Вот о чём повествует предание: однажды под вечер, поздней осенью, когда стояла безветренная солнечная погода, из лесу, прямо у Холма народных собраний, вышел человек. Он сел у подножия кургана, бросив перед собой тушку косули, только что убитой в чаще. Этому человеку, одетому в котту* из тёмной овечьей шерсти и шоссы* той же материи, подвязанные белыми кожаными ремешками, было двадцать три года от роду. На поясе у него висели маленький топорик и короткий меч в изящных ножнах и с не менее изящной позолоченной рукоятью. За спиной у юноши висел колчан, в руке он держал лук со снятой тетивой. Юноша был высоким, прекрасно сложенным, сильным и пригожим. Его светлая кожа изрядно загорела, щёки покрывал румянец. Лицо украшала маленькая острая бородка. Светлые вьющиеся волосы были коротко острижены, но кто угодно заметил бы, что они очень густые. Голову юноши не покрывали ни шляпа, ни капюшон, лишь украшала повязка из золотых бусин.

Присев и оглядев довольным взглядом долину, юноша опустил глаза вниз. Он смотрел на траву у своих ног, словно желая лучше запомнить прекрасный вид, только что представший пред ним. Солнце висело низко, его косые лучи золотили долину, освещая посеревшие с наступлением осени каштаны и чёрные ветвистые вязы. Вода Реки Бурной искрилась. Внизу, на лугу, медленно продвигаясь вдоль потока, паслись длиннорогие мышастые коровы. Среди коров легко и проворно прыгала пастушья собака. В том месте, где река делала крутой поворот, юноша увидел маленький алый мерцающий огонёк. Над ним, путаясь в ветвях ив, висела тонкая пелена дыма. Рядом он заметил с десяток людей: кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то расхаживал взад-вперёд, но никто не отходил далеко от группы. Четверо были одеты в короткие тёмные платья, один из них держал в руке копьё, сверкавшее на солнце. Другие были в длинных ярких одеждах. Красные, голубые, зелёные и жёлтые цвета ткани указывали на то, что их обладательницы – женщины. Не успел юноша оторвать от них взгляд, как те, кто сидел, поднялись, а те, кто расхаживал, подошли ближе к костру. Они взялись за руки и начали танцевать на траве. Ещё один человек с собакой подошёл к танцующим; и он сам, и собака принялись бегать вокруг и между фигурами людей. Чудилось, что танцуют искусно смастерённые куколки: так чётко их было видно и такими маленькими они казались.

Юноша какое-то время сидел, улыбаясь, а затем поднялся, взвалил на плечо свою добычу и пошёл вниз, в сторону Дороги Дикого Озера. Вскоре он уже был в долине. Он широко шагал по Портовой Дороге под склонами серых северных скал, позолоченных последними лучами заходящего солнца, уже через минуту-другую грозящего скрыться за западным горизонтом. Юноша шёл быстро, напевая про себя обрывки старых песен. Никто его не нагонял, зато сам он иногда обгонял тех, кто в одиночестве или группами направлялся в сторону города. Мужчины и старики, жёны и девушки возвращались домой с полей и пастбищ или шли в гости. Один-два путника прошли ему навстречу. Все они дружелюбно приветствовали юношу. Он отвечал им тем же, но не останавливался поговорить ни с кем из них, словно торопился куда-то.

Уже смерклось, когда юноша прошёл через городские ворота. Оттуда он сразу направился к дому, принадлежавшему роду Лика, и, не задерживаясь у входа, вошёл внутрь, как человек, пришедший в свой собственный дом.

Зал, куда вошёл юноша, был длинным и узким, потолок его располагался не очень высоко. Внутри было уже почти темно. Но вошедший хорошо знал это место, и всполохов пламени, изредка вырывавшихся из-под золы в очаге, что стоял под навесом посередине зала, ему было достаточно, чтобы разглядеть трёх человек. Казалось, он предполагал увидеть здесь именно их, да и они ждали его прихода и знали его поступь.

Юноша положил свою добычу на пол и радостным голосом воскликнул:

– Привет, Прожора! Неужели все ушли, чтобы успеть поспать на природе, пока не наступила зима, и оставили дом без света, словно пещеру? Подойди сюда! Или ты тоже спишь?

С другой стороны очага раздался голос:

– Да, господин, я спал и видел сны, и мне приснился горшок с мясом да лежащий на столе пирог. Вот увидишь, мой сон сбудется, а это выгодно и тебе.

Другой голос произнёс:

– Прожора уже получил часть из того, что ему приснилось, если верна поговорка о поварах. Пока тебя не было, он поступил как пёс Рейфа, когда его хозяин убежал, испугавшись подстреленного зайца.

Говоривший засмеялся, а с ним и Прожора, и третий из тех, кто был дома. Засмеялся и юноша, а затем он произнёс:

– Вот, я принёс оленину по просьбе моего родича. Но, как вы видите, я пришёл слишком поздно. И всё же возьми тушу, Прожора. Когда мой отец вернётся из кузницы?

Прожора ответил:

– Господин занят изготовлением священного меча для праздника солнцестояния и не покинет кузницы, пока не покончит с работой. Впрочем, он будет здесь уже скоро. Он посылал к нам сказать, чтобы мы побыстрее приготовили чего-нибудь на ужин.

Молодой человек спросил:

– Где же ты нашёл в Доле господ, Прожора, что постоянно мне ими в глаза тычешь?

– Сын Старейшины, – обратился к нему Прожора, – ты называешь меня Прожорой, хотя это не моё имя, так почему же мне не называть тебя господином, хотя у тебя и нет такого звания? Я привык к этому обращению. Но вот идёт мой товарищ по котелку, а с ним женщины и дети. Сядь-ка у очага, чтобы не мешаться под ногами, а я принесу тебе воду – омоешь руки.

Юноша сел, а Прожора поднял тушу и направился к одной из дверей в дальнем конце зала. Но ещё прежде, чем он успел открыть её, в дом ввалилась шумная толпа мужчин, женщин и мальчишек с собаками. Некоторые из людей несли большие восковые свечи, другие – чаши, миски и подносы, третьи втаскивали столы.

Юноша, моргая от внезапного потока света, озарившего тёмный зал, молча улыбался. Убранство отцовского дома было хорошо знакомо ему, и юноше не нужно было смотреть по сторонам, чтобы вспомнить, что где находится, и всё же сегодня он с удовольствием разглядывал зал, наполненный предпраздничной суетой, – таким тяжёлым грузом лежали на его сердце воспоминания о лесе, в котором он бродил весь день. Одна из вошедших девушек подбросила в тлеющий очаг угля и помешала, пока не появилось пламя. Оно вместе с восковыми свечами, поставленными на возвышение в конце зала, освещало каждый его уголок. Зал, как уже говорилось, был длинным и узким, с невысоким каменным аркадным перекрытием. Окна, выходившие на улицу, поднимались чуть ли не до самого потолка. Напротив, в арочных нишах, располагались складные кровати. Стены были из голого камня, но на время пиршеств их обычно завешивали шпалерами. Для этого по всем стенам прибили крючки (на некоторых из них висели орудия труда и оружие). На возвышении, за столом, были воткнуты дубовые ветви (их листья уже побурели от первых заморозков). На торцовой стене выше крючков для шпалер виднелись самые разные изображения и узоры из переплетающихся стеблей. Там, на тёсаном камне, был высечен воин с кольцом лучей вкруг головы, тот самый, что украшал внешнюю стену дома. Воин поражал дракона. Здесь, внутри дома, это изображение расписали яркими красками, а лучи, похожие на солнечные, сделали из чеканного золота. Две двери в противоположном конце зала вели в кладовки, на кухню и в другие внешние пристройки. Над этими дверями располагалась верхняя комната, поддерживаемая каменными столбами. Это была спальня хозяина дома. Входная дверь находилась на полпути между очагом и верхней комнатой.

Юноша, разувшись, наблюдал за тем, как женщины накрывали на стол. Наконец, вернулся Прожора. С ним была старуха с кувшином и тазом. Она омыла юноше ноги, полила воду на руки и затем дала полотенце с расшитыми краями, чтобы утереться.

Только юноша успел умыться, как в зал вошли трое мужчин и одна девушка. Первым из вошедших был парень на пару лет младше его, но так на него похожий, что не оставалось сомнений – они были братьями. Следующим шёл старик с длинной седой бородой, но крепкий и статный. Последним – мужчина средних лет, выше того юноши, что сидел в зале, но чуть ниже того, что только что вошёл в зал. Он вёл за руку девушку. Мужчина был крепким, широкоплечим и стройным, с длинными руками и широкими ладонями. Было приятно смотреть на его благородные черты лица. Нос его был прямым, глаза под широким лбом серыми, несколько редкие волосы придерживались повязкой из золотых бусин, такой же, как и у юношей, его сыновей. Да, это был их отец, хозяин дома.

Звали его Железноликим – он был лучшим из кузнецов-оружейников. Кроме того, он был Старейшиной жителей Дола, ведь его уважали и любили в долине. Его род считался самым благородным здесь, а их дом стоял в городе уже очень долго. Младшего из его сыновей, того, что вошёл в зал вместе с ним, звали Ликородным, а старшего – Божественноликим. До него это имя носили многие великие мужи и смелые ратники этого рода. Зачат он был в большой любви, взращён в надежде, потому и получил имя, которым называли лучших из его предков. Его мать звали Жемчужиной, она была очень красивой женщиной, но сейчас она уже умерла, и жены у Железноликого не было.

Божественноликого любили и родичи, и другие жители Дола. За прекрасные пышные волосы он получил прозвище Златогривый.

Девушка, которую вёл Железноликий, была обручена с Божественноликим, и звали её Наречённой. Заметив в зале юношу, она посмотрела на него с такой любовью, словно влюбилась в него лишь вчера и лишь вчера впервые его увидела. На самом же деле они встречались почти каждый день много лет подряд. Девушка принадлежала к роду, состоявшему лишь в дальнем родстве с родом Лика, и обычно именно оттуда брали себе жён великие мужи этого рода. Девушка была красивой и сильной, из тех, что не остановятся ни перед какими препятствиями. Сердце её было отважным, руки – умелыми, ноги – быстрыми, плавала она ничуть не хуже прочих, а кроме того, стреляла из лука и владела мечом и копьём. Она была добра, отзывчива и ласкова со всеми, даже собаки и коровы доверяли ей и любили её. Её тёмно-рыжие волосы были длинными и густыми. Она обладала большими карими глазами, высоким изящным лбом и тонкими алыми губами. Щёки её не были ни румяными, ни болезненно-бледными, но свежими и бархатистыми. Она была хорошо сложена и высока, но не тонка, как гибкая ивовая ветвь. Говорила она мало, но голос её был нежен и тих, а слова всегда приятны тому, кто её слушал, и если говорить кратко, она была рождена, чтобы стать женой лучшего из мужей.

Теперь надо сказать об именах, что носили мужи из рода Лика, древнего рода вождей. Говорят, в прежние времена на лике идола божества земли, что принадлежал этому роду, была маска чеканного золота. Божеству служил Старейшина народа, возлагая на алтарь золотое кольцо со своего плеча. Когда же он умирал, то на лицо ему надевали маску божества, а затем насыпали над телом курган. Новый Старейшина-жрец отдавал распоряжение выковать божеству новую маску, новый лик. Вот потому-то все члены этого древнего и славного рода, будучи вождями народа, и носили имена, частью которых было слово «лик».