Книга: Понаехавшая
Назад: Глава одиннадцатая. Не плюй в колодец
Дальше: Глава тринадцатая. Выбор Бедовой Люды

Глава двенадцатая. Дефолт. Грустная история в двух зарисовках

Зарисовка первая. Сюрприз
Однажды в России случился дефолт. По своему обыкновению — весьма неожиданно. Сегодня заснул в благополучной стране — завтра проснулся в Суринаме. Солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь, и с неба пошел дождь из лягушек. Ну, как оно в России исторически заведено.
Дефолт предвещали весьма странные события. Несколько дней банк непонятным образом лихорадило. Администраторы сновали по коридорам со взъерошенными лицами и на все вопросы отвечали обнадеживающими фразами типа: «Все в порядке, вешаться пока рано».
Потом позвонила давно уволившаяся Галя.
— Девочки, — таинственным шепотом сообщила она, — тут мой Петя волнуется. Говорит — скоро рванет.
— Чего рванет? — напряглась О. Ф.
— Да хрен его знает. Третью неделю нудит. Что-то про развал банковской системы, про невыплаченные долги. Не знаю, то ли верить, то ли санитаров вызывать.
— Дай ему по-человечески, и он успокоится!
— Да я извелась ему давать, — замычала Галя, — а толку!
— Совсем без толку? — заволновалась О. Ф.
— Как об стенку горох!
И разговор, вильнув хвостом, потек о своем, о наболевшем женском.

 

А потом грянул дефолт. На следующий день позвонила Бедовая Люда и, сославшись, на семейные обстоятельства, отпросилась на одну смену. Вышла она на работу через неделю, в траурном обрамлении мимических морщин, прижимая к груди пакет с призывно позвякивающими бутылками.
— Что случилось? — ахнули девочки.
— Ой, девочки! — заголосила Люда. — Ой, девочки!
— Так! — властным жестом остановила плакальщицу О. Ф. — Ты сначала разлей, а потом причитай.
Люда вытащила из пакта бутылку, разодрала зубами золотистую крышку, хлебнула из горла и разрыдалась.
О. Ф. молча открыла вторую бутылку, разлила по пластиковым стаканчикам водку, сунула Понаехавшей крышку:
— Понюхай хоть, горе горькое!
Девочки скорбно выпили, закусили четвертиночкой «Дарницкого» и уставились на Люду. Понаехавшая, как единственный непьющий работник в коллективе, опустила жалюзи второго окошка и приготовилась работать сутки в одно рыло.
— Рассказывай, — дала отмашку О. Ф.
И Люда, периодически скорбно отхлебывая из бутылки, поведала коллегам свою трагическую историю. Оказывается, за две недели до дефолта Людина свекровь Серафима Петровна, не ставя наследников в известность, продала две свои комнаты в большой коммунальной квартире на Кузнецком Мосту. За сто двадцать тысяч долларов. И аккурат шестнадцатого числа положила все деньги в банк.
— Звонит она нам вечером, мол, у меня сюрприз. Жить я буду теперь с вами, зато денег у нас в банке о-го-го!
Чем обернулось это «о-го-го» на следующее утро, знают все. И теперь Серафима Петровна, после пятидневного дежурства в очередях перед рухнувшим банком, счастливо двинулась мозгами и сочиняет письмо Ельцину. Премьеру Кириенко письмо с клоком интимного начеса уже отправлено.
— С клоком чего? — поперхнулись девочки.
— Того самого! Шаманит. Говорит, что у нее открылся третий глаз, и теперь она житья никому не даст. Сейчас Ельцину письмо отстрижет, а потом и до Волошина дело дойдет.
— Так на всех клоков не напасешься! — поцокала языком О. Ф.
Люда фыркнула, утерла рукавом заплаканное лицо и вдруг, запрокинув голову и по-бабьи всплескивая руками, звонко расхохоталась.

 

 

Далее банкет потек по обычному сценарию — Добытчица Наташа показывала всем фирменный фокус с сисями, О. Ф. периодически выскакивала в фойе, чтобы устроить традиционную охоту за каким-нибудь залетным «авторитетом», а Люда терпела-терпела, а потом сбегала в туалет и снова застряла в кабине, откуда ее, повизгивающую от истерического хохота, выудила натасканная на Людины выходки уборщица.

 

Сто двадцать тысяч долларов, огромное по тем временам состояние, безвозвратно сгинули вместе с руководством банка.

 

Зарисовка вторая. Гуманитарная помощь
Серафима Петровна двинулась мозгами навсегда и бесповоротно. Но с некоторым, если можно так сказать, созидательным уклоном. Созидательный уклон заключался в том, что Серафима Петровна бегала по разным собесам и офисам неправительственных организаций, выклянчивая себе гуманитарную или какую другую помощь. В фонде Сороса, например, ее знала каждая собака и старалась раствориться прежде, чем Серафима Петровна примется с жаром рассказывать про сто двадцать тысяч долларов и интимную переписку с руководством страны.
Но однажды случилась история, которая раз и навсегда отбила у Серафимы Петровны желание бегать по разным учреждениям.
То утро, казалось, не предвещало ничего нового — традиционная грызня с невесткой, долгое мстительное мытье в душе, пока эта шалава скакала под дверью с криками выдать косметику, потому что накраситься нечем.
Затем Серафима Петровна, довольная тем, что невестка таки ускакала на работу бледной молью, обстоятельно завтракала гречневым проделом и просроченным печеньем, запивая это дело спитым, зато крепкосладким чаем. Далее шаманила над нижним бельем сына, чтобы без простатита и каких других геморроев, и над нижним бельем невестки, чтобы лишай ей на одно место и молочница в любое время дня и ночи. А потом спустилась к почтовому ящику — переругиваться с рекламными листовками. Вот тут-то все и приключилось — среди бесполезной макулатуры обнаружилось письмо в многочисленных иностранных штампах, с краснощеким Санта-Клаусом на конверте.
Серафима Петровна, как всякий выпестованный по эту сторону железного занавеса бдительный гражданин, первым делом обстоятельно изучила конверт на предмет обнаружения хитропродуманных шпионских заморочек. Конверт был слегка помят, но в целом выглядел вполне безобидно, хоть и пах пылью и котами. Это настораживало.
Поэтому Серафима Петровна, конспиративно сливаясь с матерным граффити на стенах подъезда, бесшумно прокралась в квартиру и принялась облучать вражеское послание под кварцевой лампой. Далее она аккуратно вскрыла его над дымящимся носиком чайника, чтобы, если что — мгновенно запечатать обратно и отречься от содержимого. Из конверта выпали исписанный иностранными словами лист бумаги и фотография. На фотографии незнакомая пожилая пара, нежно обнявшись, с улыбкой глядела в объектив.
— Точно шпиёны, — похолодела Серафима Петровна и побежала спускать компромат в унитаз. Но тут с работы вернулся Жорик. Обнаружив мать в воинственной позе с маникюрными ножницами и конвертом над унитазом, он решил, что та обратно взялась за старое и отстригает очередное интимное послание в верха. Поэтому, пригрозив болевым приемом с удушающим захватом, он отобрал у нее письмо.
И, пока расстроенная Серафима Петровна разогревала обед, Жорик, вооружившись немецко-русским словарем, переводил послание. Из письма следовало, что пожилая австрийская пара передает незнакомой русской семье, счастливо дожившей до «perestroika und glasnost», большой привет и оповещает ее, что в скором времени она получит рождественский презент — посылку с гуманитарной помощью.
Рождественский презент не заставил себя долго ждать, и в начале весны постучался уведомлением в почтовый ящик. В посылке, которую в тот же день приволок Жорик, лежали несколько банок фасоли в подозрительно коричневом соусе, длинный красный колпак Санты с белым помпоном на конце и вязаный носок (одна штука), набитый доверху твердокаменными мятными пряниками.
Подозрительно коричневый фасолевый соус на поверку оказался шоколадным, и даже закаленная советским дефицитом Серафима Петровна не смогла съесть такую гадость. Попытка выйти тайком из дому в красном колпаке Санты не увенчалась успехом — сын с невесткой пригрозили сменить замки и никогда более не пускать ее на порог. Один носок, хоть и шерстяной, при всем желании не наденешь. Если только на одну ногу. Но где же это видано. Твердокаменные мятные пряники отдавали скипидаром, и даже прожорливые чистопрудные голуби, к которым Серафима Петровна ездила через весь город с тремя пересадками, шарахались от них, брезгливо кривя клювы.
«Вот оно как, — думала Серафима Петровна, наблюдая, как толстопопые сизые голуби, переваливаясь с лапки на лапку и истово курлыча, ходят по самому краю воды. — Вот оно как. Свои ограбють, а чужие надують. И с энтим надо как-то жить».

 

Профессионализм
Однажды у О. Ф. случился день рождения. Самый настоящий юбилей, сорок пять лет.
О. Ф. сразу предупредила, что отмечать ничего не собирается.
— Что я, дура, такое праздновать? Сделаем вид, что мне тридцать пять, и на той жопе сядем. Подарок возьму трехлитровой кастрюлей из нержавейки. Которая с пожизненной гарантией. Предупреждаю — стоит дорого. Но с восьми человек триста долларов — это тьфу!
Девочки скинулись, связались с менеджерами фирмы, заказали кастрюлю. Угодили в беспрецедентную презентационную акцию, получили в подарок за заказ стеклянный контейнер для хранения продуктов.
Красиво завернули презент в гофрированную упаковочную бумагу, затянули шелковыми ленточками. В торжественной обстановке вручили имениннице.
О. Ф. всплеснула руками. Расшнуровала упаковку, долго ахала, изучая свое отражение в термоаккумулирующем дне кастрюли.
— А это что? — ткнула пальцем в контейнер.
— Это для хранения продуктов. Вакуумный контейнер.
— Совсем охренели. Я же только кастрюлю просила!
— Не волнуйтесь, он нам бесплатно достался. Как бы довеском.
— Так, — О. Ф. отложила подарки, порылась в сумочке, вытащила кошелек. — Айда со мной в магазин.
Девочки заволновались.
— Может, не надо? Вы же говорили, что отмечать не собираетесь.
— А теперь говорю — собираюсь. Легонько, без пафоса. Минимум алкоголя, немного закуски. На сладкое — торт. Отметим прямо тут, не отходя от кассы. Час посиделок — и разбегаемся по домам.
— Час — это хорошо! — встряла Понаехавшая. — А то я после суток, устала — сил нет. И ночью как назло не удалось поспать, туристы словно взбесились, через каждые полчаса прибывала новая группа.
— Час — и ни минутой больше, — заверила О. Ф.
— Наивная ты дура, — отчитывала Понаехавшую Трепетная Наталья, наспех отодвигая в сторону рабочую аппаратуру и освобождая место для посиделок, — каждый раз за всех отдуваешься. Сутки работала — а теперь дальше сидеть. Уж лучше бы пила, что ли?
— Да не могу я. Ты же знаешь!
— Знаю. Вот и говорю, что дура.
К возвращению девочек помещение было полностью готово к банкету — Понаехавшая маячила в дальнем окошке и старательно светила наружу настольной лампой, чтобы даже самые глазастые интуристы не разглядели сквозь затуманенное бронированное стекло происходящие в обменнике запрещенные дела. Рабочее место второй кассирши было полностью освобождено от аппаратуры и тщательно застелено запоротыми реестрами покупки и продажи валюты. Аккуратной стопочкой высилась тщательно прополоснутая одноразовая посуда. Верхний свет был погашен, вентилятор работал на полную мощность. Магнитофон нежно журчал «лашате ми кантарой» — О. Ф. всякой другой эстраде предпочитала итальянскую, слушала Кутуньо и Челентано, причем Кутуньо жалела за бездетность, а Челентано неустанно ревновала к жене, называла ее безрогой выдрой.
— Мы даже водки не стали брать! — водрузила на стол две бутылки шампанского О. Ф. — И еды взяли минимум — хлебушек, колбаса. Торт. То есть буквально выпили, закусили, и всё, аривидерчи.
— Вот и славно, — обрадовалась Понаехавшая. — Часа два я точно продержусь.
— Тридцать минут! — покрылась комсомольскими мурашками О. Ф. — И ни секунды больше!
Первые три часа Понаехавшая держалась молодцом, потом выдохлась и перешла на автопилот. Но автопилот через какое-то время тоже заглох. В ушах противно зазвенело, начались глюки. Со всех без исключения купюр на нее укоризненно глядел Эндрю Джексон. С некоторых грозил пальцем.
Понаехавшая пугалась, бегала к ближайшему автомату — за очередной порцией кофе. От кофе клонило в сон.
Меж тем в обменнике разворачивалось прямо-таки античное пиршество, как минимум сатурналии. И если сначала подгоняемые полусладким шампанским и бутербродами с колбасой девочки держались ледями и вели светские разговоры за жизнь, то после нового рейда в продуктовый и двух бутылок полусухого решили более не сдерживаться и перешли на водку. Пели «Сюзанна, мон амур», травили анекдоты, рвались станцевать белый танец, дамы приглашают кавалеров. Не обнаружив в обменнике ни одного кавалера, сильно озадачились, традиционно обозвали козлами. Выпили, не чокаясь, за настоящих мужиков, закусили чипсами.
Потом кончились деньги. У всех.
— Не бздим, а действуем! — встопорщилась О. Ф. — Где там ваша нежрав… нежравав… тьфу! Кастрюлю дайте мне!
— Кастрюлю в студию! — заголосили девочки.
— Зачем вам кастрюля? — выплыла из анабиоза Понаехавшая.
— Сказано — не бзди! — остановила ее царским жестом О. Ф. — Лучше работай, видишь, там у тебя в окошке какой-то пидор маячит.
Понаехавшая обернулась к окошку и похолодела — сквозь мутное бронированное стекло на нее глядел начальник гостиничной охраны Сергей Владимирович по кличке Дровосек.
— Это кто меня тут пидором называет? — полюбопытствовал он.
— Ой, это она не вас, — затрепыхалась Понаехавшая, — это она меня.
— В смысле тебя? И что это у вас там происходит? Чего вы на всю гостиницу горланите?
— Да вот! — Понаехавшая повернула настольную лампу и посветила внутрь обменника. — Юбилей у нас.
— Тридцать лет! — полезла в окошко О. Ф.
— Ну, тогда ясно, — расплылся в улыбке Дровосек. — Только вы это, потише, что ли. А то на все фойе орете.
— Извини, Сергей Владимирович, больше не будем!
— Ладно.
Как только Дровосек отошел от окошка, О. Ф. вооружилась кастрюлей, а Добытчице Наташе всучила контейнер для хранения продуктов:
— Пошли!
— Куда?
— Сказано — пошли, значит, вперед и с песней!
— Может, лучше я? — вскочила Понаехавшая.
— Сиди! — пригвоздила ее к месту взглядом О. Ф. — И работай! А вы, — обратилась она к остальным девочкам, — освежите пока закуску. Чипсов положите, чего там у нас еще осталось? Хлеба? Вот и хорошо, хлеба положите. Аккуратным веером на тарелочке разложите, чтобы культурно и красиво. А мы пошли. Будем через десять минут!
И, элегантно зажав под мышкой трехлитровую кастрюлю и несколько заслонившись от любопытных взглядов крышкой, О. Ф. выплыла в фойе. Следом выпала Добытчица Наташа, пестуя на груди вакуумный контейнер для хранения продуктов.
Движение в фойе моментально встало. Гостиница с интересом наблюдала, как дуэт работниц обменника, вихляя посудными принадлежностями, огибая непринужденной синусоидой замершие соляными столпами препятствия, уходит вдаль, в сторону лифтового холла. В авангарде, истинным воплощением хитроумного идальго Дона Кихота Ламанчского, маршировала О. Ф., сзади топталась верная Санчо Панса Наташа. Поворот налево О. Ф. взяла умеючи, большим кругом, чтобы не вписаться в угол.
— Не бзди! — донесся до Понаехавшей ее окрик — видимо, арьергард не справился с управлением и таки врезался в зловредно выпирающий угол лифтового холла.
Администраторши из ресепшн пришли в себя первыми, обернулись к обменнику, вопросительно повели скулами. Понаехавшая посветила им лампой: точка, тире, точка и еще множество хаотичных точек — помогите, SOS. Администраторши порадовались цветомузыке, весело помахали в ответ.
«Сейчас умру», — подумала Понаехавшая.
В обменнике меж тем творилось дивное — Красавица Настя учила девочек, как путем применения острого каблука системы шпилька обезвредить насильника летней ночью в подъезде. На вопрос Понаехавшей, почему именно летней ночью, веско ответила, что зимой не все ходят на шпильках, поэтому в холодное время года против насильников применяются совсем другие предметы.
— Ножи? — испугалась Понаехавшая.
— Можно ножи, — согласилась Настя. — Но лучше, конечно, зонтики. А то доказывай потом, что это ты в целях самообороны его ножиком в лапшу покрошила. А зонтик — практически безобидная штука. Раскрыл и обезвредил.
И Настя, схватив с полки линейку, кинулась с жаром демонстрировать, как можно обезвредить насильника зонтиком.
Минут пятнадцать Понаехавшая наблюдала рукопашную девочек, потом, дабы взбодриться, сама полезла в драку. Была моментально выкинута метким пинком обратно на рабочее место. Как раз очень вовремя, потому что в следующий миг из лифтового холла вынырнула странная процессия. Впереди процессии волнительным зигзагом, мелко ковыляя в унисон, шли на полусогнутых О. Ф. и Добытчица Наташа. Сзади, высоко держа перед собой вакуумный контейнер для хранения продуктов, аккуратно ступала Ираида Михайловна, врач из медпункта на третьем этаже. В мареве бронированного стекла Понаехавшая не сразу разобрала причину столь интригующей походки своих коллег. И только когда они поравнялись со стойкой ресепшн, стало ясно, что бравые коллеги, вцепившись с двух сторон в ручки, несут приснопамятную кастрюлю. Кастрюля явно была наполнена чем-то доверху, поэтому О. Ф. с Наташей шли чуть ли не на корточках — чтобы не пролить содержимое.
— Неужели там водка? — ужаснулась Понаехавшая.
О. Ф., словно услышав мысли подчиненной, сделала успокаивающий жест рукой.
— Не бзди! — пронеслось раскатисто по фойе.
— Не бжю… бжу… бздю, — засемафорила настольной лампой Понаехавшая.
В кастрюле оказался гороховый суп. О. Ф. выпросила его в столовой для гостиничных сотрудников, с далеко идущими планами выпросила. Крепко обещалась расплатиться назавтра. Далее, чтобы не заплутать и не дай бог не сбиться с намеченного маршрута, они с Наташей вцепились в кастрюлю, кое-как добрались до лифта и поехали на третий этаж — менять суп на медицинский спирт. Тут далеко идущие планы О. Ф. чуть не рухнули, потому что Ираида Михайловна категорически отказалась идти на обмен.
— На всех медицинского спирту не напасешься! — встала руки в боки она.
— Сорок пять лет! — пошла на трагическую исповедь О. Ф.
— Мать твоя женщина, что же ты молчишь! — заохала Ираида Михайловна, забрала у Наташи контейнер, наполнила его на три четверти спиртом, долила воды, размешала градусником. — Пойдем, я вас провожу.

 

Проснулась Понаехавшая в шесть часов утра. Сильно удивилась, обнаружив себя за столом лежащей лицом в калькуляторе. Подняла голову, поймала свое отражение в окошке. Отпрянула от ужаса — из ушей воинственно торчали скрученные трубочкой салфетки. Выдернула импровизированные беруши, окинула взглядом обменник.
На диване, тесно прижавшись друг к другу, спали О. Ф., Добытчица Наташа и Бедовая Люда. Куда подевались остальные девочки, было неясно.
Понаехавшая попыталась вспомнить вчерашний вечер. Тщетно. Нет, кое-что всплывало в памяти, какие-то обрывчатые кадры, например, как О. Ф. с Наташей затаскивали в обменник кастрюлю с супом. Засылали в столовую Трепетную Наталью — выпрашивать тарелки с ложками. Разливали по одноразовым стаканчикам спирт с помощью шприца — чтобы ни капли мимо!
Последнее, что запомнила Понаехавшая, — это как О. Ф. с Ираидой Михайловной шли зигзагом по фойе. Несли перед собой кастрюлю с остатками супа.
— Куда это они? — выдохнула Понаехавшая.
— За спиртом.
— А кастрюлю зачем взяли?
— Для отвода глаз!
Далее память заволакивало непробиваемой черной дырой. Понаехавшая заволновалась. Мало ли что еще могло приключиться, пока она была в отключке. К счастью, тут проснулась именинница. Следом проснулись девочки. Первым делом ринулись конспиративной пробежкой в туалетную комнату — смывать вчерашний спекшийся макияж. Позавтракали кофе и таблетками аспирина, подробно рассказали, как догуливали вчерашний вечер. Путались в показаниях. Чуть не подрались, вспоминая, где же они танцевали жгучий танец танго, — то ли возле стойки такси, то ли вообще в зимнем саду.
Понаехавшая слушала глаза врастопыр. Боялась слово вставить. Потом все-таки решилась:
— А где остальные?
Воцарилась сокрушительная тишина. Девочки крепко задумались.
— Ночуют в медпункте на третьем этаже, им Ираида Михайловна выделила два топчана, — осенило Добытчицу Наташу.
— А я что в это время делала? А то совсем не помню.
— Как это не помнишь? Работала как подорванная, потом внезапно заснула. Просто упала лицом в калькулятор, и все. Мы пытались тебя растолкать, но никак. Обслуживали клиентов поверх… хм… тебя. Только заткнули уши салфетками, чтоб не мешать спать. А то ты вздыхала каждый раз, когда лязгал лоток для передачи денег.
— И что, все меня видели с этими затычками в ушах? — густо покраснела Понаехавшая.
— Не парься, все нормально! Мы тебя ведомостями прикрыли. Так что никто ничего не видел. Подвинься, будем считать. Теперь главное, чтобы остатки сошлись, — хмыкнула О. Ф.
Девочки с замиранием сердца обступили кассу. Пересчитали наличность.
Не поверили глазам своим, пересчитали еще раз. Перепроверили документацию.
Никакой недостачи, остатки сошлись тютелька в тютельку.
— Знаете, как это называется? — О. Ф. поднялась со стула, гордо выпятила грудь. — Высокий профессионализм — вот как это называется! Восемь пьяных в жопу баб и один непьющий, работающий вторые сутки даун! А касса сошлась. Так что зарубите себе на носу — профессионализм, блядь, никак не пропьешь! Как бы ни старался!

 

 

Назад: Глава одиннадцатая. Не плюй в колодец
Дальше: Глава тринадцатая. Выбор Бедовой Люды