Джо Томас пишет на листе бумаги, сидя напротив.

Стянув волосы на затылке (обычно я заправляю их за уши) и стараясь не обращать внимания на запах капусты, доносившийся из коридора, я снова посмотрела на три слова, начертанных на бумаге. Импозантный мужчина, с которым я поздоровалась час назад, исчез. Сидевший передо мной человек не произнес ни слова за целый час. Вот он отложил ручку, ожидая, что я заговорю. Отчего-то он уверен, что я буду играть по его правилам.

Кого-то это могло обескуражить. Но тут пригодился мой подростковый опыт. Когда Дэниэл был жив (я до сих пор с трудом произношу эту фразу), он писал слова и предложения, как хотел, – вверх ногами, справа налево, в случайном порядке.

Он не умел, не мог иначе, утверждает наша мать. Но я знаю, что мог. Когда мы оставались вдвоем, брат писал нормально. Это игра, говорили лукавые искорки в его глазах. Присоединяйся! Мы против них!

Я заподозрила, что Джо Томас затеял со мной игру. Во мне проснулась неожиданная сила – по телу даже пробежала дрожь. Не на того напал. Я наизусть знаю эти фокусы.

– Обжалование, – раздельно и твердо произнесла я. – Это можно интерпретировать разными способами, не правда ли?

Джо Томас защелкал каблуками. Щелк, щелк. Щелк, щелк.

– Безусловно. Но не все так думают. – Он сухо усмехнулся, будто те, кто так не думает, многое теряют в жизни.

Интересно, кто повесил на стену постер с фиолетовым словом «Надежда»? Не лишенный человечности охранник или какой-то доброхот, навещавший заключенных? В тюрьме, как я уже убедилась, можно встретить кого угодно. Вроде моего клиента.

Мне и самой не помешала бы надежда. Я взглянула в свои бумаги.

– Возьмем вариант «обваривание». В отчете сказано, что от почти стоградусной воды в ванне обваренная кожа вашей подружки буквально отслоилась.

Джо Томас не изменился в лице. Но чего я ожидала? Наверняка он давно привык к граду обвинений. В Брейквильской тюрьме применяется метод так называемой дискуссии, когда не только психологи говорят с заключенными о том, почему те совершили преступления, – свое мнение высказывают и другие участники групповых сессий. Насильник заявляет, что знает, почему его сосед перерезал горло своей матери, а его сосед перехватывает инициативу и подробно объясняет, почему первый участвовал в групповом изнасиловании тринадцатилетней девочки.

Шеф рассказывал все это не без злорадства, казалось, ему доставляет удовольствие меня стращать. Однако здесь, в тюрьме, во мне шевельнулось невольное любопытство: почему все-таки Джо Томас убил свою подругу, фактически заживо сварив ее в ванне?

Если он ее действительно убил.

– Давайте вспомним версию обвинения, – сказала я.

Лицо моего клиента осталось бесстрастным, будто я предложила проверить список покупок.

Я опустила глаза на страницу досье – больше для того, чтобы избежать тяжелого взгляда этих почти черных глаз. Хорошему адвокату необходима фотографическая память – моя схватывает каждую мелочь. Иногда это даже мешает, но сейчас от этого многое зависит.

– Вы с Сарой съехались через несколько месяцев после знакомства в местном пабе. В суде ее подруги описывали ваши отношения как неровные. Родители Сары показали под присягой, что дочь им жаловалась: вы пытались контролировать каждый ее шаг, и она опасалась, что вы начнете ее бить. Согласно показаниям представителей полиции, Сара действительно написала на вас заявление, когда вы столкнули ее с крыльца черного хода и она сломала правое запястье. Однако потом Сара заявление забрала.

Джо Томас коротко кивнул.

– Она упала, потому что напилась, хотя и обещала бросить, а меня обвинила, не желая, чтобы родители узнали, что она снова взялась за старое. – Он пожал плечами. – Алкоголики очень изобретательно лгут.

Можно подумать, я не знаю…

– Но и ваша бывшая подруга тоже писала на вас заявления в полицию, утверждая, что вы за ней следите.

Джо раздраженно хмыкнул:

– Я бы не назвал это слежкой. Несколько раз я просто шел за ней, желая убедиться, что она действительно идет туда, куда сказала. К тому же заявление она забрала.

– Потому что вы ей угрожали?

– Нет. Потому что поняла: я шел за ней лишь потому, что беспокоился за нее. – Он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом: – Я с ней все равно вскоре расстался.

– Почему?

Джо выразительно посмотрел на меня, словно желая сказать: «А разве не понятно?»

– Потому что она не жила по моим правилам.

Яркий пример домашнего тирана – и психа.

– А потом вы познакомились с Сарой.

Он кивнул:

– Через год и два дня.

– Надо же, какая точность.

– У меня хорошая память на цифры и даты.

Это было сказано без всякого пафоса, скорее как констатация факта, который и так очевиден.

– В вечер ее гибели ваши соседи слышали крики.

Джо покачал головой:

– Вы имеете в виду Джонсов? Они придумают против нас что угодно, я еще до суда предупреждал адвоката. У нас с ними постоянно были проблемы.

– Значит, вы считаете, они все придумали? Но зачем им это нужно?

– Я не Джонсы, откуда мне знать? Повторяю, мы не ладили. Они включали телевизор на полную мощность – мы и минуты покоя не знали. Мы им говорили, но они не слушали. Еще старику Джонсу не понравилось, когда я высказал ему насчет его сада – запущен был донельзя! Это плохо отражалось и на нашем саду, который, могу прямо сказать, я содержал в идеальном состоянии. После этого Джонсы стали вести себя откровенно враждебно: начали нам угрожать, бросали мусор к нам в сад… – Он сжал губы в тонкую линию. – Но обвинять меня в убийстве – это они уже зарвались.

– Как тогда вы объясните свои отпечатки на бойлере? – Я показала на соответствующую строчку в полицейском отчете. – Обвинение заявило, что температура воды была максимальной.

Выражение темных глаз не изменилось.

– Я уже все сказал адвокату, неужели надо повторять? Горелка постоянно гасла, ее приходилось зажигать заново – конечно, на бойлере останутся отпечатки!

– Но как все-таки погибла Сара, если вы ее не убивали? Как вы объясните наличие синяков на ее теле?

Его пальцы начали барабанить по столу, словно в такт неслышной музыке.

– Давайте я расскажу вам, как все произошло. Только вы уж позвольте мне рассказать, как я это вижу.

Похоже, Джо Томасу необходимо всегда контролировать ситуацию, иначе он не умеет. Что ж, попробуем разок. Посмотрим, что мне удастся выяснить.

– Пожалуйста.

– В тот день Сара задержалась на работе. Было уже две минуты девятого, когда она вернулась. Обычно она приходила в шесть ноль-ноль.

Не удержавшись, я перебила:

– Откуда такая точность?

На лице Джо Томаса появилось такое выражение, будто я сказала невероятную глупость.

– Потому что от бутика до дома идти ровно одиннадцать минут. Это одна из причин, почему я настоял, чтобы она перешла туда работать, когда мы стали жить вместе. Это же удобно.

Я вспомнила досье Сары. Продавщица модного магазина – это определенный стереотип. Но я тут же подумала, что я, например, не типичный адвокат, Эд – не типичный рекламщик. А Джо? Разве он типичный страховой агент? Не уверена. Он на редкость точен во всем, что касается цифр.

– Продолжайте, – попросила я.

– Она была пьяна.

– Как вы это поняли?

Очередной взгляд, означавший: «Вы что, дура?»

– Она едва держалась на ногах, и от нее разило вином. Позже выяснилось, что, кроме вина, она выпила и полбутылки водки, но ее учуять труднее.

Я сверилась с досье. Он прав, концентрация алкоголя в крови жертвы была высокой. Но это не доказывает, что он ее не убивал.

– А потом?

– У нас произошла ссора из-за ее опоздания. Я, как всегда, приготовил ужин – лазанью с чесноком, базиликом и томатным соусом, но все остыло и стало невкусным. Признаю, мы говорили на повышенных тонах, но криков, как утверждают соседи, не было. Потом… – Джо сморщился от отвращения, – ее вырвало прямо на кухонный пол.

– Потому что она была пьяна?

– А вы что, никогда не видели, как тошнит пьяных? Омерзительное зрелище. Ей полегчало, но она была вся в рвоте. Я велел ей пойти вымыться, обещал, что сам наберу воды, как всегда, но Сара захлопнула дверь передо моим носом и включила в ванной радиоприемник. «Радио 1», ее любимое. Тогда я пошел на кухню мыть пол…

– Разве вас не встревожило, что она, пьяная, принимает ванну? – перебила я.

– Сперва нет. Как я уже сказал, после того как ее вырвало, ей стало легче, она немного протрезвела. Да и что я мог сделать? Мне не хотелось, чтобы она опять написала на меня заявление в полицию. У Сары было богатое воображение.

– Когда вы пошли ее проведать?

– Примерно через полчаса я начал беспокоиться: не было слышно плеска воды. На мой стук Сара не ответила, поэтому я вошел. – Его взгляд стал пустым. – Я ее едва узнал, хотя она лежала лицом вверх. Кожа багрово-фиолетовая и отслаивалась большими лоскутами. По всему телу огромные волдыри с мутной жидкостью…

Меня передернуло.

Джо замолчал. Я перевела дух.

– Должно быть, она поскользнулась и упала в ванну. Вода была очень горячей, – продолжал он. – Гораздо горячее, чем должна быть спустя полчаса, поэтому я даже представить себе не могу, какой она была, когда Сара легла в ванну. Я руки себе обварил, пока ее поднимал. Пытался ее реанимировать, но я никогда не учился оказывать первую помощь. Я не знал, правильно все делаю или нет, и позвонил в 999.

– Полицейские заявили, что вы не были расстроены, когда они приехали.

Джо снова посмотрел мне в глаза.

– Люди по-разному проявляют эмоции. Кто сказал, что рыдающий громче всех больше скорбит?

В логике ему не откажешь.

– Я говорю вам правду, – твердо прибавил он.

– Однако присяжные сочли вас виновным.

Я скорее почувствовала, чем увидела, как что-то напряглось в глубине его глаз.

– Они все неправильно поняли. Мой адвокат оказался идиотом.

Постер с «Надеждой» казался сейчас насмешкой.

– Понимаете, апелляция подается только при появлении новых доказательств. То, о чем вы рассказали, уже есть в деле. Даже если ваш рассказ правдив, нам нечем это подтвердить.

– Я знаю.

Я начала терять терпение:

– Появились вновь открывшиеся обстоятельства?

Он смотрел на меня в упор:

– А это вы и будете выяснять.

Он снова взял ручку и написал: «Копайте».

– Мистер Томас, у вас есть новые улики?

Он продолжал писать. Что это, какая-то подсказка?

– А вы как думаете?

Я готова была сорваться на резкость от досады, но продолжала ждать. Молчание – еще одна уловка, которой я научилась у Дэниэла.

Мерно тикали настенные часы, которых я до этого не замечала. Под часы была засунута записка: «Не снимать». Не удержавшись, я фыркнула. Это растопило лед.

– Прежние украл один из заключенных. – Джо Томаса это тоже явно забавляло. – Разобрал на части – хотел посмотреть, как они работают.

– Посмотрел?

– Нет, часам пришел конец. – Выражение его лица снова стало жестким, и он провел ребром ладони по горлу. – Капут.

Жест явно был направлен на то, чтобы меня напугать. Мне действительно стало не по себе, но отчего-то внутренне я была настроена никак этого не показывать. Я взглянула на листок бумаги, лежавший перед Джо Томасом.

– Что значит «копайте»?

– Руперт Брук, – сказал он, будто все и так было очевидно. – «Есть ли мёд еще для чая?» Помните? Звон церковных колоколов в деревенской зелени и тому подобное.

Я удивилась:

– Вам нравятся поэты, прошедшие войну?

Джо Томас пожал плечами, глядя через окно во двор для прогулки заключенных.

– Я не был с ними лично знаком. Откуда мне знать, нравятся они мне или нет? Я могу только догадываться об их чувствах.

– И какие же это чувства?

Джо Томас вдруг повернул ко мне голову:

– А вы не слишком старательно готовили домашнее задание, мисс Холл.

Я замерла. Разве он не слышал, что я представилась Лили Макдональд? Откуда он знает мою девичью фамилию? Я снова ощутила тепло руки Эда, державшей мою ладонь у алтаря. Визит в тюрьму был запланирован еще до моей свадьбы. Может, Джо Томасу назвали мою прежнюю фамилию, а когда я представлялась, он не слушал? Чутье подсказывало, что лучше его не поправлять: замечание испортит весь разговор.

Меня больше задели его слова о моей якобы небрежности. Что я упустила? Мой начальник любит повторять, что адвокат не может ошибаться. У меня до сих пор обходилось без ляпов, а другого молодого сотрудника, которого взяли на работу одновременно со мной, уже уволили, потому что он прозевал сроки подачи апелляции.

– Этого нет в ваших записях, – сказал Джо Томас, когда я опустила глаза в свои бумаги. – Я рассчитывал, что вы, как адвокат, окажетесь дотошнее. Подумайте. Поэты военной поры: через что они прошли? Какие общие черты проявились у них после возвращения домой?

Я почувствовала себя невеждой на телевикторине.

– Шок, – ответила я. – Многие отказывались разговаривать из-за посттравматического стресса.

Джо Томас кивнул:

– Продолжайте.

Я напрягла память. У меня же была пятерка по литературе!

– У некоторых отмечались вспышки насилия.

Джо Томас откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и удовлетворенно улыбнулся:

– Вот именно.

Бессмыслица какая-то.

– Вы же не служили в армии!

– Не служил.

– Так почему же вы убили свою подружку?

– Зачетная попытка. Не забывайте, я заявил, что невиновен. Присяжные приняли неверное решение, поэтому я подаю апелляцию. – Он постучал по моему досье длинным, как у художника, пальцем, не сочетавшимся с его крепкой фигурой. – Здесь есть все, кроме одной подсказки. Теперь она в вашем распоряжении.

Скрипнул отодвигаемый стул – Джо Томас неожиданно встал. На мгновение комната закружилась. Во рту пересохло. Что происходит? Передо мной остались только эти очень темные, почти черные глаза, видевшие меня насквозь. Они знали, что творится внутри меня. Они видели то, чего не видел Эд. А самое главное, они меня не осуждали.

Джо Томас наклонился ко мне, и я уловила его запах, который трудно описать, – это не одеколон с ароматом сосны и лимона, как у моего мужа. Более грубый, влажный, землистый, звериный запах. Мне вдруг стало трудно дышать.

Бац! Я подскочила на месте. Джо Томас тоже. За окном словно завис в воздухе крупный серый голубь. Ветер подхватил одинокое белое перо – должно быть, птица ударилась о стекло. Чудом оставшийся невредимым, голубь улетел.

– Живой, – сказал Джо Томас. – А в прошлый раз погиб. Казалось бы, прутья должны их отпугивать, однако им будто все нипочем. А может, действительно нипочем. В конце концов, птицы достигают высот, которые нам неведомы…

Преступники, предупреждал меня шеф, иногда проявляют удивительную внимательность в самых непредсказуемых случаях, не обманитесь, Лили.

– Я хочу, чтобы вы сейчас ушли и вернулись на следующей неделе. – Инструкции с механической четкостью вырывались изо рта Джо Томаса, будто голубя не было и в помине. – За это время вам нужно выяснить связь между мною и поэтами военной поры. Это даст вам основу для апелляции.

Ну хватит! Всему есть предел.

– Это не игра, – коротко сказала я, желая скрыть необъяснимую смесь страха и восторга, распиравшую мне грудь. – Вы не хуже моего знаете, что о посещениях нужно договариваться заранее. Я могу не успеть все организовать. Постарайтесь максимально использовать сегодняшнюю встречу.

Джо пожал плечами:

– Как скажете. – Он смотрел на мои загорелые руки, на серебряный браслет и новенькое сияющее обручальное кольцо, к которому я еще не привыкла. – Кстати, я, кажется, ошибся? Вы же миссис Макдональд? Надеюсь, медовый месяц вас не разочаровал?

Когда такси остановилось у станции, меня еще била дрожь. Как Джо Томас понял, что я только что вернулась после медового месяца? Возможно ли, чтобы об этом обмолвился шеф, пока в мое отсутствие готовили необходимые бумаги для посещения тюрьмы? В таком случае это прямо противоречит его совету никогда не сообщать о себе никакой информации и держать дистанцию.

Этот совет, как и предупреждение охранницы о том, что заключенные будут пытаться что-то выторговать, были настолько очевидными, что казались даже лишними. Как подавляющее, по-моему, большинство людей, меня шокируют редкие сюжеты в новостях о романах между заключенными и посетителями или охранниками. Я ни разу не читала об адвокате, позволившем себе подобную интрижку. А что до странных мыслей, не дающих мне покоя, так это просто нервы разыгрались. Стресс наложился на разочарование от Италии.

Случайно ли Джо Томас «ошибся» с моей фамилией? Или он пытается меня смутить? Но зачем?

– Пять с половиной фунтов, мисс, – раздался голос водителя.

Благодарная за его невольную помощь, я начала набирать мелочь из кошелька.

– Это евро, – с подозрением сказал таксист, словно я попыталась всучить ему иностранную валюту.

– Извините. – Покраснев, я нашла нужную монету. – Я была за границей и, должно быть, сложила деньги вместе.

Он нехотя, с явной неловкостью принял чаевые. Ошибка. Простая ошибка… Как легко обвинить кого-то во лжи! Может, и Джо Томас допустил в свое время ошибку и так устал от чужих интерпретаций, что затеял со мной игру? Но с какой целью?

Я взглянула на часы – времени больше, чем я предполагала. Наверное, лучше, не заезжая в офис, поехать домой. Напечатаю отчет о встрече с клиентом, полистаю Руперта Брука. Меня неприятно удивила осведомленность Джо Томаса о моей личной жизни, он заинтриговал меня, вывел из равновесия, и теперь я не успокоюсь, пока не выясню, откуда ему все это известно.

– Вытяните из него все, что можно, – велел мне шеф. – Он сам вышел на нас с просьбой об апелляции. Значит, вскрылись новые обстоятельства. Или ему просто захотелось внимания, что тоже не редкость. В любом случае нам понадобится консультация барристера.

В переводе на человеческий это означало – судебного адвоката.

Но я с неудовольствием сознавала, что нисколько не продвинулась. На каком основании подавать апелляцию? На основании душевной болезни? Или эксцентричного поведения? Ну вот сколько клиентов задают своим адвокатам подобные загадки? Но я склонна согласиться, что в рассказе Джо есть рациональное зерно: алкоголики действительно изобретательно лгут, соседи сгущают краски, а присяжные все могли неправильно понять.

Перебирая в голове разные доводы, я не заметила, как поезд домчал меня до конечной станции. Через несколько минут – как мне показалось – я уже сидела в автобусе, везущем меня домой. От этого слова по телу пробежала дрожь восторга: дом! Не родительский дом в Девоне, а свое первое семейное гнездышко в Клэпхеме. Я еще успею приготовить ужин. Спагетти болоньезе, это несложно. Переоденусь в голубой восточный халат, который мать подарила мне к медовому месяцу, немного приберусь, чтобы Эду было приятно вернуться домой… И все равно мне было как-то неуютно.

Изредка уходя с работы пораньше, я чувствовала себя школьницей-прогульщицей, а это не моя стихия. Мои отчеты называют «добросовестными» – бальзам для самолюбия, уязвленного отсутствием более существенной похвалы, как, например, «полезные» или «содержательные». Не секрет, что все (и в первую очередь сама) очень удивились, когда я поступила в один из наиболее престижных английских университетов исключительно благодаря упорному труду. А второй раз мне удалось всех удивить, когда меня приняли в юридическую фирму, выбрав из многих соискателей. Когда привыкаешь, что все постоянно идет вкривь и вкось, нормальная жизнь даже шокирует.

– Почему ты решила стать юристом? – спросил отец.

Вопрос показался мне лишним, и я промолчала.

– Из-за Дэниэла, конечно, – ответила за меня мать. – Лили хочет навести в мире порядок. Правда, дорогая?

Выйдя из автобуса, я подумала, что сегодня вспоминала брата чаще, чем за все время. Наверняка это из-за Джо Томаса. Та же оборонительная тактика. Та же надменность в сочетании с угадывающейся беззащитностью. Та же страсть к шарадам. То же упрямое нежелание подчиняться открытому давлению.

Но Джо Томас преступник. Убийца. Убийца, который сегодня оставил тебя с носом, сердито сказала я себе, задержавшись у почтовых ящиков возле двери подъезда. Счет? Уже?

Во мне шевельнулось дурное предчувствие: я говорила Эду, что нельзя брать такую большую ипотеку, но он только подхватил меня на руки, закружил и сказал, что как-нибудь проживем. Не дойдя до нашей квартиры, я остановилась: у соседней, седьмой, спорили женщина и девочка, та самая девочка в темно-синей школьной форме, которую я видела утром. Но спорила с ней не ее мать, красавица брюнетка, а самая заурядная женщина среднего возраста в красных босоножках – совсем не по погоде.

Подойдя ближе, я увидела огромный темный синяк на лице малышки.

– Что происходит? – громко сказала я.

– Вы мама Карлы? – спросила женщина.

– Я-то соседка, – отозвалась я, рассматривая жутковатый кровоподтек. – А вот вы кто?

– Я помощница учителя, – не без гордости назвалась женщина. – Мне велели отвести ее домой после, э-э-э, неприятности на игровой площадке. Но миссис Каволетти нет дома, ее начальница сказала, что на работе ее сегодня не будет, поэтому нам придется вернуться в школу.

– Нет! Нет! – Девочка – помощница сказала Карла? – повисла у меня на руке. – Пожалуйста, можно, я останусь с вами? Ну пожалуйста!

Помощница не могла решиться, – мое появление стало для нее полной неожиданностью. Я ее понимала. У нее было полное право сомневаться: ребенок мне чужой, хотя и ведет себя так, будто мы хорошие знакомые. Однако в школе ее явно травят. Я знаю, что это такое.

– По-моему, ей нужно в больницу, – сказала я.

– Но мне некогда! – Глаза женщины расширились, словно от страха. – Мне своих детей скоро забирать!

Конечно, это не мое дело, но при виде встревоженного несчастного личика я решилась помочь.

– Тогда я ее отвезу, – сказала я, протягивая свою визитку. – Вот мои данные.

«Лили Макдональд, бакалавр права, адвокат».

Это явно успокоило помощницу учительницы, хотя, должно быть, шло вразрез с ее инструкциями.

– Пошли, – сказала я Карле. – Поедем в больницу на такси. Вас подвезти?

Женщина отказалась, но было заметно, что мое предложение ее окончательно успокоило. Мне пришло в голову, что при удачном стечении обстоятельств похитить ребенка проще простого.

– Меня зовут Лили, – сказала я, когда помощница ушла, и сунула под дверь квартиры номер семь записку для мамаши Карлы, коротко изложив в ней, что случилось. – Ты знаешь, что разговаривать с чужими людьми вообще-то нельзя?

– Чарли сказал, с вами можно.

– Кто такой Чарли?

Карла вытащила из-под джемпера зеленый пенал.

Прелесть какая! У меня в школе был деревянный, с потайным отделением для ластика.

– Что с твоим глазом?

Карла отвела взгляд:

– Это была ошибка, он не нарочно.

– Кто не нарочно, крошка?

Но не успела я договорить, как в ушах зазвучали голоса.

«Присяжные ошиблись», – сказал Джо Томас.

«Это наверняка какая-то ошибка», – всхлипывая, повторяла мать, когда мы нашли Дэниэла.

«А не ошибку ли я совершаю?» – спрашивала я себя, идя к алтарю.

Хватит с меня ошибок, подумала я, заводя Карлу к нам в квартиру, чтобы вызвать такси.

Отныне я обязана все делать правильно.