Готы не медлили, радуясь победе. Все лучники, что были в войске, обстреливали римлян, стоявших на стене. Остальные выстраивались, чтобы атаковать вновь. Так как враг был укрыт стеной, хотя и довольно низкой, Тиодольф послал гонца к третьему отряду, состоявшему из воинов Верхней Марки, и передал, чтобы те, построившись, вышли из лесу и помогли им окружить бражный зал Вольфингов. Он хотел поймать римлян, словно зверя в ловушку. В то время, пока третий отряд шёл, Тиодольф послал в лес других людей. Они должны были нарубить древесных стволов для таранов и сделать подмостки, чтобы перебраться через стену, которая с римской стороны была высотой лишь по грудь, хотя римляне строили её беспрерывно со вчерашнего утра.

Спустя более получаса прозвучали рога Верхней Марки, и воины вышли из лесу. Это был большой отряд, так как к ним присоединились те, кто, укрывшись в лесу или дома от римского нашествия, мог носить оружие. Среди них шла и Солнце Крова в окружении отряда воинов Верхней Марки. Перед ней несли светильник, как знак грядущей победы. Впрочем, по приказу Тиодольфа, Солнце Крова и другие присоединившиеся к основному войску не стали спускаться к поселению. Они собрались вокруг Холма Речей. Солнце Крова со светильником взошла на его вершину, а рядом с ней встали двое мужчин, охранявших её.

Когда римляне увидели, что из лесу вышел новый отряд, они, должно быть, подумали, что в тот день у них будет много работы. Когда же они увидели, как Солнце Крова со светильником в руках и в окружении воинов встала на Холме Речей, то боги наслали на них ужас, и они поняли, что судьба не на их стороне. Но они были не из тех, кто падает и умирает только потому, что боги стали их врагами, нет, они, как будет видно из следующих событий, настроились сражаться до конца, что бы ни случилось.

В ограде укрепления римляне, по своему обычаю, сделали четыре входа. У каждого стоял отряд сильнейших защитников, и каждый вход был осаждён лучшими воинами готов. Тиодольф со своими людьми стоял против западных ворот, у которых произошло первое сражение. Против северных ворот стояли Элькинги и некоторые роды Нижней Марки. Остальные роды Нижней Марки стояли против восточных ворот. Против южных же – роды Верхней Марки.

Римляне, заметив отряды, поняли, что врагов у них теперь очень много. Они уже знали, что готы не менее отважные воины, чем они сами, и догадались, что Тиодольф был опытным военачальником. Менее чем через два часа после Битвы на Заре римляне увидели, как воины выходят из лесу с большим запасом древесных стволов, с помощью которых они собирались перебраться через ров и стену. День только начинался, и римляне не могли надеяться на то, что битва утихнет с наступлением ночи. Не было надежды и на помощь соратников из крепости. Они не посылали туда гонца и даже не знали о поражении на холме.

Поэтому им оставалось либо защищать укрепление, что они возвели, либо отважно прорываться сквозь окружение, чтобы умереть в бою или пробиться сквозь строй врага и вернуться к своему народу и укреплению на юго-востоке от Марки.

Они избрали второй путь, или если говорить точнее, их командир избрал его за них, хотя остальные не возражали. Это был насмешливый человек с горячей головой, непостоянный и неопытный в войне, а потому его мужество куда-то резко пропало, когда он был загнан в угол. Вернее, мужество-то осталось, а вот терпения недоставало. Для римлян было бы лучше переждать один-два натиска со стороны готов (те, кто атакует, теряет больше людей, чем те, кто обороняется) и только тогда пробиваться, но гордость римлян лишила их же самих счастливого случая. Но потом римский командир, считая, что битва проиграна и настал последний час его жизни, когда ему следует оставить сокровища и удовольствия, впал в отчаяние, а потому стал более яростным и жестоким. Всех пленных, которых они взяли (а было их двадцать два человека, поскольку раненых они убивали), он приказал привязать к стульям на возвышении в сидячем положении. К правой их руке привязали оружие, а к левой щиты. Он говорил, что готы будут теперь держать тинг, на котором наконец-то примут мудрое решение и воздержатся от глупости. Затем он приказал разбросать по залу связки хвороста и маленькие деревяшки и полить их жиром и маслом, чтобы можно было сжечь дом и пленников. «Вот у нас и будет хороший факел для погребального костра», – говорил он. В римской традиции было сжигать мёртвых.

Затем он приказал убрать заграждения, открыть все ворота нового укрепления, прежде поставив пращников и лучников на стену, и убить коней, чтобы ими не могли воспользоваться лесные жители. Он также расставил в верном порядке людей вокруг ворот, приказав храбрым пехотинцам напасть на готов и сделать всё, что было возможно. Сам же он в полном вооружении встал у Врат Мужей, поклявшись, что ни на фут не сдвинется с места, ни от огня, ни от стали.

Так свирепо тем ясным утром горела ненависть людей вокруг жилища детей лесного Волка, в котором дети римского Волка были заперты, словно скот в загоне для убоя.

Тем временем Солнце Крова видела всё это с Холма Речей, откуда она смотрела на военное укрепление римлян. Новая стена не мешала обзору, Холм Речей был высоким и находился недалеко от бражного зала, так что до неё, на самом деле, могли долететь стрелы римских лучников, впрочем, они не были искусны в стрельбе.

Девушка возвысила голос и запела так, что многие могли её услышать, поскольку в это время всё смолкло как внутри изгороди, так и снаружи. Настала та тишина, что обычно бывает перед грозой, когда затихает ветер и листья перестают шелестеть, пока первая грозная вспышка молнии не сверкнёт над полями.

Девушка пела:

Когда Солнце Крова закончила петь, те, кто был вокруг неё, поняли, что она предсказывает победу и мир в Марке, и тогда они пронзительно и радостно закричали. Воины, что были рядом с ней, подхватили крик, и он пронёсся по всему войску вокруг римского укрепления, поднялся к летнему небу, и дуновение ветра отнесло его к лугам Вольфингов. Те, кто тащил вагенбург, были уже довольно близко, они услышали его и возрадовались.

Римляне же поняли, что настаёт решительная битва, и, издав ответный крик, гневный и яростный, пошли на врага.

Могучие воины напали друг на друга в узком проходе ворот, ибо страх их уже умер и был похоронен в Битве на Заре.

У Северных ворот во главе атакующего клина шёл Хиаранди из рода Элькингов. Он первым ворвался в римский строй. У Восточных ворот во главе шёл Валтюр, сын брата Оттера, молодой и очень сильный воин. У Южных ворот атаку возглавлял Гейрбальд из рода Шильдингов, Гонец.

У Западных ворот во главе стоял князь Тиодольф. Он издал мощный крик, похожий на рык рассвирепевшего льва, и взмахами меча Ивара принялся расчищать себе путь. Взглянув вверх, на бражный зал, он увидел лёгкую струйку голубого дыма, клубившуюся из окон. Он понял, что произошло, и понял, что времени теперь было мало. Но его гневный крик уже был подхвачен кем-то, кто увидел то же самое, что и он, а затем и другими, кто ничего не видел, кроме римской давки, и громом прокатился над колыхающейся толпой воинов.

Тогда первый ряд римлян напал на отважных могучих воинов Марки, но не продвинулся ни на шаг, поскольку никто не мог отступить – такая сильная была давка и так много людей горели желанием биться. Никто не просил пощады, если был ранен или обезоружен, потому что готы не страшились пасть в пылу битвы за родичей и во имя грядущих счастливых дней. Римляне же не знали жалости и сами не искали её. Они помнили, как поступали с готами, и перед собой, как на картинах, видели убийства, бичевания и холодные насмешки, что они беспощадно обрушивали на своих врагов. Теперь они желали тишины той тьмы, которой окончится их суровая жизнь и в которой будут забыты эти дела, а они и их враги упокоятся навеки.

Римляне сражались отчаянно, но ярость их отчаяния не могла противостоять бесстрашной надежде готов. Ряд за рядом заступал на место тех, кто был опрокинут Тиодольфом и его родичами, в свою очередь сметаемыми врагом, но всё же готы медленно расчищали пространство за воротами. Они начали собираться вдоль стен укрепления, и их ряды ставились всё гуще. Они сражались не только в воротах, но сделали подмостки из древесных стволов и лезли по ним на стены укрепления. Очистив их от лучников и пращников, они соскакивали вниз и нападали на римские фланги. Воинство мёртвых росло, а воинство живых сокращалось.

Те, кто стоял вокруг Холма Речей, вместе с воинами Верхней Марки заметили дым, вырывавшийся из окон бражного зала, и красные языки пламени, видневшиеся сквозь дым и трепетавшие вокруг оконных косяков, словно алые знамёна. Тогда они, уже не сдерживая себя, побежали вниз по склону Холма Речей и дальше с громкими яростными криками, забрались на стену в том месте, где она не была защищена, подставляя друг другу спины и подавая руки. Среди атакующих были как крепкие воины, так и старики, юноши и женщины. Они прорвались за ограду и напали на сократившийся отряд римлян, которые теперь уже начали отступать под натиском то в одном, то в другом месте, впрочем, им не оставалось ничего другого.

Так было у западных ворот, да и в других местах, поскольку все Дома Марки бились одинаково доблестно. Самый большой отряд сильнейших римских воинов сдерживал натиск Тиодольфа, который казался им главным врагом, в других местах римляне держались хуже, поэтому Восточные ворота были захвачены первыми, и Валюр со своим отрядом первым укрепился за ними. Кратко говоря (возможно ли различить один удар от другого в такой мешанине?), его отряд образовал смертоносное кольцо вокруг римлян и убил их всех до последнего, а потом напал на тех, кто сдерживал натиск Хиаранди на Северные ворота. Здесь не нужны подробности, ведь Хиаранди в тот момент как раз начал прорываться через ворота и даже очистил стену от римских лучников. На ней теперь стояли воины Марки, метавшие на римлян копья, брёвна и всё, что было под рукой. Римляне были перебиты или выведены из сражения, и два готских отряда соединились. Они закричали так громко, как ещё хватало сил, и продолжили сражение, чтобы связать снопы, пожатые серпом Тиодольфа. Но теперь это было простое убийство: хотя римляне ещё держались, сбившись группками менее двадцати человек, сражались они, рубили и кололи, ни о чём не думая, уже не имея собственной воли, словно камень, который продолжает катиться по склону холма после того, как его толкнули.

Готы почти полностью заняли римское укрепление. Тиодольф видел, что у римлян не осталось надежды собраться воедино, поэтому пока родичи занимались преследованием отчаянно сражавшегося противника, сам он собрал самых опытных воинов, среди которых были Стинульф и Грани Серый, ловкие столяры. (Аталульф был серьёзно ранен копьём в битве.) Они пробились сквозь смешанную толпу сражавшихся и ринулись напрямую к Вратам Мужей. Вскоре они, раскидывая бегущих римлян, преграждавших им путь, уже были перед входом в бражный зал. Но в дверном проёме, из которого вырывался огонь, спокойно и гордо, с насмешливой улыбкой на губах, стоял римский командир в золотых доспехах и сюрко* цвета морского пурпура. На клинке, что он держал, не было крови.

Тиодольф на мгновение остановился, и взгляды врагов встретились. Князь был страшен – глаза его сверкали на бледном лице, зубы были стиснуты. Хотя он сражался осторожно, оберегая жизнь, как и подобает отважному воину, пока он не загнан в угол, словно одинокая волчица гончими псами, его потрепали в бою. Шлема и щита не было, кольчуга, которую выковал не гном, а Ивар, была порвана, кровь струилась по его левой руке – он был ранен во многих местах. Тиодольф сломал меч Ивара в схватке и теперь, стоя на окровавленной и истоптанной земле перед Вратами Мужей, он держал в руке крепкий римский меч.

Князь презрительно посмотрел на римского командира, а затем, громко рассмеявшись, стремительно прыгнул на него и, повернувшись боком, ударил воина в ухо кулаком левой руки в тот момент, когда римский командир замахнулся на него мечом, поэтому римлянин повалился на бегущего следом за Тиодольфом ловкого воина по имени Волчья Голова. Тот проткнул врага своим мечом и отбросил в сторону. Но меч римского командира успел поразить Тиодольфа в бок.

Готы вместе вступили в дом и в гневе спешно пошли по наполненному дымом бражному залу. Языки пламени лизали столбы и стены и ползли уже по верхним окнам, но огонь ещё не охватил дом целиком, так как римские поджигатели делали свою работу впопыхах. Стинульф и Грани во главе с остальными побежали напрямик к чердаку с водой. Тиодольф же, от боли шедший медленно, огляделся и заметил на возвышении пленных, которых римляне связали и оставили гореть. Он взошёл на возвышение медленно, как больной и слабый человек, и там сказал: «Ободритесь, братья, ибо Дома готов разбили врагов, и настал конец войны».

Голос его показался пленникам неожиданно спокойным среди доносящегося снаружи шума сражения. Тиодольф положил меч на стол, вынул из-за пояса маленький острый кинжал и одну за другой окровавленными руками перерезал верёвки, связывавшие пленных. Каждого из них он целовал и говорил: «Брат, помоги тем, кто тушит огонь. Это приказ князя».

Но каждого следующего из пленных он освобождал всё дольше и дольше, и слова его звучали всё тише. Наконец, он подошёл к тому, кто был привязан к его собственному престолу, стоявшему рядом с тем местом, где висел светильник и обычно сидела Солнце Крова. Это был последний пленник. Звали его Эльфрик, и был он из рода Вормингов. Тиодольф долго возился с верёвками, которыми тот был связан, а освободив, улыбнулся, поцеловал воина и молвил: «Поднимись, брат, помоги потушить огонь и уступи мне мой престол, ибо я устал. Если можешь, принеси мне воды, я хочу пить. Этим утром никто не заботился о мёде для жнецов».

Эльфрик поднялся, и Тиодольф сел на престол, откинув назад голову. Эльфрик испуганно посмотрел на него, а затем помчался по залу, где стало шумно от суеты, созданной теми, кто старался потушить огонь. К ним присоединялись всё новые люди.

Эльфрик наполнил водой из ведра деревянную чашу, подобранную им у подножия одной из колонн, и поспешил обратно через зал. Возле возвышения больше никого не было, но Тиодольф всё так же сидел на престоле. Зал был тёмен от клубящегося дыма, и Эльфрик плохо различал, что делал князь. Когда же он подошёл к Тиодольфу, то наступил на что-то мокрое. Сердце его сжалось – он понял, что это была кровь. Он поскользнулся на ней и выставил в стороны руки, чтобы удержать равновесие. Большая часть воды выплеснулась из чаши и смешалась с кровью, но он подошёл к Тиодольфу и сказал ему: «Пей, князь, в этой чаше ещё остался большой глоток воды».

Тиодольф не пошевелился при этих словах. Эльфрик прикоснулся к нему, но Тиодольф остался неподвижен.

Сердце Эльфрика дрогнуло, он положил ладонь на руку князя и посмотрел ему прямо в лицо. Рука была холодной, а лицо – серым. Эльфрик дотронулся до его бока и почувствовал, что в него глубоко воткнут короткий меч римского командира (и это кроме всех остальных ран). Эльфрик понял, что князь умер. Он бросил чашу на землю, поднял руки и громко завыл, как женщина, внезапно увидевшая, что её ребёнок мёртв. Он громко кричал:

«Сюда, сюда, о, все в зале, князь людей Марки мёртв! Слушайте, люди! Тиодольф Могучий из рода Вольфингов мёртв!»

Эльфрик был ещё молод и не мог мужественно переносить мысли о смерти. Он склонился, скорчился на полу и громко зарыдал.

Пока он так кричал, солнце снаружи померкло, и порог бражного зала переступила Солнце Крова в своём старинном платье. В руке она держала чудесный светильник, чьё имя носила. Из-за её спины сверкали доспехи и оружие воинов, но мужчины боялись переступить порог, пока она не повернулась и не сделала им знак. Тогда они в беспорядке ввалились внутрь через Врата Мужей. Доспехи их были разорваны и испачканы, но лица пылали гордостью и счастьем. Когда они вошли, Солнце Крова махнула им рукой, чтобы они присоединились к тушившим пожар, и все разбежались. Сама она спокойно поднялась на возвышение, туда, где из дымного облака, слегка покачиваясь, свисала цепь для светильника, который она первым делом повесила на место. Как обычно ловко, девушка заработала воротом. Она подняла светильник под скрытую дымом крышу, и он, как и должно, вновь засверкал оттуда – знак спасения Вольфингов и процветания всех родов.

Тогда Солнце Крова повернулась к Тиодольфу со спокойным и торжественным, хотя и неестественно бледным лицом. Казалось, что она никогда больше не сможет улыбнуться. Эльфрик поднялся и молча встал у стола. Из его груди всё ещё вырывались тяжкие рыдания. Девушка мягко отстранила его, подошла к Тиодольфу и встала пред ним, смотря вниз, на его лицо. Затем она, протянув руку, закрыла его глаза и, наклонившись, поцеловала князя в лоб. Выпрямившись, она обернулась лицом к залу и увидела, что зал полон народа, и хотя под потолком ещё клубился дым, огонь внутри уже потушили. Звуки битвы снаружи стихли. Жители Марки закончили свою дневную работу ещё до полудня. Большая часть римлян была убита, а оставшихся готы помиловали до тех пор, пока народное собрание не решит их участь, ибо в сердцах отважных жителей Марки зародилась жалость к храбрецам, которых они разбили и которые больше не угрожали им.

Эта часть утренней битвы в сказаниях получила название Натиск Тиодольфа.

Теперь Солнце Крова поняла, что битва закончилась, а огонь потушен. Она видела, как каждый, кто входил в бражный зал, смотрел вверх, на чудесный светильник, и лицо его прояснялось от радости, и как все глядели на престол, на котором, откинувшись назад, лежал Тиодольф, и сердце её разрывалось между мыслью о собственном горе и о горе народа, потерявшего могучего друга, и мыслью о радости грядущих дней и славе, что Тиодольф завоевал в дни прошедшие. Но она скрепила своё сердце и, откинув назад чёрные пряди волос, крикнула так, что ясный и пронзительный её голос разнёсся по всему залу: «Родичи, собравшиеся в бражном зале, князь мёртв! Слушайте, Тиодольф Могучий покинул этот мир! Подойдите сюда, подойдите ближе, ибо жизнь Тиодольфа прервалась!»