Глава XXI
Дживс находит выход
– Дживс! – завопил Чаффи.
– Дживс! – взвизгнула Полина.
– Дживс! – крикнул я.
– Эй! – взревел Стоукер.
Дверь за Дживсом только что закрылась, и я клянусь, что после этого она не открывалась, и тем не менее Дживс снова был среди нас, он стоял с почтительно вопрошающим выражением на лице.
– Дживс! – закричал Чаффи.
– Милорд?
– Дживс! – взвизгнула Полина.
– Мисс?
– Дживс! – воззвал я.
– Сэр?
– Эй, вы! – рявкнул Стоукер.
Не знаю, понравилось ли Дживсу обращение «Эй, вы!», но его аристократическое лицо не выразило недовольства.
– Сэр? – сказал он.
– Это почему это вы так вдруг взяли и исчезли?
– У меня сложилось впечатление, что его светлость поглощен более важными материями и лишен возможности выслушать сообщение, которое я ему принес, сэр. Я планировал вернуться позже, сэр.
– Ну так подождите минуту, что за нетерпение такое?
– Пожалуйста, сэр. Если бы я знал, что вы желаете побеседовать со мной, сэр, я бы не удалился из кабинета. Я просто подумал, что мое несвоевременное появление так некстати могло помешать вам…
– Ну хорошо, хорошо! – Я обратил внимание, и в который уже раз, что Дживсова манера изъясняться действует на нервы Стоукеру. – Оставим все это.
– Дживс, вы нам нужны, – сказал я.
– Благодарю вас, сэр.
Слово взял Чаффи, а папаша Стоукер постанывал и подвывал, точно раненый буйвол.
– Дживс.
– Да, милорд?
– Вы сказали, что сэр Родерик Глоссоп арестован?
– Да, милорд. Именно по этому поводу я и хотел переговорить с вашей светлостью. Я пришел сообщить вам, что вчера вечером констебль Добсон задержал сэра Родерика и поместил его в садовый сарай, который находится на территории Чаффнел-Холла, а сам остался стоять у двери охранять его. Это большой сарай, милорд, а не маленький. Садовый сарай, о котором я говорю, находится справа от огорода. Он крыт черепицей, сэр, в отличие от маленького, у того крыша…
Вы отлично знаете, я никогда не питал особенно добрых чувств к Дж. Уошберну Стоукеру, но сейчас хотя бы во имя простой человечности надо было спасти его от апоплексического удара. И я сказал:
– Дживс.
– Сэр?
– Бог с ними, с сараями.
– Вы считаете, сэр?
– Это ведь не важно.
– Понимаю, сэр.
– В таком случае, Дживс, продолжайте.
Дживс с почтительным состраданием посмотрел на старика Стоукера, в легкие которого, видимо, никак не мог проникнуть воздух.
– Судя по всему, милорд, упомянутый констебль Добсон арестовал сэра Родерика совсем поздно вечером. И оказался в несколько затруднительном положении, не зная, куда его поместить. Вам должно быть известно, милорд, что во время пожара, который уничтожил коттедж мистера Вустера, сгорел также и соседствующий с ним коттедж сержанта Ваулза. А поскольку коттедж сержанта Ваулза является одновременно и местным полицейским участком, констебль Добсон, что для него не характерно, немного растерялся и был не в состоянии решить, где должен содержаться задержанный, тем более что сержант Ваулз, который мог бы дать ему совет, отсутствовал, ибо он, сражаясь с огнем, к несчастью, получил травму головы и был отведен в дом своей тетки. Я говорю про тетю Мод, которая живет в Чаффнел-Риджисе, а не…
Я совершил еще один гуманный поступок:
– Про теток не нужно, Дживс.
– Хорошо, сэр.
– Они не имеют отношения к обсуждаемой теме.
– Согласен, сэр.
– В таком случае продолжайте, Дживс.
– Благодарю вас, сэр. И в конце концов, положившись на собственное разумение, констебль пришел к мысли, что самой надежной камерой заключения будет садовый сарай, я имею в виду большой сарай…
– Мы понимаем, Дживс. Тот, что крыт черепицей.
– Именно, сэр. Поэтому он отвел сэра Родерика в большой сарай и караулил его весь остаток ночи. Утром пришли на работу садовники, и констебль послал одного из них – это молодой парень по имени…
– Дальше, Дживс.
– Хорошо, сэр. Послал одного из них в дом временного проживания сержанта Ваулза в надежде, что последний в достаточной степени оправился после полученной травмы и заинтересуется случившимся. Так все и вышло. Благодаря ночному сну в соединении с крепким от природы здоровьем сержант Ваулз смог встать в обычное для него время и плотно позавтракать.
– Позавтракать! – невольно прошептал я, хоть и держал себя в ежовых рукавицах. Это слово произвело в обнаженных нервах Бертрама короткое замыкание.
– Услышав это сообщение, сержант Ваулз поспешил в замок, дабы обсудить все с его светлостью.
– Почему с его светлостью?
– Его светлость – мировой судья, сэр.
– Ну да, конечно.
– И, как таковой, наделен полномочиями перевести арестованного в помещение, более соответствующее требованиям, предъявляемым к камерам тюрьмы. Он сейчас в библиотеке, милорд, ждет, когда вашей светлости будет благоугодно принять его.
Если Бертрам Вустер весь затрепетал, услышав магическое слово «завтрак», то от «тюрьмы» папаша Стоукер взорвался, точно бомба.
– Какой такой тюрьмы? – дурным голосом заверещал он. – При чем тут тюрьма? Зачем этот идиот полицейский хочет упрятать его в тюрьму?
– Насколько я понял, сэр, по обвинению в ночной краже со взломом.
– В краже со взломом?!
– Да, сэр.
Папаша Стоукер посмотрел на меня так жалобно – не знаю, почему именно на меня, однако это факт, – что я чуть не погладил его по головке. Может быть, я и в самом деле его бы погладил, но моя рука на полпути замерла в воздухе, сзади вдруг раздался такой шум, будто бежит всполошенная курица или вспугнутый фазан. В кабинет ворвалась вдовствующая леди Чаффнел.
– Мармадьюк! – прорыдала она. Чтобы вы могли судить о состоянии ее чувств, скажу, что ее глаза скользнули по моему лицу, но оно не произвело на нее ровным счетом никакого впечатления, можно подумать, перед ней стоял Великий Белый Вождь. – Мармадьюк, я узнала нечто ужасное. Родерик…
– Да, да, – прервал ее Чаффи, как мне показалось, довольно бесцеремонно. – Мы уже все знаем. Дживс как раз рассказывает.
– Но что же нам делать?
– Понятия не имею.
– Ах, это я во всем виновата, во всем виновата я.
– Не говорите так, тетя Миртл, – попросил ее Чаффи; он изнемогал, но по-прежнему держался, как подобает истинному джентльмену. – У вас не было другого выхода.
– Был. Конечно, был. Никогда себе не прощу. Если бы не я, он бы не ушел из дому с этой черной гадостью на лице.
Ей-богу, мне было жалко папашу Стоукера. Один удар за другим, сколько можно. Его глаза вылезли из орбит, как улитки.
– С черной гадостью? – тихо просипел он.
– Он намазал лицо жженой пробкой, чтобы позабавить Сибери.
Папаша Стоукер шатаясь подошел к стулу и рухнул на него. Видно, решил, что подобные истории лучше слушать сидя.
– Эту ужасную сажу можно удалить только с помощью сливочного масла…
– Или бензина, как мне объяснили люди сведущие, – не удержался я. Люблю во всем точность. – Вы подтверждаете, Дживс? Бензин тоже смывает копоть?
– Да, сэр.
– А, стало быть, бензин. Бензин или сливочное масло. Ну вот, он, должно быть, и влез в этот дом либо за тем, либо за другим, хотел смыть сажу. И вот теперь!..
Она умолкла, не выдержав напора чувств. Однако папашу Стоукера обуревали еще более сильные чувства, его будто поджаривали на костре.
– Это конец, – проговорил он мертвым голосом. – Вот теперь я действительно потерял пятьдесят миллионов долларов, извольте радоваться. Как по-вашему, чего стоит свидетельство психиатра, которого самого задержала полиция, потому что он бродил ночью по округе с черным от сажи лицом? Да ни один судья в Америке не примет в расчет его показаний по той причине, что он сам сумасшедший.
Леди Чаффнел затрепетала.
– Но он намазался сажей, чтобы угодить моему сыну.
– Только сумасшедший способен намазаться сажей, чтобы угодить какому-то щенку, – отрезал папаша Стоукер. И горько рассмеялся. – Эх, что говорить, в дураках остался я. Я, и никто другой. Я, видите ли, возлагаю все надежды на показания этого идиота Глоссопа, рассчитываю, что он спасет мои пятьдесят миллионов, засвидетельствует в суде полную вменяемость кузена Джорджа. Но представьте себе: вот он вышел давать показания, и тут же противная сторона заявляет, что мой эксперт сам чокнутый, такие фортели выкидывает, что старине Джорджу вовек не додуматься, проживи он хоть тысячу лет. Странно все это, если вникнуть поглубже. Ирония судьбы. Как тут не вспомнить горемыку – запамятовал его имя, – который возглавлял список праведников.
Дживс кашлянул. В его глазах светился свет знания.
– Абу Бен-Адем, сэр.
– Чего-чего?
– В упомянутом вами стихотворении, сэр, речь идет о некоем Абу Бен-Адеме, который, согласно легенде, пробудился однажды ночью от глубокого мирного сна и увидел у своего изголовья ангела…
– Вон! – очень тихо произнес папаша Стоукер.
– Сэр?
– Ступайте вон, или я вас придушу.
– Слушаюсь, сэр.
– Вместе с вашими ангелами.
– Как вам будет угодно, сэр.
Дверь закрылась. Папаша Стоукер апоплексически отдувался.
– Ангелы, видишь ли, у изголовья! Нашел время вспоминать!
Справедливость требовала, чтобы я вступился за Дживса.
– Он все правильно изложил, – сказал я. – Я в школе учил это стихотворение наизусть. Ангел и в самом деле сидел у постели этого самого Абу и писал что-то в книге, и все кончилось тем, что… Пожалуйста, не хотите слушать, не надо.
Я ушел в угол и открыл альбом с фотографиями. Мы, Вустеры, не навязываем свою беседу тем, кто затыкает уши.
Вскоре в кабинете начался и довольно долго велся общий оживленный разговор, как это принято называть, в котором я не принимал участия, потому что обиделся. Все говорили разом, и никто не сказал ничего вразумительного, кроме разве что старика Стоукера, который подтвердил мою догадку, что он плавал пиратом во времена «Великой Армады» или еще когда-нибудь: он внес смелое предложение провести дерзкую спасательную операцию.
– А давайте пойдем туда, взломаем дверь, украдем его и где-нибудь спрячем, кто нам может помешать? – вопрошал он. – А эти полицейские ищейки пусть с ног сбиваются, ищут прошлогодний снег.
Чаффи выдвинул протест.
– Нельзя, – сказал он.
– Но почему?
– Вы же слышали, Дживс сказал, что Добсон его охраняет.
– Огреть его по башке лопатой.
Чаффи эта идея не очень понравилась. Естественно, если ты мировой судья, нельзя допускать опрометчивых поступков. Начните бить полицейских по голове лопатами, сразу же восстановите против себя все графство.
– Так подкупите его, черт возьми.
– Английского полицейского подкупить нельзя.
– Вы это серьезно?
– Более чем.
– Ну и страна, будь она трижды неладна! – то ли просвистел, то ли простонал папаша Стоукер, и было ясно, что это сообщение в корне изменило его отношение к Англии.
Моя обида улетучилась. Мы, Вустеры, добры и отзывчивы, зрелище такого множества страдающих людей в не слишком просторной комнате было для меня невыносимо. Я подошел к камину и нажал кнопку звонка, вследствие чего дверь отворилась, едва лишь папаша Стоукер начал излагать свое мнение относительно английских полицейских, и перед нами возник Дживс.
Папаша Стоукер посмотрел на него кровожадно:
– Это опять вы?
– Да, сэр.
– Зачем?
– Сэр?
– Что вам тут надо?
– Звонили, сэр.
Чаффи опять замахал на него руками:
– Нет, нет, Дживс, никто не звонил.
Я выступил вперед:
– Это я звонил, Чаффи.
– Зачем?
– Хотел вызвать Дживса.
– Да не нужен нам никакой Дживс.
– Чаффи, дружище, – сказал я, и, уверен, спокойная весомость моего тона привела в трепет всех присутствующих, – если Дживс когда-нибудь тебе был нужен больше, чем сейчас, то я… – Я запутался и потому начал сначала. – Чаффи, – сказал я, – пожалуйста, постарайся понять, что из этой передряги тебя может выручить один-единственный человек. И он стоит перед тобой. Это Дживс, – сказал я, желая все окончательно прояснить. – Ты не хуже меня знаешь, что он всегда находит выход даже из самых безнадежных тупиков.
На Чаффи мои слова явно произвели впечатление. Я видел, что память его зашевелилась, что он вспоминает триумфы этого удивительного человека.
– Черт, а ведь и верно. Ты прав, он всегда находит выход.
– Вот видишь.
Я бросил уничтожающий взгляд на Стоукера, который начал было сипеть что-то относительно ангелов, и обратился к Дживсу.
– Дживс, – сказал я, – нам нужны ваша помощь и ваш совет.
– К вашим услугам, сэр.
– Для начала я кратко, так сказать, конспективно, если это слово здесь подходит…
– Да, сэр, безусловно, подходит.
– …так вот, конспективно обрисую положение дел. Вы, несомненно, помните покойного мистера Джорджа Стоукера. В телеграмме, которую вы только что принесли, сообщается, что его завещание, согласно которому мистер Стоукер получил такую значительную сумму, будет оспорено родственниками на основании того, что завещатель был совершенный идиот.
– Понимаю, сэр.
– Дабы опровергнуть это заявление, мистер Стоукер хотел представить в суд в качестве свидетеля сэра Родерика Глоссопа, чтобы он удостоверил полную, совершенную и безупречную вменяемость старины Джорджа. Ну то есть просто эталон душевного здоровья, хрестоматийный образец. И в любых других обстоятельствах все прошло бы на ура, блестящая победа обеспечена, противник посрамлен и повержен.
– Понимаю, сэр.
– Но, Дживс, сэр Родерик сейчас – и в этом вся загвоздка – находится в садовом сарае – в большом, а не в маленьком, – его физиономия вымазана жженой пробкой, а над ним самим нависло обвинение в ночной краже со взломом. Вы ведь понимаете, как сильно это подорвет доверие судьи к его показаниям?
– Понимаю, сэр.
– В этом мире, Дживс, у нас только два пути. Либо вы выносите окончательные, не подлежащие обжалованию приговоры ближним – психи они или нормальные, либо мажете себе физиономию жженой пробкой и оказываетесь в садовом сарайчике под охраной полицейского. Совмещать и то и другое невозможно. Итак, Дживс, что делать?
– Я бы посоветовал, сэр, изъять сэра Родерика из сарая.
Я повернулся к собранию:
– Ну вот! Говорил я вам, что Дживс найдет выход?
Несогласие выразил только один голос – голос папаши Стоукера. Видно, он всерьез настроился перечить и противоречить.
– Изъять его из сарая, говорите? – спросил он с редкостным ехидством. – А как, позвольте поинтересоваться? С помощью сонма ангелов?
Он снова шумно задышал со стонами, и мне пришлось принять решительные меры, чтобы его угомонить.
– Дживс, а вы действительно можете изъять сэра Родерика из сарая?
– Могу, сэр.
– Вы уверены?
– Да, сэр.
– Вы продумали план или у вас хотя бы есть идея?
– Да, сэр.
– Беру все свои насмешки обратно, – благоговейно произнес старый хрыч. – Забудьте все, что я говорил. Вытащите меня из этого кошмара, и можете будить потом посреди ночи и хоть каждую ночь рассказывать про своих ангелов, сколько вашей душе угодно.
– Благодарю вас, сэр. Удалив сэра Родерика из сарая до того, как он предстанет перед его светлостью, – продолжал Дживс, – мы, я надеюсь, исключим возможность возникновения нежелательных последствий. Ни констебль Добсон, ни сержант Ваулз не установили его личность. Констебль вообще увидел его в первый раз вчера вечером и принял за негра-менестреля из труппы, которая выступала на яхте мистера Стоукера. Сержант Ваулз придерживается того же мнения. Поэтому нам надо освободить сэра Родерика, пока они не углубились в расследование, и все будет хорошо.
Я уловил его мысль.
– Понимаю, Дживс, – сказал я.
– Если позволите, сэр, я изложу вам способ, с помощью которого хотел бы достичь цели.
– Валяйте, – сказал Стоукер. – Что за способ? Ну?
Я поднял руку. Меня осенила отличная мысль.
– Постойте, Дживс, – сказал я. – Погодите.
И вонзил в Стоукера повелительный взгляд.
– Сначала решим два важных вопроса, а уж потом будем продолжать обсуждение. Подтверждаете ли вы свое твердое осознанное намерение купить у старины Чаффи поместье и замок Чаффнел-Холл за сумму, подлежащую дополнительному согласованию между двумя договаривающимися сторонами?
– Да, да, конечно. Что еще?
– Вы даете согласие на брак вашей дочери Полины и старины Чаффи? И чтобы никаких попыток навязать ее мне.
– Согласен, согласен!
– Дживс, – сказал я, – теперь можете продолжать.
Я отступил в сторону, предоставляя слово ему, и при этом заметил, что в его глазах сияет свет высшей мудрости. Его затылок, как всегда, глыбой выпирал назад.
– Тщательно продумав все детали предстоящей операции, сэр, я пришел к заключению, что главной помехой на пути к достижению цели является присутствие возле двери сарая констебля Добсона.
– Совершенно верно, Дживс.
– Он в этом деле – самый существенный фактор, если можно так выразиться.
– Можно, Дживс, можно. Иными словами, в нем вся загвоздка.
– Вы очень точно подметили, сэр. И потому наш первый шаг должен состоять в устранении констебля Добсона.
– Именно это я и предлагал, – сварливо вставил папаша Стоукер. – Только никто меня не стал слушать.
Я тут же его осадил:
– Вы хотели огреть его по башке лопатой, а это совершенно никуда не годится. Здесь требуется… как бы это сказать, Дживс?
– Тонкая дипломатия, сэр.
– Именно. Продолжайте, Дживс.
– Этот маневр по устранению констебля Добсона можно легко, на мой взгляд, провести, сообщив ему, что в кустах малины его ждет горничная Мэри.
Я был поражен дальновидной проницательностью Дживса, однако это не помешало мне сделать, исходя из интересов присутствующих, пояснительную сноску:
– Эта горничная Мэри помолвлена с кретином Добсоном, и хоть я видел ее только издали, уверяю вас: любой горячий молодой констебль побежит к такой девушке в кусты сломя голову. Очень женственная, как вы считаете, Дживс?
– Чрезвычайно привлекательная молодая особа, сэр. И я полагаю, для большей убедительности сообщение должно содержать намек на приготовленные для него чашку кофе и бутерброды с ветчиной. Насколько мне известно, констебль еще не завтракал.
Я поморщился:
– Не надо подробностей, Дживс. Я все-таки не каменный.
– Прошу прощения, сэр. Я забыл.
– Ладно, Дживс, чего уж там. Но вам, конечно, придется уговаривать Мэри?
– Нет, сэр. Я поинтересовался ее мнением, и выяснилось, что она буквально горит желанием передать полицейскому поднос с едой. Я бы предложил сообщить ей – якобы от имени упомянутого полицейского, – что он ждет ее в условленном месте.
Тут я почувствовал необходимость вмешаться:
– Но ведь это же загвоздка, Дживс, самый существенный фактор. Если он хочет есть, почему бы ему не пойти прямо домой?
– Он побоится, что его заметит сержант Ваулз, сэр. Его начальник дал ему строжайший приказ оставаться на посту.
– Значит, он не отлучится ни на миг? – огорчился Чаффи.
– Дружище Чаффи, ведь он еще не завтракал, – сказал я. – А у этой девушки будет на подносе дымящийся кофе и бутерброды с ветчиной. Так что не прерывай ход беседы глупыми вопросами. Да, Дживс?
– В его отсутствие, сэр, будет проще простого вывести сэра Родерика из сарая и где-нибудь спрятать. Спальня его светлости приходит на ум.
– А Добсон никогда не посмеет сознаться, что отлучался с поста. Ведь на этом строится ваш расчет?
– Совершенно верно, сэр, его уста останутся немы.
Папаша Стоукер опять встрял.
– Ничего не получится, – заявил он. – Дохлый номер. Мы, конечно, можем выпустить Глоссопа из сарая, я не спорю, но полицейские почуют, что что-то тут неладно. Арестованный исчез, неужели они не сообразят, что его умыкнули? Кто умыкнул? Да мы, конечно, это они сразу поймут, тут большого ума не требуется. Например, вчера вечером на моей яхте…
Он умолк, не желая ворошить печальное прошлое, как можно было предположить, однако я понял, на что он намекает. Когда я исчез с яхты, он сразу смекнул, чьих это рук дело.
– А ведь он прав, Дживс, – вынужден был признать я. – Может быть, полицейское расследование ни к чему и не приведет, однако разговоров будет много, мы и опомниться не успеем, а весь свет уже будет знать, что сэр Родерик бродил ночью по округе с вымазанным сажей лицом. Все местные газеты подхватят эту историю. Услышит какой-нибудь репортеришко светской хроники, они вечно толкутся в «Трутнях», ушки на макушке, вынюхивают что-нибудь жареное о знаменитостях, и уж тогда пиши пропало, лучше бы старику Глоссопу отсидеть десяток-другой лет в Дартмуре или любой другой тюрьме.
– Нет, сэр, волноваться не стоит. Полицейские найдут арестованного в сарае. Я бы предложил занять место сэра Родерика вам.
Я обомлел.
– Мне?!
– Когда настанет время вести обвиняемого к его светлости, чрезвычайно важно – позвольте мне это особо подчеркнуть, сэр, – чтобы в сарае был обнаружен заключенный с черным лицом.
– Но я совсем не похож на старика Глоссопа. У нас разное сложение, я стройный и изящный, а он… впрочем, не хочу говорить ничего, что умалило бы достоинства человека, связанного с теткой моего старого друга узами более нежными, чем… в смысле, поймите же, ведь при самом буйном воображении его не назовешь ни стройным, ни изящным.
– Вы забываете, сэр, что арестованного видел один только констебль Добсон, а его уста, как я уже сказал, будут немы.
Да, правда. Я и забыл.
– Так-то оно так, Дживс, но, черт возьми, хоть я всем сердцем желаю подарить этому страждущему дому мир и покой, мне совсем не улыбается перспектива отсидеть пять лет за взлом в кутузке.
– Этого вам ни в коем случае не следует опасаться, сэр. Строение, в которое в момент задержания пытался проникнуть сэр Родерик, – ваш собственный гараж, сэр.
– Нет, Дживс, погодите. Ну вы сами подумайте, вникните поглубже, призовите на помощь здравый смысл – чтобы я да безропотно позволил арестовать себя за попытку войти в свой собственный гараж, а потом тихо, как мышь, просидел всю ночь взаперти, в сарае? Разве кто-нибудь такому поверит?
– Этому должен поверить один только сержант Ваулз, сэр. Что может подумать констебль Добсон, не имеет значения, тем более что уста его будут немы.
– Ваулз ни за что не поверит.
– Еще как поверит, сэр. По-моему, он вообще считает, что вы имеете обыкновение ночевать в сараях.
Чаффи издал радостный вопль:
– Ну конечно! Он просто решит, что ты опять надрался.
Я надменно оледенел.
– Вот как? – сказал я, и если вы уловили в моем тоне что-то, кроме сарказма, я буду очень удивлен. – Значит, мне суждено фигурировать в анналах Чаффнел-Риджиса в роли горчайшего из всех известных пьяниц?
– Может быть, он подумает, что Берти просто чокнутый, – предположила Полина.
– Ну да! – подхватил Чаффи и с мольбой воззвал ко мне: – Берти, ведь все висит на волоске, неужели ты хочешь сказать, что тебе не наплевать на идиота, который считает тебя…
– …слегка придурковатым, – завершила Полина.
– Именно, – подтвердил Чаффи. – Я знаю, ты согласишься. Господа, это же Берти Вустер! Что ему какие-то мелкие временные неудобства, если надо спасти друзей? Он всегда готов прийти на помощь.
– Прийти? Нет, он бросается всем помогать без зова, – подхватила Полина.
– Сломя голову, не разбирая дороги, – вторил Чаффи.
– Я всегда считал его прекрасным молодым человеком, – сказал папаша Стоукер. – Помнится, именно так и подумал, когда познакомился с ним.
– И я так подумала, – сказала леди Чаффнел. – Он совсем не похож на нынешних молодых людей.
– Мне нравится его лицо.
– Мне всегда нравилось его лицо.
Голова у меня слегка закружилась. Не часто я получаю такую великолепную прессу, еще немного – и я бы не выдержал напора этой грубой лести. Я сделал слабую попытку выставить ему преграду:
– Постойте, послушайте…
– Я учился с Берти Вустером в школе, – разливался Чаффи. – Люблю вспоминать те времена. Сначала в частной школе, потом в Итоне, а потом и в Оксфорде. И знаете, его все любили.
– За его необыкновенную отзывчивость и доброту? – спросила Полина.
– В самую точку: за его необыкновенную отзывчивость и доброту. За то, что он готов был в огонь и в воду, если надо помочь другу. Хотел бы я получать по фунту каждый раз, как он отважно брал на себя вину за чьи-то каверзы и проделки.
– Потрясающе! – воскликнула Полина.
– Ничего другого я от него и не ожидал, – сказал папаша Стоукер.
– И я не ожидала, – подтвердила леди Чаффнел. – Каков человек в детстве, таков он и в зрелые годы.
– Видели бы вы, какая отвага сверкала в его больших голубых глазах, когда разъяренный директор…
Я поднял руку.
– Довольно, Чаффи, – сказал я. – Остановись. Так и быть, я подвергнусь этому омерзительному испытанию, но при одном условии: когда оно кончится, я должен по-человечески позавтракать.
– Тебе подадут лучшее, что только можно найти в Чаффнел-Холле.
Я строго посмотрел на него:
– Копчушки?
– Целый косяк копчушек.
– Тосты?
– Высоченную гору тостов.
– Кофе?
– Кофейник за кофейником.
Я наклонил голову.
– Смотри же, ты обещал. Идемте, Дживс. Я готов следовать за вами.
– Благодарю вас, сэр. Вы позволите мне высказать соображение?..
– Да, Дживс?
– Из всех ваших поступков, сэр, это самый симпатичный.
– Спасибо, Дживс.
Никто не умеет так удачно выразить мысль, как он, я ведь говорил вам.
