Глава XXII. Оттер атакует против своей воли
Возможно, то же самое размышление заставило римского командира не выставлять охрану у брода на западном берегу Реки Бранибора. Римляне задержались там меньше, чем на час, а затем ушли. Оттер послал человека на быстром коне, чтобы тот наблюдал за ними, и когда прошло полчаса после их отъезда, а вокруг всё было спокойно, Оттер приказал воинам сесть на коней, и войско готов выступило в путь. Реку перешли все, кроме горстки юношей и стариков, оставшихся, чтобы встретить Тиодольфа и передать ему новости.
Войско Оттера пересекло реку и ровным строем поднялось на западный её берег (было примерно три часа после полудня), но там оно пробыло недолго. Вскоре Оттер заметил движение со стороны Берингов. Это были первые воины Тиодольфа, всадники Берингов и Вормингов (они оторвались от тех, кто шёл пешком). Выйдя из лесу, всадники наткнулись на осталвшихся на левом берегу. Легко можно представить, как ужасна была их ярость, когда они увидели вместо своего дома лишь тлеющие угли. Даже когда воины Оттера рассказали им всё, что могли, немногие всадники захотели остаться на месте. Большинство поскакало к пожарищу, чтобы найти тела своих родственников. Но прибыв на место и не найдя посреди пепла костей, они смягчились, впрочем, ненамного. Они совершенно потеряли голову от ярости, так что едва держались в седле. У некоторых из глаз катились крупные слёзы, со стуком, словно камни, падавшие на землю, – так сильно желали они пустить римскую кровь. Всадники вернулись туда, где оставили своих сородичей разговаривать с воинами Оттера. Хмуро смотрели они на товарищей. Тот, что вернулся от пепелища первым, махнул рукой в сторону брода, но не смог вымолвить ни слова. Вождь Берингов, седовласый великан по имени Аринбиорн, окликнул его: «Что там, Свинбиорн Чёрный? Что ты там видел?»
Воин ответил:
«Наш древний бражный зал! Сгорело всё!
Очаг холодным стал, а возвышенье
Окрасилось в цвет крови. Не могу
Узнать отцовский дом и даже вспомнить,
Каким он был. Высокой стала крыша —
До неба, стены шириною с луг,
И солнечных лучей сверкают блики
На всём. Такой приметной не бывало,
Такой слепящей краски, как сейчас.
Везде играет пламя, кольца дыма
Взмывают ввысь. О, славно разукрашен
Для пира бражный зал! Для пира битвы!»
Аринбиорн спросил его: «Что ты видел, Свинбиорн, там, где во время пира сидел твой дед? Что там, где лежали кости твоей матери?»
Свинбиорн ответал ему:
«Мы обыскали пиршественный зал,
Но не нашли костей ни стариков,
Ни юных родичей. О, жадности врагов
Предела нет, и выпустить добычу
Они не захотели. Может быть,
Седые наши старцы ещё живы
И живы юноши, и все они бредут
В жестокую страну, на юг, и вскоре
Их в городе на рынке продадут».
Лицо Аринбиорна слегка просветлело, но прежде чем он успел что-нибудь сказать, вперёд вышел дряхлый невольник из рода Гальтингов и молвил:
«Правда, о, воины Берингов, в том, что мы вряд ли увидим готов, пленённых римлянами, что пришли сжигать дома. Скорее всего, они пересекли реку ещё до того, как сюда явились римляне, и теперь вместе с Вольфингами прячутся в диком лесу, который начинается от бражного зала ваших соседних родичей. Мы слышали, что князь не позволил Солнцу Крова вести свой отряд на врага, чтобы случайно не оказаться лицом к лицу со всем римским войском».
Свинбиорн подбросил в воздух свой меч, поймал его за рукоять и закричал: «Вперёд, вперёд, на луга, где нас ждут эти грабители!» Аринбиорн, не сказав ни слова, повернул своего коня и поскакал к броду, а все всадники последовали за ним. У Берингов была сотня воинов без одного, а у Вормингов – восемьдесят да ещё семь.
Так они проскакали через луг, добрались до брода и перешли по нему реку. Отряд Оттера стоял на противоположном берегу, ожидая их и приветственно крича, но всадники пересекали реку молча.
Когда отряды встретились, Аринбиорн прошёл в круг воинов Оттера и закричал: «Где же Оттер? Где князь? Жив он или погиб?»
Толпа расступилась пред ним, и он оказался лицом к лицу с Оттером. Аринбиорн сказал: «Ты жив и не ранен, князь, тогда как многие были ранены и убиты. Сдаётся мне, твой отряд несильно поредел, тогда как род Берингов лишился крыши над головой. Его старики, женщины и дети уведены в плен. Что же это? Может быть, совсем неважно, что эти воры-бродяги могут сжечь и опустошить Среднюю Марку, а потом безнаказанно уйти, раз вы тут так спокойно стоите. На ваших мечах нет ни капли крови, и вы даже не вспотели?»
Оттер ответил ему: «Ты горюешь по потере своего рода, Аринбиорн. Но хорошо хотя бы то, что ты потерял лишь деревянные стены, а не плоть и кровь – лишился скорлупы, но сохранил ядро. Твой народ сейчас в лесу вместе с Вольфингами, и многие из них смогут при случае вступить в бой. До времени они в безопасности. Римляне не доберутся до них и не причинят им вреда».
Аринбиорн спросил: «У тебя что, было время узнать всё это, Оттер, когда вы так быстро бежали от римлян, что отец забывал о сыне, а сын об отце?»
Он говорил так громко, что многие слышали его, и некоторые считали дурным знаком то, что друзья гневались друг на друга, что между ними возникала распря. Другие же настолько рвались в бой, что слова Аринбиорна показались им верными, и они засмеялись от гордости и гнева.
Оттер был опытен и храбр, и он ответил Берингу мягко: «Мы не бежали, Аринбиорн. Разве бежит меч, когда он, отскочив от железного шлема, поражает шерстяную куртку? Разве мы сейчас не полезнее вам, люди Берингов, чем были бы наши мёртвые тела?»
Аринбиорн не отвечал, но лицо его покраснело, словно он старался поднять что-то очень тяжёлое. Оттер спросил: «Когда же к нам придёт Тиодольф с основным войском?»
Аринбиорн холодно ответил: «Возможно, менее чем через час, а возможно, и более».
Оттер сказал тогда: «Мой совет: дождёмся его здесь. А когда мы все соберёмся и построимся, то сразу нападём на римлян, ибо тогда нас будет уже больше, чем их. Ведь сейчас нас гораздо меньше, и, к тому же, они находятся в более выгодном положении».
Аринбиорн промолчал, но один старик из Берингов, некто Торбиорн, вышел вперёд и произнёс: «Воины! Мы тут всё говорим да говорим, хотя и не освящали тинг, чтобы можно было решать, что нам следует делать, а чего не следует. Такие разговоры не подобает вести воинам, они под стать старухам, препирающимся из-за разбитого горшка. Пусть командует князь, и тогда всё будет верно и правильно. Впрочем, если бы мне дали слово, и я не боялся бы нарушить мир в стане готов, то сказал бы, что нам лучше сразу же напасть на римлян, прежде чем они успеют окружить свой лагерь рвом. Ведь Рыжий Лис говорил, что таков их обычай. Если это верно, то за час они многое успеют сделать».
Во время речи старого Беринга раздавались одобрительные выкрики. Оттер был огорчён и ответил резко: «Торбиорн, ты стар и, должно быть, лишился благоразумия. Тебе бы лучше сидеть сейчас в лесу вместе с женщинами и детьми, как и подобает твоей древней мудрости, а не подбивать тут юных воинов на неосторожный шаг. Я буду ждать Тиодольфа здесь».
Торбиорн покраснел и обиделся, а Аринбиорн не выдержал: «К чему всё это? Пусть князь правит по своему праву. Но я воин из отряда Тиодольфа, а он приказал мне поторопиться, чтобы суметь сделать то, что будет в моих силах. Делай, что хочешь, Оттер, ибо Тиодольф будет здесь через час. Даже если за этот час вы и успеете хорошо подготовиться, вы не убьёте ни одного врага, а ведь римляне прекрасно вооружены и убивают женщин и детей. А если все женщины Берингов были убиты, разве сможет Тюр сделать нам новых из лесных камней, чтобы связать нас узами брака с Гальтингами да родами рыболовов? А ведь это так просто! Гораздо проще, чем сразиться с римлянами и поразить их!»
Он впал в большой гнев и, закончив свою речь, отвернулся под шум и выкрики, слышавшиеся вокруг. Никто не сдерживался. Свинбиорн, до того тихо говоривший что-то одному из воинов помладше, теперь потряс обнажённым мечом в воздухе и громко запел:
«Медведи битвы, ждите чуда здесь,
Червя потомки, можете сидеть
Без дела! О, ползите, роды, прочь
От бури! Вы глаголите, что вскоре
Закончится она, и, выйдя к тучной пашне,
Мы будем жать мечом пшеницу. Где же, где
Тот угол, что укроет вас от молний?
Где спрячутся от бури медвежата?
От снежных гор до побережья враг
И в дикие леса проник, и в поле,
А в городах его, на юге, как быки,
Рабы ярмо неволи тянут! Знайте!
Я отправляюсь в поле сеять зёрна
Тех дней, что не настали! К делу, к делу!»
Свинбиорн размахивал над головой мечом, и казалось, что он через мгновение пришпорит коня и полетит вперёд. Но Аринбиорн пробился сквозь толпу, встал пред ним и сказал: «Никто не пойдёт прежде Аринбиорна Старого, если битва вершится на лугах его рода. За мной, сыновья Медведя, и вы, сыновья Червя! Идите и вы, все те, кто хочет увидеть, как умирают отважные воины!»
Он, не оглядываясь, поскакал вперёд, и всадники Берингов и Вормингов вышли из толпы и с топотом помчались через луг следом за ним в сторону жилища Вольфингов. С ними поехало и ещё несколько человек, впрочем, совсем немного. Воины помнили священное народное собрание, клятву князя и тот миг, когда они избирали Оттера своим предводителем. И всё же каждый смотрел на своего соседа искоса, словно стыдясь того, что остался позади.
В мгновение ока Оттер решил про себя: «Если они поедут в одиночку, то погибнут ни за что. Если же и мы отправимся с ними, то может случиться так, что мы разобьём римлян, а если будем повержены, то, как бы трудно нам ни пришлось, убьём многих из них и облегчим Тиодольфу его задачу».
Он быстро отдал приказы воинам, которые должны были остаться у брода и охранять его, а затем, обнажив свой меч, поскакал к фронту войска. Он кричал: «Наконец-то пришло время умереть и позволить тем, кто будет жить в Марке после нас, насыпать над нами курган. Вперёд, дети Тюра, постарайтесь не растратить свои жизни впустую, враг должен дорого за них заплатить!»
Все громко и радостно закричали, и радость эта была искренней. Теперь воины уже забыли всё счастье жизни, кроме счастья, которое можно испытать в бою за свой род и за грядущие дни.
Оттер повёл своих людей вперёд и, услышав, как они топочут и громыхают по земле, следуя за ним, почувствовал, что мощь их, мощь всего войска, передаётся ему. Его старческое лицо просветлело, а тревожные морщины сами собой разгладились. Он скакал вперёд и чувствовал, как душа его молодеет, и тогда он запел:
«Моё сердце пело и плясало
Каждый день и каждый летний час
Юности, и было ему мало
Песен, хороводов и проказ.
Шли лета. Унылым и угрюмым
Не был я, и всё же никогда
Радость, что доступна только юным,
Не ласкала в зрелые года
Сердце воина. Но вот под старость
Вновь она пришла – и в жизни мне
Подвиг лишь один свершить осталось —
Умереть в своей родной земле!»
Многие слышали, как он пел, и видели его воодушевление, и, хотя лишь немногие слышали слова песни, все радовались за князя.
Скакали воины быстро, чтобы нагнать Берингов и Вормингов, и вскоре приблизились к ним, а те, услышав грохот копыт, оглянулись и, увидев отряд Оттера, попридержали коней, так что вскоре все с весёлыми криками и смехом объединились, а потом, вновь выстроившись, радостные, отправились вперёд, к бражному залу Вольфингов, к римлянам. Теперь горечь их буйства и печаль ожидающего их поражения превратились в обычную радость битвы. Точно так же неприятная закваска и грубое сусло превращаются в красного цвета чистое сладкое вино.
