РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (42)
И СКАЖИ, КАКОЕ СЕМЯ ДАСТ ВСХОДЫ
Несколько месяцев Норман даже не вспоминал про Дональда. Пару раз он задавал себе вопрос, что с ним сталось. Однажды, когда зашел разговор о политическом кризисе между Штатами и Ятакангом, который ненадолго вылился в разрыв дипломатических отношений, а потом был как-то заглажен, один из сотрудников походя заметил: дескать, показательно, как поспешила дать задний ход «АССТ», усиленно затушевывая прекращение репортажей из Гонгилунга за подписью Дональда, которые взяли такой эффектный старт и еще более эффектно оборвались.
Тогда Норман сделал себе зарубку на память: надо попытаться выяснить, что произошло, может, даже попросить Элайху прощупать Государство, а потом возникла какая-то новая проблема, и Дональд вылетел у него из головы.
Чад сказал – и совершенно справедливо, – что отныне делами Бенинии будет ведать Салманассар. Но нельзя переложить всю ответственность на машину. Часть вопросов мог обдумать и решить только человек, наделенный способностью принимать человечные решения, и Норман был как раз таким человеком. Месяцами он существовал словно во сне наяву, едва замечая, что ест или носит, раздражаясь на свое тело, когда оно уставало, злясь, когда гормоны навязывали ему какие-то желания. Лишь бы проект продвигался гладко! И хотя бы этим он был полностью удовлетворен.
Опережая график, они переводили командный центр в надувной купол на окраине Порт-Мейя. Новая широкая автострада связала купол с портом, куда после траления стало прибывать почти вдвое больше кораблей. Росли волноломы и дамбы. На расстоянии мили от побережья вычерпывали гигантский резервуар, куда затем по трубам диаметром больше человеческого роста будет закачиваться в жидком виде сырье с ПРИМА. Сейчас этот трубопровод прокладывала по океанскому дну флотилия из пяти кораблей.
Соотношение цветных и белых в Порт-Мейе резко изменилось: добровольцы из десятков неафриканских стран и сотрудники «ДжТ» смешались с местным населением. Жилищное строительство, электростанции, транспорт, люди – каким-то образом Норману нужно было держать в памяти все составляющие.
Поэтому, когда однажды утром на столе у него появилась неожиданная записка, он поначалу уставился на нее в полном недоумении.
В ней говорилось, что Дональд узнал о Бенинском проекте и хочет посетить его, так как им руководит его старый знакомый. Не соблаговолит ли мистер Хаус указать, будет ли удобным визит мистера Хогана?
Подпись прилагалась. А также телефонный код – судя по последовательности цифр, где-то в Вашингтоне. Норман попросил оператора позвонить и вернулся к работе.
Некоторое время спустя на экране загорелся сигнал ответа. Надвигающийся шторм создавал помехи, сбивая спутниковую связь, однако Норман смог определить, что говорит с человеком в белом комбинезоне, который сидит в офисе больницы.
– Я доктор Олдхэм, мистер Хаус. Насколько я понял, вы получили мое сообщение о вашем друге Дональде Хогане?
– Да, конечно. Но позвольте спросить, почему, чтобы узнать, можно ли меня навестить, ему пришлось обращаться через вас? Я был бы рад снова его повидать.
Возникла пауза.
– Наверное, мне следует объяснить, – сказал, помолчав, доктор Олдхэм, – что я звоню из госпиталя Святой Веры, а не из Вашингтона, как вы, вероятно, предположили по коду. Не знаю, знакомо ли вам это название.
– Да, конечно, – повторил Норман и спросил: – Вы военный психиатрический центр, так?
– Верно. – Олдхэм кашлянул. – Ваш друг стал невольным участником весьма прискорбных событий, когда был в… э… да, конечно, его пребывание в Ятаканге ведь общеизвестный факт, не так ли? Откровенно говоря, значительный период времени его состояние было тяжелым, и даже сейчас он еще не до конца оправился от последствий. Вот почему я решил, что сперва поговорю с вами сам.
– Борода Пророка, – вырвалось у Нормана. – Что, черт побери, вы, кровососы, с ним сотворили?
– Мистер Хаус, это весьма…
– Если вы говорите из Святой Веры, значит, вы сами офицер. Полковник? Генерал?
– Разумеется… полковник… но к нам не обращаются по…
– Не важно. Как по-вашему, можете ответить на мой вопрос?
– Лейтенант Хоган, – с нажимом на первом слове холодно сказал Олдхэм, – был в некотором смысле ранен на службе своей стране, и любое другое отношение к случившемуся было бы несправедливым и неуместным. Надеюсь, я ясно выразился?
– Будь по-вашему. – Норман вздохнул. – Ладно, давайте не отклонятся от темы. Вы хотите знать, можно ли ему приехать посмотреть на Бенинский проект? Да, разумеется, можно, и если вы решите отправить его в отставку, я сам буду счастлив его нанять. Так ему и передайте… Это может его подбодрить, если он в депрессии.
– В депрессии, – коротко ответил Олдхэм. – Но сами увидите, поможет ли чем-то вам такая информация.
Некоторое время после этого разговора Норман пребывал в недоумении. Сколько он ни напрягал воображение, все равно никак не мог найти убедительного объяснения тому, как можно было свести с ума Дональда. Он всегда казался исключительно уравновешенным чуваком, которому, пожалуй, даже не хватало эмоций. Может, это его и сгубило? Чрезмерный самоконтроль?
Какой смысл гадать?
К своему удивлению Норман сообразил, что за последние месяцы даже не задумывался над сводками новостей: сидел перед экраном, а его мысли перескакивали на что-нибудь еще, что в тот момент его беспокоило. Он вспомнил несколько крупных событий вроде разрыва дипломатических отношений с Ятакангом, но понятия не имел, ни что его вызвало, ни как его загладили. Потом была ужасная шумиха из-за обвинений в адрес Ятаканга, но он не помнил точно, солгал ли сам Сугайгунтунг или кто-то солгал от имени ученого. Впрочем, программу генетической оптимизации объявили фальшивкой, а теперь там идет какая-то революция и целые острова переходят на сторону повстанческой армии во главе человеком со смешным именем, которое напоминало перестук подков. Китайцы обвиняют американцев: дескать, это они ее разожгли, и в отместку поставляют оружие в… где это было, когда обыскали корабль и в трюме нашли ядерные боеголовки? Не в Чили, а в…
Оборвав ход мысли, он приказал кому-то из подчиненных составить ему выжимку по связанным с Ятакангом событиям за последние полгода, после чего смог вернуться к работе.
Когда Дональд наконец прибыл в Порт-Мей, Норман, едва увидев его, испытал немалое потрясение. Дональд похудел как минимум на тридцать фунтов, щеки ввалились, над запавшими глазами залегли темные тени, а в волосах появились седые пряди. За ним из той же машины вышел крупный молодой человек с внимательным взглядом, который почему-то показался Норману телохранителем.
Но, постаравшись скрыть шок, он протянул руку и тепло приветствовал старого приятеля. Дональд задержал на мгновение безвольные пальцы в руке Нормана и ответил с ошарашивающей прямотой:
– Тебе ведь хочется спросить, отчего я так изменился, правда? А, ладно, не трудись быть вежливым, мы же много лет жили в одной квартире. То есть тот, другой Дональд Хоган с тобой жил.
Сердце у Нормана упало. Что он такое говорит о «другом» Дональде? Может, это симптом психического расстройства?
Он поглядел мимо Дональда на приехавшего с ним мужчину, который только пожал плечами и скривил губы.
– Это Тони, – сказал Дональд. – Без него меня бы не отпустили. Он не слишком путается под ногами, вот только иногда, когда мне нравится терка, а он ни на минуту не спускает с меня глаз, и почему-то мне никогда не удается уговорить ни одну девчонку… Да, впрочем, не важно.
Он заговорил почти как прежде.
– Рад снова тебя видеть! А ты, знаешь ли, превращаешься в знаменитость. Все телеканалы день и ночь о тебе твердят. Поэтому я подумал, что стоит, наверное, приехать посмотреть, из-за чего такой сыр-бор.
– И я тебе рад, – сказал Норман. – Я тебе подготовил экскурсию, какую мы приберегаем для сверхважных персон.
– Я надеялся повидать тут знакомых. Правда, их немного, но, говорят, Чад здесь, и, разумеется, скорее всего Элайху тоже?
– Я договорился с Элайху, что заедем к нему сегодня вечером, думал, ты захочешь поздороваться. Конечно, он очень занят, но уж время пропустить вместе стаканчик выкроит. А что до Чада, то он поехал куда-то в глубь страны разбираться с какой-то идеей, которую выдала одна из его исследовательских групп. Я сделаю что смогу, чтобы вас свести, но проще пытаться голыми руками поймать рыбу…
И не переставая болтать, Норман провел Дональда в купол.
Экскурсия обернулась для него сущим кошмаром. Он не предполагал подобной перемены и в любую секунду ждал новой нелепой вспышки. Напрасно. И все же, не зная, какую форму приняло заболевание, он, готовясь к ней, все время был в напряжении. К тому времени, когда пора было звонить в посольство и встречаться с Элайху, он почти совсем вымотался.
На осмотр купола и котлована с ними отправился и Гидеон, что было большим подспорьем: иными словами, бремя разговора несли двое, и он мог передохнуть, пока снова не всплывет какая-нибудь связанная с проектом тема. Некоторое время они болтали о пустяках: о положении в Бенинии, о состоянии здоровья президента Обоми, об успехах проекта, но наконец – и это было совершенно неизбежно – Дональд снова заговорил о Чаде Муллигане, и тут Элайху переглянулся с Норманом.
– Боюсь, я сам точно не знаю, чем он занят, – сказал посол. – Норман, формально ты его босс, можешь объяснить?
– Он как будто проводит всестороннее социологическое исследование страны. – Норман пожал плечами. – Он убежден, что говорил правду, когда сказал Салманассару о неизвестной силе, действующей среди этого народа, и теперь отправился ее искать.
– А когда найдет, что он собирается с ней делать? – внезапно враждебным тоном спросил Дональд. У Нормана мурашки побежали по спине, и ответ он попытался дать как можно более мирный.
– Ну, думаю, об этом придется спросить его самого.
– Он собирается использовать ее, чтобы изменять людей?
Смущенное молчание.
– Конечно, и сам Чад изменился с тех пор, как я с ним познакомился, – наконец сказал Элайху. – Поначалу он показался мне хвастливым алкоголиком, но сейчас, узнав его лучше, я думаю, что это просто была горечь отверженного, а здесь, когда у него появилось дело, которое занимает его целиком, он просто переродился.
– И меня тоже заставили переродиться, – громко сказал Дональд. – Я вам об этом рассказывал?
Из угла, в котором молча сидел в полном одиночестве, Тони сказал:
– Ну же, мистер Хоган, если вы будете продолжать, мне придется…
– Впихнуть в меня транк и увезти! – оборвал его Дональд. – Застегни варежку, ладно? С чего это они возомнили, будто мне полегчает, если через плечо мне вечно будет заглядывать такой тупица… Ну да о чем я говорил? Это же посол гребаных США, не забыл? – А потом, обращаясь к Элайху, на одном дыхании продолжал: – Думаю, про опустошение вы знаете. Эти сволочи именно так со мной поступили. Натаскали убивать людей. Их стараниями я в конце концов перестал быть Дональдом Хоганом. С другой стороны, мне кажется, я имею право носить это имя, потому что сам Дональд мертв. Понимаете…
Элайху и Гидеон обменялась изумленными взглядами, но тут внезапно снаружи донесся шум.
– Прошу прощения, Дональд! – с облегчением сказал Элайху. – Гидеон, посмотри, в чем там дело, ладно?
Лишившись аудитории, Дональд принялся рассматривать свои лежащие на коленях ладони, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.
Из-за двери, которую Гидеон оставил полуоткрытой, знакомый голос проревел:
– Плевать! Да хоть бы он развлекал там царицу, мать ее, Савскую! Мне нужно поговорить с Норманом Хаусом!
– Это же Чад! – Дональд поднял голову.
– Верно, – пробормотал Норман и пошел к двери. Оказалось, в фойе Чад натолкнулся на двух младших чиновников, чрезмерно приверженных дипломатическому протоколу. Увидев Нормана, он оттолкнул их со своего пути и влетел в комнату.
– Привет, Элайху! Дональд!!! Господи, ты-то откуда взялся? Не важно, расскажешь через минуту. Норман, я должен был тебя найти и сразу же все выложить.
Он победно упер руки в боки, ноги расставил на ширине плеч.
– Норман, дружище, похоже, мы наконец нашли решение!
– Что? – Норман едва не подпрыгнул в кресле. – Ты…
– Готов поклясться. Во всяком случае, с учетом нынешних данных. Элайху, можешь попросить, чтобы один из твоих лакеев принес мне выпить? Да пусть стакан будет побольше! Думаю, это стоит отметить!
Ногой подтащив к себе свободный стул, он плюхнулся на него с довольной улыбкой.
– Ну и что это? – подстегнул Норман.
– Мутация.
Секунду-другую все обдумывали сказанное молча. Дональд, раздраженный, что перестал быть центром внимания собравшихся, которые слушали его, пока не ворвался Чад, сказал:
– Это означает, что грядут перемены. Я собирался рассказать, что сделали, чтобы изменить меня. Они…
– Дональд, помолчи, ладно? – рявкнул Чад. – Мне не терпится рассказать Норману добрые новости. Думаю, шутка как раз в его духе.
Дональд воззрился на него изумленно. Он, похоже, отвык от того, что ему приказывают заткнуться. Тем не менее, пожав плечами, он послушно умолк.
– Вот спасибо! – Чад забрал предложенную выпивку и отпил добрую половину. – Ну, по сути, произошло следующее… Рассказываю ради Дональда, Элайху и, может быть, Гидеона, которые не слышали? Или слышали? Качание головами.
Я посадил за работу десяток социологов, психологов и антропологов, и ни одна группа не смогла сказать мне чего-нибудь, чего бы я не знал сам. Поэтому я решил: черт, может, все дело в еде, и заставил Нормана нанять мне диетологов, а потом подумал о внутреннем коде, а не только о внешнем окружении, и настоял, чтобы он нашел мне пару генетиков и…
И тем единолично сумел пустить под откос мой бюджет по кадрам на год вперед, – вздохнул Норман.
– Несколько месяцев назад ты говорил, что важнее этого нет ничего на свете. А если ты снова взялся скаредничать, я и знать об этом не хочу. Как я говорил: давным-давным-давно, в самом начале, я решил, что не смогу координировать работу этой оравы сам, поэтому попросил найти синтезатора, но Норман мне нашел его только позавчера. Подумать только! Одного! Когда мне бы нужна была дюжина, и тогда все закончилось бы за каких-то…
– Борода Пророка, Чад! Я сделал для тебя что мог! Я же сказал…
– Да помолчи же, Норман. Не будь таким обидчивым! Я ни в чем тебя не виню, просто рассказываю, как было дело. Ну так вот, как только я заполучил этого чувака, то свел его с генетиками, которые больше других достали своих академиков в университетах, и они устроили потрясный мозговой штурм на целую ночь. Я высидел до конца… ни за что на свете такого бы не пропустил. И они пришли к ряду выводов.
Во-первых, шинка считают, что убивать кого-то – в любых обстоятельствах! – неправильно.
Во-вторых, практически все остальные сообразуются с обстоятельствами, иными словами, так не считают. Говорят: мол, «не убий», а потом слетают с катушек и разбивают пару-тройку голов.
В-третьих, местная ситуация – классический пример синдрома перенаселения: нищета, приток иностранцев, которые забирают себе жирный кусок и без того маленького пирога, нехватка частной жизни, нехватка собственности и так далее. Согласен, Порт-Мей – единственный крупный город в стране, но, даже по самым благоприятным оценкам, в нем на двадцать процентов превышен предел плотности населения, а потому при нынешнем образе жизни здесь неизбежно наблюдались бы насилие и вандализм.
В-четвертых… Я не обсчитался? Да к черту счет! Мой подручный синтезатор объяснил генетикам все о триггерах. Сечете? Я вижу непонимание на лицах. Триггер – это все, что вызывает резкий всплеск эмоций. Это может быть оскорбление, или вид снимающей одежду терки, или фетиш, или темный круг вокруг соска, который вызывает реакцию кормления, много чего. А также – и это много важнее – это может быть нечто, чего мы на сознательном уровне не замечаем.
Рисовали когда-нибудь графики продаж дезодорантов по сравнению с продажами коммерческих афродизиаков? Один мой друг однажды рисовал. Они идут практически параллельно. Лобковые волосы нам даны не без причины: они накапливают сексуально возбуждающий запах и вызывают рефлекторную реакцию.
Но мы не могли бы обойтись без дезодорантов, потому что остальные запахи тела тоже играют роль триггеров. Запах другого самца, предпринявшего значительное физическое усилие, это триггер территориально-аггрессивной реакции. Грубо говоря, он показывает, что издалека прибежал соперник, и мне следует вышвырнуть его из своих угодий. Все до единой плотно населенные области на планете, какие я изучал, использовали маскирующие ароматы для подавления этих реакций, а потом прибегали к препаратам с эротическими ароматами вроде мускуса. Нужно же было восстановить рефлексы, подавленные искусственными запахами.
Мужчины на войне неделям или месяцами носят, не снимая, одну и ту же одежду, и у них нет возможности ни помыться, ни переодеться. Оказавшись в оцеплении, они ломаются не только из-за отчаяния и страха, но и потому что окружены другими самцами, сражаться с которыми им не положено. Запах накапливается и… бах!
Все это отвратительно упрощенный пересказ того, что моя чувиха-синтезатор объясняла генетику. А тот ей отвечает: мол, это, по всей видимости, элемент, выбранный на совершенно обычных основаниях, а значит, его возможно соотнести с тем или иным отрезком в генетическом коде человека, который нам пока не удалось проанализировать, поэтому давайте поищем этот отрезок и посмотрим, нельзя ли там вычленить ген, отвечающий за действие соответствующих желез. Нам пришлось поехать на север и провести множество сравнительных тестов на иммигрантах, которые вошли в сообщество шинка через браки, и… Братья, сегодня, прямо сегодня утром, мы его нашли!
Осияв всех улыбкой, он залпом проглотил остаток выпивки.
– У шинка налицо доминирующая мутация. Я ее все равно не распознаю, но мои генетики говорят, что, если положить рядом генотип чистого иноко и того, кто наполовину иноко, наполовину шинка, ее за милю видно. Она заставляет шинка выделять наряду со всеми прочими запахами тела особый феромон, супрессант территориально-агрессивной реакции! Просто заходишь в любую битком набитую шинка антисанитарную хижину, вооружившись до зубов и твердо решив разобраться со своими конкурентами-самца ми, потом делаешь глубокий вдох. И за какой-то час превращаешься в счастливого, ленивого, безвредного недотепу. И пали сладкою росой… Прошу прощения, я в данный момент немножко брежу.
– Борода Пророка! – вырвалось у Нормана. – Так, значит, мандиго не слишком ошибались, когда говорили, что шинка способны украсть у воина сердце.
– Не ошибались, мать их разтак! И если бы кто-нибудь отнесся к этой легенде всерьез, то сэкономил бы мне полгода работы!
– Минутку, – вмешался, хмурясь, Элайху. – Вы хотите сказать, что человек племени шинка носит в себе – выделяет – некий транквилизатор?
– Наверное, можно сказать и так, – кивнул Чад.
– Ну так почему никто не заметил этого раньше? Не могло же не бросаться в глаза это различие между…
– Да нет же. Замечали! Норман об этом знал, и, господи помилуй, вы сами знали, и это попало в Саламанассар вместе с остальными данными, а он такую информацию отверг, потому что он усек, как это важно, а вы – нет. Я-то думал, что просто перехитрил его, когда вправил ему мозги по Бенинской программе, но в конце концов он оказался умнее меня!
– Но если генетики говорят, что это так очевидно, – возразил Норман, – то уж конечно…
– А я как раз к этому веду! Шутка как раз в твоем духе. – Чад явно наслаждался происходящим. – Почему эксперты раньше этого не заметили? Ты это хотел спросить? Потому что это спасло шинка от окончательного порабощения. Голайни, которые поселились здесь с намерением разводить шинка на продажу, через поколение или около того растеряли свою решимость отчасти из-за перекрестных браков, отчасти из-за того, что их агрессию подорвало общество людей, с которыми они жили бок о бок. После этого другие промышляющие работорговлей племена избегали территории шинка как чумы. Они решили, что тут действует какая-то могучая магия. И правильно решили!
Полномасштабные исследования генофонда негроидной расы проводились или в Новом Свете, или в наиболее развитых странах этого континента, например, в Южной Африке. А Бениния, черт бы меня побрал, слишком бедна, чтобы тоже пользоваться благами евгенического законодательства. До сего дня никто не составлял карт генотипа сколько-нибудь значительного числа шинка, и, уж конечно, никто, кроме нашей группы, не искал в нем того, что искали мы.
Возникла пауза, которую едва слышно нарушил, глядя в пол, Норман:
– Какая жалость. Я начал надеяться, что мои предки были родом отсюда. Мне нравится это место.
– А с чего бы ему тебе не нравиться? Есть ли на земле другое место, где можно избавиться от ощущения, что в твоей среде обитания тебя окружают сплошь соперники, только и ждущие, чтобы тебя завалить? Раньше такие места были, но, насколько я знаю, это последнее, какое сохранилось. – Чад опрокинул в рот содержимое второго стакана. – Еще, будьте добры!
– Я несколько ошарашен, – сказал Гидеон. – Вы как будто заявляете, что войну можно исцелить дозой правильно подобранного лекарства – совсем как болезнь.
– Утверждать еще рано, но это как будто вполне возможно, – согласился Чад. – А что дальше… Вот вам цель программы генетической оптимизации! В каждого рождающегося на планете малыша встроить «всех завоняю» подход шинка. Прошу прощения. Слушайте, что мне пришло в голову! Да, кстати, а что там стряслось с проектом, о котором объявили на Ятаканге? Я уже… тысячу лет не видел в новостях имени Сугайгунтунга.
Остальные обменялись взглядами. Углом глаза Норман увидел, как напрягся Дональд, словно бы собрался заговорить, но передумал.
– Сугайгунтунг умер, Чад, – внезапно сказал Элайху. – Разве ты об этом не слышал.
– О Господи, нет! – Чад даже подпрыгнул в кресле. – С самого приезда сюда я только и делал, что работал, ни на что больше внимания не обращал. Сами знаете, каково в здешней глубинке, где на все селение один телевизор, и экрана ни за что не увидеть, потому что перед тобой еще пятьсот голов.
– Вся ятакангская программа оптимизации обернулась пропагандистским трюком, – сказал Гидеон. – Сугайгунтунг признал, что не смог бы сделать того, о чем заявило правительство…
– Да нет, смог бы, – сказал Дональд.
– Что?
– Смог бы. Он сам мне так сказал перед тем, как я его убил.
Кажется, это снова приступ помешательства, которого Норман так боялся. Он постарался говорить как можно более умиротворяюще.
– Да ладно тебе, Дональд! Они сами убили Сугайгунтунга, когда он пытался бежать. Он решил покинуть страну из-за распространяемой о нем лжи.
– Разве ты не знаешь, что говоришь с человеком, который был там, когда он умер? – спросил Дональд.
После недоуменной паузы Норман тупо покачал головой.
– О, я слышал официальную версию, – мрачно продолжал Дональд. – Как и всякая хорошая ложь, она отчасти правдива. Он хотел бежать, потому что не верил, что сумеет оптимизировать людей. Но в конечном итоге осознал, что все же сможет. И никакие ятакангские патрули не пошли на маяк в его скафандре, и никто его не расстрелял, в то время как я спасся. Такова официальная версия, и она сущая ложь. Нет, это я его убил. Ножом. Когда он рассказывал мне, какими способам он смог бы сделать обещанное.
Поймите, меня натаскали убивать. Отвезли в одно место на воде, а там научили всем мыслимым способам, как один человек может лишить жизни другого. Хотите пару-тройку покажу? – Он нетвердо поднялся на ноги. – Я не хочу никого из вас убивать, но нужен доброволец, иначе мне не с чем будет работать, понимаете? Понимаете? Есть высочайшая степень оптимизации людей, и называется она «опустошение», и поскольку это одно из лучших и самых монументальных наших достижений…
На мягких подошвах сзади к нему беззвучно подошел Тони и выстрелил иглой из шприца ему в основание шеи. Потом отточенным движением уронил шприц в боковой карман и подставил руки, чтобы подхватить оседающего на пол Дональда.
– Мне очень жаль, что так вышло, сэр, – сказал он, ни к кому, в сущности, не обращаясь. – Опустошение в военных целях иногда дает чрезмерный эффект. Разумеется, вам не следует принимать всерьез его слова о том, что он хочет продемонстрировать свои умения на людях, это только про явление душевного расстройства, причина которого в том, через что ему пришлось пройти в Ятаканге. Прошу простить меня, но мне лучше вызвать «скорую помощь» и отвезти его назад в отель, пока он не очнулся. Я дал ему очень слабую дозу, ровно столько, чтобы он расслабился и…
С этими словами – остальные оцепенело застыли на своих местах – он понес Дональда к двери. Звук, с которым она закрылась, словно бы вывел их из транса.
Но никто как будто не спешил заговорить, пока Чад не вскочил и не начал расхаживать по комнате, время от времени бросая злобные взгляды на дверь, за которой скрылся со своей обмякшей ношей Тони.
– Высочайшее достижение! Тьфу! Я слышал про эту грязь, про военное опустошение, и мне кажется, это самое подлое, что может сделать человек с человеком, много хуже, чем чистое убийство!
– Он обмолвился о «другом» Дональде и о том, что имеет право носить его имя, так как «другой» мертв, – сказал Норман. Он попытался подавить дрожь, и ему это не удалось. – Будь милосерден, Аллах. Я и подумать не мог, что такое возможно… А я еще говорил, что предложил бы ему работу в проекте, если бы он захотел…
Он поглядел на Элайху и с ужасом обнаружил, что лицо у посла сделалось вдруг такое же старое, как у Обоми.
– Значит, Сугайгунтунг мертв, – сказал Чад. – И убил его Дональд. Ну, этого только и следовало ожидать, правда? И если верить Дональду, он все же знал, как добиться обещанных улучшений. – Он помолчал. – Я склонен думать, что это правда, а вы? Все мои знакомые, кто разбирается в генетике, в один голос твердят, что если кто-то и смог бы, то только Сугайгунтунг. Господи, вам от этого не худо?
Он внезапно повернулся лицом к остальным и с силой ударил кулаком по ладони.
– Ну, не типично ли это? Мы тренируем человека – обычного, безвредного, склонного к уединению человека! – превращаем его в машину убийства, и он убивает единственного ученого, у которого был шанс спасти нас от нас самих!
– Ну, наверное, если передать вопрос Салманассару… – начал Норман, но Чад, топнув, его оборвал:
– Норман, какой, черт побери, смысл быть человеком, если никто, кроме машины, нас от нас самих не спасет?
Никто не нашелся что сказать. Некоторое время спустя Чад, удрученно понурясь, пошел к двери. Кивнув Гидеону и Элайху, Норман вышел следом. Нагнав Чада в фойе, он приобнял его за плечи.
Уставившись прямо перед собой, Чад сказал:
– Извини, что сорвался. Наверное, лучше быть спасенным машиной, чем не быть спасенным вовсе. И думаю, если ученые могут выводить новые бактерии, то сумеют синтезировать и то вещество, которое делает шинка мирными. Господи, да какое имеет значение, что братскую любовь мы будем получать из баллончика с аэрозолем? Не важно, откуда берется это вещество, оно все равно заразное.
Норман кивнул. Во рту у него пересохло.
– Но так же нельзя! – прошептал Чад. – Такое нельзя делать на фабрике, упаковывать, заворачивать, продавать! Оно не для того, чтобы… чтобы бомбами сбрасывать с самолетов ООН! А ведь так с ним и поступят, знаешь ли. Это неправильно. Оно не продукт, не лекарство, не наркотик. Это и чувства, и мысли, и кровь твоего сердца. Это неправильно!
Внезапно он, топоча по гулким плитам фойе, бросился вперед и распахнул двойные двери на улицу. На лестнице снаружи он вдруг остановился, запрокинул голову и заорал городу, Африке, миру.
– Черт бы вас побрал, идиоты безмозглые! Да, все вы! Вы не годны вести собственные дурацкие жизни! Я-то знаю, какие вы придурки, я наблюдал за вами и плакал по вам. И… О Боже!
Его голос сорвался до придушенного всхлипа.
– Я люблю вас! Я пытался устоять и ничего не могу с собой поделать. Я люблю всех вас…
Долгое время спустя, когда изо всех комнат посмотреть, из-за чего такой крик, прибежали люди – Элайху, Гидеон и десятки других, неизвестных, – он позволил Норману взять себя за руку и тихонько увести.
