25. Путь к трагедии

Вторжение в Кувейт в 1990 году вызвало неожиданную череду событий, которые определили ход конца XX и начала XXI века. Саддам поразил британцев тем, что он был «презентабельным молодым человеком» с «обаятельной улыбкой», который в отличие от своих коллег не был «искусственно приветлив» и «говорил без обиняков». Это был человек, с которым, по словам британского посла в Багдаде, можно иметь дело, если узнать его получше. Французы назвали его «арабским де Голлем», чье отношение к «национализму и социализму» восхищало президента Жака Ширака. Саддам был человеком, на которого США ставили в начале 1980-х годов, чтобы улучшить то, что Дональд Рамсфелд назвал «позиционированием США в регионе».

Нападение на Кувейт, как сказал Саддам Хусейн своим ближайшим советникам в декабре 1990 года, было формой самозащиты на волне скандала Ирангейт и разоблачения двурушничества со стороны США. Весь остальной мир оценивал это по-другому. После вторжения последовали экономические санкции, а ООН потребовала немедленного вывода иракских вооруженных сил. Когда Багдад просто проигнорировал увеличивающееся дипломатическое давление, для решения этого вопроса был разработан новый план. 15 января 1991 года президент Джорж Буш заявил о применении силы «в соответствии с моими обязанностями и полномочиями и в соответствии с Конституцией, как президент и главнокомандующий, согласно законам и договорам Соединенных Штатов». В первом предложении Национальной директивы – 54 было одобрено использование «воздушных, морских и сухопутных вооруженных сил США в координации с силами партнеров по коалиции».

При этом агрессия Ирака, нарушение суверенной территории Кувейта или норм международного права не были упомянуты. Вместо этого поступило заявление, которое определило внешнюю политику США на последующие тридцать лет. Президент заявил следующее: «…доступ к нефти Персидского залива и защита дружественных государств в регионе – жизненно важные задачи для безопасности США». Вторжение Саддама Хусейна в Кувейт было прямым вызовом американской мощи и ее интересам.

Последовало немедленное честолюбивое нападение. Войска, собранные из широкого круга стран, входящих в коалицию, возглавил генерал Норман Шварцкопф, отец которого помог обеспечить дружественность Ирана во время второй мировой войны и сыграл важную роль не только в операции «Аякс», в ходе которой был свергнут Мосаддык, но и в формировании «САВАК», иранской службы разведки, которая терроризировала местное население с 1957 по 1979 год. Авиаудары союзников наносились по ключевым объектам обороны и вооружению, в то время как сухопутные войска продвигались к южной границе Ирака и Кувейта в рамках операции «Буря в пустыне». Операция была зрелищной, но короткой. Через шесть недель после ее начала, в январе 1991 года, президент Буш объявил о прекращении огня, отмечая в телевизионном обращении 28 февраля, что Кувейт освобожден, а иракская армия потерпела поражение. Военные цели были достигнуты. Кувейт снова находился в руках кувейтцев, которые сами определяли свою судьбу. Однако это не повод для эйфории и злорадства, продолжил он. «Мы должны думать о том, что будет после победы и войны».

Рейтинг одобрения Буша взлетел до заоблачных высот, достигнув уровня одобрения президента Трумэна в день капитуляции Германии в 1945 году. Частично это было из-за того, что военные задачи были четко и оперативно выполнены, при том что союзные войска потеряли всего несколько человек. США не ставили цель свержения Саддама, только если он не использует «химическое, биологическое или ядерное оружие», не станет спонсировать террористические акты или уничтожать нефтяные месторождения Кувейта. В этом случае, заявил президент Буш, «конкретной целью Соединенных Штатов станет смена руководства в Ираке».

Решение о прекращении военных действий при первой же возможности высоко оценили в арабском мире и за его пределами, несмотря на тот факт, что иракские войска организовали диверсию и сожгли многие нефтяные вышки Кувейта. Этот факт был проигнорирован, частично из-за того, что происходящее в столице Ирака неизбежно приводило к «размыванию миссии», как отмечал президент в книге, написанной в соавторстве с советником по национальной безопасности Брентом Скоукрофтом в конце 1990-х годов.

Несмотря на продолжающуюся борьбу союзников в арабском мире и других местах, было признано, что расширение наземной войны в Ираке и попытки «уничтожить Саддама» дадутся слишком высокой ценой.

«Мы приняли решение не отправляться в Багдад, – согласился министр обороны Дик Чейни в своей речи в Discovery Institute в 1992 году, – так как это никогда не было частью нашей цели. США на это не подписывались. Конгресс на это не подписывался. И коалиция была создана не для этого». Кроме того, продолжал он, у США не было намерений «увязнуть в проблемах, пытаясь взять на себя управление Ираком». Свержение Саддама будет сложным. «Вопрос, который я задаю себе сейчас, – признал он, – сколько еще американских жертв потребует Саддам? И ответ – не так, черт побери, много».

Общественная позиция диктовала стремление сдерживать Саддама Хусейна вместо его свержения. На самом же деле все было совершенно по-другому. В мае 1991 года, всего через несколько недель после прекращения огня, президент Буш одобрил план «создания условий для свержения Саддама Хусейна». Чтобы исполнить этот план, он выделил впечатляющую сумму – 100 миллионов долларов – для тайных операций. С тех пор как в 1920-х годах США стали активно поддерживать режимы, которые отвечали их обширным стратегическим интересам, Вашингтон еще раз продемонстрировал, что готов рассмотреть вопрос о смене режима, с тем чтобы навязать региону свое видение мира.

Амбиции США в то время были частично сдержаны глубокими геополитическими изменениями в начале 1990-х годов. Берлинская стена пала незадолго до вторжения в Кувейт, а через несколько месяцев после поражения Ирака развалился Советский Союз. На Рождество 1991 года президент Михаил Горбачев объявил о распаде Советского Союза на 15 независимых государств. Мир претерпевал изменения практически в библейских масштабах, заявил президент Буш Конгрессу несколько недель спустя. «Божьей милостью Америка победила в холодной войне».

В самой России эти изменения вызвали яростную борьбу за власть, которая привела к конституционному кризису и свержению «старой гвардии», после того как в 1993 году танки обстреляли Белый дом в Москве, место заседаний российского правительства.

Также это время стало периодом крупных преобразований в Китае. Реформы, предложенные Дэн Сяопином и его соратниками после смерти Мао Цзедуна в 1976 году, начали осуществляться, превращая Китай из изолированной региональной страны в державу, которая наращивала экономическую и военную мощь, а также политические амбиции. Политика апартеида, угнетающая Южную Африку, также, наконец, прекратилась. Дух свободы, мира и процветания был силен как никогда.

Мир когда-то был поделен на две части, сказал президент Буш во время совместной сессии Сената и Палаты представителей. Теперь осталась «одна превосходящая сила – Соединенные Штаты Америки». Запад торжествовал. Некоторые не соответствующие моральным принципам события в Ираке были оправданы важными евангельскими целями скорейшего распространения фирменного дара американской империи – демократии.

Таким образом, в течение десятилетия после вторжения в Кувейт США проводили политику, которая была неоднозначна и амбициозна. Они повторяли как мантру, что освобождают страны, как, например, Ирак, и укрепляют демократию, но в то же самое время ревностно и временами жестко защищали и продвигали свои интересы в этом стремительно меняющемся мире, практически не считаясь с ценой. Резолюция ООН № 687, принятая после войны в Заливе, включала меры, связанные с суверенитетом Кувейта, а также с санкциями, наложенными на «продажу и поставки… продуктов, лекарств и товаров медицинского назначения», «продуктов питания» в Ираке. Эти меры должны были ускорить разоружение, включая прекращение программ по созданию биологического и химического оружия и заключение соглашения по признанию суверенитета Кувейта. Влияние ограничения иракского экспорта и финансовых операций было разрушительным, особенно на бедные слои населения. По первоначальным оценкам, как предполагал журнал Lancet, в результате реализации такой политики за пять лет от недоедания и болезней погибло 500 000 детей. В 1996 году Лесли Шталь взяла интервью у госсекретаря Мадлен Олбрайт в телевизионной программе «60 минут» и заявила, что в Ираке погибло больше детей в результате этой политики, чем в Хиросиме в 1945 году. «Я думаю, что это очень тяжелое решение», – ответила Олбрайт. Однако она отметила: «…мы полагаем, что это стоит того».

Санкции были не единственными шагами, предпринятыми после прекращения огня. Бесполетные зоны были установлены к северу от 33-й паралели и к югу от 36-й паралели сразу после заключения соглашения о прекращении огня. В 1990-е годы территорию контролировали американские, французские и британские боевые самолеты.

Создание бесполетных зон, которые покрывали более половины территории Ирака, было якобы обусловлено защитой курдских меньшинств на севере и шиитов на юге. То, что это было сделано в одностороннем порядке, без мандата совета безопасности ООН, показало, что Запад готов вмешиваться во внутренние дела стран и брать дела в свои руки, когда это выгодно.

Это было продемонстрировано еще раз в 1998 году, когда президент Клинтон подписал закон об освобождении Ирака в соответствии с официальной «политикой Соединенных Штатов по поддержке усилий по свержению Саддама Хусейна и содействию появления демократического правительства, которое пришло бы на смену этому режиму». Клинтон также объявил, что выделит демократической оппозиции Ирака 8 миллионов долларов с явной целью обеспечения голосов против Саддама, чтобы «объединиться и работать вместе более эффективно».

Попытки США и их союзников получить то, что они хотят, не были ограничены Ираком. Президент Клинтон попытался начать переговоры с иранским руководством, чтобы улучшить отношения, которые покатились по наклонной после скандала Ирангейт, а также после того, как в 1988 году американским крейсером Vincennes был сбит иранский пассажирский самолет. Хотя в полной мере репрессии в Тегеране не ясны до сих пор, множественные доказательства свидетельствуют о том, что была предпринята целая серия террористических атак против американских целей, возможно включая сбитый над Локерби Pan Am 103 в декабре 1988 года, а также бомбежку американской базы возле Дахрана в Саудовской Аравии в 1996 году.

После того как у американских следователей появились сильные подозрения насчет того, что Иран причастен к бомбежке, президент Клинтон направил ноту протеста президенту Хатами, которая была доставлена в конце 1990-х годов. Иранцы ответила агрессивно, отвергая американские обвинения в гибели девятнадцати военнослужащих как «неточные и неприемлемые». Кроме того, со стороны США неискренне, говорилось в ответе, возмущаться по поводу террористических атак, учитывая, что они ничего не предприняли, чтобы «преследовать в судебном порядке или выдать легко узнаваемых американских граждан, ответственных за сбитый иранский пассажирский лайнер десять лет назад. Тем не менее Тегеран дал надежду на будущее. Президент может быть уверен, было написано в ответном письме, что «Иран не питает враждебных чувств к американцам». На самом деле «иранцы не только не питают вражды, но (также) уважают великий американский народ».

Этот шаг эхом отозвался в Афганистане, где были открыты каналы связи с жестким режимом талибов, после того как верховный лидер, мулла Омар, вышел на связь через посредника в 1996 году. И снова первые признаки были многообещающими. «“Талибан” высоко ценит США», – сказал один высокопоставленный талибский лидер, согласно секретному отчету первой встречи, которая была подготовлена посольством США в Кабуле. Кроме того, поддержка Вашингтона во время «джихада против Советов» не была забыта. Также, «Талибан» хочет хороших отношений с Соединенными Штатами». Это примирительное сообщение давало повод для оптимизма, так же как и тот факт, что у США были связи и старые друзья, которые могли быть полезны в будущем. Одним из них был вождь Джалалуддин Хаккани, давний агент ЦРУ, завербованный после советского вторжения, чье (относительно) либеральное отношение к правам женщин и социальной политике было отмечено в меморандуме, который подчеркнул его растущее значение в рамках «Талибана».

В первую очередь США были обеспокоены ролью Афганистана как рассадника боевиков и террористов. «Талибан» получил контроль над Кабулом в 1996 году, что вызвало растущую обеспокоенность в соседних странах насчет возможной нестабильности, роста религиозного фундаментализма и перспективы российского присутствия в регионе, из которого она отступила совсем недавно, когда развалился Советский Союз.

Эти опасения были высказаны на встрече на высшем уровне с высокопоставленными талибами в Кандагаре в октябре 1996 года. Американских чиновников уверили в том, что тренировочные боевые лагеря закрыты и что для проверки достоверности этой информации туда будет открыт доступ. Должностные лица «Талибана», в том числе и мулла Мухаммед Гус, который по факту исполнял обязанности премьер-министра Афганистана, охотно отвечали, когда им задавали вопросы об Усаме бен Ладене, чья деятельность чрезвычайно интересовала военную разведку США. В ЦРУ связывали бен Ладена с атаками на американских солдат в Сомали в 1992 году, бомбежкой Всемирного торгового центра в 1993 году и созданием «сети вербовочных центров «Аль-Каиды» и гостевых домов в Египте, Саудовской Аравии и Пакистане». В одном из отчетов разведки отмечалось, что это один из самых значительных спонсоров исламских экстремистов по всему миру.

«Было бы полезно, – сообщили американские чиновники представителям Афганистана, – если бы талибы могли указать, где он находится, чтобы удостовериться, что он не может проводить террористические операции». Афганские чиновники ответили, что бен Ладен был «с ними в качестве гостя, в качестве беженца», а в культуре пушту существует правило, согласно которому с гостем «нужно обращаться с уважением и гостеприимством». «“Талибан”, – сказали они, – никогда не позволит террористам совершать никакие террористические действия на своей территории». В любом случае бен Ладен «обещал, что не будет совершать (террористических атак)», пока находится в Афганистане, кроме того, когда талибам показалось подозрительным его нахождение в пещерах к югу от Джелалабада возле Тора-Бора и они велели ему «покинуть пещеры и жить в обычном доме», он тут же подчинился.

Хотя это и обнадеживало, но не настолько, как надеялись американцы, что привело к смене линии поведения. «Этот человек сама зараза», – решительно заявили американские чиновники талибам. «Всем странам, даже таким большим и мощным, как США, нужны друзья. А Афганистану особенно нужны друзья». Это был предупредительный выстрел: подразумевалось, что в случае если бен Ладен предпримет террористическую атаку, будут последствия. Ответ муллы Раббани, высокопоставленной фигуры в «Талибане», был предельно ясен – он повторял то, что было сказано до этого. Его ответ цитировался полностью и был отправлен в Вашингтон, а копии разосланы в Исламабад, Карачи, Лахор, Эр-Рияд и Джидду: «В этой части света есть закон, согласно которому тем, кто ищет убежища, оно должно быть предоставлено, но если человек совершает террористические действия, вы можете указать на это, у нас есть чувства, и мы не позволим никому заниматься этой поганой деятельностью».

Эти гарантии никогда не проверялись досконально. Но их и не приняли за чистую монету. К весне 1998 года ЦРУ работало над планом поимки, который включал в себя поддержку и сотрудничество с «племенами» в Афганистане. Планировщиками это было описано как «идеальная операция». К маю «планирование передачи задержанного (Усамы бен Ладена) шло очень хорошо». Согласно сильно отредактированному отчету ЦРУ, схема была разработана и продумана «детально, тщательно и реалистично», хотя и содержала некоторую долю риска. Другое дело, получит ли этот план одобрение. Как выразился один участник, «шансы на получение зеленого света 50/50». Старший офицерский состав был менее оптимистичен. Было доложено, что командир спецподразделения «Дельта» не очень «доволен» деталями операции, в то время как командир совместных специальных операций думал, что план ЦРУ не относится к его подразделению. И хотя «финальный прогон операции» прошел хорошо, от нее отказались.

Прежде чем была предпринята решительная попытка разобраться с бен Ладеном, события приняли решительный оборот. 7 августа 1998 года «Аль-Каида» несколько раз бомбила американское посольство в Найроби и Дар-эс-Салам, крупнейших городах Кении и Танзании соответственно. Было убито 224 человека, более тысячи ранены. Подозрение пало на бен Ладена.

За две недели США приняли соответствующие меры, запустив семдесят восемь ракет по замеченным базам «Аль-Каиды» в Афганистане. «Наша цель – терроризм, – сказал президент Клинтон в телевизионном обращении 20 августа. – Наша миссия ясна: ударить по сети радикальных группировок, связанных и финансируемых бен Ладеном, возможно, самым выдающимся организатором и финансистом мирового терроризма». Клинтон в это время находился в центре сексуального скандала, связанного со стажером Моникой Левински, которая угрожала снять его с поста президента и требовала отдельного телевизионного обращения. Поэтому он не консультировался с талибами, прежде чем попытаться устранить вдохновителя плана. Пытаясь упредить критику, он обратился с заявлением: «Я хочу, чтобы мир понял, что наши действия не направлены против ислама». Напротив, продолжал осажденный президент, «ислам – великая религия».

К сожалению, попытки наладить взаимоотношения с Усамой бен Ладеном провалились. К тому же были нарушены отношения с талибами, которые немедленно высказали свое недовольство нападением на территории Афганистана на гостя, причастность которого к атакам в Восточной Африке не была доказана. Мулла Омар заявил, что талибы «никогда не передадут бен Ладена никому и будут защищать его любой ценой». Согласно объяснениям разведслужбы США, в арабском мире наблюдалась симпатия к бен Ладену и его экстремизму. Там понятия «несправедливости и виктимизации» мусульман шли рука об руку с популярным убеждением, что «политика США поддерживает коррумпированные режимы… и предназначена для разделения, ослабления и разрушения арабского мира». Мало кто одобряет терроризм бен Ладена, говорилось в заключении отчета, но «многие разделяют его политические настроения».

Эти взгляды разделял сам мулла Омар, который в знаменательном телефонном разговоре с представителем госдепартамента в Вашингтоне через три дня после запуска ракет заявил, что «удары приводят к обратному результату и вызовут всплеск антиамериканских настроений в исламском мире». В ходе этого недавно рассекреченного телефонного разговора, единственного контакта верховного лидера Афганистана с чиновниками США, мулла Омар, ссылаясь на дело Левински, отметил, что президент Клинтон переживает «текущие внутренние сложности». Учитывая это и стремление «восстановить популярность США в исламском мире» после катастрофической односторонней атаки, заявил мулла Омар, «Конгресс должен заставить президента Клинтона подать в отставку».

Удары США были осуждены, главный спикер Вакиль Ахмед Мутавакиль объявил их атакой «на весь народ Афганистана». Крупные антиамериканские демонстрации прошли в Кандагаре и Джелалабаде после нападения, как заявил Ахмед, который говорил с американскими чиновниками вскоре после этого. «Если талибы примут ответные меры против Вашингтона, – заявил он, – так оно и будет». Подобно Саддаму Хусейну, когда он узнал, что США продают оружие Ирану, обещая поддержать Ирак, у него появилось ощущение предательства и двурушничества, что было разрушительным: с одной стороны, американцы были дружелюбны, а с другой – поступали жестоко.

Вакиль Ахмед выразил свое возмущение по поводу вялости доказательств после военных ударов США. Лидеры талибов всегда ясно заявляли, что в случае если бен Ладен будет замечен в террористической деятельности на афганской земле, против него будут приняты меры. И мулла Омар немедленно запросил у госдепартамента пояснения. По словам официальных лиц «Талибана», некоторые верили, что обвинения были сфабрикованы, в то время как другие отмечали, что в свое время бен Ладен обучался партизанскому делу при поддержке США. Американцы представили всего лишь несколько бумаг, которые едва ли могли служить доказательствами. Видеокассета, переданная талибам, которая, как предполагалось, должна была содержать что-то новое о бен Ладене, как доказательство не годилась ни на что.

Нападение было позорным, заявил Ахмед, и оно привело к гибели невинных афганцев и нарушению суверенитета Афганистана. Если американцы действительно хотят решить проблему с бен Ладеном, заключил он, им нужно обратиться к Саудовской Аравии. Это поможет уладить вопрос «за минуты, а не часы».

Как ни странно, то же самое было достигнуто без участия США, как показывает целый шквал дипломатических телеграмм, исследований и рекомендаций о получении поддержки в Эр-Рияде.

Последствия американских ударов были катастрофическими. Как указано в отчете об исследованиях разведки США, написанном год спустя, помимо того что попытка уничтожить бен Ладена провалилась, это нападение укрепило его позицию в большей части арабского мира, а также в других местах, а США выставила «как неудачника, столкнувшегося с агрессивным задирой». В растущем восприятии «американской культуры как высокомерной» скрывались реальные опасности, и это тревожило. Отчет предупреждал, что атаки США были сомнительны с моральной точки зрения и зеркально отражали бомбежки самого бен Ладена, в ходе которых страдали невинные люди, а применение силы оправдывалось политическими мотивами. В результате «ответных ударов с помощью ракет… может быть больше вреда, чем пользы». США также должны быть готовыми к тому, пророчески отмечалось в отчете, что воздушные удары могут «спровоцировать новый виток террористических заговоров».

Еще до того как это произошло, проваленная интервенция принесла нежелательные результаты. Взгляды талибов на внешний мир ужесточались по мере того, как они укреплялись в своих подозрениях насчет Запада. «Осадный» менталитет привел к ужесточению религиозных взглядов, а также повышению интереса к распространению радикального исламизма по всему миру, хотя отчеты ЦРУ того времени утверждали, что это вряд ли может быть эффективным.

Тем не менее давление США послужило тому, что консервативно настроенные становились все более фундаменталистскими. Такие деятели, как мулла Раббани, заместитель лидера и глава Kabul Shūrā (Совета), который опасался, что невозможность свержения бен Ладена углубит международную изоляцию Афганистана, были обойдены муллой Омаром, чья бескомпромиссная политика – не сотрудничать и не капитулировать перед чужаками – в то время превалировала. В результате талибы приблизились к агрессивным идеям бен Ладена об освобождении мусульман из плена Запада и восстановлении условий досредневекового периода.

Именно это было основной целью девятой части нападений. В отчете разведки, написанном в 1999 году, уже отмечалось, что у бен Ладена было «огромное, раздутое эго. Он видел себя в качестве игрока на мировой арене на самой ранней стадии истории, например, в период Крестовых походов».

Было крайне показательно, что в каждом аудио- и видеообращении, которое он выпустил после атаки на башни-близнецы, упоминались крестоносцы. Революционеры часто желают возродить идеализированное прошлое, но немногие обращают взор на тысячу лет назад, чтобы черпать вдохновение для террористических актов.

В месяцы, предшествующие трагедии 11 сентября, разведка указывала на возрастающую угрозу «Аль-Каиды». В памятке «только для президента» со зловещим названием «Бен Ладин [sic] собирается напасть на США», датированной 6 августа 2001 года, говорилось о том, что информация, собранная по «результатам примерно семидесяти полноценных расследований», произведенных на всей территории США, «показала признаки подозрительной активности в этой стране, что, по всей видимости, свидетельствует о подготовке к захвату самолетов и других атаках». США были достаточно взбудоражены, чтобы держать дверь открытой для режима в Кабуле. Они уверяли, что США не против «Талибана». Проблема была в бен Ладене. Если бы с ним можно было иметь дело, сетовали американские дипломаты, «у нас были бы совсем другие отношения».

Однако с ним не стали иметь дело. В 8:24 утра 11 сентября 2001 года стало ясно, что что-то идет совсем не так. Воздушный контроль пытался связаться с рейсом номер 11 American Airlines из Бостона в Лос-Анджелес целых одиннадцать минут, после того как их проинструктировали подняться на высоту 35 000 футов. Когда пришел ответ, он был неожиданным: «У нас тут несколько самолетов. Просто сидите тихо, и все будет в порядке. Мы возвращаемся в аэропорт». В 8:46 утра по восточному времени Боинг-676 влетел в северную башню Всемирного торгового центра. Через час и семнадцать минут появились еще несколько захваченных самолетов: United 175 врезался в южную башню Всемирного торгового центра, American 77 влетел в Пентагон, а US 93 разбился возле Шенксвилла в Пенсильвании.

Две тысячи девятьсот семьдесят семь человек погибло 11 сентября 2001 года вместе с девятнадцатью террористами. Психологическое воздействие нападений, в результате которых пали башни-близнецы и был поврежден Пентагон, было сильным. Террористические акты, совершенные у здания посольства и американских вооруженных сил за границей, были шокирующими, но скоординированная атака на наземные цели была просто разрушительной. Ужасающие снимки самолетов, намеренно влетающих в здания, и сцены бедствий, хаоса и трагедий, которые произошли позже, требовали немедленного ответа.

«Мы ведем поиски тех, кто стоит за этими злодеяниями», – заявил президент Джордж Буш в телевизионном обращении вечером в день нападений. «Я направил все силы нашей разведки и правоохранительных органов, чтобы найти виновных и привлечь их к ответственности. Мы не будем делать различий, – предупредил он, – между теми террористами, которые совершили эти преступления, и теми, кто их прикрывает».

Выражения сочувствия посыпались из всех уголков мира, включая страны, от которых их не ждали, – Ливию, Сирию и Иран, президенты которых выразили «глубокие соболезнования и сочувствие жертвам», добавив, что «международная обязанность – постараться разрушить терроризм». Было совершенно ясно, что за атаками стоит бен Ладен, хотя посол талибов в Пакистане утверждал, что у него не было достаточно ресурсов для исполнения такого «хорошо организованного плана». Вакиль Ахмед Мутавакиль сообщил катарской телекомпании al-Jazeera на следующий день после нападения, что талибы «осуждают этот террористический акт вне зависимости от того, кто за ним стоит».

Через несколько часов после атаки были разработаны стратегии борьбы с бен Ладеном. План действий, который появился утром 13 сентября, подчеркнул важность привлечения Ирана и сотрудничества с властями Туркменистана, Узбекистана, Кыргызстана, Казахстана и Китая, соседей Афганистана. План заключался в «оживлении» их за последующую неделю и подготовке к грядущим военным действиям против «Талибана». Первый шаг реагирования на события 11 сентября заключался в объединении стран Шелкового пути.

Одному из соседей Афганистана было уделено особое внимание. У Пакистана были тесные связи с «Талибаном», длительность которых составляла поколение, если не два. Теперь же террористические атаки требовали от Исламабада, как заявил глава пакистанской разведслужбы, выбрать между «черным и белым… без серого». Страна должны была «примкнуть к Соединенным Штатам и воевать против терроризма или занять сторону террористов».

После того как войска были перемещены в позицию, из которой можно было напасть на Афганистан, талибы получили последнее зловещее предупреждение, которое было доставлено лично президентом Пакистана или его главой безопасности. «Это абсолютно в ваших интересах и интересах вашего выживания выдать лидеров «Аль-Каиды», покончить с террористами», их лагерями и дать США доступ к террористическим объектам.

«Если какая-либо группа или лицо, связанные с Афганистаном» окажутся вовлеченными в террористические атаки в США, «ответ будет разрушительным». «Каждый из столпов режима «Талибана», говорилось в сообщении, «будет уничтожен». Ультиматум был выразителен и ясен – сдайте бен Ладена или страдайте от последствий.

Во время выслеживания бен Ладена и уничтожения «Аль-Каиды» на карту было поставлено нечто большее, чем охота за головами. На самом деле внимание Вашингтона быстро сосредоточилось на более масштабной цели – контроле над центром Азии. Влиятельные голоса утверждали: нужно полное перепрофилирование стран этого региона, чтобы соблюсти американские интересы и значительно повысить безопасность.

В течение десятилетий США заигрывали с силами зла. Длительное время сердце Азии было настолько важно, что после Второй мировой войны стало обычным делом относиться к этому региону как непосредственно связанному с национальной безопасностью Соединенных Штатов. Его расположение между Востоком и Западом стало стратегически важным в ходе соперничества сверхдержав, в то время как природные ресурсы, такие как нефть и прежде всего газ, сделали события в странах Персидского залива и их ближайших соседей действительно важными для национальной безопасности США.

К 30 сентября 2001 года, спустя три недели после трагических событий, министр обороны Дональд Рамсфелд предложил президенту свои «стратегические мысли» о том, к чему США должны стремиться в ближайшем будущем, как часть «военных целей». «Некоторые воздушные удары против «Аль-Каиды» и «Талибана» планируется начать в ближайшее время», – подчеркивал он, отмечая начало, как он называл, «войны». Было чрезвычайно важно, писал он, «убедить или заставить государства прекратить поддержку терроризма». То, что он предложил далее, было драматичным и поразительно амбициозным: «Если война не сможет изменить политическую карту мира существенным образом, США не достигнут своей цели». Что это значило, было ясно. «Правительство Соединенных Штатов должно четко представить себе цели по этим направлениям: новые режимы в Афганистане и еще одном ключевом государстве (или двух)». Ему не нужно было уточнять, о каких государствах он говорит, было ясно, что имелись в виду Иран и Ирак.

События 11 сентября изменили отношение США ко всему миру. Будущее Америки зависело от защиты центра Азии, начиная с западной границы Ирака с Сирией и Турцией до Гиндукуша.

Видение было окончательно сформулировано президентом Бушем в конце января 2002 года. К тому времени с «Талибаном» разбирались решительно. Его представителей выжали из крупных городов, включая Кабул, в течение нескольких недель после окончания операции «Сокрушающая свобода», включающей экстенсивные авиационные удары и крупное развертывание сухопутных войск. Хотя бен Ладен все еще был на свободе, президент в послании к Конгрессу объяснил, почему США нацелились на более амбициозные цели. Многие режимы, которые ранее были враждебны к США, «после событий 11 сентября сидят тихо, но мы-то знаем их истинную натуру». Северная Корея – одно из ключевых проблемных государств. Однако основное внимание было уделено другим двум странам – Ирану и Ираку. Они вместе с Пхеньяном «образовывают ось зла, угрожающую спокойствию мира». Разрушение этой оси имело решающее значение. «Наша война против терроризма началась хорошо, но это только начало».

Решимость взять все под свой контроль была потрясающей. Смещение существующих режимов, которые считались дестабилизирующими и опасными, стало основной целью стратегической политики США и союзников. Они отдавали приоритет избавлению от существующей опасности, практически не думая о том, что может произойти дальше. Устранение краткосрочных проблем было важнее долгосрочных планов. Это стало ясно исходя из планов против Афганистана, принятых в 2001 году. Правительство США не должно мучиться над созданием постталибских соглашений, говорилось в бумаге, когда воздушная кампания уже началась. Победитель «Аль-Каиды» и «Талибана» становится главным. О том, что будет дальше, можно подумать позднее.

Такая же скоропалительность наблюдалась и в случае с Ираком, где акцент был сделан на устранении Саддама Хусейна в условиях отсутствия планирования и понимания будущего страны. Желание избавиться от Саддама стояло на повестке дня с самого начала правления администрации Буша. Новый госсекретарь Колин Пауэлл уточнял вопрос об изменении режима в Ираке менее чем через семьдесят два часа после инаугурации Джорджа Буша и за месяц до событий 11 сентября. В дальнейшем, после террористических атак, внимание переключилось на Саддама Хусейна. В то время как американские войска неумолимо брали под контроль Афганистан, министерство обороны усердно работало над подготовкой большого маневра в сторону Ирака. Вопрос был прост, как говорится в заметках по планированию Рамсфелда и генерала Томми Франкса, начальника центрального командования: «Как нам начать?»

Были предусмотрены три возможных триггера. Все они оправдывали военные действия. Может быть, Саддам движется против курдов на север, размышлял Дональд Рамсфелд в ноябре 2001 года; может быть, это связано с нападением 11 сентября или распространением сибирской язвы (это сообщение было разослано нескольким СМИ и двум американским сенаторам в сентябре 2001 года); или, может быть, причиной стал спор об инспекции оружия массового поражения? Это выглядело многообещающим моментом, о чем свидетельствует следующий комментарий: «Начните сейчас думать о требованиях к проверке».

В течение 2002 года и в начале 2003 давление на Ирак было увеличено. В центре внимания оказалось химическое и биологическое оружие, а также оружие массового поражения. США показывали буквально евангельское рвение. В условиях отсутствия «неопровержимых доказательств» связи 11 сентября и Багдада в одном из отчетов отмечалось, что только на Тони Блэра можно положиться в вопросах поддержки военных действий, хотя «и за существенную политическую цену». Другие подчеркивали, что «многие, если не все страны, которые объединились или просто доброжелательно относились к США, особенно в Европе, испытывают серьезные сомнения насчет полномасштабного нападения на Ирак». Поэтому основная работа заключалась в поисках правовой базы для подготовки к войне в ожидании правильного момента. ООН никогда не дала бы разрешение на подобные действия. Особое внимание было уделено тому, что Ирак не только намерен создавать оружие массового поражения, но еще и делает это тайно, чиня препятствия инспекторам из Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ). В некоторых случаях это создавало проблемы с самими наблюдателями, которые обнаруживали, что их позиции преувеличены, скомпрометированы и даже подвергаются риску. Весной 2002 года, например, Хосе Бустани, генеральный директор бразильской Организации по запрещению химического оружия, был отстранен от власти после специальной закрытой сессии – это был первый раз, когда глава крупной международной организации был вынужден уйти со своего поста. Информация, зачастую полученная из ненадежных источников, была растиражирована, а спекуляции были представлены как факт, результат целеустремленной решимости укрепить позиции Ирака и Саддама. «Каждое заявление, которое я сделаю сегодня, – заявил Колин Пауэлл 5 февраля 2003 года, – подкреплено источниками, надежными источниками. Это не пустые утверждения. То, что мы даем вам, – это факты и выводы, основанные на надежной разведке».

На самом деле все было не так. Едва ли за неделю до этого в отчете МАГАТЭ было отмечено: «…мы не обнаружили никаких доказательств того, что Ирак возродил свою ядерную программу 1990-х годов».

Добавление к докладу гласило, что «необходима будет проверка данных». В тот же день, 27 января 2003 года, появилось обновление, подписанное Хансом Бликсом, главой Комиссии ООН по наблюдению, контролю и инспекциям (ЮНМОВИК), который заявил, что, хотя инспекторы иногда сталкиваются со случаями преследования, «Ирак до сих пор хорошо справлялся» с требованиями инспекторов.

Как выяснилось позже, не было никакой связи между Саддамом Хусейном и нападениями «Аль-Каиды» в 2001 году. Миллионы страниц, обнаруженные в Багдаде после вторжения, которое началось 19 марта 2003 года, выявили новые связи с терроризмом. Скорее всего, в этих документах, принадлежащих иракской разведке, большое внимание было уделено тому, чтобы приструнить таких, как Абу Аббас, лидер палестинского освободительного фронта, который проводил впечатляющие атаки в 1980-х годах и дал понять, что на американские цели не предпринималось и не будет предприниматься никаких атак, за исключением случаев нападения США на Ирак.

Как мы уже знаем, разговоры о существовании якобы обширной и сложной программы по созданию ядерного оружия, которая была столь реальной в воображении тех, кто видел угрозу в Ираке для регионального и мирового спокойствия, на самом деле не имели под собой оснований. Трейлеры, которые Колин Пауэлл описал, как мобильное биологическое оружие, спрятанное в густых рощах и… передвигающееся с промежутками от одной до четырех недель, чтобы избежать обнаружения, оказались метеозондами, как и говорили иракцы.

Решимость избавиться от Саддама Хусейна любой ценой шла рука об руку с хронически плохим планированием устранения последствий. Чертежи и книги, которые были выпущены до и во время вторжения, рисовали идиллическую картинку будущего Ирака после освобождения. Согласно одному крупному исследованию, нефтяные запасы Ирака были значительными. Это был потенциал, «способный принести пользу каждому гражданину страны, независимо от этнической и религиозной принадлежности». Наивное предположение, что богатство будет поделено ко всеобщему удовольствию и честно, многое говорит о нереалистичных ожиданиях относительно последствий вторжения. Тем не менее мотивы спонтанных решений сквозили повсюду. «Ирак, в отличие от Афганистана, довольно богатая страна», – заявил спикер Белого дома Ари Флейшер во время брифинга в феврале 2003 года. Здесь есть огромные ресурсы, которые принадлежат народу этой страны. И Ирак вполне способен взять на себя большую часть бремени по собственной реструктуризации.

Об этом же говорил Пол Вулфовиц, заместитель Дональда Рамсфелда, во время слушаний в комитете по ассигнованиям через восемь дней после начала вторжения в марте 2003 года. Нет никаких причин для беспокойства, настаивал он: «…мы имеем дело со страной, которая может сама финансировать свою реструктуризацию, и сравнительно скоро». По его беззаботным предсказаниям, запасы нефти должны были принести от 50 до 100 миллиардов долларов за два или три года.

Сама идея, что свержение Саддама превратит Ирак в страну с молочными реками и кисельными берегами, представляла собой выдавание желаемого за действительное. Когда войска вошли в Афганистан, политические планировщики отметили, что США «не должны совершать военного вмешательства в постталибский мир, так как США будут активно участвовать в борьбе с терроризмом во всем мире». Примерно такие же ожидания наблюдались и в отношении Ирака: войска численностью 270 000 человек должны были понадобиться для вторжения в страну в соответствии с планами, составленными центральным командованием, однако всего через три года понадобилось лишь 5000 пехотинцев. Все это выглядело правдоподобно, когда было представлено на слайдах PowerPoint для тех, кто видел, что хотел видеть. Предполагалось, что это будут легкие войны, которые будут быстро завершены и обеспечат новый баланс, который будет достигнут в ключевом регионе Азии.

В обоих случаях, однако, войны оказались длительными и дорогостоящими. После падения Багдада и последовавших за этим мятежей Ирак был практически охвачен гражданской войной. В то же самое время реакция на вторжение была такой же решительной, как в случае с Советским Союзом в 1980-е годы. И сейчас, так же, как и тогда, Пакистан оказывал поддержку особенно бескомпромиссным борцам сопротивления. Многие тысячи военнослужащих отдали свои жизни, больше 150 000 американских солдат были сильно ранены, многие получили инвалидность. На фоне этого сотни тысяч афганских и иракских гражданских лиц, убитых или раненных в ходе военных действий или пострадавших в силу того, что оказались в неправильном месте в неправильное время, под перекрестным огнем, воздушными ударами или рядом со взрывающимися автомобилями, были оценены как «сопутствующий ущерб».

Финансовые затраты поднимались с поразительной скоростью. Одно недавнее исследование оценивает стоимость участия в войне в Ираке и Афганистане не менее чем в 6 триллионов долларов, учитывая 75 000 долларов за долгосрочное медицинское обслуживание каждой американской семьи и компенсации по инвалидности. Это составило около 20 % государственного долга США в период между 2001 и 2012 годами.

То, что эффект от интервенций был более ограниченным, чем ожидалось, только ухудшило ситуацию. К 2011 году президент Обама почти отказался от затеи с Афганистаном, согласно его бывшему министру обороны Роберту Гейтсу, который осознал всю мрачность ситуации во время встречи в Белом доме в марте 2011 года: «Когда я сидел там, я подумал: президент не доверяет своему командующему (генералу Петреусу), не выносит (президента Афганистана) Карзая, не верит в свою же собственную стратегию и не считает эту войну своей. Он думал о выходе из войны». Это описание со злостью повторил президент Карзай, который поднялся, получил поддержку и, по мнению многих, обогатился за счет Запада. «Как нация», отмечал автор Уильям Далримпл, Афганистан сильно пострадал от политики США. Американцы «не сражались с терроризмом, который до сих пор остается на своем месте. Они продолжали уничтожать Афганистан и его народ». Другого пути не было, заявил он: «Это предательство».

Тем временем в Ираке было нечем похвастаться, кроме больших потерь, высокой цены, которую пришлось уплатить, и крушения надежд на будущее. Через десять лет после падения Саддама Хусейна страна оказалась на нижних строчках рейтинга демократических стран. Уровень соблюдения прав человека, свободы прессы, прав меньшинств, свободы слова и противоборства коррупции в Ираке на тот момент оказались не выше, чем было при Саддаме Хусейне, а иногда даже ниже. Страна была парализована неопределенностью и страхом, меньшинства испытывали катастрофические потрясения и подвергались гротескному насилию. Перспективы на будущее выглядели довольно мрачными.

Это, конечно же, был удар по репутации Запада в целом и США в частности. «Мы должны избегать создания имиджа американцев, убивающих мусульман», – советовал Дональд Рамсфелд президенту Бушу через две недели после событий 11 сентября. Такая очевидная чуткость была вскоре заменена изображениями заключенных под стражей без суда в «чистилище» Гуантанамо – месте, специально выбранном на том основании, что заключенные могут быть лишены защиты, согласно Конституции США. Исследования подготовки к войне в Ираке в Соединенных Штатах и Великобритании показали, что доказательства были искажены и использовались для манипулирования и получения поддержки решений, которые уже были приняты за закрытыми дверями. Усилия по контролю СМИ в постсаддамском Ираке, а именно переход от свободы слова к использованию журналистами «информации, одобренной правительством США», чтобы подчеркнуть надежды на процветание и демократическое будущее, вызывали воспоминания о советских комиссарах, санкционировавших истории, которые основывались скорее на мечтах, чем на реальных событиях.

Вдобавок ко всему наблюдались внесудебные выдачи, пытки в институциональном масштабе и удары беспилотников в отношении фигур, которые считались (но это не было доказано) угрозами. Это многое говорит об изощренности и плюрализме Запада, где подобные вопросы можно обсуждать в общественных местах и где, с одной стороны, многие ужасаются лицемерию сообщений о превосходстве демократии, а с другой – практикуют имперские обычаи. Некоторые были так потрясены, что решили устроить утечку секретной информации, которая показала, как осуществлялась политика: прагматично, второпях и часто без учета международного права и принципов справедливости. Ничего из этого не показывало Запад в хорошем свете – что-то остро ощущалось самими разведслужбами, которые боролись за то, чтобы сохранить секретные отчеты о характере и масштабах применения пыток, даже при условии прямых запросов Сената США.

В то время как внимание было сосредоточено на формировании облика и влиянии на Ирак и Афганистан, было важно не упустить из виду попытки добиться перемен в Иране. Для этого использовались санкции, навязанные Вашингтоном, которые, как оказалось, имели обратный эффект. Так же как и в Ираке в 1990-х годах, было ясно, что самый большой эффект они оказали на самые бедные, слабые и бесправные слои населения – их положение стало намного хуже. Запрет на экспорт иранской нефти сказался на уровне жизни не только иранцев, но и людей, которые проживали на другом конце мира. На мировом энергетическом рынке цена за единицу газа, электроэнергии и топлива влияет на фермеров в штате Миннесота, водителей такси в Мадриде, девушек, обучающихся в странах Африки южнее Сахары и производителей кофе во Вьетнаме. Мы все напрямую зависим от политических решений, реализуемых за тысячи миль от нас. Легко забыть, что в развивающихся странах цент может спасти жизнь. Наложение эмбарго может означать молчаливое удушье для тех, чьи голоса не могут быть услышаны, – матерей в трущобах Мумбаи, плетельщиков корзин в пригороде Момбасы или женщин, пытающихся противостоять незаконной деятельности предприятий горнодобывающей промышленности в Южной Америке. Таким образом, Иран был вынужден дезавуировать ядерную программу, созданную на основе технологий США, проданной деспотичному, нетерпимому и коррумпированному режиму в 1970-е годы.

Помимо дипломатического и экономического давления, оказанного на Тегеран, США дали понять, что рассмотрят вопрос о применении силы против Ирана, чтобы положить конец программе обогащения.

На заключительных этапах деятельности последней администрации Буша Дик Чейни утверждал, что он добивался ударов по иранским ядерным объектам, несмотря на то что реакторы, такие как Бушир, теперь были в значительной степени защищены сложными российскими зенитно-ракетными комплексами. «Я был, вероятно, большим сторонником военных действий, чем многие из моих коллег», – сказал он в 2009 году. Другие предупреждали его, что упреждающие удары сделали бы ситуацию в регионе хуже, а не лучше. Он неоднократно возвращался к этой идее. Если не угроза военных действий, переговоры потерпят неудачу, сказал он в 2013 году. «Я не вижу, как мы собираемся достичь нашей цели без этого», – отмечал он в интервью ABC News.

Идея о том, что Запад должен угрожать и быть готовым использовать силу, чтобы получить то, чего он хочет, стала мантрой в Вашингтоне. «Ирану придется доказать, что его программа является действительно мирной», – сказал госсекретарь Джон Керри в ноябре 2013 г. Иран должен иметь в виду, предупредил он, что «президент особенно отметил, что он не снимает вопрос угрозы с повестки дня». Это сообщение повторялось неоднократно. «Военный вариант, который доступен для Соединенных Штатов, уже готов», – сказал Керри в интервью каналу «Аль-Арабия» в январе 2014 года. Если потребуется, добавил он, США поступят так, «как необходимо». «Как я говорил снова и снова во время моего президентства, – подчеркнул президент Обама, – я не колеблясь использую силу, когда необходимо будет защитить Соединенные Штаты и их интересы».

Несмотря на угрозы, направленные на то, чтобы усадить Иран за стол переговоров, США, по всей видимости, действовали за кулисами, чтобы в любом случае достичь желаемого. Хотя существует несколько потенциальных источников вируса Stuxnet, атаковавшего центрифуги на ядерном объекте в Натанзе в Иране, а затем другие реакторы по всей стране, многочисленные свидетельства говорят о том, что очень сложная и агрессивная стратегия киберориентированной ядерной программы может быть прослежена до Соединенных Штатов и непосредственно Белого дома. Кибертерроризм является приемлемым, видимо, до тех пор, пока он находится в руках западных разведок. Так же как и угрозы применения силы против Ирана в стремлении защитить глобальный порядок, который соответствовал бы западным интересам, это просто новая глава, в которой предпринимаются попытки для сохранения позиции на древних перекрестках цивилизации. Для того чтобы поступать иначе, ставки слишком высоки.