ГЛАВА 2
Внутри дома Мэдди обустроила все еще гениальнее — начиная с главной лестницы, которая спиралью уходила вверх, под витражный купол работы Тиффани эдак в сорока футах над входным холлом. И до бильярдной, декорированной выцветшими оленьими головами, столовой со столом на шестнадцать персон и, наконец, просторной гостиной с видом на склоны холма и сверкающее озеро. Большая часть прежней мебели осталась на месте: бильярдный стол, обеденный, несколько диванов — наверно, из-за чудовищных размеров. Для такого грандиозного дома эта мебель подходила как нельзя лучше.
— Я могла бы все сделать сразу, — сказала Мэдди, когда мы вошли в дом после ленча на веранде (на ленч был сиг). — Но мне захотелось продлить удовольствие. Оборудование теперь в порядке, и я занимаюсь комнатами. Представь себе, обои не переклеивались со времен Великой депрессии.
Что уж говорить о драной мебели, рваных шторах, изъеденных молью персидских коврах и прочем, подумал я и рассудительно сказал:
— Ясное дело.
— Но я делаю это с удовольствием.
Мэдди сама катила кресло, она провела меня через гостиную, холл, бильярдную в задние комнаты. Я почти забыл, что она слепая, — в любой момент она знала, где мы. Скрипнула половица — значит, мы выходим из гостиной, коврик на полу — въезжаем в бильярдную. У нее, как у зрячих, были свои ориентиры, но мне они были недоступны.
— Я люблю здешние запахи, — говорила она. — История дома в запахах. Здесь пласты запахов, слышишь?
Конечно, я их ощущал. В доме стоял аромат прошлого — ничего подобного я раньше не испытывал. При входе ударило сладким запахом дерева — здесь кругом деревянные панели, затем — запахом плесени от обоев, одеколонным и чуть гнилостным. Запах был пыльный, как от талька, но промытый и постоянно промываемый свежими озерными ветрами.
Через заднюю дверь мы вышли в коридор, миновали еще лестницу — одну из двух лестниц для прислуги.
— Когда-то здесь держали семерых слуг для дома да еще армию садовников, — смеясь сообщила Мэдди.
Она говорила, а я рассматривал все это: древние гардеробы орехового дерева, сосланные сюда много лет назад: сейчас они набиты банками с красками. Интересно, ценится ли это в антикварных лавках? Две раковины — для чистки рыбы? Два холодильника и на них — еще один, совсем старый, со змеевиком. Охладители для воды. Сапоги. Швабры, щетки.
— У нас свой порядок, — сказала Мэдди. — Задние комнаты отданы Альфреду и Соланж. Кухня, их гостиная, спальня прислуги — запретная для нас территория. Дальше этого холла, пожалуйста, не ходи. Они для меня — находка. Я хочу, чтобы их не тревожили. Я хочу, чтобы они были здесь счастливы.
— Да, конечно, — ответил я. Значит, на этот раз я не буду обследовать дом, как в прошлый приезд.
За растресканной дверью бренчали кастрюли.
— Соланж, — крикнула Мэдди, — мы идем наверх. Не знаю, когда спустимся; пожалуйста, не беспокойте нас. Может быть, устроим поздний обед, хорошо?
— Конечно, — ответил приятный грудной голос.
Мы подошли к двойной двери, и Мэдди взялась за ручку.
— А эта штука надежна?
— Не беспокойся. Веревки заменили тросами.
Лифт. Его построили в 1910 году, когда у хозяина дома отнялись ноги. Здоровенная деревянная кабина, добрых шесть на шесть футов, движется в здоровенной башне, пристроенной сзади дома — снизу до третьего этажа. Когда-то кабину перемещали вручную, на канатах. Двое слуг возили хозяина по дому, и они же тянули за веревки, поднимая его наверх.
— Помнишь, в прошлом году, в твой первый приезд, что было в этом лифте? — спросила Мэдди, когда мы въехали внутрь и опустили обе двери. — Сорок лет его использовали как шкаф для метел. Теперь все переделано, есть электромотор, кнопки, и я могу ездить одна.
Мягко вздрогнув, лифт пошел вверх, мимо окон со свинцовыми рамами, потом мимо холла второго этажа. Первая часть нашего путешествия.
— Если хочешь, сегодня только попробуем, — сказала Мэдди.
— Посмотрим.
Я вдруг занервничал. Что это будет — работа или цирковой фокус? И главное — хочу ли я пережить все заново?
Когда уже казалось, что мы вот-вот пробьем крышу, машина скрипнула и остановилась. Я поднял двери-шторы из деревянных планок — одну в кабине, другую наружную, предохраняющую от падения в шахту, и Мэдди выехала в малый холл. Я огляделся — слева и справа комнаты для слуг, забитые старой мебелью. Старые бальные платья на вешалках, куча зеркал, комоды.
— Смотри-ка! — Мэдди остановилась у бочки и сунула в нее руку. — Старинные мыльные хлопья.
— Почему они так поступили, прежние хозяева? Все бросили…
— Человек столько дерьма скапливает за жизнь…
— Верно, — сказал я.
Здесь, как и на первом этаже, тоже гостиная для слуг. Но эта набита барахлом, скопленным поколениями семьи, некогда богатой, но просвиставшей свое богатство.
— Нашли богатство в пиве, потеряли в пьянстве, — задумчиво сказала Мэдди.
Ящики с венецианским стеклом и хрустальными бокалами, стулья, поставленные в три четыре яруса, детская бронзовая кровать, плетеная детская коляска и груды изъеденных мышами матрасов. Это ошеломляло. Вгоняло в тоску — не меньше, чем изумляло.
Мэдди проехала сквозь завалы, нигде не притормозив. Толкнула дверь, и мы оказались в огромном, вроде гимнастического, зале, занимающем почти весь чердак.
— Ого! — воскликнул я.
Наконец-то мы на ее территории. Отсюда все было вынесено, пол выкрашен белым, стены — голые, деревянные. Огромное дворцовое пространство, подымающееся на добрые тридцать футов. Оно занимало всю переднюю часть дома — бóльших зал в нем не было. Обеими руками Мэдди послала кресло вперед, притормозила одной рукой и закружилась посередине, весело восклицая:
— Чудесно, правда?
Простор — и ничего больше. Ощущение свободы. Я подошел к Мэдди, обернулся и увидел купол Тиффани, венчающий лестничный колодец, над ним — световое окно в крыше, двадцать футов на двадцать Колонна света прошивала купол и упиралась в центр зала.
— Иди сюда, — позвала меня Мэдди. Она ничуть не потеряла ориентировку, пока кружилась. — Смотри.
Две большие стеклянные двери, здоровенная стереосистема на стене. Мэдди проехала мимо двух раскладных кожаных кресел — единственной мебели и распахнула обе двери. Выехала на узкий балкон, врезанный в откос крыши. Порыв озерного ветра развеял ей волосы. Я вышел следом за ней и ахнул. Тепло, и холодный ветер, и синева внизу, густая колыхающаяся синева. Повернувшись влево, увидел край изумрудной зелени — берег. Вверху — светлая голубизна. Небесная синева. Волшебная синева.
— Поэтому я купила дом. Из-за этого насеста.
— Да. — Только теперь я по-настоящему это понял.
— Поднимаюсь сюда и ощущаю ветер и запах воды. Часами могу здесь сидеть. Будто летаешь.
— Словно стоишь на самой верхушке Хэнкоковского небоскреба. Снаружи и на верхушке.
Она схватила меня за руку и сказала:
— Точно, но в то же время вдалеке от всего и вся. — Она рассмеялась. — У меня есть друзья на Востоке, они не могут понять, как эго я решилась поселиться здесь. Они думают, озеро Мичиган жутко загрязнено.
Какой-то миг мы молчали, потом она попросила принести дистанционный регулятор. Я принес, и потекла музыка — смесь рока и «новой волны». И еще в ней было что-то григорианское. Я слушал поющие голоса. Закрыл глаза. Верно, это был полет.
— Теперь можно поразвлечься, — сказала Мэдди.
— Развлечение? Думаешь, это будет развлечение?
— Ну, сначала — не всерьез. Сегодня не обязательно, если ты не хочешь Мы просто войдем. Это магическое место, Алекс. Увидишь. Этот остров и высота… — Она повернулась. — Пошли внутрь. Видишь кресла? Твое слева.
Я знал, что она купила его для меня, и подозревал, что доставка была срочная. Красивое кресло. Темное дерево. Темная кожа. Под пару к ее креслу. Я помог ей перебраться в него из каталки и сел в свое.
— Слева рычаг, нашел? — сказала Мэдди. — Просто потяни.
Я потянул, ноги поехали вверх, голова откинулась. Солнце, стоявшее уже на юге, заливало нас светом, грело, заряжало энергией; с озера прилетал ветер, омывая и очищая нас. Вдали слышался плеск волн.
— Дыши. Вдох… выдох. Вдох… выдох.
Начало гипноза.
— Мне малость страшновато, — проговорил я, перекрывая успокоительные звуки музыки и прибоя.
— Старшая сестра когда-нибудь делала тебе плохо?
— Нет, но…
— Ш-ш. Просто войдем туда и вынесем это наружу.
До несчастного случая, пока у нее не отнялись ноги, Мэдди была очень хорошим психотерапевтом. Сильная интуиция. Видела людей насквозь. И полна сочувствия к ним, разумеется. Уверен, что именно слепота развила это в ней. От пациенток отбоя не было, работала она с группой преуспевающих психологов неподалеку от Мичиган-авеню.
— Ты создан для этого, Алекс, — успокоительно сказала Старшая Сестра. — Тебе бы романы писать, а не инструкции. У тебя блестящее воображение. Поэтому ты так легко поддаешься гипнозу. Я — хороший практик, но ты… Ты просто все можешь.
— Чепуха.
— Нет, не чепуха. Я серьезно.
Мэдди научилась гипнозу от своей коллеги Алисии, женщины лет на десять — пятнадцать старше нее. Алисия была их обшей дуэньей. Она была известный гипнотизер, нас познакомили, и я нашел ее потрясной женщиной — уверен, что ее пациенты тоже так считали. Позже я узнал от Мэдди, что Алисия вышла замуж за своего пациента. В те годы это иногда случалось, а сейчас за это отнимают лицензию. Она вышла за парня, который все время торчал на телеэкране, день за днем. Реклама — вот чем он занимался. Этим и прославился. Мэдди как-то проговорилась, что Алисия помогла этому парню, Уиллу, разобраться с убийством его матери. Я спросил: значит ли это, что нашли убийцу? Мэдди просто и коротко ответила: «Да». Бабушкины сказки, сказал я тогда себе. Психотерапевт выходит замуж за своего пациента. В семье происходит убийство. Оч-чень интересно…
— Вдох — выдох, — тянула нараспев Мэдди. — Лежи свободно. Голова пустая, легкая… Вдох — выдох.
Мэдди рассказывала мне о своих сеансах, но они мало меня интересовали, пока этот мудак-шофер не наехал на нее своим автобусом. Я занялся гипнозом, чтобы избавлять ее от боли. Она учила меня, как помогать ей забыться, уходить в транс и сопровождать ее в тишину, туда, где нет мучительной боли. Туда, где ничто не ранит. Вот что я делал. Скоро мы оба стали мастерами. Мы погружались в транс вместе — брат и сестра — и уходили от всех. Отправлялись в Альпы, и Мэдди ощущала себя лыжницей на крутом горном склоне. Мы загорали на средиземноморских пляжах — море, солнце, песок. Ныряли у берегов Ямайки, и ноги ее били по воде, и она плыла. Это были целенаправленные фантазии. И они отлично удавались.
— Я веду, — сказала она. — Транс твой, но веду я.
— Ты полегче, ладно?
— Непременно. Я не буду нажимать, вернемся, когда захочешь.
Сейчас мы, конечно, будем опять погружаться вместе. Эффективный способ гипнотерапии. Терапевт, гипнотизируя пациента, сам погружается в транс. При этом ведущий следит за глубиной транса и у себя, и у ведомого и приводит его в сознание, если что-нибудь не так.
Музыка смолкла. Да, Мэдди повела нас и выключила звук, готовя меня к вылету.
— Хорошо, Алекс, — сказала она. — Тебе надо держать глаза открытыми и в то же время их закатить. Вверх, смотри вверх, так высоко, как можешь. Итак: один…
Я сделал, как было велено, и ощутил ее волю, она обволакивала меня, затягивала. Я завел вверх свои карие глазки как мог далеко. Таращился вверх — высоко, как мог. Вверх, вверх, вверх. Повторил про себя: один…
— Глаза смотрят вверх. Вдох. Вдохни глубоко и не выдыхай. Хорошо. Не дыши. Не дыши и, пока глаза заведены, опусти веки. Давай, опускай веки. Два! — произнесла она с силой.
Теперь я ощутил это.
Начало транса, в который она меня вводила. Он наступал, как всегда, быстро, возникая у основания шеи и поднимаясь к затылку. Чувство оцепенения. Все в порядке, подумал я. Я решил это сделать. Сделаю. И я пропел про себя — два.
— Расслабься, Алекс. Отпусти глаза. Ты падаешь… падаешь… — Затем приказ: — А теперь дышать. Три!
Когда меня в первым раз гипнотизировали, ничего не вышло. И во второй, и в третий. Ощущал обрывки, крупицы транса так, словно я учился кататься на одноколесном велосипеде, мог проехать полметра, и все, конец. Вплоть до четвертой попытки не мог погрузиться, но уж тогда прошел весь путь. Упал туда. Целиком. Было чудесно.
— Я еще не весь там, — сказал я. — Малость разучился, понимаешь.
— Просто позволь себе падать, валиться во тьму.
Транс. Он приходит. Ползет в череп, и мозг. И в руки, и в ноги. Я чувствую его, он пожирает меня. Я знаю, это будет настоящий транс. Внутренняя гармония. Гипноз. Это может стать дурной привычкой, подумал я.
— Ты погружаешься, — поет сестра, она слышит мои мысли, волны моего мозга. — И вдруг — у-ух! — огромная сеть ловит тебя. Теперь ты чувствуешь, что летишь вверх. Тебя поднимает.
Мощный вихрь ворвался в открытую дверь, охватил меня и поднял. Да. Вверх. Лечу в воздухе. Во тьме. Оторвавшись от кожаного кресла, которое моя дорогая сестра привезла из Чикаго. Поднимаюсь, подумал я. Вверх. Еще выше. Я легко лечу к свету. Да, вот оно: три!
Мощная жгучая волна поднялась во мне. Это хорошо. Нет, грандиозно. Я вижу себя — плыву в пространстве — магически и восхитительно. Теперь я опять в солнечном сиянии. Теперь я ушел. Совсем ушел.
