Глава 11
Я думала, что у нас был безумный вечер?
Не-ет… вечер у нас был просто замечательный. А вот ночь оказалась безумная.
Не успела я восполнить силы, как в дверь лечебницы забарабанили. Линда распахнула ее, и на пороге оказался солдат.
— К вам сейчас доставят людей. Раненые, много… примете?
Я зашипела сквозь зубы.
— Я приму, конечно, но я одна на дежурстве. Не разорваться же?
— За кем послать? — тут же сориентировался солдат?
Не долго думая, я назвала ему адрес Карнеша, сказав, что у него много учеников. Пусть захватывает всех, если пострадавших много…
— Очень много.
— Что случилось? Пожар? Пираты?
— Не! Палач работорговцев накрыл!
У меня чуть колени не подкосились.
Палач!
Работорговцев!
Лорт, миленький, в ноги поклонюсь, вся выложусь, но маркизу еще десять лет жизни подарю!
Спасибо, родненький! С меня причитается!
Я даже не сомневалась в своих выводах.
Про работорговцев знали я и Лорт. Я ничего Моринару не говорила, значит или на него озарение свыше (сниже?) снизошло, либо это Лорт постарался. Во второе верилось больше.
Но…
Я обернулась к Линде.
— Рысью! Греем воду, как можно больше, достаем все бинты, всю карболку, кровеостанавливающие, шовный материал, иглы… будешь помогать!
Линда закивала — и мы опрометью помчались по лечебнице.
Я плюнула на все, и открывала двери палат.
Я же знаю, где лежат выздоравливающие…
— Господа! Нужна ваша помощь! Сейчас здесь будут раненные, много раненых, помогите им устроиться, Линда покажет, где тюфяки, берите и тащите прямо во двор, там разложите, чтобы удобнее было усадить и уложить людей…
Не минула эта судьба и девушек, которые, по стечению обстоятельств, оказались в палатах, лично госпожи Рионы.
— Девушки! Надо помочь Линде! Сейчас здесь будет много раненых гвардейцев…
Второго приглашения не потребовалось.
Вскоре во дворе закипела бурная деятельность.
Аристократок учат распоряжаться людьми.
Не стоило бы, да не до конспирации сейчас, людям же плохо!
Так что я указывала, как привыкла, раздавала приказания, кому-то влепила здоровенную оплеуху, чтобы слушались без пререканий — и ее приняли, как заслуженное… я еще воду тут варить буду на тему «могу ли я распоряжаться»? А ну, пошла, ослица!
Мужчины раскладывали во дворе костры и таскали воду из колодца, грея ее, в чем получится — хоть бы и в жестяных тазах. Мне нужен кипяток, много кипятка. Много горячей воды…
Рядом несколько женщин рвали тряпки, еще пятеро, под командованием Линды, заваривали травы для кровеостанавливающего компресса…
Еще в одном котле спешно грелась вода для бульона, а в сам котел летели травы для желудка и кишечника… если работорговцы, если рабы, им, наверняка, требуется восстанавливающее питье, и хоть какая еда для начала.
Запас рыбы у нас был, он и ушел в котел. Варится быстро, пятнадцати минут хватит, хоть по чашке бульона, да выдадим…
А потом начался кошмар.
Они шли и шли.
Мужчины, женщины, нескольких детей принесли на руках, все в ужасном состоянии, в грязи и нечистотах, с кровоточащими ранами, истощенные…
Дар просто взвыл, требуя выпустить его наружу, но здесь и сейчас я не могла этого сделать.
О, нет!
Выплеснуть все на одного человека, свалиться в бессилии, и не помочь еще сотне?!
А ну молчать!
И впервые я ощутила свою силу, как бушующий внутри меня поток, но — покорный мне. Здесь и сейчас я была хозяйкой своей силы, своего разума, своего тела…
Люди шли и шли.
Я командовала, приказывая ложиться на тюфяки, тем, кому вовсе уж плохо, вот сюда, слева, где Линда, остальным сюда. Сейчас им помогут раздеться, вымыться, потом дадут чашку бульона, и я тоже подойду…
Больные не протестовали. Помогали все, как могли. Здесь и сейчас люди столкнулись с громадной бедой, и какие там личные обиды? Какие склоки?
Потом, все потом.
А сейчас — хоть чем-то, да помочь!
Я сортировала больных, а дар помогал мне в этом, шепча, кем надо заняться в первую очередь, кем во вторую, и можете меня казнить — сначала я занялась ранеными солдатами.
Там требовалось и остановить кровь, и шить — и быстро. А рабы нуждались в первую очередь в мытье, чашке супа и перевязках ран от кандалов. Это не смертельно, хотя и болезненно.
Линда распоряжалась, как могла.
Один за другим люди подходили к ней, их окатывали теплой водой, быстро мылили серым едким мылом, не обращая внимания на ложную стыдливость — стой и молчи, голая, голый — все равно! Грязь в раны попадет, заражение начнется, тогда скулить будешь!
Намылили?
Теперь стой, водой окатим…
На вымытых людей надевались рубахи — попросту простыни, с прорезанной посередине дырой, ничего другого я придумать не успела, пока хоть так, и они направлялись дальше. Получали чашку супа, и переходили в руки Линды. Тех, что попроще, могла перевязать и она, что посложнее — доставалось мне.
А я работала…
Рваная рана, колотая рана, рубленая рана, резаная рана…
Промыть, остановить кровь, перевязать на скорую руку, и никто даже не замечал, что под кончиками моих пальцев исчезают в ранах крохотные золотые искорки.
Эти люди справятся, они выживут, еще как выживут!
Я никому не дам уйти…
Ой!
Канцлера я даже сначала не признала.
В простом темном камзоле, с раненым плечом…
— Ваша светлость?
— Здравствуйте, госпожа…
— Ветана, — привычно произнесла я. — Как же вы так?
— Клинок хороший оказался. Так и…
Руку поднимите. Солдат, подержи ему руку, чтобы сам не напрягался, — привычно кивнула я.
Дар горел и полыхал… оххх!
А рана-то плохая!
Не знаю, что за оружие было у противника герцога, но кольчугу острие пробило. Сама рана не слишком глубокая, но в ней осталось несколько кольчужных колец. Надо чистить, резать, промывать иначе получим горячку, которая лишит нас канцлера за пару-тройку дней.
Не хотелось бы.
Сын у него хороший…
— Ваша светлость, доверитесь? Резать надо, грязь вынимать, срочно?
Канцлер испытующе посмотрел на меня, и махнул рукой. Здоровой. Зря он это сделал, тут же скривился.
— Делай.
Я достала из кармашка склянку с маковым молочком, накапала несколько капель в поднесенную мне чашку с водой.
— Обезболивающее. Подействует — начну. Пейте — и ждите. Солдат, как только его светлость уснет — звать меня.
И дальше, дальше.
Рваная рана, нехорошая, но заживет. Промыть, стянуть края, оставить дренаж…
Резаная рана, тут лучше, просто перевязать, этим сейчас займется девушка господи Рионы. Пусть косо-криво, но сделает…
Когда во двор ворвался Карнеш Тирлен, а за ним следовало трое уче7ников, я чуть не разрыдалась от радости.
— Вы пришли?! Слава Светлому!
Карнеш окинул взглядом весь двор.
— Вета… герцог?
— Рана плохая, в ней грязь. Надо резать, чистить…
— Ладно, я этим займусь, а ты здесь. Справляешься?
— Учеников оставите?
— Разумеется…
Я перевела дух — и принялась за работу.
Карнеш забрал герцога в здание, не кромсать же его на улице, как какого-нибудь босяка? Хотя перед болью все равны…
И я работала и работала.
Перевязать, осмотреть, приказать дать настойку, зашить, обработать, опять перевязать…
Помощь лекаря здесь была так же нужна, как и талант командовать и распоряжаться людьми. Что бы я делала, будь обыкновенной травницей — не знаю. Наверное, растерялась бы, и моя растерянность убила бы несколько людей так же верно, как клинок врага.
Я справлялась.
Никто не остался без помощи, никто не был забыт, никто не умер…
Мы работали все — и лекари, и служители, и сами больные, и гвардейцы, которые держались на ногах, даже они, высокородные, не считали за труд принести ведро с водой или помочь с перевязкой. Здесь и сейчас все были равны, потому что справиться можно было только вместе. В эту ночь я окончательно срослась с Алетаром, а он со мной.
Глазами людей, ждущих помощи, кровавыми ранами, криками и стонами боли, звездами в ночном небе, огнями костров и запахом вареной рыбы и карболки, он вполз в меня и навсегда остался, ставя свою печать.
И, в свою очередь, принял меня в свои объятия — потому что все, что могла я сейчас отдавала людям.
Алетар не был добрым или злым, как не бывает добрым или злым каждый человек, но он был моим, а я принадлежала ему.
Я не заметила, когда наступил рассвет, я только в какой-то момент пошатнулась — и стала падать, вычерпав себя не то, что до дна — еще глубже, и Бертен, которого я так и не заметила раньше, подхватил меня, и устроил в комнате для лекарей. Домой я бы сейчас не дошла. Линда поставила рядом кружку с отваром, но я уже спала, спала, спала…
* * *
— Ваше величество…
— Рамон, прекрати. Мы здесь без всего этого сборища, разговаривай нормально!
Его величество Эрик только что выслушал доклад герцога, и был весьма доволен.
— Слушаюсь, дядя Эрик.
— Уши оборву, сопля!
— Не достанете, — ухмыльнулся Рамон.
Королевская семья не отличалась высоким ростом. Уж Рамон точно был повыше короля, и подшучивал привычно. Моринары и Раденоры роднились между собой веками, им ли считаться титулами?
Особенно если Моринары бегут от короны, как демон от храмовника?
В его величестве кровь предков проявилась особенно ярко. Большие голубые глаза, светлые волосы, собранные в хвост, и другой хвост, проявляющийся в демонической ипостаси, острый подбородок, крючковатый нос, четко очерченные скулы…
Поставь его рядом с портретами предков, любой скажет — Раденор.
— Табурет подставлю, — и уже другим, полукоролевским тоном. — Вы хорошо поработали. Теперь ими займутся палачи. Уж они все вытряхнут.
Моринар поклонился.
— А Алонсо?
— Он был ранен, я отправил его в лечебницу. Думаю, он уже дома…
— Я заеду к нему завтра. Вы молодцы, Рамон.
Король смотрел теплыми глазами, и Рамон улыбнулся в ответ. Не так, как на палубе корабля, не играя, а искренне. Так, как когда-то улыбался молодой юноша, еще не прозванный палачом.
— Спасибо… Но это еще не все. Я знаю, что мы ухватили только кончик цепочки…
— Размотаем. Награда за мной не заржавеет.
— Я просто выполнял свой долг, дядя Эрик.
— Вот и я свой выполню. Ладно, иди, отдыхай. Небось, всю ночь мотался?
Рамон пожал плечами.
— Надо было. Люди же… если бы их увезли или убили… Кстати, мага бы наградить. Ренар Дирот сделал все, чтобы эти подонки не убили наших людей. Держал воду почти час…
— Награжу.
Рамон кивнул. Это было принципиально.
Да, королевский маг был наглым, заносчивым и взгальным сукиным сыном (причем, половина собак открестилась бы от такого родства), но Рамон видел его после, на берегу.
Мужчина разве что не падал. Шатался, был серым, словно плохая бумага, выглядел лет на двадцать старше своего возраста — и Рамон знал, что это означает.
Он отдал свою силу до донышка, и в ход пошла уже не магия — сама жизнь. За жизни других людей маг платил своими годами, не жалуясь и не торгуясь, так-то… Хотя мог бы все бросить, еще как мог… держал. Держался.
Это стоило благодарности.
Рамон откланялся, и вышел вон.
Домой, и отоспаться. И побольше, побольше. Часиков десять-двенадцать. Его величество в курсе, так что без герцога отлично справятся. А потом можно и к дяде заехать.
* * *
Когда я открыла глаза, солнце клонилось к вечеру.
Ощущения были… гадкие!
Вычерпанный дар ненавязчиво напоминал о себе дрожащими, как у горькой пьянчужки, руками, голова гудела, ноги ныли, горло тоже побаливало… а вы попробуйте сделать так, чтобы вас услышали? И послушали!
Маг жизни, конечно, горло не сорвет, но все последствия и дар не уберет. Точно.
Кружка на столике притянула внимание, и я даже смогла дотащить ее до рта, не расплескав. Кто-то налил ее лишь наполовину, а рядом поставили еще кувшин.
Глоток, другой…
Малиновый взвар с медом!
Я просто застонала от блаженства. И вторую чашку налила себе уже сама. А потом смогла встать и по стеночке отправилась в отхожее место. Силы быстро возвращались…
Оххх…
Да чтоб тебя!
Харни Растум, видимо, караулил меня в коридоре! Увидел, расплылся в широкой улыбке…
— Госпожа Ветана! Встали? Как самочувствие?
— Я, благодарю, плохо, — по пунктам ответила я, зная, что иначе мужчина не успокоится. Склонность к словоизвержению у него невероятная — не заткнешь.
От моего ответа мужчина замер на месте, потом подумал, и расплылся в улыбке.
— О вас спрашивали…
— Кто? — стоном вырвалось у меня.
— Все, кого вы вчера лечили. Вы теперь у нас просто героиня. Так все организовать, так сделать…
Я замотала головой, едва не рухнув на пол. Самочувствие — самочувствием, а соображала я быстро. И сейчас надо было выворачиваться.
— Господи Растум, вы что-то не понимаете. Под вашим чутким руководством это могла бы сделать даже устрица с отмели! Это же вы нас учили, воспитывали лекарей, буквально с улицы брали…
Харни понял еще быстрее. И теперь его улыбка стала совершенно искренней.
— Но меня же вчера не…
— Разве? Я ничего не помню, мне кажется, за вами сразу послали. Разве нет? И это вы все так организовали, — что было сил, открещивалась я.
— Мы с вами, госпожа Ветана, мы с вами…
Я выдохнула.
— Да-да, я, благодаря вашим указаниям и инструкциям…
Вот теперь мужчина сиял, аки солнышко ясное. Оно и понятно.
После вчерашнего происшествия, на лечебницу могут пролиться определенные блага. А могут — и лично на меня. Тут многое зависит от людей, которых мы принимали, но многое и от меня.
А я говорю — Растум!
Точка!
Мне-то светиться не стоит, а вот Харни, с его попугайскими замашками, и цветистыми разглагольствованиями, отлично перетянет на себя все внимание. Что и требуется.
— Госпожа Ветана, как я рад, что у меня работает такая умная женщина! Просто сокровище!
Я ответила вымученной улыбкой.
— Господин Растум, вы уж простите, я себя не слишком хорошо чувствую…
— Да-да, конечно! Эй, там…
Служительница помогла мне добраться до отхожего места — ноги тряслись. А до дома меня даже довезли со всем почетом, в карете Растума. И даже разрешили завтра не приходить — пошлют за мной, ежели что.
Я сопротивляться не стала. Отдохну, отосплюсь…
Наивная…
* * *
Рамона разбудил слуга.
Постучал в дверь, потом, видя, что хозяин не просыпается, вошел в комнату и потряс за плечо. Раз, другой…
— Ваша светлость, проснитесь.
— Что случилось?
Рамон перешел из состояния сна в состояние бодрствования за секунду, как большой хищный кот. Расслабленный, спокойный, но когти!
— Госпожа герцогиня прислала за вами. Говорит, вашему дяде плохо!
Вот тут его сиятельство вскочил, как подброшенный.
— Воды! И одеваться!
Все было уже готово. И горячая вода, и мыло, и бритва, и свежая рубашка, даже оружие вычистили. Слуги в доме герцога своего господина не боялись.
Да, Палач.
Но не сволочь ведь?
Никак не сволочь…
Никого пороть не приказывает, без дела не накажет, а за дело, так и не обидно, ясно же за что попало! Чего не выносит, так это сплетен, но тут дело житейское. Кому ж охота о себе со всех языков собирать?
А платит щедро, даже более чем, поможет, если попросишь, против закона, конечно, не пойдет, но разберется честь по чести. И защитит. А это по нашим временам очень немало.
— Кого прислала Линетт?
Камердинер и тут оказался на высоте.
Быстро сбривая щетину, он махнул рукой в сторону двери, приглашая войти гонца.
— Ваша светлость, госпожа герцогиня просила вас приехать, да с магом бы. Его светлость, как вчера его принесли, так и не просыпался, утром у него жар был, потом в горячку перешло, рана напухла…
— За лекарем послали?
— Был. Сказал, что не справится. Горячка внутрь пошла, рана загноилась…
— Так быстро?
— Вроде как на клинке что-то было…
Рамон прошипел злое ругательство.
Вот ведь…
Не отвел дядю к лекарю, тот и не подумал о себе нормально позаботиться. А ведь не мальчик уже, где Рамон и не заметит, дяде хуже будет…
Ничего, сейчас к магу воды, а потом и к дяде.
Вылечим, никуда ты, дражайший родственничек не денешься.
Только попробуй слечь и бросить все на меня! Семью, дела… Или того хуже — умереть! Лично короля попрошу, чтобы тебя поднял и попинал ногами!
Полезная иногда штука — некромантия.
* * *
Дома я кое-как обтерлась холодной водой, а потом рухнула в постель. Хотела поспать, но ничего не получалось. Дар восстановился, и энергия гнала меня из кровати. Что ж, так тому и быть.
Что же делать?
Как назло, ни одного больного не появлялось на пороге. Я махнула рукой, и принялась сортировать травы. Надо решить, чего у меня не хватает, подумать, какие мази поставить вариться, а еще завтра с утра забежать к травнице и купить или дозаказать все необходимое.
Лечебница — это общее, а мне нужно еще и свое, так будет правильно.
А заодно можно вымыть все окна, как следует оттереть полы, прополоть сад от сорняков…
Я сейчас найду себе занятие!
* * *
Лим встретил Рамона на пороге дома.
— Дядя!
Официально, они с Рамоном были братьями, но кому это было важно? Дядя — так проще, а когда малыш вырастет, сам решит, как кого называть.
Рамон подхватил мальчика, осторожно прижал к себе.
— Как ты, малыш?
— Отлично!
Рамон пригляделся.
А ведь и верно, глаза блестят, щеки розовые, волосы растрепаны…
— Ты чем занимался?
— Съезжал по перилам! — честно признался Лим. — А что?
У Рамона сердце зашлось.
О дядиной беде он отлично знал. Что бы он ни сделал, чтобы малыш был здоров! Только вот ничего нельзя…
Огонь тут не поможет, некромантия не поддержит. Вода?
Да, это лучше, но… временно, только временно. Лим может вести жизнь почти обычного ребенка, но ему надо быть гораздо осторожнее других. И мальчик об этом отлично знает.
— Лим, тебе же нельзя…
— Можно!
— Лим!
Мальчик сник, опустил глаза вниз. А потом вдруг просиял, улыбнулся, вскинул голову, как и все Моринары. Зеленые глаза сверкнули упрямством.
— Мы потом поговорим!
Рамон кивнул. Вот это было правильно. Сейчас же…
— Рамон!
Навстречу ему спешила Линетт. И герцог не стал тратить времени на формальные приветствия. «Тетушку» он любил, почти как сестренку, ценил, что она принесла свет в жизнь дяди, и уважал, насколько мог.
Ренар раскланялся, но завести учтивые речи Рамон ему не дал.
— Как дела?
— Алонсо бредит…
— Бредит? Ренар?
Маг воды уже поднимался по лестнице.
— Простите, герцогиня…
— Нет-нет, пойдемте!
Какое там прощение, когда речь идет о жизни близкого человека? Какая учтивость? Потом раскланяемся, а сейчас — спасите его, пожалуйста! Помогите нам!
Алонсо действительно был плох.
Герцог замер на пороге комнаты, сжал кулаки.
Канцлер Раденора метался в лихорадке, ничего не соображая. Покрасневшее лицо, набрякшие веки, крупные капли пота…
— Что с ним?
Ренар Дирот медленно провел ладонями над герцогом. Между его руками и телом канцлера возникло голубоватое свечение… впрочем, ненадолго. Все чаще в нем вспыхивали красные искры, все интенсивнее становился лиловый тревожный оттенок заката…
— Не знаю.
Рамона шатнуло.
— Что?
Никогда он не слушал от Ренара ничего подобного.
— Не знаю. Похоже на яд, или нечто подобное, но точно я ничего не могу сказать. Его убивает собственная же кровь… не знаю.
— Как так может быть?! — взорвался Рамон. Но маг только покачал головой.
— Я могу очистить кровь, но…
— Можешь — делай, — Рамон стремительно взял себя в руки. — Линетт?
— Да?
Герцогиня стояла за его плечом. Громадные глаза, наполненные слезами, стиснутые перед грудью руки, закушенная нижняя губа…
— Рамон?
— Линетт, я тебе обещаю. Все будет хорошо. Я небо с землей ради вас перемешаю, — шепнул ей Рамон. — Не пугай сына и помоги магу.
Линетт закивала.
— Да. Я все сделаю.
— Вот и умничка, — Рамон на минутку обнял тетушку, погладил ее по голове, и решительно отстранил. — Все будет хорошо.
И быстро сбежал вниз по лестнице. Поймал за ухо Лима, который примерялся к алебардам на стене,
— Увижу, что огорчаешь мать — голову оторву. Понял?
— Папе плохо?
Рамон вздохнул.
Вот что тут скажешь, глядя в громадные детские глазенки? Правду?
А ведь язык не повернется…
— Папа обязательно поправится. А ты пока веди себя хорошо. Понял?
— Да.
Рамон вышел на крыльцо.
Итак, вчера ночью дядя был в порядке. Сегодня днем ему плохо. Что было между этими двумя событиями?
Рана и лечебница.
Вот в лечебницу он сейчас и отправится. Выяснит, как там и что…
* * *
В лечебнице Рамон оказался одновременно с королевским гонцом. Гонец как раз выходил, а Рамон прибыл к зданию.
— Ваша светлость…
— Алет? — всех гонцов Моринар отлично знал и в лицо, и по именам. — Что случилось?
Чтобы гонец не знал, какое известие доставляет? В такое Рамон отродясь не поверил бы.
— Его величество пригласил завтра на утренний прием лекарей.
— То есть?
— За организацию работы с людьми, за помощь пострадавшим… ну, там еще много чего сказано… награждать будут.
Рамон кивнул.
Это правильно. Было за что. Гвардейцы, которые вернулись в казармы, все были перевязаны, все в боеспособном состоянии, никому не требовалась повторная помощь. А поди ж ты…
Среди ночи, неожиданно, на голову лекарям сваливается больше сотни людей с самыми разными проблемами. И никто не остался без помощи.
Молодцы.
Ладно, сейчас он побеседует с местным начальством, а там посмотрим. Странно, что только дядя пострадал, очень странно, но…?
* * *
Харни Растум сидел в кресле и нежным взглядом смотрел на приглашение к королю. Лист пергамента грел душу, наполнял радостью сердце и ласкал глаза.
Ах, хорошо, как же хорошо!
Какой он молодец, что послушал старого друга Карна, и принял к себе эту лекарочку! Как дальновидно он поступил! Как благоразумно!
Сам себе Растум признавался, что без лекарки не видать бы ему наград, как своей… спины. Когда он добрался до лечебницы, то ожидал чего угодно.
Шума, гама, криков, скандалов… нет!
Шум, конечно, был, но по сравнению с возможными неприятностями, это было почти что райское пение.
Все было организовано и отлично работало. Во дворе на тюфяках сидели и лежали пострадавшие, горело множество костров, так что холодно не было, всех уже накормили по одному разу, а кое-кого и по второму, никто не был оставлен без помощи, в лечебнице спешно разбирались и уплотнялись силами самих больных, кое-кого уже и спать отправили…
И над всем этим царила маленькая лекарка. Впрочем, маленькой она в тот момент не казалась.
Она переходила от одного больного к другому, успевая и приглядеть за всем, и отдавать приказания, и организовать работу других людей, и рявкнуть на кого-то из соседей, которые явились с едой, слишком тяжелой для истощенных людей — казалось, что у нее сорок глаз кольцом вокруг головы.
К тому моменту, как Растум принял бразды правления, ему уже и делать ничего не надо было, просто приглядывать. Правда, и сама Ветана свалилась, как подкошенная, но главное уже сделала. Ах умничка, какая же хорошая девочка…
И как правильно поняла все тонкости момента!
Конечно, она все сделала сама, но ведь он принял ее на работу! Учил, руководил, наставлял, и разве не заслуживает он награды за свою дальновидность?
Еще как заслуживает! Вот и…
Размышления Харни прервал скрип двери.
Ну что еще такое?
Не могут обойтись без него? Дайте уж пожать момент своей славы!
Предвкушение момента, пусть, но это не менее сладостно, чем сама награда. Харни вскинул глаза вверх, и осекся, потому что в комнату, которая вдруг стала маленькой и очень неуютной, входил человек, которого в Раденоре боялись, как огня.
Герцог Моринар.
Белесый палач.
Харни и сам не понял, как оказался на ногах, вытянувшись в струнку.
— В-ваша свет-тлость…
— Садитесь…
От повелительного жеста герцога, Растума буквально бросило обратно в кресло. Моринар садиться не собирался. Он нависал над Харни темной тенью и недобро улыбался.
— Расскажите мне, кто вчера лечил моего дядю?
— В-вашего дядю, ваша светлость?
Рамон нахмурился, понимая, что толку не будет. Да, этот испуганный толстяк сейчас рассказал бы ему все, вплоть до цвета нижнего белья любовницы, но он не может рассказать то, чего не знает.
— Вчера мой дядя, герцог Алонсо Моринар, был ранен. Его доставили к вам. Сегодня ему плохо. Кто его лечил?
Харни на миг задумался.
— Ваша светлость, мне сложно сказать. Ночью здесь дежурила госпожа Ветана…
— Она здесь?
— Я отослал ее домой. Девушка устала…
Рамон усмехнулся. Где живет госпожа Ветана, он отлично знал. Что ж, успеет он ее навестить…
— Что с больными, которых мы к вам направили?
— Все хорошо, люди лечатся…
Дверь скрипнула.
— Харни, в лечебнице не хватит перевязочного материала! Еще немного, и мы на повязки занавески порвем!
Рамон улыбнулся, разворачиваясь к входящему.
— Карн!
— Ваша светлость? Что случилось?
— Карн, кто лечил моего дядю вчера ночью?
— Я и лечил. Вета занималась основной массой, а мы с Бертом перевязали канцлера и отправили домой. Да там царапина, разве что чистить пришлось, пара колец от кольчуги попала…
— Ему стало плохо. Он весь горит, у него лихорадка…
Удивленное и огорченное лицо Карна сказало Рамону больше, чем тысяча уверений.
Карнеш не знал, что происходит. Он действительно поступил так, как говорит, и не понимает, что происходит.
— Я заеду к вам?
— Да, разумеется.
Рамон распрощался, и покинул лечебницу. Пару минут он думал, не отправиться ли к лекарке, но потом махнул рукой. Его еще ждала прорва работы, да и в порт заехать надо, а то акула из дома, рыба в пляс…
Пока дядя болеет, на него пойдет двойная нагрузка. Рамон чуть усмехнулся.
Как часто люди мечтают о кончине богатых дядюшек? Чаще, чем хотелось бы храмовникам, это точно. А он готов заплатить, чтобы дядя пожил подольше.
Жизнь — особа с весьма черным и едким юмором, это уж точно.
* * *
Харни Растум только-только перевел дух от прихода Палача, только подумал, что жизнь успокаивает свое течение, как в дверь опять постучали.
Ну, тут уж Харни и вскочил, и в поклоне согнулся…
Приближенного Фолкса в Алетаре знали. Легенды ходили о его мстительности, злопамятности, жестокости и коварстве. Но — исключительно тихим шепотом. Донесут еще, мигом станешь следующим героем легенд.
— Приближенный…
— Садись, дитя Света, — махнул рукой Фолкс. Сверкнули драгоценные камни в перстнях, и Харни мгновенно преисполнился зависти. Хоть он и не бедствовал, а все же позволить себе рубин с голубиное яйцо величиной, и густо-синий сапфир не меньшего размера попросту не мог. И не по чину, и не по деньгам. — Ты, верно, гадаешь, что привело меня сюда?
— что бы это ни было — не сомневаюсь, что это ко благу всех детей Света! — отрапортовал Харни, предано выпучив глаза.
Фолкс усмехнулся.
Конечно, в эти гримасы он не поверил, но тут же главное, чтобы ему не мешали? Правильно?
— Истинно рассуждаешь, дитя Света. В Храме один из слуг его выступил с предложением…
Харни всем видом изображал напряженное внимание и любопытство, но молчал.
— Случается ведь и так, что люди здесь умирают…
— Мы не можем спасти всех, — помрачнел Харни. — Пытаемся, но не всегда получается…
— Я не виню тебя в этом, но не горько ли, что люди уходят в мир иной, не очистив перед этим душу?
— Горестно сие, — закивал Харни, всеми силами запихивая обратно ядовитый вопрос: «прачек пришлете?». И не прогадал.
Приближенный погладил подбородок, на этот раз уже другой рукой, демонстрируя перстень с изумрудом в окружении янтаря и кольцо с крупной жемчужиной голубого цвета.
— Храм принял решение прислать сюда служителя, коий будет напутствовать несчастных. Надеюсь, это не отяготит работающих в лечебнице?
Харни истово замотал головой.
— конечно, нет! То есть не отяготит! Вы же понимаете — это так полезно, и важно, и поговорить иногда хочется с умным и грамотным человеком, который снимет груз с твоей души, и…
Приближенный поднял руку, останавливая словоразлив.
— Найдется комнатка для скромного служителя?
— Постараемся найти! — отрапортовал Харни. — Только прошу не гневаться, лечебница наша не из богатых, особых условий предоставить не можем…
Приближенный повел запястьем.
— Важны не условия, а желание…
Харни опять закивал, прикидывая, что угловая комната в самый раз будет. А что там трещины по штукатурке, крыша подтекает и плесень завелась…
Ну, бывает. Не дворец, чай! Пусть служитель сам и разбирается… хе-хе, с ближайшим родственником! Вот!
Приближенный удалился, довольно улыбаясь, а Харни плюнул и удрал из кабинета.
На сегодня у него был явный перебор.
Королевский гонец, Белесый Палач, приближенный Фолкс… лучше удрать, пока нелегкая кого похуже не принесла!
Вот!
* * *
Поскольку в лечебнице ничего не отыскалось, Рамон решил заняться тиртанцами.
Как — заняться?
На то палачи есть, профессиональные, опытные, кого угодно разговорят! Этим они и занимались остаток ночи, утро, день… надо бы съездить, забрать протоколы, да и узнать — что там интересного рассказали пленники?
В пыточных Рамон пробыл часов шесть, но рыбешка стоила рыбалки. Ох, стоила!
Оказывается, трей Лантар занимался своим промыслом не просто так, нет. У него был — и есть! — компаньон в Алетаре.
Правда, имя компаньона никто не знает, но ведь можно и у трея спросить лично? Палачи обещают справиться. А если нет…
Некромант никогда не откажет в такой мизерной помощи!
Дело поставлено на поток, у трея несколько кораблей, малым не десяток, и в год они приносят очень кругленькую сумму. Даже с учетом всех вычетов, смертей, наценок… казна Алетара столько не зарабатывает! Ладно, зарабатывает, и больше, так то казна, а не поганый работорговец!
И длится вся эта история уж несколько лет, кажется, шесть, но может, и больше. Кто ж считает?
Дело матроса — плавать, а уж что там капитан прикажет…
Когда Рамон выходил из тюрьмы, руки у него чесались. И на трея, и на Тиртан, и вообще. Доберется он до этих подонков, ох, доберется.
Но самого жизненно необходимого ему никто не сказал! Вот ведь беда!
Узники клялись и божились, что никто из них не пользуется ядами! И оружие они ничем не смазывают! К чему?
Самый обычный рейс, постоять в порту, забрать рабов — и уплыть. Все, как всегда! Кто ж мог ждать? И готовиться, и…
Вот первые рейсы — да! Там нервишки вибрировали, а потом расслабились, хватку потеряли… кто ж мог ожидать?
Рыжий вор?
Да пес его знает!
Наверное, им занимались люди компаньона, на берегу… нет, никто не знает. Просто Ливар шел в порт, отмечался каждый раз в канцелярии… нет-нет, он не знает, кто там… правда не знает… НЕ НАДО!!! НЕ ЗНАЮ!!!
И палач соглашался с этими выводами. Не знает…
Что ж, значит, есть еще и другой конец цепочки. И за него предстоит потянуть на берегу. Рамон собирался этим заняться. Или лучше — пусть дядя займется, когда выздоровеет, у него лучше получается. Намного лучше.
Лишь бы выздоровел!
* * *
Я как раз стояла на коленях в пыли и ожесточенно пропалывала свой клочок земли от сорняков, когда в калитку постучались, и я обнаружила за забором Харни Растума.
— Госпожа Ветана?
Сиял он так, что хоть на маяке вешай.
— Господин Растум? — я особого энтузиазма не проявляла.
— Вы меня не пригласите войти?
— Прошу, — я с неохотой поднялась с колен. Мне оставалось совсем немного, и вдохновение было, а вот останется ли оно после визита начальства? Кто ж его знает…
Пришел бы на часок попозже, я бы как раз взвар пила…
Впрочем, Харни Растум не настаивал на приглашении в дом. Вместо этого он протянул мне свиток с большой печатью на шнурке.
— Госпожа Ветана, мы приглашены на завтра ко двору.
— Что?
Я едва не села попой на грядки.
Я?
Ко двору Алетара?
Что случилось?! За что?!
Харни вовремя подхватил меня под руку.
— Да-да, я тоже был в шоке. Госпожа Ветана, надеюсь, у вас есть подходящее платье…
— Да, наверное, — отозвалась я, думая совсем о другом. — Зачем нам туда?
— Потому что мы великолепно организовали работу с ранеными людьми. И сейчас нас хотят за это наградить.
Я усмехнулась, отмечая это «мы». Конечно, я и мой начальник, как же иначе?
— Господин Растум… могу ли я не ходить?
— Госпожа Ветана! Вета, ты с ума сошла?
Начальник выглядел так, словно я ему живую гадюку слопать предложила. Закусвая живыми же пиявками.
— Я могу сказаться больной…
— Тогда все это просто перенесут на более поздний срок. Но король будет недоволен.
Я покривилась.
— Я не умею вести себя при дворе. Я никогда…
— Ничего страшного. Я буду рядом с тобой и не дам тебе опозориться, обещаю!
Вот спасибо, благодетель…
— И выгляжу я… не придворно.
— Поверь, наш монарх выше этого.
Отговорок больше не оставалось. Я вздохнула.
— Господин Растум, вы сможете приехать за мной завтра? Чтобы я точно не опоздала и не случилось никакой путаницы?
— Разумеется! Нас пригласили на девять утра, в семь склянок я буду здесь.
— Замечательно.
По понятным причинам, радости я не испытывала. Бедная моя грядка, не быть ей прополотой. Повезло сорнякам…
Стоит ли говорить, что остаток вечера и ночи я провела в делах?
Подгоняла по фигуре единственное мое приличное платье, по иронии судьбы — черное, бархатное, сделала маску на лицо, попробовала отбелить руки…
И не успевала отбиваться от соседок. Харни не скромничал, орал на всю улицу, а крайней оказалась я. И все любопытство обрушилось на меня. Они шли по одной и парами, несли пироги и всякие милые безделушки, и у всех, у всех на устах было одно и то же.
Ко двору?! Правда?! А как?! А что?! А почему?!
На шестой соседке я сорвалась, вышла из дома и повесила на калитку табличку «приема нет».
Пошли все к кракену в пасть! Авось тот не отравится. А мне и так нервотрепки хватит!
* * *
Алемико сидел под дверью маминой спальни. Мама сейчас его не замечала, она никого не замечала.
Папе было плохо.
Алемико знал, что такое плохо.
Это когда нельзя гулять, нельзя играть, надо смирно лежать в своей кроватке и ждать мага, который поводит над тобой руками и что-то произнесет. Потом становится лучше…
А к папе маг не приходил.
То есть кто-то приходил, но это были не те люди.
Был какой-то Ренар, который водил над папой руками, и папе потом было плохо.
Мама плакала, а все ее утешали, и говорили, что папа обязательно поправится, только делали это такими отвратительными фальшивыми голосами, что им не верил даже Алемико.
Был какой-то лекарь, который осматривал папу, а потом развел руками. Вроде бы все правильно, но откуда взялась болезнь?
Забегал дядя, поговорил с мамой, стал совсем мрачным, и убежал.
И Алемико стало страшно. Очень-очень страшно, так он не боялся, даже когда сам упал, а мама кричала. А вот сейчас…
Папа может умереть?
И его больше не будет, Алемико никогда его не увидит, он никогда не поднимет сына на руки, не дождется внуков, не будет ходить с мальчиком в лес, не будет…
Папы просто не будет.
Разве это бывает?
Алемико не верил в смерть, но знал, что это может быть. Он ведь помнил старого мага, который умер, и лежал потом, такой равнодушный и холодный, словно это не он всего пять дней назад устраивал шторм в луже для лодочек Алемико…
Папа станет таким же?
А потом его сожгут и развеют пепел над морем?
Алемико этого не хотелось, но что мог сделать малыш?
Только сидеть под дверью спальни и надеяться на чудо. А его все не было, и не было…
Алемико и сам не заметил, как уснул. Проснулся он на руках у слуги, который относил его в кровать, и то, сил открыть глаза не было.
Слуги шептались где-то над головой, голоса слышались как издали…
— Бедный канцлер…
— И жену его жалко…
— А уж мальцу-то каково! Сам больной, еще и отца потеряет!
— Ты болтай поменьше! Особенно про мальца, а то его светлость…
— Если он выживет.
— Рот прикрой…
Алемико ощутил подушку под головой, и сон утянул мальчика в свою страну, мягко заставляя забыть обо всем плохом и горестном, накрывая пушистым покрывалом колючие мысли, и давая сладкое ощущение безопасности, которое бывает только в детстве.
* * *
Утро наступило слишком быстро для меня.
Раз — и вот солнышко выглядывает из-за крыш. Не могло оно сегодня подзадержаться?
Впрочем, я была готова. Я уже оделась, аккуратно уложила волосы в тяжелый узел на затылке, и даже позволила себе роскошь — надела жемчужные серьги.
Больше никаких украшений у меня не было, да и серьги я заказала, больше повинуясь порыву, у знакомого ювелира. При мне он подобрал подходящую оправу, чуть подогнал ее и вставил две крупных грушевидных жемчужины в серебро. Впрочем, сам по себе этот жемчуг был так хорош, что сочетать его с чем-то, или сверлить дырки было просто преступлением.
Больше у меня ничего не было, разве что на пальце, ни с чем не сочетаясь, горело синим огоньком кольцо старой рофтерки.
Снять?
Ну уж — нет!
Я не та, что была раньше! Я не желала этого приглашения, и если уж меня заставили, я буду делать, как захочу!
Колечко подмигнуло голубым глазом, и я чуть успокоилась. Ну, пригласили нас ко двору. Побудем мы там пару минут в роли дрессированных обезьянок — и уйдем, ничего страшного.
Когда загремела колесами карета, нанятая Харни Растумом на сегодняшнее утро, я уже была вполне готова.
Растум осмотрел меня с легким неудовольствием. Сам он был разнаряжен так, что я почувствовала себя просто… летучей мышью!
Белая рубашка, желтый жилет, красный камзол, расшитый золотом, белые брюки, белые кожаные башмаки… Темного крабом!
Драгоценностей на нем было столько, что даже страшно стало.
Скрлько же лет надо воровать в лечебнице, чтобы себе столько накупить?
Меня Растум оглядел с подчеркнутым недовольством.
— Вета, я надеялся…
Что я оденусь как он?
Лучше уж сразу головой в воду!
— Господин Растум, — отчеканила я, — моей зарплаты в лечебнице хватает лишь на самое необходимое. Мне не до предметов роскоши, к коим относятся безумно дорогие вещи.
— А…
Взгляд остановился на моих серьгах.
— Это наследство.
Харни показательно вздохнул.
— Что ж. Я понимаю…
— А повысить зарплату не предложите? — медовым голоском поинтересовалась я.
На лице начальника выразилось явственное неудовольствие. Одно дело — командовать, другое — деньги отдать. Почти из своего кармана, а то ж! Чем больше дадут мне, тем меньше сворует он!
— Мы подумаем над этим вопросом, госпожа Ветана.
— А впереди еще прием у короля, — заметила я, глядя в пространство.
— Тридцать процентов к окладу?
— Не сомневаюсь, что его величество по достоинству оценит ваши заслуги, — тут же заверила я.
Харни с облегчением выдохнул, и я подумала, что стоило бы поторговаться за пятьдесят процентов. Эх, не дано!
Карета медленно двигалась по направлению ко дворцу.
* * *
— Как он?
— Все хуже и хуже. Ренар был, опять очистил кровь, но говорит, что это не помогаает, — Линетт едва не плакала.
Рамон сдвинул брови.
Уж кто другой, а Белесый Палач отлично знал, что не все нам подвластно.
— Как он сейчас?
— В сознании, но плох.
— Я могу поговорить с дядей?
— Да, конечно…
Ни Линетт, ни Рамон не заметили Алемико, который прятался под лестницей. А вот мальчик все слышал. И когдла взрослые пошли вверх по лестнице, он подождал немного, а потом опрометью бросился в спальню мамы. Между маминой и папиной комнатой есть дверь, там он сможет спрятаться и подслушать, а то все его вечно выпроваживают.
Маленький…
А он уже вполне большой! Вот!
* * *
На взгляд Рамона, герцог выглядел просто ужасно.
Ввалившиеся щеки, запавшие глаза, сероватый оттенок прежде смуглой кожи…
И лихорадочный жар, словно сжигающий его изнутри. Но темные глаза были по-прежнему умными и ироничными, в них плясали языки пламени… или отсветы затухающей жизни?
— Кажется, все? Ветер складывает крылья?
— Вот еще. Ты что — решил бросить на меня жену и сына? Дядя, у тебя совесть есть?
— Совесть есть. Вот жизни, считай, не осталось.
— Разберемся.
Рамон такой уверенности не испытывал, но говорил нарочито твердым голосом. Только с канцлером это не проходило.
— Ладно. Если что — обещание дашь?
— Какое?
— Если помру, не бросай ни Лин, ни Лима. Чтобы у нее проблем не было, отгорюет, замуж выйдет. И сына воспитай Моринаром, хорошо?
— Дядя…
— Обещай!
Рамон вздохнул.
— На крови поклясться?
— Обойдусь.
— Тогда обещаю.
Алонсо явственно расслабился, даже и не подозревая, что за портьерой затаил дыхание его сын. Алемико что есть силы удерживал себя, чтобы не броситься к папе, и малышу это удалось. Стиснул кулачки, до боли впился ногтями в ладошки.
А папа с дядей говорили о каких-то государственных делах, поминали каких-то работорговцев, корабли…
Папа — умирает?
Папа просит дядю позаботиться о нем и о маме?
Но… как же так?
А разуме малыша это просто не укладывалось. А потому Лим незаметно выбрался в мамину комнату. И поймал герцога Моринара на полпути к двери.
— Дядя!
— Лим!
Рамон подхватил мальчика на руки, и тут же об этом пожалел.
— Папа умирает?
И как тут соврешь, глядя в эти громадные зеленые глаза? Рамон честно попытался, надо отдать ему должное.
— Да что ты! Нет, конечно…
Лим взял герцога руками за лицо, уставился прямо в глаза.
— Дядя, не ври.
И Рамон смог только покачать головой.
— Не знаю, малыш. Не знаю… Я все сделаю, чтобы папа поправился, веришь?
— Верю. А маг…
— Не помогает. Тут что-то иное нужно.
— А мы его точно найдем?
— Обязательно. Верь мне, малыш, неизлечимых болезней нет. Твою победили, и папину победим!
А Лим даже зажмурился в эту секунду. Так четко пред ним встала и лечебница, и лекарка в ореоле золотых искр, и ее серьезные глаза…
«Никому не рассказывай…»
Лим улыбнулся герцогу.
— Обязательно победим, дядя. Верю!
Он не расскажет. Он просто попросит.
Даже если потребуется…
* * *
Двор.
Королевский двор Алетара. Который славен своей архитектурой на все окрестные королевства и герцогства. Который никогда не бывал в руках врага. Который… перечислять его красоты и редкости можно долго. И оранжерею, и коллекцию оружия, и библиотеку, в которой мечтает побывать всякий книжник, и…
Когда-то я мечтала сюда приехать, только виделось мне это иначе.
Я, в роскошном платье, бледно-зеленом, расшитом хризолитами, или синем с сапфирами, под руку с мужем, разумеется, красавцем-принцем, ну, хотя бы, герцогом, иду по главной лестнице, лакеи расчищают мне путь, впереди все склоняются предо мной, а король принимает нас со всем радушием.
Каких только глупостей не намечтают себе соплюшки!
Неважно, совершенно неважно…
Сейчас передо мной никто не расчищал дорогу. Я шла под руку с Харни Растумом, которого провожали откровенно насмешливыми взглядами, как и меня саму, и придворные не кланялись, и платье было куда как проще…
И пусть!
Я все равно чувствовала себя королевой. Потому что в мечтах меня приглашали просто потому что. По титулу, по древности рода — одним словом, по заслугам моих предков. А я ничего из себя не представляла.
А здесь и сейчас меня приглашали, потому что я — это я.
Лекарка, которая сделала больше, чем эти павлины. Так-то!
Вот и тронный зал для малых приемов. Для больших — другой, в десять раз больше, с колоннами. А этот — почти домашний, и придворных немного, человек сорок…
Харни склонился в поклоне. Я присела в глубоком придворном реверансе.
Король не встал нам навстречу, это высокая честь, но ответил милостивым кивком на восторженную речь Растума, и повел запястьем, дозволяя распрямиться.
— Встаньте. Я позвал вас, чтобы выразить свою благодарность…
— Служить вам — долг каждого человека в Алетаре, ваше величество…
— Но не все это делают так талантливо, — усмехнулся король. — а вы что скажете, госпожа Ветана?
— Долг лекаря — помогать всем, кто в этом нуждается. Мы всего лишь исполняли свою работу, ваше величество.
— Ну а я всего лишь хочу вас за это наградить. Анри!
Появившийся из-за трона чиновник протянул мне небольшую шкатулку.
— Госпожа Ветана…
Я вновь присела в реверансе, дожидаясь позволения встать и открыть подарок.
— С этого дня — вы полноправная гражданка Алетара. Думаю, это порадует вас больше, чем золото и бриллианты.
— Это драгоценный подарок, ваше величество, — прошептала я. — буду хранить вашу грамоту и внукам завещаю…
Слезы текли по щекам. Почему я плачу, все ведь хорошо, правда?
Его величество сделал еще один жест. На этот раз шкатулка досталась Харни Растуму.
— Ваше величество…
— Ваша закладная на дом.
Харни рассыпался в благодарностях. А я открыла шкатулку.
Бумага, всего лишь бумага.
Моя свобода, моя безопасность, мой пропуск в другую жизнь. Как гражданка Алетара, я являюсь совершеннолетней. Никто не может заставить меня выйти замуж, или к чему-то принудить. Я получаю все обязанности, но прав у меня во стократ больше. Даже родители, если они меня найдукт, не будут властны надо мной.
Никто.
Мне достаточно обратиться к любому стражнику, и попросить о защите.
Свободна!
СВОБОДНА!!!
Я быстро вытерла слезы, помня, что у меня сейчас некрасиво опухнет лицо, и огляделась вокруг.
И едва не задохнулась от ужаса.
С пакостной улыбочкой, ясно показывающей, что он меня узнал, на меня смотрел барон Артау.
