– Пойдемте пройдемся, – сказал Джо, когда двенадцать лет назад мы выиграли апелляцию. Совершенно невинное предложение.

Мы шли по Хампстед-хит, наслаждаясь вечерней прохладой после духоты в зале суда.

– А вы помните, – спросил Джо, глядя прямо перед собой, – как в тюрьме наши руки соприкоснулись?

Такое не забывается… Он тогда еще представил случившееся в таком свете, будто это я делала ему авансы, а не наоборот.

– Знаете, – продолжал Джо, не дожидаясь ответа, – в мире очень мало людей, чье прикосновение я могу стерпеть. Это у меня с детства.

Его рука, сильная и твердая, взяла мою, и мы пошли в темноту, оставив освещенный паб позади.

Конечно, мне следовало попрощаться еще тогда – извиниться и пойти домой, но меня переполняло ликование после победы в суде и обида на Эда. Взглянем правде в глаза: я не интересую своего мужа. Ему куда больше подходит Давина. Это на ней ему нужно было жениться, а не на мне.

Но в мире очень мало людей, к которым Джо готов прикоснуться, он сам так сказал. При этом я вхожу в их число. Мне это льстило. А что? Рядом шагал человек, который, как я искренне считала, был несправедливо осужден. Он заслуживал жалости и в то же время восхищения, не в последнюю очередь потому, что решил не требовать денежной компенсации. Джо заявил в суде: «бедную» Сару Эванс ему никто не вернет, поэтому все, чего он хочет, – правосудия. И свободы.

– Вы плачете, – сказал Джо, когда я спохватилась, что сжимаю его руку в ответ.

И тут я рассказала ему все о своем браке, забыв обычную осторожность. Хотелось бы свалить все на двойной виски на пустой желудок – обычно я не пью – или на приятный туман в голове после первого громкого выигранного дела, но истина в том, что Джо был человеком, с которым я могла поговорить.

Как я успела узнать, пребывание в тюрьме иногда вызывает такой эффект. Она связывает людей странными узами. Сам факт пребывания в учреждении, которого все боятся, заставляет почувствовать себя иначе. Тюрьма создает невероятные пары: мошенник и его сокамерник-насильник, учительница и убийца, адвокат и ее клиент.

И было еще кое-что, к чему неприложимы законы и правила, – физическое притяжение, от которого воздух между нами ощутимо дрожал. Наэлектризованность, которую я впервые ощутила в камере для свиданий под постером «Надежда». То, что никогда не должно возникать между заключенным и адвокатом. Но Джо уже не заключенный, он свободный человек. Мы оба свободны делать то, что хотим.

Я даже не назвала бы это изнасилованием, хотя несколько мгновений я сопротивлялась: просто я словно провалилась куда-то. Не стану внушать себе, что это была любовь, потому что это было куда лучше. Почему? Любовь слишком хрупка, ее ничего не стоит разрушить. Порок более живуч и крепок – и приносит немедленное удовлетворение. Разве я не усвоила этот урок из моего прошлого?

Когда Джо повалил меня на траву и распахнул на мне блузку, я узнала, как порок и вожделение необъяснимым образом пропускает через вас напряжение в миллион вольт, так что вы одновременно горите и плавитесь. Упоение, когда кто-то разрешает вам нарушить все правила, особенно когда этот кто-то – вы сами. Наконец-то я освободилась!

– Быстрее, – сказал Джо, когда все закончилось, – кто-то идет.

Я поднялась на ноги.

Только увидев отвращение на лице мужчины, гулявшего с собакой, я ощутила запоздалый стыд. Стыд, который мог спасти меня, если бы проснулся раньше.

– Уходите, – сказала я, дрожащими пальцами застегивая блузку. – Уходите и больше не возвращайтесь.

Я кинулась бежать. Я бежала через Хампстед-хит, догадываясь, что выгляжу черт знает как. Спустилась в метро и прижалась к другим потным телам, сознавая, что от меня пахнет пороком. Мне безумно хотелось домой, под душ. Подольше постоять под горячими струями, чтобы смыть с себя Джо Томаса.

– Это надо отметить! – сказал Эд, когда я вошла в квартиру. – Откроем бутылочку… – И добавил напряженным голосом: – А потом поговорим, ты обещала.

При виде мужа меня захлестнуло такое чувство вины, что я вызвалась сама сходить за вином, лишь бы хоть ненадолго выбраться из дома.

А в коридоре произошел скандал с Тони и Франческой. Вот почему я так налетела на Тони. Да, мне было жаль его несчастную жену, но на самом деле я кричала на себя и свою моральную нестойкость. Я презирала Тони, потому что презирала себя.

Следующим вечером, когда разговор с Эдом откладывать было уже нельзя, я сидела в ванной и решала, уходить от него или нет.

Если книга откроется на нечетной странице, я уйду. А на четной – останусь.

Страница семьдесят три. Нечетная.

На странице была фотография счастливого семейства за столом. Изображение и строчки поплыли перед глазами. Воскресные обеды. Нормальная жизнь. Какой заслуживали мои родители. Какая может быть у нас с Эдом, если мы перестанем лгать.

Необязательно подчиняться нечетному числу – Дэниэл тоже часто поступал по-своему, если выпадала решка.

– В глубине души ты понимаешь, чего хочешь, еще до того, как монета упадет, – говорил он. – Именно поэтому бросить монетку – отличный способ принятия решений.

Я в глубине души знала, что, несмотря на наши с Эдом поступки, по-прежнему люблю своего мужа. Джо – это вожделение, порок. Я не должна была заходить так далеко. Эд – мой шанс вернуть жизнь в нормальное русло. Вот что я должна сегодня сделать – на тот маловероятный случай, если семя Джо Томаса даст во мне всходы. Я вышла из ванной, взяла Эда за руку и повела в спальню.

Через месяц я узнала, что беременна. Так что отцом Тома может быть любой из них.