Надеюсь, друг мой, однажды, находясь в добром здравии, вы прочтете мои каракули, ибо вам должны быть памятны события, произошедшие в Претории 12 апреля 1877 года. Сэр Теофил Шепстон, или Сомпезу – мне как-то сподручнее звать его на местный манер, – два с небольшим месяца инспектировал положение дел в Трансваале и в итоге объявил об аннексии страны в пользу британской короны. Как нарочно, я, Аллан Квотермейн, охотился в окрестностях Лиденбурга, в ту пору там было вдоволь дичи. Прослышав о знаменательных событиях, я решил не возвращаться прямиком в Наталь, а побывать в Претории, – выходил не такой уж великий крюк. Меня всегда тянуло ко всему увлекательному. Так вот, добрался я, стало быть, до города к одиннадцати утра 12 апреля, пришел на Церковную площадь, где, по обыкновению, собирались в те годы, и присоединился к остальным. Вокруг было много народу, англичан и голландцев. Мне сразу бросилось в глаза, что первые были в приподнятом настроении и возбужденно между собой переговаривались, а последние хмурились и выглядели подавленными.

Вскоре я разглядел в толпе знакомого, Робинсона – высокого, смуглого, добрейшего малого и превосходного стрелка. Да вы его знаете, в пору войны с зулусами он служил в Претории офицером кавалерии, в которой вы проводили смотр. Я окликнул его и спросил, что случилось.

– Много всего, Аллан, – ответил он, пожимая мне руку, – нам еще повезет, если к концу дня все закончится. Собираются зачитать сообщение Шепстона об аннексии Трансвааля.

– А как это воспримут наши приятели-буры? – удивленно присвистнул я. – По-моему, они не слишком-то счастливы.

– Кто знает, Аллан. Говорят, их губернатора подкупили, назначили ему пенсию. Так что для него это единственно возможное решение. В большинстве своем здешние голландцы недовольны таким развитием событий, вопрос в том, насколько далеко они готовы зайти и каковы их дальнейшие действия. Тут буров порядком, и все они вооружены, а за городом и того больше.

– А ваше мнение?

– Не знаю, всякое может случиться. Они или пристрелят Шепстона вместе с его людьми и двадцатью пятью полицейскими, или слегка поворчат и разойдутся по домам. Скорее всего, у них нет четкого плана.

– А что англичане?

– О, мы безумно счастливы, однако неорганизованны и лишь немногие из нас вооружены.

– Что ж, я приехал сюда за острыми ощущениями и, кажется, нашел их. В последнее время жизнь стала какой-то пресной. Впрочем, бьюсь об заклад, дальше протестов дело не пойдет. Они не дураки и прекрасно понимают: обстрел безоружной делегации настроит против них Англию.

– Я бы не был столь уверен. С одной стороны, Шепстон им нравится, ведь он относится к ним с пониманием, и его храбрый натиск застал их врасплох. Однако кафрская мудрость гласит: если подует сильный ветер, даже маленькая искорка способна поджечь целую степь. Вот развяжут англичане и буры войну, и тогда уже никто не поручится за последствия. Теперь я вас покину, нужно доставить послание. Если повезет, этим же вечером обедаем дома, в противном случае можем вообще остаться голодными.

Я согласно кивнул, и он удалился. Вернувшись к фургону, я наказал своим людям не пускать волов на пастбище, а оставить в упряжи, ведь в такой неразберихе их могут украсть. Затем, как подобает истому англичанину, надел по такому случаю свое лучшее пальто и шляпу, умылся, причесался, впрочем, без особого успеха – волосы, как обычно, непокорно топорщились, – сунул во внутренний потайной карман заряженный револьвер «смит-вессон» и отправился взглянуть на потеху. Обходя группки угрюмых буров, я смешался с людьми, столпившимися перед длинным приземистым строением с просторной верандой. Надо полагать, там размещалось правительство.

Вскоре я очутился рядом с высоким мужчиной довольно рыхлого телосложения. Он показался мне весьма заметным – чисто выбритое, загорелое лицо нельзя было назвать привлекательным из-за неправильных черт, картину портил и чересчур длинный нос. Впрочем, весь его облик производил неплохое впечатление, а в пристальном взгляде синих глаз плясали искорки, что выдавало в нем натуру веселую. На вид ему было около тридцати. Отсутствие пальто, брюки из грубой ткани да простая фланелевая рубаха не могли скрыть от меня его английского происхождения. За по ясом у него торчал пистолет.

Какое-то время мы стояли молча. Даже вдали от дома англичане скупы на слова. Притом меня полностью увлекли воинственные речи кучки буров, которые пристроились у нас за спиной. Я сунул в рот трубку и принялся охлопывать себя в поисках табака, желая в то же время как бы невзначай продемонстрировать рукоять револьвера. Оказалось, что я забыл кисет в фургоне.

– Могу с вами поделиться, если вы не против бурского табака, – предложил незнакомец.

Голос понравился мне так же, как и лицо, не оставалось никаких сомнений: передо мной джентльмен.

– Благодарю вас, сэр, но я курю только свой, – остановил я его, видя, как он достает из кармана брюк мешочек из львиной шкуры необычного темного цвета. – Мне лишь однажды довелось повстречать такого черного льва, на границе со страной инкози Лобенгулы, близ его столицы Булавайо, – заметил я просто так, чтобы поддержать разговор.

– Какое совпадение, – ответил незнакомец, – этого зверя я подстрелил там несколько месяцев назад. Мне хотелось сохранить всю шкуру, но термиты постарались на славу.

– Вы там торговали?

– Нет, просто охотился в свое удовольствие. Эта страна одна из немногих, где я раньше не бывал. Пробыл здесь всего год, мне, в общем-то, хватит. Не подскажете судно, идущее из Дурбана в Индию? Хочу взглянуть на диких баранов Кашмира.

Я ответил, что не знаю, потому что никогда не интересовался Индией, а охочусь на слонов и торгую исключительно в Африке. Но скорее всего, корабли из Индии приходят сюда довольно часто. В эту минуту мимо прошел Робинсон.

– Квотермейн, они скоро будут, но Сомпезу не появится.

– Вы, случайно, не Аллан Квотермейн? – спросил незнакомец. – В таком случае я много наслышан о вас и о вашей поразительной меткости в стране Лобенгулы.

– Он самый! А насчет меткости туземцы часто преувеличивают.

– Обо мне они всегда говорили чистую правду, – ответил он и лукаво подмигнул. – Словом, я рад нашему знакомству, хотя, сказать по совести, вы мне порядком надоели, я слышу о вас даже слишком часто. Стоит мне промахнуться, как мой носильщик, видимо успевший послужить у вас, всякий раз ворчит: «Эх, если бы на вашем месте был инкози Макумазан, он-то уж не промахнулся бы». Меня зовут Энском, Морис Энском, – представился он, слегка смутившись.

Впоследствии я узнал из справочника, что он был младшим сыном лорда Маунтфорда, богатейшего пэра Англии.

Мы дружно посмеялись.

– Скажите, мистер Квотермейн, вы понимаете, о чем говорят эти буры у нас за спиной? Наверняка что-то обидное, да только по-голландски я знаю всего два выражения: «Guten Tag» и «Vootsack» – «добрый день» и «убирайся», а этого маловато для беседы.

– В целом они заявляют, что прогонят британское правительство в лице сэра Теофила Шепстона. Они завоевали эти земли ценой собственной крови, и развеваться тут должен их собственный флаг.

– Их можно понять, – вставил Энском.

– А еще они хотят перестрелять проклятых англичан, особенно Шепстона и его людей, и сделали бы это хоть сейчас, если бы не боялись, что проклятое английское правительство отправит им в отместку тысячи английских «ройбаджес», то есть красных мундиров.

– Вполне резонно, – рассмеялся Энском. – На их месте я не стал бы рисковать. Тсс! Потеха начинается.

Я оглянулся: и правда, люди в черных сюртуках прошествовали вслед за офицером в форме полковника инженерных войск. Словно похоронная процессия усопшей республики. Они подошли к веранде и остановились перед нами. Присутствующие англичане разразились аплодисментами, а буры, стоявшие позади, громко выругались. Вперед вышел согбенный старик в бакенбардах, сам мистер Осборн, начальник штаба. Кафры дали ему прозвище Малимати. Рядом с ним стоял высокий молодой человек с бумагами в руках, совсем еще юный, – это были вы, друг мой. Остальные стояли по бокам, вытянувшись в струнку. Вы протянули документы мистеру Осборну, он надел очки и еле слышно забормотал. Его рука дрожала. Вдруг он запутался, потерял нужную строчку, нашел и снова потерял и совсем умолк.

– Какой робкий, – заметил мистер Энском. – Может, он боится получить пулю от этих людей.

– Он их не боится, – возразил я, так как хорошо знал старика. – Его страхи чисто психического свойства.

Так оно и было, ведь этот самый мистер Осборн, как я описал в своей книге «Дитя Бури», в одиночку переплыл реку Тугела и оказался в гуще битвы при Индондакасака, а в другой раз, не моргнув глазом, убил двух кафров, бросившихся на него с обеих сторон. В ступор его вводил этот документ, а не всякие возможные случайности.

Повисла неловкая тишина, как всегда бывает, когда оратор сбивается с мысли. Сотрудники штаба смотрели на старика и переглядывались, и тут вы, друг мой, выхватили бумаги из его рук и громко и отчетливо стали читать дальше.

– Крепкие нервы у этого парня, – заметил мистер Энском.

– Да, – прошептал я, – в самом деле. Быть беде, если бы всё сорвалось.

Итак, документ был дочитан без заминок и Трансвааль объявлен собственностью Англии. Британцы одобрительно возликовали, однако затихли, готовясь выслушать официальный протест так называемого бурского правительства. Да и как же иначе, если вся прежняя система рухнула, а представители власти подкуплены. Не помню, зачитывал ли текст сам президент республики или поручил офицеру, государственному секретарю. В общем, протест озвучили, и повисло тягостное молчание, как будто все ждали, не случится ли чего. Я оглянулся – буры, стоящие рядом с нами, что-то бормотали и нервно теребили ружья в руках. Найдись среди них зачинщик, горячие головы отважились бы открыть стрельбу. Однако никто не вызвался, и опасность миновала.

Толпа начала редеть. Англичане, уходя, кричали «ура» и подбрасывали в воздух шляпы, а буры хмурились. Представители штаба удалились обратно в здание с растущими у входа эвкалиптами, впоследствии оно стало домом правительства. Все разошлись, кроме вас. Вы в одиночку пересекли площадь, сжимая в руке кипу листов с текстами декларации, и направились выполнять поручение – распространить их во всех присутственных местах.

– Пойдемте за ним, – предложил я Энскому. – Без поддержки он, чего доброго, попадет в беду.

Тот согласно кивнул, и мы незаметно отправились вслед за вами. И что же, у первой же двери вы чуть не нажили себе неприятностей. У входа стояла компания буров. Двое здоровенных парней нарочно преградили вам путь.

– Господа, – сказали вы, – прошу пропустить меня по делам ее величества.

Они и ухом не повели, лишь дерзко ухмылялись и еще плотнее придвинулись друг к другу. Вы повторили просьбу, никакой реакции. Тогда вы в отместку наступили одному на ногу, да так, что он, вскрикнув, отпрянул. В ту секунду я ожидал самого худшего. Однако буры одумались – наверное, увидели у вас за спиной двух англичан и заметили пистолет Энскома. Как бы то ни было, вы победоносно проследовали внутрь и вручили документ кому следует.

– Ловко, – одобрил мистер Энском.

– Безрассудно и весьма опрометчиво, – возразил я, качая головой. – Что ж, это простительно, ведь он еще молод.

С той самой минуты, друг мой, я почувствовал к вам расположение и, возможно, именно поэтому задавался вопросом, хватило бы мне отваги, окажись я на вашем месте. Ведь я англичанин и радуюсь, когда мои сограждане могут постоять за себя и защитить честь своей родины. Все же я сочувствую бурам, они оставили свои земли без сопротивления, хоть и сами во всем виноваты. Потом случались неоднократные столкновения, вам об этом известно не хуже моего, ведь вы жили в ту пору неподалеку от Маджуба, но я не в силах писать о тех событиях. Неужели беспорядки будут продолжаться и после моей смерти, а я так и не узнаю, к чему они в конце концов приведут.

Подробности тех событий и вашего в них участия я решил опустить и упомянуть лишь вскользь, поскольку именно в то время я познакомился с мистером Энскомом. Оттого и отвел вам так мало места в истории о поражении зулусов, свершившейся мести колдуна Зикали над их краалем под названием Обреченный и, наконец, о зарождении любви, к которой старик приложил руку. К сожалению, без меня тоже не обошлось.

Мистер Энском прибыл в Преторию, опередив свои фургоны дня на два. Поскольку он не мог попроситься на постой к европейцу, а к туземцу и подавно, я пустил его к себе, вернее, в мою палатку по соседству с фургоном. Он согласился, и вскоре мы очень сдружились.

Накануне нашего знакомства я узнал о его службе в кавалерийском полку, однако несколько лет назад он добровольно подал в отставку. Я спросил его о причине.

– После смерти матери я получил приличное наследство и мог оставить карьеру военного. За границей меня все устраивало, а когда полк вернулся домой, я заскучал. Многовато светских условностей, на мой взгляд. А мне хотелось приключений. Путешествия – вот моя единственная отрада.

– Вам скоро надоест. В средствах вы не стеснены, так что очень скоро женитесь на прелестной барышне и остепенитесь.

– Едва ли! Я слишком разборчив и вряд ли буду счастлив в браке. Пышущие здоровьем ангелочки, желающие пойти под венец, на дороге не валяются.

Тут я рассмеялся.

– К тому же, – добавил он с потухшим взглядом, – я знавал много прелестных барышень и представляю, каковы они.

– Лучше вступить в брак, чем постоянно обжигаться.

– Пусть так, но и в браке можно ошибиться. Нет уж, я никогда не женюсь, правда, мой брат бездетен, поэтому вся надежда на меня.

«Ты женишься, дружок, – подумал я, – как только заживут душевные раны».

Несомненно, он не раз страдал по вине женщин. Увы, я так и не узнал подробностей, а я так люблю узнавать о чужих любовных драмах! Однако мы сменили тему.

Фургоны Энскома задерживались на пару дней, вроде бы у колеса полетела ось или они застряли в трясине, а мне до отбытия почтового фургона особо нечем было заняться. Поэтому мы коротали время, прогуливаясь по окрестностям, благо в те дни деревушка еще не успела разрастись, и болтали с каждым встречным. По пути зашли в губернаторскую резиденцию, как теперь ее называют, и оставили свои визитные карточки, вернее, нас про сто записали в книге посетителей. Сотрудник штаба, которого мы повстречали на пути, велел нам отметиться подобным образом. Спустя час нам прислали записку с приглашением на ужин и просили не беспокоиться о форме одежды. Об отказе не могло быть и речи. Энском спешно нарядился в мой отличный сменный костюм, который был ему коротковат, сатиновый бант и лаковые туфли он купил в лавке Бекета. В тот вечер, друг мой, мы с вами и познакомились. Тогда же, если помните, случились неприятности. Мы перепутали время и явились на полчаса раньше. Нас провели в просторную комнату, выходящую на веранду. Там мы застали вас за копированием какой-то депеши. В ту пору, если память мне не изменяет, вы работали личным секретарем. Полагаю, это был отчет об итогах аннексии. Тусклая керосиновая лампа у вас за спиной не могла разогнать сумрак, свет шел через приоткрытые ставни. Наш провожатый, не желая вас обеспокоить, провел нас в дальний темный конец комнаты. Там мы коротали время, тихо беседуя. Внезапно открылась дверь в глубине комнаты и вошел его превосходительство сэр Теофил Шепстон. Полноватый мужчина среднего роста с вдумчивым лицом. Я всегда считал его величайшим государственным деятелем в истории Африки. На нас он даже не взглянул, а едва увидев вас, сказал раздраженно:

– Вы обезумели?!

– Не больше обычного, я надеюсь, сэр, а что случилось?

– Разве я не велел вам опускать на ночь занавески? Так нет же, вы практически высовываете голову в окно! Лучшей мишени и не придумаешь.

– Охота бурам покушаться на мою жизнь, сэр. Будь вы здесь, я бы обязательно опустил занавески и закрыл ставни, – отвечали вы, смеясь.

– Идите переоденьтесь, если не хотите опоздать к ужину, – добавил он строго.

Вы удалились. Но как только за вами закрылась дверь и Шепстону доложили о нашем приходе, он улыбнулся и сказал нечто такое, что я и теперь не возьмусь вам повторить. Кажется, речь шла о дне объявления аннексии, когда вы пришли ему на помощь в трудную минуту. Упоминаю о сем весьма показательном случае, ибо он всплывает в памяти всякий раз, как я думаю о Шепстоне, с которым мы в течение многих лет изредка пересекались как охотник и выдающийся чиновник. Несмотря на осторожность, предчувствие опасности, приобретенные после длительного пребывания в этой стране, и притворную строгость, он никогда не скрывал своей любви к друзьям. В этом человеке ощущалось внутреннее благородство, хотя кое-кто и называл его африканским Талейраном. Однако каждый местный житель от мыса Доброй Надежды до реки Замбези знал и уважал его, как ни одного белого человека. Впрочем, вернемся к нашему повествованию, а рассуждения об исторических событиях оставим более знающим людям.

Мы провели весьма приятный вечер за ужином. Хотя я немного стыдился своего одеяния, когда вокруг собрались такие нарядные джентльмены в элегантных мундирах с белыми галстуками. Энском все время ерзал на стуле, новые туфли оказались ему малы и немилосердно жали.

Все пребывали в прекрасном настроении, отовсюду приходили известия о благосклонном принятии аннексии. Стало быть, опасность миновала. Эх, если бы мы только знали, чем все закончится.

На обратном пути к фургону я невзначай упомянул о стаде буйволов, все еще пасущемся в нескольких днях пути от Лиденбурга. Двух самцов я подстрелил меньше месяца назад.

– Неужели, боже мой! – воскликнул Энском. – Ведь я до сих пор так и не добыл буйвола. Почему-то наши пути все время расходятся, а вернуться из Африки с чужими рогами я тоже не могу. Давайте съездим туда и немножко поохотимся.

Я покачал головой и сказал, что и так долго бездельничал, пора бы и поработать. Мой ответ его явно огорчил.

– Слушайте, вы только не обижайтесь, но дело есть дело. Соглашайтесь, внакладе не останетесь.

Я снова покачал головой. Энском был крайне разочарован.

– Ну что ж, – ответил он, – придется мне ехать одному. Я обязательно поохочусь на буйволов, а если они меня убьют, моя кровь останется на вашей совести!

Странное дело, но я и впрямь почувствовал, что никогда себе не прощу, если с ним что-нибудь случится.

– Эти звери гораздо опаснее львов, – заметил я.

– И у вас еще хватает совести отправлять меня, одинокого и беззащитного, к ним на растерзание! – В его глазах запрыгали озорные искорки, не меркнущие даже при свете луны. – Ах, Квотермейн, как я в вас ошибся.

– Послушайте, мистер Энском, не тратьте понапрасну ваше красноречие. Прямо сейчас я не могу отправиться с вами на охоту. Сегодня я получил известия из Наталя, что мой сын нездоров. Ему нужна рискованная операция, после чего он будет прикован к постели два с половиной месяца. Поэтому я должен, пока не поздно, вернуться в Дурбан. К тому же я связан контрактом с провинцией Матабелеленд, откуда вы недавно прибыли. Целый год мне предстоит быть управляющим торговым складом. Может, еще удастся добыть для себя немного слоновой кости. Так что я освобожусь только, скажем, в октябре тысяча восемьсот семьдесят восьмого года, то есть через восемнадцать месяцев. Пожалуй, к то му времени меня уже не будет в живых.

– Восемнадцать месяцев, – невозмутимо протянул молодой человек. – Меня вполне устраивает. Сначала я съезжу в Индию, как и собирался, потом заскачу домой ненадолго. Давайте встретимся первого октября тысяча восемьсот семьдесят восьмого года и отправимся в Лиденбург пострелять этих буйволов или каких-нибудь других. По рукам?

Я воззрился на мистера Энскома, решив, что шампанское ударило ему в голову.

– Вздор! Кто может знать, где он окажется через восемнадцать месяцев. Да к тому времени вы обо мне и не вспомните.

– Если я буду жив и здоров, то первого октября тысяча восемьсот семьдесят восьмого года я обязательно вернусь сюда, на эту самую площадь в Претории с одним или несколькими фургонами, полностью готовый к охоте. Мне понятны ваши сомнения, поэтому готов заплатить неустойку в случае, если нарушу этот договор. Даже при неблагоприятном исходе нашей экспедиции.

Тут он достал из бумажника чековую книжку и разложил ее на столике в палатке, под рукой также были перо и чернила.

– Итак, мистер Квотермейн, примете ли вы чек на двести пятьдесят фунтов?

– Нет, сумма чрезмерна для наших целей. Однако если вас не смущают возможные накладки с моей стороны, не говоря уже о вас, то можете вписать сумму в пятьдесят фунтов.

– У вас слишком скромные запросы, – заметил он и протянул мне чек. Я сунул его в карман, сообразив, что теперь смогу оплатить операцию сына.

– А у вас безумные идеи. Объясните, почему вы совершаете такие необдуманные поступки?

– Как вам сказать, мне внутренний голос подсказывает, что мы обязательно должны поехать. Итог нашего путешествия изменит всю мою жизнь. Учтите, мы должны отправиться именно в район Лиденбурга, и больше никуда. А теперь давайте спать, я сегодня так устал.

Утром мы распрощались, и каждый пошел своей дорогой.