За три дня до крестин своего первенца Маши Пушкин с гордостью писал В. Ф. Вяземской: «…представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы». Она родилась в Петербурге 19 мая 1832 года.

Пушкин очень любил свою «беззубую Пускину», постоянно беспокоился и справлялся о ней: «А Маша-то? что ее золотуха?»

«Моя дочь в течение последующих пяти-шести дней заставила нас поволноваться, думаю, что у нее режутся зубы. У нее до сих пор нет ни одного. Хоть и стараешься успокоить себя мыслью, что все это претерпели, но созданьица эти так хрупки, что невозможно без содроганья смотреть на их страдания».

«.. помнит ли меня Маша? Нет ли у нее новых затей?»

«Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетерлись в сундуке. От этого я так сердит сегодня, что не советую Машке капризничать и воевать с нянею: прибью».

«…что, если у тебя нарывы, что, если Маша больна?»

«Маша просится на бал и говорит, что она танцевать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют?»

«Прощай, душа, целую ручку у Марии Александровны и прошу ее быть моей заступницей у тебя!»

Марии Александровне шел пятый год, когда погиб Пушкин, ее отец. «Хорошо, коли проживу я лет еще 25, а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения им мало будет в том, что их папеньку схоронили как шута и что их маменька ужас как была мила на аничковых балах», — писал он Наталье Николаевне, не подозревая, что не проживет и трех лет. И что тут было сказать Машке? «Зачем, папенька, на дуэли дрался? Зачем маменьку несчастной оставил, ведь она потом всю жизнь мучилась и ее мучили, и мучения эти рано свели ее в могилу? Ах, папенька, дай Бог, чтобы мы на том свете все встретились и любили бы друг друга вечно и никогда бы уже не расставались… Вот только чья там маменька жена будет, в раю? Ведь там не женятся, не выходят замуж… А Петр Петрович был мне потом как отец. У него от маменьки еще три дочки родились, мои сестры младшие.

Им-то как было хорошо: и маменька настоящая, и папенька! Зачем ты на дуэли дрался…» Впрочем, таких слов «Машки» не зафиксировано. Но о ней вспоминают: «Было симпатично то, что она часто говорила про отца».

Некрасивая в детстве, она, как это бывает с девочками, вдруг расцвела и похорошела, и в дальнейшем в ней «соединялись красота матери с оригинальным экзотизмом отца». Зимой 1849 года девушке предстояло «выезжать», и Наталья Николаевна, чтобы побороть застенчивость Маши, стала брать ее с собой, когда бывала у своих родственников Строгановых и де Меестров. «Что касается Маши, то могу тебе сказать, что она… произвела впечатление у Строгановых. Графиня мне сказала, что ей понравилось и ее лицо, и улыбка, красивые зубы… Признаюсь тебе, что комплименты Маши мне доставляют в тысячу раз больше удовольствия, чем те, которые могут сказать мне» (из письма Н. Н. Пушкиной-Ланской второму мужу).

Маша Пушкина, как и остальные дети поэта, получила хорошее домашнее образование. Уже в девять лет она свободно говорила на немецком и французском языках, писала и читала на них. Дочь Пушкина горячо любила русскую литературу, обладала незаурядными музыкальными способностями, прекрасно играла на фортепьяно, рисовала. По преданию, вскоре после рождения дочери Пушкин сказал жене: «Вот тебе мой зарок: если когда-нибудь нашей Маше придет фантазия хоть один стих написать, первым делом выпори ее хорошенько, чтобы от этой дури и следа не осталось!» «Этой дури» в Маше не было…

Мария Пушкина впоследствии училась в привилегированном столичном женском Екатерининском институте и после окончания его в декабре 1852 года была принята ко двору фрейлиной императрицы.

В 1860 году М. А. Пушкина вышла замуж за поручика лейб-гвардии конного полка Леонида Николаевича Гартунга. Со своей будущей женой Гартунг познакомился через братьев Пушкиных, которые вместе с ним воспитывались в Пажеском корпусе.

В 1864 году Леонид Николаевич получил чин полковника. В это время он уже возглавлял коннозаводский округ в Тульской губернии. В течение 15 лет, вплоть до смерти, он занимался «пополнением убыли лошадей» в войсках. «За отличие по службе» в 1870 году Гартунг произведен в генерал-майоры. За 25 лет безукоризненной военной карьеры он стал кавалером пяти орденов.

Гартунг с женой жили в Туле и под Тулой в имении Федяшево, которое ранее принадлежало его отцу.

В Туле же в 1868 году произошла встреча Марии Александровны Гартунг с Л. Н. Толстым в доме генерала А. А. Тулубьева. В воспоминаниях Т. А. Кузминской этот эпизод выглядит так:

«…Дверь из передней отворилась, и вошла незнакомая дама в черном кружевном платье. Ее легкая походка легко несла ее довольно полную, но прямую и изящную фигуру.

Меня познакомили с ней. Лев Николаевич еще сидел за столом. Я видела, как он пристально разглядывал ее.

— Кто это? — спросил он, подходя ко мне.

— Мадам Гартунг, дочь поэта Пушкина.

— Да-а, — протянул он, — теперь я понимаю… Ты посмотри, какие у нее арабские завитки на затылке. Удивительно породистые.

Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, он сел за чайный стол около нее; разговора их не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью. Он сам признавал это».

В черновом варианте «Анны Карениной» Анна даже зовется Анастасией Пушкиной… По воспоминаниям, Мария Александровна отличалась «своевольным характером».

В 1877 году в семье М. А. Гартунг произошло страшное несчастье. Леонид Николаевич имел неосторожность взять на себя обязанности душеприказчика ростовщика Занфтлебена, вскоре умершего. Его родственники обвинили Гартунга в краже вексельной книги, долговых обязательств и других бумаг покойного процентщика. Состоялся суд. В «Дневнике писателя за 1877 год» Ф. М. Достоевский подробно описывал это дело и страшный конец его: «Все русские газеты толкуют о самоубийстве генерала Гартунга в Москве во время заседания окружного суда, четверть часа спустя после прослушания им обвинительного приговора над ним присяжных… выйдя в другую комнату… сел к столу и схватил обеими руками свою бедную голову, затем вдруг раздался выстрел: он умертвил себя принесенным с собою и заряженным заранее револьвером, ударом в сердце. На нем нашли тоже заранее приготовленную записку, в которой он «клянется всемогущим Богом», что ничего в этом деле не похитил и врагов своих прощает».

«Московская знать на руках переносила тело Гартунга в церковь, твердо убежденная в его невиновности… Последствия оправдали всеобщую уверенность в невиновности Гартунга. Один из родственников Занфтлебена был вскоре объявлен несостоятельным должником, да еще злостным…» — свидетельствуют воспоминания.

Известно, что супружеские отношения Гартунгов оставляли желать лучшего. Возможно, Мария Александровна не проявила должного участия и сострадания в деле мужа, она сама признавалась, что «…ужасная смерть моего мужа была страшным ударом для меня. Когда я приехала в Окружной суд, надеясь еще увидеть его живым, и когда я увидела только его бездыханное тело, я забыла все наши ссоры. Я помнила только хорошие наши дни, потому что они у нас были, как и у всех других, и в тот момент я отдала бы все, чтобы его снова воскресить, хотя бы на одно мгновение… Я была с самого начала процесса убеждена в невиновности в тех ужасах, в которых обвиняли моего мужа. Я прожила с ним более 17 лет и знала все его недостатки: у него их было много, но он всегда был безупречной честности и с добрейшим сердцем. Умирая, он простил своих врагов, но я, я им не прощаю».

После смерти Гартунга Мария Александровна осталась почти без средств к существованию. Она обратилась с письмом к Александру II, и ей назначили небольшую пенсию, правда, несколько лет спустя.

Похоронив мужа, М. А. Гартунг вела полускитальческий образ жизни: жила в Туле, потом уехала к родственникам Васильчиковым в Лопасню, затем в имение мужа, вернувшись в Москву, сняла скромную меблированную комнату, потом поменяла ее…

Длительное время дочь Пушкина жила у овдовевшего брата Александра Александровича Пушкина, помогая ему воспитывать детей. Сестру и брата связывали не только теплые родственные чувства, но и искренняя дружба, которую они сумели сохранить до конца жизни.

После смерти Александра Александровича острое одиночество заставило Марию Александровну покинуть Москву. Долгое время она жила в усадьбе Лашма Пензенской губернии у овдовевшей к тому времени сводной сестры Александры Петровны Араповой.

«В старости она, по воспоминаниям, была по наружности величавой и очень моложавой седой дамой. Когда ей шел уже восьмой десяток, Мария Александровна без отдыха переплывала — туда и обратно — большой пруд. Она была жизнерадостна и приветлива, располагала к себе людей радушием, которым обладал ее отец. Так же как и он, Пушкин, Мария Александровна была «до крайности суеверна, пугалась совиного крика, избегала тринадцатого числа, а если выплата пенсии из наровчатовского казначейства приходилась на пятницу (день смерти Пушкина), задерживала поездку нарочного с оказией на несколько дней».

В конце 1917 года М. А. Гартунг приехала в Петроград к А. П. Араповой, жившей тогда на Французской набережной. Здесь старшая дочь поэта провела полгода и в 18-м навсегда покинула город, в котором прошло ее детство и молодые годы, где трагически оборвалась жизнь ее отца.

Возвратившись в Москву, Мария Александровна чуть не ежедневно приходила на Тверской бульвар к памятнику отца. Одинокая — вся в черном — старушка часами сидела на деревянной скамейке. Мало кто знал, что это дочь великого русского поэта…

В конце голодного 1918-го нарком просвещения А. В. Луначарский ходатайствовал перед Наркомсобесом назначить Марии Александровне персональную пенсию, «учтя заслуги поэта Пушкина перед русской художественной литературой». При обследовании бытовых условий М. А. Гартунг было отмечено, что она, несмотря на свои восемьдесят шесть лет, обладала ясной памятью, живостью, в ее речи отчетливо слышался некоторый оттенок французского произношения. Наркомпрос выдал ей единовременное пособие в сумме 2400 рублей. Но первая выплата оказалась и последней, которая пошла на расходы, связанные с похоронами дочери Пушкина.

Похоронена М. А. Гартунг на кладбище Донского монастыря.