Глава 52
Глинн посмотрел на специального агента Пендергаста. Тот неподвижно лежал на кушетке, сложив руки на груди и скрестив ноги. В таком положении он находился уже почти двадцать минут. Необычная бледность лица и впалые щеки придавали ему поразительное сходство с трупом. Единственным свидетельством того, что Пендергаст жив, был пот, выступивший у него на лбу, и едва заметное подрагивание рук.
Его тело вдруг дернулось и снова застыло. Глаза медленно открылись – сильно покрасневшие, с узкими колючими зрачками, окруженными серебристо-серой радужной оболочкой.
Глинн, крутанув колеса инвалидного кресла, подъехал поближе и наклонился над Пендергастом. Что-то явно произошло. Сеанс ментального сканирования завершился.
– Останьтесь вы один, – хрипло прошептал Пендергаст. – Отошлите д’Агосту и доктора Краснера.
Глинн тихонько закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке.
– Я уже это сделал.
– То, что сейчас последует… должно произойти в форме допроса. Вы задаете вопросы, я на них отвечаю. Это единственный способ. – На мгновение шепот затих. – Я не в состоянии говорить о только что увиденном по собственной воле.
– Понятно.
Пендергаст замолчал. Выждав пару минут, Глин произнес:
– Вы должны мне кое-что сообщить.
– Да.
– О вашем брате Диогене.
– Да.
– И о Событии.
Пауза.
– Да.
Глинн посмотрел на потолок, где были спрятаны камера и чрезвычайно чувствительный микрофон, и, сунув руку в карман, нащупал маленький пульт дистанционного управления. Какое-то внутреннее чувство подсказало ему: то, что сейчас произойдет, должно остаться строго между ними.
– Вы были там.
– Да.
– Вы и ваш брат, больше не было никого.
– Никого.
– Вы помните дату, когда это случилось?
Снова пауза.
– Дата не имеет значения.
– Позвольте мне самому решать.
– Это произошло весной. Как раз цвела бугенвиллея. Точнее сказать не могу.
– Сколько лет вам было?
– Девять.
– Значит, вашему брату было семь. Верно?
– Да.
– Где это произошло?
– В особняке Рошнуара, нашем родовом особняке, расположенном на Дофин-стрит в Новом Орлеане.
– Чем вы занимались?
– Мы обследовали дом.
– Продолжайте.
Пендергаст молчал. Глинн вспомнил его слова: «Вы задаете вопросы, я на них отвечаю», – и тихонько откашлялся.
– Вы часто обследовали дом?
– Это был очень большой особняк. И у него имелось немало секретов.
– Как долго он принадлежал вашей семье?
– Раньше в нем был монастырь, но наш предок купил его в пятидесятые годы восемнадцатого века.
– Как звали этого предка?
– Август Робеспьер Пендергаст. Он занимался его перестройкой несколько десятилетий.
Естественно, почти все это и без того было известно Глинну, но ему хотелось разговорить Пендергаста, вынуждая его отвечать на простые вопросы, прежде чем придет пора коснуться более серьезных вещей. И теперь, ему показалось, этот момент настал.
– Что же вы обследовали в тот самый день?
– Подземные помещения.
– Это был один из секретов вашего дома?
– Наши родители не знали, что мы их обнаружили.
– Но вы нашли способ в них проникнуть.
– Его нашел Диоген.
– И поделился им с вами.
– Нет. Просто я однажды его… выследил.
– И тогда он вам о нем рассказал.
Пауза.
– Я вынудил его это сделать.
На лбу Пендергаста выступило еще несколько капель пота, и Глинн решил пока на него не давить.
– Опишите, как выглядело подземелье.
– В него можно было попасть через фальшивую стену цокольного этажа.
– И оттуда вниз вела лестница?
– Да.
– Что находилось у подножия лестницы?
Опять пауза.
– Некрополь.
Глинн замолчал, стараясь скрыть удивление.
– Значит, вы обследовали некрополь?
– Да, мы читали надписи на надгробных камнях. Именно так это… началось.
– Вы нашли что-нибудь необычное?
– Вход в потайную комнату.
– И что же было внутри?
– Реквизит моего предка Комстока Пендергаста.
Глинн снова замолчал, потом спросил:
– Мага Комстока Пендергаста?
– Да.
– Он хранил свой реквизит в подземелье?
– Нет. Туда его спрятали мои родители.
– Почему они это сделали?
– Потому что многое из того, что он использовал для своих шоу, было опасным.
– Но когда вы обследовали комнату, вы этого не знали.
– Нет. Вначале не знали.
– Вначале?
– Некоторые приспособления показались нам странными. Даже страшными. Мы были слишком малы и не могли понять… – Пендергаст замолчал.
– Что произошло потом? – мягко спросил Глинн.
– В задней части комнаты мы нашли будку – большой ящик.
– Опишите ее.
– Очень большая, размером с небольшую комнату, но ее можно было переносить с места на место. И очень яркая – выкрашена красной и золотой краской. На одной из стен нарисовано лицо демона. Еще там была надпись.
– Какая надпись?
– «Дорога в ад».
Пендергаст начал дрожать, и Глинн немного подождал, прежде чем задать следующий вопрос.
– Там был вход?
– Да.
– И вы вошли в будку.
– Да. То есть нет.
– Вы хотите сказать, что первым вошел Диоген?
– Да.
– По собственной воле?
Последовала еще одна довольно долгая пауза.
– Нет.
– Вы его уговорили, – подсказал Глинн.
– Да, но… – Пендергаст снова замолчал, не договорив.
– Вы применили силу?
– Да.
Теперь Глинн сидел очень тихо, боясь пошевелиться в кресле, чтобы случайным скрипом не помешать Пендергасту.
– Почему?
– Он подтрунивал надо мной, как всегда, и я на него разозлился. А поскольку там было довольно страшно… Короче, я захотел, чтобы он пошел первым.
– Значит, Диоген полез внутрь, а вы последовали за ним.
– Да.
– Что вы там увидели?
Губы Пендергаста зашевелились, но Глинн не сразу услышал то, что он сказал.
– Лестницу. Лестницу, ведущую наверх, на крохотную площадку.
– Опишите ее.
– Там было темно. Тесно. На стенах висели фотографии.
– Продолжайте.
– В противоположной стене был лаз, ведущий в другую комнату. Диоген залез туда первым.
Глядя на Пендергаста, Глинн немного помолчал, потом спросил:
– Это вы заставили его залезть туда первым?
– Да.
– Вы пошли следом за ним?
– Я… я собирался.
– Что вам помешало?
Внезапно лицо Пендергаста исказила судорога, и он ничего не ответил.
– Что вам помешало это сделать? – Глинн неожиданно проявил настойчивость.
– Там началось шоу. В будке. Внутри, где находился Диоген.
– Шоу, придуманное Комстоком?
– Да.
– Какова была его цель?
Еще одна судорога.
– Напугать попавшего туда человека до смерти.
Глинн медленно откинулся в кресле. В ходе проведенных им исследований он многое узнал о предках Пендергаста. Среди них было немало ярких личностей, но Комсток выделялся из всех. Он приходился агенту двоюродным прадедушкой, в молодости был знаменитым магом, гипнотизером и иллюзионистом, но к старости стал настоящим мизантропом. И, как и многие другие представители этой семьи, окончил свои дни в сумасшедшем доме.
Значит, вот куда завело Комстока безумие!
– Расскажите все по порядку, – попросил Глинн.
– Я не слишком хорошо помню. Пол под Диогеном то ли наклонился, то ли проломился, и он упал в нижний отсек.
– Расположенный в глубине будки?
– Да, на первом уровне. Вот тогда и началось… это шоу.
– Опишите его, – настаивал Глинн.
Пендергаст вдруг застонал, и в этом стоне послышалась такая боль, такое долго подавляемое страдание, что Глинн на минуту лишился дара речи.
– Опишите его, – повторил он, когда снова обрел возможность говорить.
– Я не помню, я почти ничего не видел. А потом… они закрылись.
– Они?
– Механические двери. Они приводились в действие скрытыми пружинами. Одна захлопнулась за мной, перекрыв выход. Другая заперла Диогена во внутреннем отсеке. – Пендергаст замолчал. Подушка у него под головой была мокрой от пота.
– Но какую-то долю секунды вы видели то, что видел Диоген?
Пендергаст продолжал лежать неподвижно, потом – очень медленно – наклонил голову.
– Это продолжалось всего мгновение. Но зато я все слышал. Абсолютно все.
– Что это было?
– Шоу с волшебным фонарем, – прошептал Пендергаст. – Фантасмагория. Фонарь приводился в действие электричеством. Это было… это было любимым шоу Комстока.
Глинн кивнул. Он кое-что знал об этом. Волшебными фонарями назывались устройства, в которых свет, проходя сквозь стекло, попадал на наклеенные на него изображения. Тени отбрасывались на медленно вращающиеся стены с неровной – для усиления эффекта – поверхностью, все это сопровождалось зловещей музыкой – и получался своего рода фильм ужасов девятнадцатого века.
– Ну так что же вы увидели?
Пендергаст вдруг вскочил с кушетки и зашагал по комнате, сжимая и разжимая кулаки, – им внезапно овладело непреодолимое желание двигаться. Наконец он повернулся к Глинну.
– Прошу вас, не спрашивайте меня об этом! – Огромным усилием воли он заставил себя успокоиться, но продолжал ходить по комнате взад-вперед, словно дикий зверь в клетке.
– Пожалуйста, продолжайте, – бесстрастно произнес Глинн.
– Из внутреннего отсека доносились крики и визг Диогена. Он все кричал и кричал. Я слышал, как он царапался, пытаясь выбраться оттуда. Я слышал, как ломались его ногти. Потом на какое-то время все стихло, после чего – не знаю, сколько прошло времени, – вдруг раздался выстрел.
– Это был ружейный выстрел?
– Комсток Пендергаст специально оставил в своей… комнате ужасов пистолет с одним патроном. Он предоставлял жертве выбор: сойти с ума, умереть от страха – или покончить с собой.
– И Диоген предпочел последнее.
– Да. Но пуля не… не убила его, а только ранила.
– Как отреагировали на это ваши родители?
– Вначале они ничего не сказали. Потом притворились, что Диоген заболел. Якобы у него была скарлатина. Они держали это в секрете – боялись скандала. Поэтому сказали мне, что из-за скарлатины у него ухудшилось зрение, изменились вкусовые ощущения и обоняние. Это же, по их словам, стало причиной потери одного глаза. Но теперь я знаю, что это из-за пули.
Глинн похолодел и ощутил необъяснимую потребность немедленно вымыть руки. Что же настолько ужасное и отталкивающее мог увидеть семилетний ребенок, если решился на самоубийство?.. Глинн заставил себя подумать о другом.
– Расскажите о том месте, где вы оказались в ловушке, – попросил он. – Что это за фотографии на стенах, о которых вы говорили?
– Официальные фотографии мест преступления и полицейские зарисовки самых зверских убийств, совершенных в разных странах мира. Вероятно, они должны были подготовить жертву к тому… ужасу, который ее ожидал.
В комнате повисла гнетущая тишина.
– Сколько времени прошло, пока вас освободили? – наконец спросил Глинн.
– Не знаю. Несколько часов… может, день.
– И вы очнулись от этого кошмара с уверенностью, что Диоген был болен и именно этим объяснялось его долгое отсутствие?
– Да.
– Вы не имели понятия о том, что случилось на самом деле?
– Ни малейшего.
– Но Диоген так и не понял, что вы подавили эти воспоминания?
Пендергаст резко остановился.
– Думаю, что нет.
– И как результат, вы так и не извинились перед братом и не попытались с ним помириться. Более того, вы никогда не говорили о том, что произошло, потому что полностью заблокировали память о Событии.
Пендергаст отвернулся.
– Но для Диогена ваше молчание означало совершенно другое. Он считал, что вы упрямо отказываетесь признать свою вину и не желаете просить прощения. И это объясняет…
Глинн не договорил и медленно откатился в своем кресле. Ему еще не все было известно – придется подождать результатов компьютерного анализа, – но в целом картина была ясной, словно написанная яркими, широкими мазками. С самого рождения Диоген был странным, мрачным ребенком – и очень талантливым, как и многие Пендергасты до него. Если бы не Событие, еще неизвестно, в каком направлении развились бы его таланты. Однако после «Дороги в ад» он стал совершенно другим человеком – травмированным как физически, так и эмоционально. Теперь все казалось объяснимым: отвратительные убийства и преступления, в которых обвинили Пендергаста; ненависть Диогена к брату, не желавшему говорить с ним о том, что ему пришлось пережить; почти патологический интерес самого Пендергаста к необычным преступлениям. Теперь Глинн лучше понимал обоих братьев. И знал, почему Пендергаст полностью подавил все воспоминания о Событии. Он сделал это не из-за страха, который испытал, а из-за чувства вины – настолько сильного, что оно угрожало его рассудку.
Вдруг Глинн почувствовал на себе взгляд Пендергаста. Тот стоял неподвижно, как статуя, и его кожа цветом напоминала серый мрамор.
– Мистер Глинн, – произнес он.
Глинн поднял брови в безмолвном вопросе.
– Я больше ничего не хочу и не могу сказать.
– Понятно.
– Мне нужно пять минут побыть одному. Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы мне никто не мешал. А потом мы сможем… продолжить.
После секундного колебания Глинн кивнул. Потом развернулся в кресле, открыл дверь и, не сказав ни слова, выехал из комнаты.
