Войдя в высокий дом на рю дю Буа, Дитер с чемоданом Стефании в руках поднялся по лестнице в спальню мадемуазель Лема и окинул взглядом грубо сработанную односпальную кровать, старомодный комод из орехового дерева и скамеечку для молитвы с четками на подставке.

— Будет нелегко притвориться, будто это твой дом, — поставив чемодан на постель, с беспокойством сказал он.

— Скажу, что унаследовала это от незамужней тетки и поленилась все переделать по своему вкусу, — сказала она.

— Разумно. Все равно тебе нужно будет создать небольшой беспорядок.

Она открыла чемодан, достала оттуда черный домашний халат и небрежно набросила его на скамеечку для молитвы.

— Так уже лучше, — сказал Дитер. — А что ты будешь делать, если зазвонит телефон?

Стефания немного подумала. Когда она заговорила, ее голос стал ниже, а прекрасное парижское произношение сменилось провинциальным говором:

— Алло! Да, это мадемуазель Лема, простите, кто это говорит?

— Отлично, — сказал Дитер. Это, может, и не обманет близкую подругу или родственницу, но случайно позвонивший не заметит ничего необычного, особенно при искажениях на линии.

Они обследовали дом. Там было еще четыре спальни, готовые к приему гостей — постели заправлены, над каждым умывальником висит чистое полотенце. На кухне, где по идее должны были находиться лишь небольшие кастрюльки и кофейник на одну чашку, они обнаружили несколько огромных кастрюль и мешок с рисом, которым мадемуазель могла бы питаться в течение года. Вино в погребе было дешевым вэн ординэр, но здесь же хранилось пол-ящика хорошего шотландского виски. В находящемся рядом с домом гараже стоял небольшой довоенный автомобиль «Симка-5» — французская версия «фиата» под названием «тополино». Она была в отличном состоянии, с полным баком бензина. Дитер повернул пусковую рукоятку, и двигатель немедленно завелся. Власти никогда не разрешили бы мадемуазель покупать дефицитный бензин и запчасти для того, чтобы она могла ездить за покупками. Машину наверняка заправляло и обслуживало Сопротивление. Интересно, как она объясняла возможность разъезжать по округе, думал Дитер. Возможно, выдавала себя за акушерку.

— А ведь у старой коровы все было хорошо организовано, — заметил он.

Стефания приготовила обед — по дороге они зашли за покупками. В магазинах не было ни мяса, ни рыбы, но они купили грибов и салата, а также батон пэн нуар, хлеба, который французские пекари изготавливали из скверной муки и отрубей, — это было все, что они могли достать. Стефания приготовила салат, грибы она использовала для ризотто, а в довершение в кладовой они нашли немного сыра. С крошками на обеденном столе и грязными кастрюлями в кухонной раковине дом начал приобретать жилой вид.

— Должно быть, война стала лучшим эпизодом в ее жизни, — сказал Дитер, когда они пили кофе.

— Как ты можешь такое говорить? Она уже отправилась в лагерь.

— Подумай о той жизни, которую она вела. Одинокая женщина, без мужа, без семьи, родители умерли. И тут в ее жизни появились все эти молодые люди, отважные мальчики и девочки, участвующие в безрассудно смелых операциях. Вероятно, они все рассказывали ей о своей любви и своих страхах. Она прячет их в своем доме, дает им виски и сигареты и отправляет в дорогу, желая удачи. Возможно, это самое интересное время в ее жизни. Готов спорить, что она никогда не была так счастлива.

— Возможно, она предпочла бы спокойную жизнь — покупать шляпы с подругой, возлагать цветы в кафедральном соборе, раз в год ездить в Париж на концерт.

— На самом деле никто не предпочитает спокойную жизнь. — Дитер выглянул в окно столовой. — Проклятие! — По дорожке шла молодая женщина, толкавшая рядом с собой велосипед с большой корзиной на переднем колесе. — Кто это, черт возьми?

Стефания пристально смотрела на приближавшуюся посетительницу.

— И что мне делать?

Дитер ответил не сразу. К дому шла некрасивая, спортивного вида девушка в грязных брюках и рабочей рубашке с большими пятнами пота под мышками. Девушка не стала звонить в дверной звонок, а просто оставила велосипед во внутреннем дворе. Дитер был встревожен. Неужели его обман так быстро раскроется?

— Она идет к задней двери. Должно быть, это подруга или родственница. Ты должна сымпровизировать. Иди к ней, а я останусь на кухне и послушаю.

Они услышали, как открылась и снова закрылась кухонная дверь, а девушка громко позвала:

— Доброе утро, это я!

Стефания прошла на кухню. Дитер встал у двери столовой, так что мог все отчетливо слышать.

— Кто вы? — испуганно спросила девушка.

— Я Стефания, племянница мадемуазель Лема.

Посетительница не стала скрывать своего подозрения.

— Не знала, что у нее есть племянница.

— О вас она мне тоже не говорила. — В голосе Стефании слышалась добродушная насмешка, и Дитер понял, что она стремится очаровать собеседницу. — Может, присядете? Что там у вас в корзине?

— Немного еды. Меня зовут Мари, я живу в деревне. У меня есть возможность добывать лишнюю еду, и я доставляю ее… мадемуазель Лема.

— А! — сказала Стефания. — Для ее… гостей. — Раздалось какое-то шуршание, и Дитер понял, что Стефания рассматривает завернутые в бумагу продукты. — Чудесно! Яйца… свинина… клубника.

Так вот как мадемуазель Лема ухитрилась остаться полной, подумал Дитер.

— Значит, вы знаете, — сказала Мари.

— Да, я знаю о тайной жизни тетушки. — Услышав слово «тетушка», Дитер вдруг вспомнил, что ни он, ни Стефания никогда не спрашивали имя мадемуазель Лема. Обман раскроется, если Мари обнаружит, что Стефания не знает имени своей «тети».

— А где она?

— Уехала в Экс. Вы помните Шарля Ментона, который был деканом кафедрального собора?

— Нет, не помню.

— Наверное, вы для этого слишком молоды. Он был лучшим другом отца тетушки, пока не вышел на пенсию и не уехал в Прованс. — Стефания прекрасно импровизирует, с восхищением подумал Дитер. У нее стальные нервы и большая изобретательность. — У него был сердечный приступ, и она поехала за ним ухаживать. Она поручила мне заботиться о гостях, пока она будет отсутствовать.

— А когда она вернется?

— Шарль вряд ли долго проживет. С другой стороны, война скоро может окончиться.

— Она никому не говорила об этом Шарле.

— Мне говорила.

Кажется, у Стефании есть шансы выкрутиться, подумал Дитер. Если она сможет продержаться чуточку подольше, Мари уйдет, не питая никаких сомнений. Она, конечно, кому-то сообщит о том, что случилось, но сочиненная Стефанией история выглядит вполне правдоподобной — именно подобные вещи и случаются в таких движениях, как Сопротивление. Тут не армия — люди вроде мадемуазель Лема могут, ни с кем не посоветовавшись, с легкостью принимать решение оставить свой пост и передать его кому-нибудь другому. Это сводит с ума руководителей Сопротивления, но они ничего не могут поделать — в их подчинении только добровольцы.

Дитер начал надеяться, что все обойдется.

— Откуда вы? — спросила Мари.

— Я живу в Париже.

— Может, ваша тетя Валери где-то прячет еще и других племянниц?

Итак, подумал Дитер, мадемуазель Лема зовут Валери.

— Не думаю — других я не знаю.

— Вы лжете.

Тон Мари изменился. Что-то пошло не так. Вздохнув, Дитер достал из-под пиджака автоматический пистолет.

— О чем это вы говорите? — спросила Стефания.

— Вы лжете. Вы даже не знаете, как ее зовут. Она не Валери, а Жанна.

Дитер перевел предохранитель пистолета в положение «огонь».

— Я всегда звала ее просто тетушкой, — не моргнув глазом, продолжала Стефания. — А вы ведете себя очень грубо.

— Я с самого начала все поняла, — с презрением сказала Мари. — Жанна никогда не доверилась бы такой, как ты, надушенной и на высоких каблуках.

В этот момент из кухни вышел Дитер.

— Какая жалость, Мари! — сказал он. — Если бы вы были чуть более доверчивой или чуть более сообразительной, то могли бы спокойно уйти отсюда. А так вы арестованы.

— Гестаповская шлюха! — посмотрев на Стефанию, сказала Мари.

Это было настоящее оскорбление — услышав его, Стефания покраснела.

Дитер был настолько взбешен, что едва не ударил Мари пистолетом.

— Когда вы окажетесь в руках гестапо, то еще пожалеете об этих словах, — холодно сказал он. — Там есть такой сержант Беккер, который будет вас допрашивать. Когда вы будете кричать, истекая кровью, и молить о пощаде, вспомните это неосмотрительное оскорбление.

Мари, кажется, собиралась бежать. Дитер почти желал, чтобы это произошло. Тогда он сможет пристрелить ее, и вопрос будет исчерпан. Но бежать она не стала. После долгих колебаний ее плечи поникли, и она начала плакать.

Эти слезы его не тронули.

— Лягте на пол, заложив руки за спину.

Она подчинилась.

Он убрал пистолет.

— Кажется, я видел в погребе веревку, — сказал он Стефании.

— Я принесу.

Она принесла кусок бельевой веревки. Дитер связал Мари руки и ноги.

— Мне придется доставить ее в Сан-Сесиль, — сказал он. — Мы не можем оставить ее здесь — может, сегодня придет британский агент. — Он посмотрел на часы. Было два часа дня. У него хватит времени, чтобы доставить ее в Сан-Сесиль и вернуться сюда к трем. — Тебе придется пойти в крипту одной, — сказал он Стефании. — Возьми в гараже маленькую машину. Я буду в соборе, хотя ты можешь меня и не увидеть. — Он поцеловал ее — как муж, уходящий на работу, ухмыльнувшись про себя, подумал Дитер. — Мне нужно спешить, — перебросив Мари через плечо, сказал он и пошел к двери.

Выйдя наружу, он обернулся.

— Спрячь велосипед.

— Не беспокойся, — ответила Стефания.

Через внутренний двор он вынес светловолосую девушку на улицу, открыл багажник своей машины и положил ее туда. Если бы не слова про «шлюху», он оставил бы ее на заднем сиденье.

Захлопнув крышку, он огляделся по сторонам. Никого не было видно, но на таких улицах всегда кто-нибудь подсматривает из-за ставней. Они видели, как вчера увозили мадемуазель Лема, и должны были заметить большую небесно-голубую машину. Как только он уедет, пойдут разговоры о мужчине, который засунул девушку в багажник своей машины. В обычных условиях они позвонили бы в полицию, но на оккупированной территории разговаривают с полицией лишь в случае необходимости, особенно когда в этом может быть замешано гестапо.

Узнает ли Сопротивление об аресте мадемуазель Лема? Для Дитера это было ключевым вопросом. Реймс все-таки город, а не деревня, людей здесь арестовывают каждый день — воров, убийц, контрабандистов, дельцов черного рынка, коммунистов, евреев. Так что есть немалый шанс, что известия о событиях на рю дю Буа не достигнут ушей Мишеля Клэре.

Но и гарантии никакой не было.

Усевшись в машину, он направился в Сан-Сесиль.