднего двора Бобби, даже не подозревая, что ему в затылок направлен заряженный дробовик.

Мысли Джима занимал привидевшийся сценарий той вечеринки – пугающий и очевидный до такой степени, что даже не сразу пришел ему на ум. На карту поставлено нечто большее, нежели благополучие Бобби или всего Хейвена. Независимо от того, как зарытый корабль действует на Андерсон, а то и на всех в округе, решать его судьбу следует с точки зрения благополучия человечества в целом. Гарденер был участником дюжины комитетов, боровшихся за самые разные цели – от реальных до совершенно безумных. Он участвовал в маршах протеста; тратил больше, чем мог себе позволить, на газетные объявления во время двух неудачных кампаний за закрытие атомной станции «Мэн янки»; еще студентом выступал против введения американских войск во Вьетнам; являлся членом «Гринпис»… Джим обнаружил с полдюжины бестолковых способов улучшить этот мир – и в каждом случае его усилия, пусть даже порожденные личной волей, имели смысл только в сочетании с усилиями многих людей, а в этот раз…

«Теперь все решать тебе, старина. Тебе одному». Он вздохнул – почти даже всхлипнул. «Сыграй нам фанк перемен, белый парень…» Ага, только спроси себя для начала: кому это нужно? Голодным, бездомным и неимущим, правильно? Африканцам, чьи дети пухнут с голоду и смотрят на мир пустыми глазами мертвецов. Чернокожим в ЮАР. Организации освобождения Палестины. А вот, например, Тэд Ядерная Шишка – нуждается ли он хоть в каких-нибудь переменах? Даже не заикайся! Ни он, ни советское Политбюро, ни кнессет, ни президент США, ни «Семь сестер», ни корпорация «Ксерокс», ни Барри Манилоу не скажут тебе спасибо.

Только не эти большие парни, хозяева подлинной власти, хранители золотого статус-кво. Их девиз: «Не суй мне свой фанк под нос».

Было время, когда он не раздумывал бы над решением ни минуты. Но это время давно ушло. Тогда Бобби не понадобилось бы столько доводов; Гарденер сам хлестал бы коня, пока сердце не лопнет… да что там – впрягся бы вместе с ним. В кои-то веки обнаружился источник чистой энергии, чуть ли не дармовой – учитывая, как просто она добывается и в каких невероятных количествах. Через каких-нибудь полгода все атомные станции в США можно будет заморозить. Через год – вообще все реакторы в мире. Дешевая энергия. Дешевый транспорт. Возможность путешествий на другие планеты, а то и к иным звездным системам: почему нет, ведь прилетел же сюда откуда-то этот чертов корабль. Не какой-нибудь там самолетик «Леденец», а… Маэстро, барабанную дробь, пожалуйста… ОТВЕТ НА ВСЕ ВОПРОСЫ.

«А как по-твоему, на борту есть оружие?»

Джим собирался уточнить у Бобби, но почему-то в последний момент передумал. Оружие? Все может быть. Если подруге хватило сил для того, чтобы сконструировать телепатическую пишущую машинку, что ей стоит создать космическую пушку, как у Флэша Гордона, только настоящую? Или дезинтегратор? Притягивающий луч? Что угодно, способное не просто делать «Бррррумммм!» и «Вака-вака-вака!», но и превращать человека в кучку дымящегося пепла. Почему бы нет? Или так: разве трудно будет гипотетическим «специалистам» переделать какой-нибудь водонагреватель, а может, мотор «Томкэта», чтобы тот причинял людям ощутимый вред? Не вопрос. В конце концов, когда о тостерах, фенах и плинтусных радиаторах еще никто не слышал, в штате Нью-Йорк уже пользовались электричеством, поджаривая убийц в тюрьме Синг-Синг.

Больше всего Гарденера пугало то, что ему отчасти нравилась идея с оружием. Частично, как он подозревал, из шкурного интереса. Если выйдет приказ набросить на «это безобразие» пиджак, их с Бобби непременно тоже накроет. Но ведь остаются еще и другие возможности. Безумие, но почему бы не помечтать о том, как они двое пнут каждую задницу, которая этого заслужила? Переправят в Фантомную Зону красавчиков вроде Аятоллы… Джим чуть не захихикал от удовольствия. К чему ждать, пока израильтяне с арабами наконец разберутся между собой? Или террористы всех сортов… Чао, ребята! Когда-нибудь мы за вами вернемся, ждите!

«Восхитительно, Гард! Отличная идея! Это надо пустить по всем каналам ТВ! Вы затмите «Полицию Майами»! Кому нужны бесстрашные борцы с наркодилерами, когда есть Гард и Бобби, облетающие дозором планету на космической тарелке! Срочно, кто-нибудь, подайте мне телефон! Пора звонить на Си-би-эс!»

«Не смешно», – подумал Джим.

«А кто тут смеется? Разве речь идет не об этом? Если вы с Бобби собрались поиграть в Одинокого Рейнджера и Тонто, что здесь особенного? Кстати, долго ли ждать, пока тебя окончательно захватит эта затея? Сколько потребуется бомб, пронесенных в чемоданчике на борт самолета? Сколько женщин, расстрелянных в туалете посольства? Сколько мертвых детей? Долго ли ты сможешь оставаться простым наблюдателем?

Возрадуйся, старина. А ну-ка, земляне, все вместе, хором, вслед за Гардом и Бобби, под гитару: «О друг мой, ответ не так и далек: нам ве-е-е-етер его принесе-е-е-е-ет…»

«Хватит, противно слушать».

«А тебя скоро будет страшно слушать. Помнишь свой ужас, когда патрульные обнаружили тот «кольт» в рюкзаке? А ты ведь даже забыл, как засунул его туда. И вот – все сначала. Только на этот раз калибр будет чуть покрупнее. Господи, неужели ты снова?..»

Будь Гарденер помоложе, такие вопросы ему даже не пришли бы в голову. В крайнем случае он легко сумел бы от них отмахнуться. Бобби сумела же. Недаром это она заговорила о «принце».

«При чем тут принц на коне?»

«А, это я о нас, Гард. Но, наверное… наверное, в основном о тебе».

«Когда мне было двадцать пять, Бобби, я весь горел, готовый бороться за правое дело. К тридцати жар немного угас. А теперь, кажется, кислорода внутри уже сильно недостает. Потому что заставить меня гореть способно только спиртное. Мне страшно забираться в седло, Бобби. Опыт научил меня одному: лошадь может понести».

Он поерзал на пне, и дуло дробовика переместилось следом. Андерсон сидела в кухне на стуле, опершись на подоконник и чутко поворачивая ствол в ответ на каждое движение Гарденера.

Его мысли долетали путаными обрывками. Бобби это по-настоящему злило, бесило. Впрочем, она понимала: решение скоро будет принято… И уж это Андерсон сразу поймет.

Будет оно неправильным – значит, Бобби выстрелит Гарду в затылок, а тело зароет в мягкой земле на задворках сада. Не хочется, но придется.

Андерсон хладнокровно ждала рокового момента, настроившись на еле уловимую волну мыслей Гарденера, с трудом поддерживая ненадежную связь.

Ждать оставалось недолго.

«Знаешь, чего ты на самом деле боишься? Решить хоть что-то с позиции силы – впервые за всю свою бессмысленную, никчемную жизнь».

Он резко выпрямился с испуганным лицом. «Не может быть, это же неправда?»

«Еще какая правда, Гард. Ты даже болеешь всегда за ту бейсбольную команду, которая стопроцентно обречена плестись в хвосте. Просто чтобы потом не пришлось расстраиваться, если вдруг любимцы продуют ежегодный чемпионат США. Та же история с кандидатами, которых ты поддерживаешь. Ведь если политика никогда не выберут, он не даст тебе шанса убедиться, что новая метла мало чем отличалась от старой. Так, согласись?»

«Я не боюсь… Не этого».

«Черта с два. Принц на коне? Ты? Не смеши, приятель. Да ты заработаешь инфаркт, забравшись в седло трехколесного велосипеда. Вся твоя личная жизнь состояла из вечных попыток уничтожить любой источник подпитки. Взять хотя бы брак. Нора оказалась крепким орешком, и в конце концов ты избавился от нее метким выстрелом в щеку. Потом уволился с преподавательской работы – прощай еще одна энергетическая база. Годами заливал алкоголем небесную искру таланта в себе. Надо сказать, ты мастер сматывать удочки при первой возможности. И вот теперь – это. Лучше беги отсюда, Гард».

«Но это нечестно! Бога ради!»

«Ой ли? Посмотри уже правде в глаза и сделай выводы».

Да, пора, наверное. В любом случае Джим почувствовал, что решение уже принято. Он останется с Бобби, хотя бы на время, и поддержит ее.

Андерсон радостно уверяет, что все тип-топ; правда, эти слова плохо вяжутся с ее изможденным видом и худобой. Возможно, корабль сотворит с Гардом то же самое. Сегодня с ним ничего такого не произошло, но ведь это всего лишь день. Не все сразу. Ведь корабль – а главное, сила, которую он источает, – способен сделать и много добра. Это самое важное… А томминокеры пусть себе идут лесом.

Гарденер встал и направился к дому. Солнце закатилось, и сад окутал пепельный сумрак. У Джима ныла затекшая спина. Он потянулся, приподнявшись на цыпочки, и поморщился, когда что-то внутри громко хрустнуло. Потом обернулся к молчаливому силуэту трактора, темнеющему возле сарая с новым замком на двери. Вот бы подойти, попробовать заглянуть в одно из чумазых окон… Нет, пожалуй, не стоит. Чего доброго, за грязным стеклом вдруг появится бледная рожа и широко ухмыльнется, обнажив смертоносные зубы людоеда – острые, как наточенные ножи. «Привет, Гард! Хочешь познакомиться с настоящими томминокерами? Нас тут целая уйма!»

Джим передернулся. Он почти услышал, как тонкие пальцы злобно царапают деревянную раму. Кажется, он здорово переутомился за эти два дня. И воображение не на шутку разыгралось; теперь оно всю ночь будет чудить. Так что неизвестно, на что ему лучше надеяться: поскорее уснуть или вообще не спать.

Стоило вернуться в дом, и все его беспокойство словно рукой сняло. Даже выпивка уже не казалась такой привлекательной. Стягивая с себя рубашку, Гарденер заглянул в комнату Бобби. Она лежала все в той же позе – откинув руку, со скомканным одеялом между костлявых ног, и храпела вовсю.

Даже не переменила позу. Это надо же было так утомиться.

Джим долго стоял под душем, включив настолько горячую воду, какую только стерпел (с новым нагревателем Бобби это значило повернуть ручку крана градусов на пять от уровня ледяного холода). Когда кожа покраснела, он вылез из ванны. Вся комната была насыщена паром, похожим на лондонский туман времен Шерлока Холмса. Гарденер вытерся полотенцем, почистил зубы пальцем (в голове пронеслось: «Пора обзаводиться здесь собственными гигиеническими принадлежностями») и отправился спать.

Отключаясь, он вспомнил последние слова Бобби. По ее мнению, корабль понемногу начал влиять на местных жителей. Когда Гард попросил уточнить, Андерсон отделалась смутной формулировкой и переменила тему. А что, вполне возможно: Джим уже не удивлялся самым безумным предположениям. Хотя поместье Фрэнка Гаррика и выглядело сельским захолустьем, с географической точки зрения оно располагалось в центре городка.

– Послушать тебя, так можно подумать, что закопанная тарелка излучает какой-нибудь ядовитый газ, – пошутил он, силясь скрыть тревогу. – Космический гербицид. «Они явились к нам с планеты Эйджент Оранж»!

– Ядовитый газ? – повторила она, углубившись в собственные мысли. На ее худом лице появилось холодное, отстраненное выражение. – Нет, не то. Если тебе нужно слово, можно сказать «испарения». В общем, дело не ограничивается вибрацией, которую чувствуешь при непосредственном прикосновении.

Гарденер промолчал, не желая перебивать.

– «Испарения», кстати, тоже не то, но сойдет. Управление по охране окружающей среды может хоть все тут обнюхать – и не обнаружить никаких загрязнений. Если корабль и оставил в воздухе реальный, физический след, то его уже не уловить приборами.

– Думаешь, такое возможно? – тихо спросил Джим.

– Да. Не могу тебе точно сказать, как это происходит: я знаю не все. Не представляю, что там внутри. Но думаю, очень тонкий слой обшивки – совсем тонкий, в одну или две молекулы толщиной, – по мере появления из-под земли может вступать в реакцию с кислородом и, соответственно, испаряться в воздух. То есть первая и главная доза пришлась на мою долю, а прочее развеяло ветром, подобно радиоактивным осадкам. Больше всего досталось жителям Хейвена… но даже «больше всего» в данном случае значит «ничтожно мало». – Тут Бобби наклонилась в кресле-качалке и потянула правую руку вниз. При виде знакомого жеста у Джима защемило сердце. Лицо его подруги сморщилось от скорби; рука, так и не найдя холки пса, вернулась обратно на колени. – Но дело, по-моему, даже не в этом. У Питера Страуба был роман «Парящий дракон» – ты не читал? – Гарденер покачал головой. – Его идеи близки к твоей теории Эйджент Оранж и космических гербицидов. – Джим улыбнулся.

– В этой истории во время эксперимента один химикат испаряется в атмосферу и выпадает с дождем на загородную часть Коннектикута. Вещество ядовитое – что-то вроде газа, лишающего рассудка. Люди без причины бросаются друг на друга с кулаками, один герой перекрашивает свой дом – включая оконные стекла – в ярко-розовый цвет, женщина занимается бегом, пока не падает с обширным инфарктом, и так далее. Был еще и другой роман, «Волна мозга», и написал его… – Бобби задумчиво нахмурила лоб. Ее рука снова скользнула с подлокотника вниз, а потом вернулась на место. – Мой тезка, Андерсон. Пол Андерсон. В этой книге Земля пролетает сквозь хвост кометы, и после осадков животные вдруг умнеют. Все начинается с истории кролика, буквально додумавшегося, как выпутаться из силков.

– Умнеют, – эхом повторил Гарденер.

– То есть если до прохождения сквозь комету твой ай-кью был сто двадцать, то после уже составит сто восемьдесят. Понятно?

– Ты имеешь в виду всесторонний ум?

– Да.

– Еще недавно ты использовала совсем другой термин: «одаренные сумасшедшие». Это же что-то совершенно противоположное, правда? Нестыковка получается.

Андерсон лишь отмахнулась:

– Неважно.

И вот теперь, засыпая, Гарденер сильно в этом засомневался.

Ночью ему привиделся сон. Довольно простой. Гард стоял в темноте у сарая меж домом и садом. Слева темнел «Томкэт». Джим думал о том же, о чем и днем: а не подойти ли, не заглянуть ли в окошко? Интересно, что же он там увидит? Ну разумеется, томминокеров. Но страха не было. Вместо него пришли радость, восторг, облегчение. Потому что он понял: томминокеры – не чудовища, не людоеды; они вроде эльфов из сказки про добродетельного сапожника. Вот Гарденер заглянет в окно, словно восхищенный ребенок с иллюстрации в книжке «Ночь накануне Рождества» (да и кем был тот добрый веселый Санта за окошком детской, как не старым большим томминокером в красной шубе?), – и непременно увидит их, сидящих за длинным столом, со смехом и болтовней собирающих генераторы мощности, парящие скейтборды, телевизоры, что показывают вместо привычных фильмов те, что рождаются прямо в разуме зрителя.

Он подошел – подплыл – к сараю, и вдруг тот осветился изнутри, словно фонарь из тыквы на Хэллоуин, но не теплым желтым сиянием, а мертвенно-зеленоватым, как усовершенствованная пишущая машинка Бобби. Оно лилось через щели между досками, пробивалось в отверстия от сучков, рисуя злые кошачьи глаза на земле, било в окна. Вот теперь Джиму стало страшно, потому что такие лучи не могли быть созданием добрых космических человечков; если бы рак имел свой оттенок, то именно такой, что сочился из каждой дыры и щелки сарая, принадлежащего Бобби.

Однако во сне мы нередко делаем что-то, противное нашей воле, и Джим придвинулся ближе. Да, придвинулся ближе, хотя не желал смотреть – не более, чем ребенок мечтает выглянуть из окошка детской на Рождество и увидеть Санту, съехавшего по заснеженной крыше с отрубленными, истекающими еще теплой кровью головами в руках.

«Пожалуйста, нет. Пожалуйста, нет…»

Но он придвинулся ближе, вступил в этот свет, – и в голову хлынул поток рок-музыки, от которой парализовало все тело и чуть не взорвался мозг. Это была песня «Джордж Торогуд и крушители»; Джим точно знал: когда Джордж вдарит на гитаре знаменитое слайд-соло, череп на миг завибрирует в такт убийственной музыке, а потом просто лопнет, как те бокалы в доме, о котором он рассказывал Бобби.

Но это не имело значения. Важен был только страх – страх перед томминокерами в сарае. Гарденер ощущал их присутствие, чуть ли не запах, насыщенный электричеством; так пахнет озон или свежая кровь.

А еще это мерзкое жидкое хлюпанье… Оно пробивалось даже сквозь музыку и напоминало шум допотопной стиральной машинки, вот только… хлюпала явно не вода, и звук был скверным, скверным, скверным…

Привстав на цыпочки, Джим заглянул в окно, и лицо у него позеленело, точно у мертвеца, извлеченного из зыбучих песков. Тут как раз Джордж Торогуд врезал блюз на гитаре слайдом, и Гарденер завопил от боли. Голова его, разумеется, взорвалась. Очнувшись, Джим увидел, что сидит на старенькой двуспальной кровати в комнате для гостей. По груди его лился пот, а руки тряслись.

Джим снова улегся, думая: «Боже! Чтобы избавиться от кошмаров, надо будет завтра обязательно заглянуть в сарай. И успокоиться». После такого решения он ожидал новых страшных снов, но их не было. По крайней мере, в ту ночь. А назавтра Гард присоединился к раскопкам.