Ночью я не выспался – спал вполглаза. Однако встал ни свет ни заря и, среди прочего, накормил оставшихся лошадей кукурузой из наших припасов. Волов пришлось выпрячь из ярма, чтобы не мешало щипать травку и пить вдоволь, а иначе, чего доброго, им не хватило бы сил даже встать на ноги. Бедняги так намучились, что еле могли жевать и при первом же удобном случае все разом улеглись на земле.

Разбудив Футсека и остальных, я велел им быть в полной боевой готовности, чтобы мы убрались отсюда с первыми лучами солнца. Затем отхлебнул разбавленного джина и поел сухого печенья. Энском тоже перекусил немного. Нам бы в самый раз глоток кофе, но я решил не разводить костер, ни к чему лишний раз привлекать к себе внимание.

На востоке едва забрезжил рассвет. Рядом с фургоном росло высокое дерево с зеленой пышной кроной. Взобраться по стволу даже при тусклом сиянии звезд мне не составило труда. Я поднялся над утренней мглой, окутавшей землю, и огляделся вокруг, пытаясь определить, куда нам ехать дальше. Понемногу прояснилось, небосклон озарился светом, из-за горизонта показался краешек солнца и брызнул во все стороны лучами. Густой туман, словно шерстяным одеялом, окутал всю землю. Лишь в миле от нас виднелось голое пятнышко, небольшой холм, можно сказать, морщинка на поверхности земли, который мы миновали прошлым вечером. Его безлесная верхушка, сложенная твердым гранитом, всплывала из окружающей пелены. Ничего не добившись, я велел привести волов, которые уже были на ногах и снова щипали травку.

Только я хотел спуститься, но вдруг заметил, как вдалеке что-то блеснуло. Менее опытный охотник вовсе не обратил бы на это внимания – с такого-то расстояния. Да, и как раз на том самом одиноком холмике. Я глянул в бинокль, и мои худшие опасения подтвердились. Там шли туземцы, солнечные лучи отражались от их копий и орудийных стволов.

Мигом соскочив с дерева, точно напуганный дикий кот, я бросился к фургону, пытаясь собраться с мыслями. Басуто не отстали и, как только совсем рассветет, перейдут в атаку. Через каких-то десять минут они будут здесь. Запрягать нет времени, да и что толку, дальше сотни ярдов по этим колдобинам фургон не уйдет. Что же нам делать? Бежать? Исключено – Энском слишком слаб. Тут на глаза мне попался конь, дожевывающий последний кукурузный початок.

– Футсек, – сказал я, стараясь сохранять спокойствие, – бог с ними, с волами, немедля седлай коня.

Он взглянул на меня с подозрением, но все же подчинился, оставаясь в неведении. Узнай он о грозящей нам опасности, удрал бы, это уж точно. Затем я нашел двух его приятелей в хвосте фургона и тоже велел им оставить упряжку в покое и подойти ко мне.

– Энском, раздайте всем ружья и патроны. Не задавайте вопросов, просто делайте, что вам говорят. Эти двое будут вам вместо костылей. Захватите свой револьвер, а я помогу вам спуститься. Да не забудьте свою шляпу.

Энском мигом все исполнил, и вот уже стоял рядом со мной на одной ноге. Видно, она затекла, и он едва сохранял равновесие.

– Басуто у нас на хвосте, – сказал я ему по секрету.

Энском присвистнул и намекнул на второе действие спектакля.

– Футсек, приведи коня, – велел я, – твой хозяин хочет проехаться верхом, чтобы не натрудить ногу.

Он повиновался, а на обратном пути только раз остановился, чтобы как следует подтянуть подпругу. Мы помогли Энскому забраться в седло.

– Куда теперь? – спросил он.

Я взглянул на дальний склон впереди, крутой и непроходимый. Еще не известно, сможет ли Энском сам взобраться на холм и оторваться от преследования. Я бы справился, если конь выдержит двоих седоков, а это вряд ли. А как же наши слуги? Энском догадался, какие сомнения меня терзают.

– Помните, – заметил он с присущим ему спокойствием, – наш белобородый друг предложил, если возникнут проблемы с племенем басуто, бежать прямо к нему? По-моему, самое время.

– Знаю, только я еще не решил, кого нам стоит опасаться больше – Марнхема или басуто. Сдается мне, это он натравил на нас туземцев.

– Сейчас не самое подходящее время для дилемм. Некогда раздумывать и бросать монетку. Мой голос в пользу Храма, – сказал Энском.

– Что ж, у нас нет выбора. В конце концов, вам решать. Так что вперед. Басуто идут по нашему следу! – крикнул я нашим кафрам. – Мы найдем убежище в Храме! Бегите!

Уж они припустили! Лучшие спортсмены не пробегут четверть мили за такое короткое время. Мы тоже понеслись, вернее, наш конь. Я висел одной ногой в стремени, а Энском держал винтовки под рукой. Наш скакун, уставший и наевшийся утром до отвала, бежал не слишком быстро. Когда между нами и фургоном было уже двести ярдов, я оглянулся и увидел туземцев. Заметив нас, они издали боевой клич и пустились следом.

А потом началось. Я вскарабкался на коня позади Энскома, однако умное животное, почувствовав двойную нагрузку, снизило скорость в три раза и ни в какую не соглашалось прибавить шаг. Поэтому я соскользнул с его крупа и продолжал ехать, как и прежде, держась одной ногой в стремени. Тем временем басуто, эти шустрые малые, сокращали разрыв, а впереди маячило пресловутое лесное болото с желтыми деревьями. Назревал вполне резонный вопрос – кто первым до него доберется? Пожалуй, следует упомянуть, что Футсек со товарищи уже достигли спасительного крова. Энском лягнул коня в бок здоровой пяткой, а я стукнул кулаком, понукая его перейти на легкий галоп.

Как только мы достигли отдельно стоящих деревьев, появился тощий туземец с огромным ртом и метнул в нас копье. Оно пролетело между спиной Энскома и моим носом. Тогда он взялся за второе. Не успел я опомниться, как Энском, бросив поводья, выхватил пистолет и пустил пулю в лоб этого дитя природы. Тот упал как подкошенный. Оказывается, мой спутник был не такой неловкий, как я о нем думал.

– А говорите, я плохо стреляю, – произнес он.

– Простое везение, – вырвалось у меня, ибо даже в минуту опасности я не желал кривить душой.

– Это мы еще посмотрим, – ответил он, взводя курок.

Собственно, нужда в дальнейшей перестрелке отпала, поскольку, подойдя к краю трясины, туземцы остановились. Вряд ли их напугала участь товарища, они даже не обратили на него внимания. Казалось, они уперлись в какую-то невидимую границу, которую не имеют права переступить. Просто застыли как вкопанные, а потом забрали у мертвеца копье и щит и, более о нем не заботясь, смиренно побрели обратно к фургону. Наш конь тоже притормозил, перейдя на шаг.

– Ну?! – воскликнул Энском. – Теперь вы убедились? Разве я не предсказывал, что убью человека в этом проклятом болоте?

– Да, – ответил я, отдышавшись немного, – но в ваших предчувствиях была еще и женщина, а я что-то ни одной не вижу.

– Верно. Как бы нам с ней позже не встретиться.

Мы поехали дальше, правда, не так быстро, как хотелось бы, в страхе, что туземцы передумают и возобновят погоню. Но с каждой минутой опасность отступала, и мы приободрились. Пусть фургона и волов нам не видать, зато остались в живых, что уже само по себе большая удача. Вскоре перед нами раскинулась поляна, где около недели назад мы подстрелили антилопу гну. На земле лежал ее остов, начисто обглоданный коршунами, частыми гостями саванны. Несколько птиц и сейчас сидело на соседних деревьях.

– Что ж, едем к Храму, как условились, – едва слышно произнес Энском, видно, рана причиняла ему изрядную боль.

Тут из-за дерева, как и в прошлый раз, появился мистер Марнхем, восседавший на том же коне и одетый в ту же одежду. С одной лишь разницей, что тогда был поздний вечер, а сейчас раннее утро.

– Вот мы и снова встретились! – воскликнул он весело.

– Да, – ответил я, – и, как ни странно, в том же месте. Вы нас ждали?

– Как и всякого путника, – ответил мистер Марнхем, окинув меня проницательным взглядом. – Я просыпаюсь с восходом солнца, а сегодня услышал выстрелы вдалеке и пошел взглянуть, в чем дело. На рассвете на вас напали басуто, верно?

– Верно, мистер Марнхем, но как вы об этом узнали?

– От ваших слуг. Они прибежали сюда, страшно напуганные. Мистер Энском, а вас ранили?

– Да, пару дней назад на границе с владениями вождя Сикукуни, когда нас чуть не убили туземцы.

– А… – протянул он без особого удивления. – А я ведь предупреждал вас об опасности. Заходите в дом, там вы познакомитесь с моим компаньоном, мистером Роддом, весьма опытным доктором, он вас осмотрит. По пути мистер Квотермейн поведает мне о ваших приключениях.

Пока мы поднимались по склону, я рассказал ему обо всем, что с нами приключилось. Мистер Марнхем внимательно слушал и ни разу не перебил.

– Скорее всего, кафры разворовали фургон, – подытожил он мой рассказ, – и сейчас уже возвращаются к себе с вашими волами.

– А вы не боитесь, что они придут за нами сюда?

– О нет, мистер Квотермейн! У нас же с этими людьми дела, а заболев, они приходят к доктору Родду. Для них эта земля священна. Вспомните, они ведь отстали от вас на лесном болоте? Как раз там начинаются мои владения.

– Да, но теперь мне хочется отыграться. Можно рассчитывать на вашу помощь? Волы устали и натерли ноги, так что мы их быстро нагоним.

– Нас тут совсем мало, – покачал головой мистер Марнхем. – Вы можете вызвать людей из лагеря золотоискателей в Барбертоне, хотя вряд ли тамошний начальник в состоянии вам помочь, даже если захочет. К тому времени ваши волы будут уже далеко. Кроме того, – понизив голос, добавил он, – давайте-ка договоримся. В моем доме вас ждет радушный прием и все необходимое, однако, если вы захотите снова устроить свару, я буду вынужден попросить вас покинуть мою землю. Мы мирные люди, торгуем с туземцами и не желаем с ними ссориться. Они могут напасть на нас, или у нас возникнут проблемы с британским правительством, которое объявило аннексию, но не завоевало их страну. Я ясно выразился?

– Вполне. Что ж, пока мы ваши гости, можно и потерпеть. Однако, простившись с вами, мы будем действовать по своему усмотрению.

– О, конечно! Меж тем надеюсь, вам и мистеру Энскому у нас понравится, можете оставаться у нас столько, сколько захотите.

Про себя я подумал, что мы здесь не задержимся.

– Так любезно с вашей стороны, – заметил я вслух, – приютить в своем доме совершенно чужих людей. Хотя не совсем чужих, – спохватился я, кивнув на Энскома, который ехал в нескольких шагах позади на усталом коне. – Вы, кажется, знали его отца?

– Отца? – повторил он, удивленно вздернув бровь. – Нет, что вы. Ах, припоминаю, той ночью я ошибся, спутал его с кем-то другим. Ведь прошло столько лет.

– Понимаю, – ответил я, но, вспомнив историю Энскома, решил, что наш почтенный хозяин заправский лгун. А еще вероятнее, не хочет вспоминать грехи молодости.

Вскоре мы подошли к дому. Парадный вход украшал прекрасный ухоженный цветник. Его окружала ограда из проволочной сетки, чтобы козлы не полакомились цветами. У ворот, присев на корточки, ждали наши слуги. Они переводили дух, и вид у них был довольно пристыженный.

– Футсек, господин благодарит тебя за поддержку, какую ты оказал ему в трудную минуту. От себя поздравляю вас всех с резвыми ногами, – сказал я по-голландски.

– О хозяин, басуто с их острыми копьями было так много, – начал оправдываться он.

– Замолчи, подхалим! Лучше помоги хозяину слезть с лошади.

Мы прошли через ворота по тропинке, усаженной бенгальскими розами. Мистер Марнхем и я вели Энскома под руки. Вблизи дом оказался столь же очарователен. Разумеется, если рассматривать в деталях, он был неказистый и аляповатый. Стены и колонны представляли собой нагромождение грубо отесанных мраморных глыб из соседней каменоломни. Создавалось впечатление незавершенности, и, если взглянуть внимательней, дом мог показаться уродливым. Однако, благодаря задумке автора, в целом был красивым. Он походил на робкие мазки художника, едва постигшего азы живописи, на произведение талантливого писателя, не в полной мере овладевшего искусством изложения мысли. Впервые в жизни чей-то дом произвел на меня столь сильное впечатление. С другой стороны, как вспомнил позже Энском, творение, поразившее меня, – только копия, а оригинал воздвигли, когда мир был еще молод, так сказать, на заре человечества. В ту пору человек, преодолев наконец первобытную дикость, увидел во сне нечто прекрасное и попытался изобразить это в камне.

По ступеням из неотесанных мраморных глыб мы поднялись на широкую веранду. На кушетке из местной породы дерева сидел или, скорее, возлежал мужчина в халате и читал книгу. При нашем появлении он поднял голову. Веранда выходила на солнечную сторону, свет падал прямо на него, и я достаточно хорошо разглядел незнакомца: лет сорока, темноволосый, широкоплечий, с усталым и, я бы даже сказал, недобрым лицом. Скажу больше, он походил на того, кто не только поддался духу-искусителю, что всем нам по природе свойственно, а даже охотно отдался ему в плен по собственной воле.

В Псалмах или в другой части Писания мы часто читаем о праведниках и нечестивцах и не понимаем значения этих слов. Только годы спустя я постиг их смысл или, вернее, думал, что постиг. Мы должны быть судимы не по нашим делам, а по желаниям, вернее, по моральным устоям. В развитии личности важно не столько то, что мы делаем, сколько наши старания. Все мы спотыкаемся, делаем ошибки, но в итоге праведниками становятся те из нас, кто, пытаясь спастись из ловушки и потерпев неудачу, старается исправить свои недостатки. Нечестивцы же, погрязшие в делах мира, каждый день вкушают плод лжи. Умышленно и без нужды грешат они против духа, не оставляя места прощению. Вот к таким скромным выводам пришел я.

Такие мысли посещают меня всякий раз при встрече с личностями, подобными доктору Родду. Кроме того, мой усталый и опустошенный разум послужил для них благодатной почвой и посему оказался больше обычного восприимчив к первому впечатлению о незнакомце. Скажу больше, я горд, ибо мое суждение было не совсем ошибочно. Если бы этот негодяй попал в хорошую компанию, то, вероятно, стал бы добропорядочным человеком. Однако по иронии судьбы или из-за дурной наследственности он покатился по наклонной плоскости.

– Родд, вы нам нужны.

– Вот как? – бодро ответил Родд и поднялся. Судя по голосу, он, как и его компаньон, принадлежал к британской интеллигенции. – Что случилось? Падение с лошади?

Тем временем нас впустили в дом, а Энском начал рассказ.

– Хм! – мрачно произнес доктор и испытующе взглянул на него своими черными глазами. – Ране несколько дней, и медлить больше нельзя. Вы же едва держитесь на ногах, так что не утруждайте себя, вашу историю я услышу от мистера Квотермейна. Сейчас же ложитесь в постель, а пока нам готовят завтрак, я вас осмотрю.

Родд привел нас в красивую комнату с двустворчатой остекленной дверью, выходящей на веранду, и двумя кроватями. Уложил Энскома и, вздернув ему штанину, снял мою грубую повязку и осмотрел рану.

– Больно? – спросил он.

– Еще как, – ответил Энском, – аж в бедро отдает.

Доктор стянул с него брюки для полного осмотра.

– Необходимо промыть рану. Лежите, а я пока схожу за всем необходимым.

Мы вышли вместе, и, когда оказались на веранде, я спросил, как дела у больного. Нога выглядела неважнецки.

– Плохи его дела – настолько, что я подумываю, не лучше ли ампутировать ногу по колено. И как можно скорее. Вы сами видели, как загноилась рана, и воспалительный процесс быстро распространяется.

– Господи! Неужто гангрена?

Он кивнул.

– Кто знает, чем в него стреляли, пулей или ржавым куском железа. Гангрена или столбняк, а может, и то и другое. Все возможно. Он деятельный человек?

– По-моему, да.

Родд задумался, а я не сводил с него глаз.

– Это меняет дело, – наконец решительно произнес он. – Для некоторых потеря ноги хуже смерти. Подождем немного, но, если за сутки симптомы не уйдут, придется оперировать. Доверьтесь мне, я работал когда-то… старшим хирургом в лондонской больнице и не растерял еще былую сноровку. По счастью, вы пришли прямо к нам.

Доктор взял все необходимое, помыл руки, потом вернулся к больному и, промыв рану обеззараживающим средством, снова натянул на него брюки, перевязав ногу выше колена. Затем напоил Энскома горячим молоком, предварительно вбив туда два яйца, велел отдыхать и не есть пока твердую пищу. Наконец укрыл его одеялом, сдвинул циновку и кивнул мне на выход.

– В молоко я добавил немного снотворного, так что он проспит несколько часов, – объяснил он уже на веранде. – Ему нужен покой. Не хотите ли пока освежиться?

– Куда вы ведете мистера Квотермейна? – спросил сидящий тут же Марнхем.

– В мою комнату.

– Почему? Комната Хеды тоже годится.

– Хеда может вернуться в любую минуту, – возразил доктор. – К тому же мистеру Квотермейну лучше переночевать в комнате мистера Энскома. Неплохо, если за больным кто-нибудь присмотрит.

Марнхем хотел возразить, затем передумал и промолчал, словно слуга, которого поставили на место. Этот незначительный эпизод немного приоткрыл завесу взаимоотношений между этими двоими. Вне всякого сомнения, доктор Родд помыкал своим компаньоном даже в таких пустяках, как распорядиться комнатой девушки. Вдвоем они составляли весьма колоритную парочку, и, если бы не тревога за Энскома, я бы уж наверняка выяснил, что за всем этим стоит.

Итак, я отправился мыться в комнату доктора. Пока я умывался, он вышел, и я, воспользовавшись случаем, немного осмотрелся. Стены, как и во всем доме, были отделаны местной породой дерева и служили задней стенкой книжному шкафу и буфету. На полках теснились лекарства и хирургические инструменты. Труды по медицине, философии, истории странным образом соседствовали с романами, по большей части французскими. Прочие фолианты, видимо, хранились под замком, в том числе и об оккультных науках. Стояла там и Библия. Я открыл ее наугад из простого любопытства, читает ли он ее, и собирался тут же вернуть на полку. Но вдруг мое внимание привлекло одно место, помнится, это была моя любимая глава из Книги пророка Исаии. На странице стоял штамп тюрьмы ее величества, не помню, какой именно. Однако этот ключ помог мне в последующие годы в разгадке тайны, какое событие в жизни этого человека сыграло не последнюю роль в его загубленной жизни. Не стоит в это углубляться, скажу лишь, что азартные игры и врачебная практика в корыстных целях, дабы погасить долги, окончательно довершили его растление. Странно, что он держал при себе книгу, полученную, скорее всего, от тюремного священника. Что ж, все мы порой ведем себя неосмотрительно. А может, книга ему дорога как память, он ее не раскрывал и печати, привлекшей мое внимание, в глаза не видел.

Теперь я мог строить догадки о его прошлой жизни. Возникли проблемы, он уехал в Южную Африку и на новом месте начал врачебную практику. Каким-то образом его разоблачили, быть может, конкуренты из зависти раскопали его прошлое. Все дело развалилось, и он решил перебраться в Трансвааль. В ту пору, еще до аннексии, провинция стала приютом для разношерстной публики, окруженной дурной славой. Но и в городе он не задержался, а затерялся в глуши. Там случай свел его с подозрительным типом, Марнхемом. Вместе они приступили к сомнительным сделкам, приносящим немалую прибыль. Попутно он с удовольствием лечил и оперировал туземцев и стал, таким образом, весьма влиятелен. В самом деле, еще до заката я обнаружил на задворках дома маленькую больницу с двумя или тремя койками. Их занимали кафры, а ухаживали за больными медсестры из местных, обученные самим доктором. Другие пациенты просто приходили к доктору на прием, кое-кто даже издалека. Время от времени он навещал белых, когда те оказывались поблизости.

Позже мы втроем завтракали в уютной комнатке с прекраснейшим видом из окна. Нам прислуживали вышколенные кафры в аккуратной белой униформе. Повар постарался на славу. Стол был сервирован настоящими серебряными приборами – в этой части Африки такое не часто встретишь. На стене среди гравюр и картин висел портрет прекрасной девушки, брюнетки с агатовыми глазами, написанный маслом.

– Мистер Марнхем, это ваша дочь?

– Нет, ее мать, – ответил он хмуро.

Тут его кто-то позвал по делу.

– Она иностранка, как видите, – сказал Родд. – Венгерка. Женщины в этой стране красивы и обаятельны.

– Да, я вижу. А эта дама живет здесь?

– О нет, она умерла, – ответил доктор. – По крайней мере, мне так кажется. Не поручусь, ведь я взял за правило не вмешиваться в личные дела окружающих. Знаю лишь, что Марнхем женился в зрелые годы на континенте, тогда ей не исполнилось и восемнадцати. Само собой, он страшно ее ревновал. Вскоре она родила ребенка и, кажется, в тот же год умерла. Несчастье подко сило Марнхема, и он перебрался с дочкой в Южную Африку, где начал жизнь сызнова. Вряд ли они имеют какие-то связи с Венгрией. Даже с дочерью он никогда не говорит о ее матери, а значит, она, скорее всего, умерла.

Мне подумалось, что эти обстоятельства можно было бы истолковать совсем в ином свете, но промолчал и благоразумно не стал углубляться в эти дебри. Вскоре вернулся Марнхем с известиями. Оказывается, басуто удрали с моими волами, как он и предвидел, а фургон со всем содержимым не тронули. Оставили даже запас оружия и боеприпасов.

– Какое везение! – ответил я в изумлении. – Однако как странно. Мистер Марнхем, чем вы можете это объяснить?

– Мистер Квотермейн, – пожав плечами, ответил он, – это же вы у нас всем известный знаток местных нравов и обычаев.

– У меня есть лишь две версии. То ли они по какой-то причине приняли мой фургон за логово тагати, то есть колдуна, и боялись прикоснуться к нему, чтобы не навлечь на себя беду, хотя волов тронуть осмелились. То ли считали фургон собственностью некоего друга и не хотели повредить.

Марнхем резко вскинул голову, но промолчал. Тем временем я рассказывал ему подробности нападения, пережитого нами недавно.

– Странное дело, главарь басуто проболтался, что какой-то белый мерзавец предупредил Сикукуни о нашем появлении, да еще велел его людям отобрать наше оружие и патроны. А раненый туземец, умоляющий нас пощадить его, утонул прежде, чем успел назвать имя этого белого человека.

– Бур, наверное, – пробормотал Марнхем. – Сейчас они не особо жалуют нас, сами знаете. Мне известно, что некоторые в сговоре с Сикукуни против англичан, через «уста вождя», его премьер-министра Макурупиджи. Старый плут хитер и пытается усидеть на двух стульях.

– В конце концов он упадет с обоих. Что ж, теперь вы убедились, что я был прав. Кафр упомянул только о ружьях, волах и наших жизнях в придачу. О фургоне речи не было.

– Верно, мистер Квотермейн, и я пошлю кого-нибудь из наших людей, вместе с вашими слугами они живо перенесут сюда все содержимое фургона.

– Может, одолжите волов, чтобы дотащить его до дома?

– Нет, у нас совсем не осталось молодняка. Много скота в этом сезоне полегло из-за «красной воды» и легочных болезней. Вряд ли вам удастся выпросить, одолжить или украсть упряжку волов в этой части Претории. Волы есть разве что у некоторых голландцев, так они не дадут.

– Плохо дело. Через пару дней я хотел продолжить путь.

– Ваш друг еще долго не сможет путешествовать, – возразил доктор, до сих пор безучастный к нашему разговору. – Почему бы вам не съездить туда на лошади, когда она отдохнет.

– Помните, вы говорили об упряжке волов, которую оставили в Претории, – вмешался Марнхем. – Можно привести ее сюда или послать кого-то из слуг, если не хотите оставлять мистера Энскома одного.

– Спасибо за совет, я подумаю.

Тем же утром Футсек, возница и кое-кто из хозяйских слуг отправились за содержимым нашего фургона. Но я слишком устал и остался дома. Убедившись, что Энском все еще спит, я решил последовать его примеру. Отыскал кушетку на веранде, устроился на ней и надолго погрузился в сладкую дремоту. Вдруг сквозь сон где-то поодаль от меня послышались голоса Марнхема и Родда. Наяву я бы их нипочем не расслышал с такого расстояния. Глубоко убежден, что наши органы чувств, я бы даже сказал, наша духовная сущность более восприимчива, когда мы почти погрузились в объятия Морфея, а не в часы бодрствования. Тогда наш организм работает на пределе своих возможностей, и мы порой оказываемся за гранью бытия. К несчастью, пробуждение стирает все из нашей памяти. Другое дело полудрема, когда некоторые воспоминания все же удается сохранить в памяти.

В таком-то необычном состоянии ума и духа я и услышал, как Родд обратился к Марнхему.

– Зачем вы привели этих людей?

– Их привел не я, а Удача, Рок, Судьба, Бог или Дьявол, называйте как угодно. Хотя, будь ваша воля, они бы, конечно, здесь не появились. Впрочем, я рад им. Для меня, живущего в этом аду, большой подарок перед смертью снова перекинуться словечком с английскими джентльменами.

– Джентльмены… – задумчиво процедил Родд. – Что ж, Энском, пожалуй. А другой? В конце концов, чем он лучше других охотников, кафров-торговцев и странников, коих полным полно в этой чужой земле?

«А действительно, чем?» – подумал я в полусне.

– Я не смогу объяснить, если вы сами этого не видите. Знаю лишь одно: он не хуже меня и гораздо лучше вас, – добавил Марнхем с оттенком высокомерия. – Вдобавок у него хорошая репутация среди белых и черных, а в этой стране доброе имя дорогого стоит.

– Согласен, – поразмыслив, ответил доктор, – допустим, он тоже джентльмен. Объясните, наконец, зачем вы привели их сюда, когда достаточно одного вашего слова, и проблема разом… – Он умолк.

– Говорю вам, я тут ни при чем. К чему вы клоните?

– Думаете, это разумно, учитывая наши дела, держать под боком двух таких проницательных джентльменов – и еще не ясно, как долго, – особенно сейчас, когда мы снова под британским флагом? И все лишь для того, чтобы вы могли насладиться их обществом. А может, лучше было бы велеть басуто отпустить их в Преторию?

– Не знаю я, что лучше. Ответьте на вопрос: к чему вы клоните?

– Через день-другой вернется Хеда. Она появится здесь в любую минуту, – ответил Родд, выбивая пепел из трубки.

– Да, ведь это вы заставили меня написать ей, что я хочу с ней увидеться. В чем же дело?

– Ничего такого, просто я не хотел бы, чтобы она общалась с «английским джентльменом», таким как этот Энском.

– А, понимаю, – презрительно усмехнулся Марнхем, – слишком честный и правильный. Могут возникнуть сложности и все такое. Что ж, молю Бога, чтобы так и случилось. Я хорошо знаю семейство Энском, вернее, раньше знал и имею представление о таких людях, как Родд.

– Не зарывайтесь, иначе однажды вы доиграетесь. За все содеянное я заплатил сполна, а вы… еще нет.

– Этот молодой человек очень плох, а вы опытный доктор. Почему бы вам не убить его, если вы так его опасаетесь? – с горькой усмешкой спросил Марнхем.

– А вы на что? Запомните: человек может лишиться многого, но не профессиональной чести. Я в лепешку расшибусь, но вылечу мистера Энскома, а это задачка не из легких, скажу я вам.

Когда я проснулся, их не было и в помине. Так сон это был или явь? В итоге я решил, что пошлю Футсека за волами в Преторию, а сам останусь тут.