Нед ушел из Кингсбриджа, от которого до Хэтфилда было около сотни миль. Ушел, не зная, какой прием его ожидает, примут ли его на службу или попросту высмеют и отошлют обратно несолоно хлебавши.

Первые два дня пути он провел в компании студентов, направлявшихся в Оксфорд. В те дни все предпочитали искать попутчиков – одиночек повсюду грабили, а одиноким женщинам вдобавок грозила опасность хуже ограбления.

Как и наставляла мать, Нед заговаривал с каждым, кого встречал, набираясь сведений, которые впоследствии могли пригодиться: цены на шерсть, кожу, железную руду и порох, новости о бурях и болезнях, разорениях и мятежах, свадьбах аристократов и смертях важных людей.

На ночлег он останавливался в тавернах и на постоялых дворах, нередко вынужденный делить с кем-нибудь постель; это был малоприятный опыт для юноши из купеческой семьи, привыкшего к собственной комнате и собственной кровати. Впрочем, студенты оказались приятной компанией, легко и без усилий переходили с грубых шуток на богословские диспуты и обратно. Июль в том году выдался теплым, дождей почти не было, и путешествие доставляло удовольствие.

Когда разговоры не отвлекали, Нед мучил себя сомнениями, гадая, что может ожидать его в Хэтфилде. Он рассчитывал, конечно, что его примут, как того молодого помощника, о котором упоминал Сесил. Но ведь тот же Сесил вполне может спросить: «Какой еще Нед?» Если ему откажут, совершенно непонятно, что делать и как быть дальше. Возвращаться в Кингсбридж, поджав, что называется, хвост, унизительно. Быть может, стоит пойти в Лондон и попытать удачу в большом городе.

В Оксфорде Нед заночевал в Кингсбриджском колледже. Основанный великим приором Филиппом, мечтавшим расширить влияние аббатства, колледж уже давно сделался независимым от монастыря, однако по-прежнему принимал студентов из Кингсбриджа и давал приют горожанам.

Найти попутчиков на дорогу из Оксфорда в Хэтфилд оказалось гораздо сложнее. Большинство путников направлялось в Лондон, который лежал в стороне. Пришлось задержаться в Оксфорде, и Нед сам не заметил, как поддался чарам местного университета. Ему нравились оживленные ученые споры по любым темам, от точного местоположения Эдемского сада до вопроса, почему, если земля круглая, люди с нее не падают. Как правило, студенты после университета становились священниками, лишь немногие подавались в стряпчие или во врачи; матушка уверяла Неда, что в университетах не учат ничему полезному для торговцев. Дни, проведенные в Оксфорде, заставили его усомниться в правоте Элис. В мудрости матушке не откажешь, но и всеведущей ее не назовешь.

Спустя четыре дня, потраченных на ожидание и поиски, Нед примкнул к паломникам, что шли в собор Святого Альбана. Дорога заняла три дня. А потом юноша решил, что хватит осторожничать, и в одиночку преодолел последние семь миль от Сент-Олбанса до Хэтфилда.

Король Генрих Восьмой отобрал дворец Хэтфилд у епископа Илийского и время от времени отсылал туда своих детей. Елизавета провела в этом дворце большую часть своего детства. А потом, насколько было известно Неду, старшая сводная сестра Елизаветы, Мария Тюдор, сочла, что родственнице лучше оставаться там под присмотром. Хэтфилд лежал в двадцати милях к северу от Лондона; это день пути пешком – или полдня верхом. Тем самым Елизавету не пускали в сам Лондон, где она могла бы превратиться в досадную помеху короне, но держали достаточно близко, чтобы она не вздумала своевольничать. Не то чтобы ее превратили в пленницу, однако покидать дворец по собственной воле ей запрещалось.

С пригорка, на который взбегала дорога, дворец был виден как на ладони. Более всего он смахивал на громадный сарай или амбар, выстроенный из красного кирпича. Слюдяные окна в стенах посверкивали на солнце. Подойдя ближе, Нед увидел, что на самом деле дворец представляет собой четыре здания, соединенных друг с другом и поставленных квадратом, а просторный внутренний двор вмещает сразу несколько лужаек для игры в теннис.

Мрачные предчувствия только усугубились, когда Нед разглядел многолюдье челяди возле дворца – конюхов, прачек, посыльных. Только теперь он сообразил, что Елизавета, пусть и в немилости у старшей сестры, оставалась особой королевской крови, а потому должна была содержать большой двор. Наверняка на нее жаждет работать множество людей. Наверняка ее слуги прогоняют таких вот охотников до службы каждый божий день.

Юноша приблизился и огляделся. Вокруг сновали люди, занятые своими делами, и никто не обращал на него внимания. Сесил вполне мог уехать; раньше эта мысль как-то не приходила Неду в голову, но ведь Сесил говорил, что ему требуется помощник, потому что сам он не может все время оставаться в Хэтфилде.

Нед отважился подойти к пожилой женщине, отстраненно чистившей грушу.

– Добрый день, мистрис, – поздоровался он вежливо. – Где я могу найти сэра Уильяма Сесила?

– Спроси у толстяка, – ответила женщина и ткнула пальцем в сторону дородного, хорошо одетого мужчины, которого Нед как-кто проглядел. – Его зовут Том Парри.

Нед послушался.

– Добрый день, мистер Парри. Я пришел повидать сэра Уильяма Сесила.

– Многие хотят с ним повидаться, – лениво отозвался Парри.

– Если вы передадите ему, что пришел Нед Уиллард из Кингсбриджа, он вам спасибо скажет.

– Да неужели? – Парри недоверчиво хмыкнул. – Из Кингсбриджа, значит?

– Верно. Прямо оттуда.

Парри и не подумал удивиться.

– Пришел, говоришь? Ну да, не прилетел же.

– Будьте добры, известите его обо мне.

– А если он спросит, по какому делу пришел Нед Уиллард, что мне отвечать?

– По важному делу, которое мы с ним обсуждали у графа Ширинга в двенадцатый день Рождества.

– Ладно, сэр Уильям с графом, а ты-то к ним как затесался? – Парри усмехнулся. – Небось вино подавал?

Нед позволил себе улыбнуться.

– Нет. Как я уже сказал, дело важное. И тайное. – Если его и дальше будут столь бесцеремонно допрашивать, он наверняка вспылит, так что пора заканчивать беседу. – Заранее благодарю.

Юноша было отвернулся, но уйти не успел.

– Ладно, ладно, чего взъелся-то? – Парри хмыкнул. – Идем со мной.

Следом за Парри Нед вошел внутрь. В доме было сумрачно и неуютно; да, Елизавета содержала королевский двор, но щедрость короны, очевидно, не распространялась на подновление дворца и смену обстановки.

Парри открыл какую-то дверь, заглянул в нее и произнес:

– Сэр Уильям, вы примете некоего Неда Уилларда из Кингсбриджа?

– Конечно, – ответил мужской голос.

Парри повернулся к Неду.

– Заходи.

Помещение было просторным, но скудно обставленным и напоминало скорее рабочую комнату, с учетными книгами на полках, чем приемную. Сесил сидел за письменным столом, который загромождали перья, чернильницы, бумаги и сургуч. На сэре Уильяме был черный бархатный дублет, слишком теплый на вид для лета; но этот вельможа вел, должно быть, малоподвижный образ жизни и потому мерз, а Нед вдобавок как следует прогрелся на солнышке.

– Как же, как же, помню, – проговорил Сесил, увидев Неда. – Сын Элис Уиллард. – Его тон был не дружелюбным и не враждебным – так, настороженным. – Матушка в добром здравии?

– Она потеряла все свои деньги, сэр Уильям, – честно ответил Нед. – Наши товары были в основном в Кале.

– Она не единственная, кого постигла сия незавидная участь. Мы поступили глупо, объявив войну Франции. Но что привело тебя ко мне? Я же не могу вернуть Кале.

– Когда мы с вами беседовали на пиру у графа Суизина, вы сказали, что ищете молодого человека вроде меня себе в помощники на службе у леди Елизаветы. Матушка тогда ответила вам, что меня ждет семейное дело, а потому я не гожусь. Но теперь никакого дела не осталось. Я не знал, удалось ли вам кого-то найти, и…

– Удалось, – коротко бросил Сесил, и сердце Неда упало. Но Сесил прибавил: – Мой выбор оказался поспешным и неудачным.

Нед снова воодушевился.

– Я сочту за великую честь, если вы решите, что я вам подхожу, – выпалил он.

– Не знаю, не знаю, – задумчиво произнес Сесил. – Это не та должность, на которой можно бездельничать при дворе за деньги. Придется много работать.

– Я не боюсь работы.

– Может, и так. Прости мою откровенность, но из богатых сыночков, для чьих семей настали дурные времена, редко получаются хорошие помощники; они слишком привыкли распоряжаться, и им бывает непросто свыкнуться с тем, что ими командуют, а они должны подчиняться, сразу и беспрекословно. Таким нужны деньги, и только.

– Денег мне мало.

– Вот как?

– Сэр Уильям, две недели назад в Кингсбридже сожгли протестанта. Впервые за все время. – Нед знал, что должен сохранять хладнокровие, но едва сдерживался. – Я видел, как он погибает в муках, и вспомнил ваши слова. Вы говорили, будто Елизавета считает, что никто не обязан погибать за веру.

Сесил кивнул.

– Я хочу, чтобы она стала королевой! – пылко воскликнул Нед. – Чтобы наша страна стала таким местом, где католики и протестанты не убивали бы друг друга. Когда наступит этот миг, я хочу быть вместе с вами и помочь Елизавете взойти на трон. Вот почему я пришел к вам.

Сесил пристально посмотрел на Неда, словно стараясь заглянуть тому в сердце и понять, насколько юноша искренен. После долгого молчания он сказал:

– Хорошо, давай попробуем.

– Спасибо! – От радости Нед едва не расплакался. – Клянусь, вы не пожалеете!

Нед по-прежнему был влюблен в Марджери Фицджеральд, но без раздумий возлег бы с Елизаветой, если бы та его поманила.

Ее нельзя было назвать красавицей: облик портили крупный нос и маленький подбородок, а глаза были посажены чересчур близко друг к другу. Тем не менее она обольщала буквально с первого взгляда – изумительно умная, очаровательная, как котенок, и бесстыдно кокетливая. Исходивший от нее соблазн нисколько не преуменьшали ни властность Елизаветы, ни случавшиеся порой приступы раздражительности. Мужчины и женщины продолжали восхищаться ею, даже если она жестоко их бранила и высмеивала. Нед никогда прежде не встречал никого, хоть отдаленно с нею схожего. Она подавляла и притягивала.

Елизавета говорила с ним по-французски, подшучивала над его слабыми познаниями в латыни и разочаровалась, когда он признался, что не в силах помочь ей лучше освоить испанский. Она позволяла Неду читать книги из своей библиотеки, но при условии, что он станет обсуждать прочитанное с нею. Она задавала ему вопросы по поводу финансов, и из этих вопросов становилось ясно, что в делах она разбирается ничуть не хуже его самого.

Всего через несколько дней Нед узнал два важных обстоятельства.

Во-первых, Елизавета не строила козней против королевы Марии Тюдор. На самом деле измена была для нее отвратительна, и это отвращение казалось Неду неподдельным. При этом Елизавета осознанно и твердо готовилась предъявить свои права на престол после смерти Марии, когда бы та ни случилась. Западня, которую Сесил раскинул в Кингсбридже на Рождество, была частью плана; по этому плану он и прочие советники и соратники Елизаветы посещали важнейшие города страны, чтобы оценить степень поддержки – и силу сопротивления. Нед все больше восхищался Сесилом: этот человек мыслил на много шагов вперед и четко представлял, что будет означать тот или иной шаг для принцессы, которой он служит.

Во-вторых, Елизавета была протестанткой, сколько бы Сесил ни уверял, что она не отдает предпочтения ни одному вероисповеданию. Она ходила к мессе и соблюдала все католические обряды, как от нее ожидали, но все это было показным рвением. Втайне она часто обращалась к эразмовым «Парафразам к Новому Завету». А больше всего принцессу выдавали ругательства. Когда бранилась, она употребляла слова, которые католики сочли бы оскорбительными. На людях, разумеется, она использовала выражения, которые звучали не столь кощунственно: просто «кровь» вместо «клянусь кровью Христовой», просто «раны» вместо «Христовых ран», «чрево» вместо «Приснодева». Но в тесном кругу вела себя свободнее, клялась мессой и частенько упоминала «тело Христово».

По утрам она занималась с наставниками, а Нед усаживался за учетные книги в приемной Сесила. Имущества у Елизаветы было в достатке, и частью обязанностей Неда являлось следить за тем, чтобы все положенные средства уплачивались ей полностью и в срок. После полуденной еды Елизавета отдыхала и порой приглашала доверенных слуг поболтать. Все собирались в комнате, известной как «епископская»; там стояли самые удобные во всем дворце стулья, имелась доска для шахмат – и верджинел, клавиши которого принцесса иногда перебирала. Среди тех, кого Елизавета приглашала, всегда была ее камеристка Нелл Бэйнсфорд, а время от времени приглашения удостаивался и казначей Том Парри.

Нед, конечно, не принадлежал к этому узкому кружку доверенных лиц, но однажды, когда Сесил отсутствовал во дворце, его позвали обсудить, как отметить двадцать пятый день рождения Елизаветы, 7 сентября; до праздника оставалось чуть больше двух недель. Возник спор, следует ли устроить пышное празднество в Лондоне, для чего потребуется разрешение королевы, или можно обойтись скромным торжеством в Хэтфилде, где можно творить все, что заблагорассудится.

В разгар этого спора и прибыл нежданный гость.

Сперва по двору простучали копыта, сразу несколько лошадей проскакали под надвратной аркой. Нед поспешил к слюдяному окну и выглянул наружу, силясь рассмотреть, кто приехал. Во дворе обнаружились шестеро всадников, восседавших на могучих, явно дорогих лошадях. Из конюшни выбежали конюхи, чтобы помочь гостям. Нед пригляделся к чужакам и, к своему изумлению, узнал одного из них.

– Это же граф Суизин! – воскликнул юноша. – Что ему тут нужно?

Первая мысль, пришедшая Неду на ум, была связана с Марджери. Неужто граф прискакал сообщить, что помолвка его сына Барта разорвана? Да нет, чушь какая! Даже если помолвку отменили, кто такой Нед, чтобы сам граф потрудился ему о том сообщить?

В чем же причина?

Гостей проводили внутрь, забрав у них пропыленные дорогой плащи. Несколько минут спустя в епископскую пришел слуга, поведавший, что граф Ширинг просит встречи с леди Елизаветой. Елизавета ответила, что примет его прямо сейчас.

Граф Суизин был крупным мужчиной с громким голосом; войдя, он словно заполнил собою все помещение. Нед, Нелл и Том тут же встали, но Елизавета осталась сидеть, как бы давая понять, что королевская кровь в ее жилах значит куда больше, чем старшинство Суизина по возрасту. Граф низко поклонился, но заговорил почти по-домашнему, будто дядя обращался к племяннице:

– Рад видеть вас столь цветущей и столь прекрасной.

– Не чаяла вас увидеть, граф, и несказанно рада встрече. – Тон Елизаветы выдавал настороженность; принцесса, похоже, не доверяла Суизину, и у нее, как подумалось Неду, были для того веские основания. Истовые католики вроде Суизина многое обрели при королеве Марии Тюдор и потому страшились возрождения протестантства; им нисколько не хотелось, чтобы Елизавета взошла на трон.

– Столь прекрасная! И всего-то почти двадцать пять! – продолжал Суизин. – Мужчинам с горячей кровью, наподобие меня, больно видеть, как этакая красота пропадает понапрасну. Прошу прощения за вольность, но я привык говорить прямо.

– Неужели? – холодно отозвалась Елизавета. Она не терпела никаких намеков на плотские радости, тем более в шутливых и громогласных речах.

Суизин ощутил недовольство принцессы и потому перевел взгляд на троих слуг за ее спиной. Он явно спрашивал себя, не стоит ли попросить у принцессы встречи наедине. Неда он сразу узнал и слегка удивился, но вслух ничего не сказал, а снова повернулся к Елизавете.

– Милая, мы можем побеседовать вдвоем?

Этакая беспричинная непринужденность в общении отнюдь не была способом покорить сердце Елизаветы. Она была младшей дочерью в семье, вдобавок, как поговаривали, незаконнорожденной, и потому чрезвычайно остро воспринимала любые проявления неуважения к себе. Но Суизин был слишком глуп, чтобы догадаться об этом.

– Леди Елизавете запрещено оставаться наедине с мужчиной, – сказал Том Парри. – Таково повеление королевы.

– Чепуха! – фыркнул Суизин.

Неду отчаянно хотелось, чтобы в комнате появился сэр Сесил. Все-таки слугам слишком рискованно противиться графу. Не исключено, кстати, что Суизин нарочно выбрал для своего приезда тот день, когда во дворце нет никого из старших советников Елизаветы.

Что же он замыслил?

– Елизавете нечего опасаться, – заверил Суизин и хохотнул. От этого звука Неда пробрал холодок.

Елизавета зримо оскорбилась.

– Опасаться? – повторила она, повышая голос. Ей была ненавистна сама мысль о том, что в ней видят слабую и хрупкую женщину, которой требуется покровительство. – Почему я должна кого-то опасаться? Я поговорю с вами наедине, граф!

Слуги неохотно вышли из комнаты.

Закрыв за собой дверь, Том Парри спросил у Неда:

– Что он за тип? Ты ведь его знаешь, верно?

– Он склонен к насилию, – ответил Нед. – Нам лучше держаться поблизости. – Он вдруг понял, что Том и Нелл ждут его указаний. Пришлось думать быстро. – Нелл, попросите на кухне, пусть принесут вино для гостей.

Если понадобится войти в комнату, вино будет отличным предлогом.

– Как он поступит, если мы вернемся? – спросил Парри.

Неду вспомнилось поведение Суизина в тот день, когда пуритане ушли с пьесы.

– На моих глазах он пытался убить человека, который нанес ему оскорбление.

– Боже милосердный!

Нед прижался ухом к двери. Он мог различить два голоса – громкий мужской и пронзительный женский. Слов было не разобрать, но тон оставался спокойным, пусть и не вполне дружелюбным; значит, пока Елизавете ничто не угрожает.

Юноша попробовал вообразить, что, собственно, происходит за дверью. Внезапное прибытие Суизина должно быть как-то связано с престолонаследием. Это единственная причина, по которой могущественный сановник мог проявить интерес к Елизавете.

Неду сразу вспомнилось широко обсуждавшееся предложение устранить всякие помехи для престолонаследия, выдав Елизавету замуж за ревностного католика. Почему-то считалось, что в делах веры она непременно подчинится своему мужу. Ныне, узнав Елизавету поближе, Нед сомневался, что из такой попытки выйдет толк, но другие-то думали иначе. Испанский король Фелипе предлагал ей в мужья своего двоюродного брата, герцога Савойского, однако Елизавета ответила отказом.

Неужто Суизин решил сам жениться на Елизавете? Вполне возможно. Скажем, вознамерился соблазнить ее прямо во дворце. Или же рассчитывает, что, если он проведет с нею довольно времени в уединении, подозрения разойдутся широко, или брак окажется для нее единственным способом спасти свою честь.

Что ж, он далеко не первый. Когда Елизавете было четырнадцать, сорокалетний Томас Сеймур затеял с нею любовные шашни и стал поговаривать о женитьбе. Закончил Сеймур на плахе, его казнили за измену, пусть вольности, которые он допускал с Елизаветой, были не первыми среди его прегрешений. Неду подумалось, что храбрый до безрассудства граф Суизин вряд ли устрашится судьбой Сеймура – уж слишком ценен приз.

Тон разговора за дверью изменился. Теперь уже Елизавета повысила голос и чего-то требовала, а Суизин, похоже, пытался ее успокоить – и говорил настолько слащаво, что это звучало почти похотливо.

Если и вправду случится что-нибудь недостойное, Елизавета может позвать на помощь. Вот только она никогда не признавала, что нуждается в помощи. А Суизин отыщет возможность принудить ее замолчать.

Вернулась Нелл – с подносом, на котором стояли кувшин с вином, два кубка и блюдо с пирожными. Нед вскинул руку, останавливая камеристку.

– Пока рано, – прошептал он.

Мгновение-другое спустя Елизавета издала звук, более всего напоминавший вопль. Потом раздался грохот, и что-то задребезжало – должно быть, на пол упало блюдо с яблоками. Нед помедлил, не зная, что предпринять. Крик не повторился, наоборот, наступила нехорошая тишина. Эта тишина была более зловещей, чем любой возглас.

Не в силах справиться со страхом, юноша рывком распахнул дверь, выхватил из рук Нелл поднос и шагнул внутрь.

В дальнем конце комнаты граф Суизин стискивал Елизавету в медвежьих объятиях и пытался ее поцеловать. Наихудшие подозрения Неда оправдывались.

Елизавета мотала головой, стараясь увернуться от губ графа. Ее кулачки барабанили по могучей спине Суизина – разумеется, граф не обращал на это ни малейшего внимания. Принцесса сопротивлялась, это сообразил бы любой дурак, но Суизин не знал и не стремился узнать иного способа ухаживания. Он воображал, что может одолеть всякую женщину своим пылом, подчинить грубой силой, в которую она рано или поздно влюбится, сраженная его неоспоримой мужественностью.

Но Елизавету так было не покорить, даже останься Суизин последним живым мужчиной на всем белом свете.

– Угощение для графа! – громко объявил Нед. Его всего корежило от страха, однако он ухитрился выкрикнуть эти слова вполне жизнерадостно. – И стаканчик вина, если граф пожелает!

Юноша поставил поднос на столик у окна.

Суизин повернулся к Неду, продолжая обнимать Елизавету своей толстенной левой рукой, и прорычал:

– Прочь отсюда, ты, недоносок!

Нед откровенно не понимал, почему Суизин не желает угомониться. Даже графа могут казнить за насилие, особенно если найдутся три свидетеля, готовых подтвердить его гнусные намерения, – а Нелл и Том застыли в дверном проеме, чрезмерно потрясенные увиденным, чтобы войти.

Впрочем, Суизин никогда не отличался умом.

Нед сказал себе, что никуда не уйдет – не сейчас.

Усилием воли он заставил руки не трястись и налил вина в один из кубков.

– Еще повара испекли пирожков для графа. Вы наверняка проголодались с дороги, ваша милость.

– Отпустите мою руку, Суизин! – потребовала Елизавета. Граф держал ее крепко. Хотя на левой руке у него недоставало двух с половиной пальцев, это увечье нисколько не помогло Елизавете высвободиться.

Суизин оскалился и положил другую руку на рукоять кинжала на поясе.

– Пошел прочь, Уиллард! Немедленно! Иначе я перережу тебе глотку, Богом клянусь!

Нед знал, что с графа станется исполнить эту угрозу. В своем замке, обуянный яростью, он искалечил нескольких слуг; скандалы всякий раз удавалось замять угрозами и подкупом. А если Нед вздумает защищаться, его самого могут повесить за то, что поднял руку на графа.

И все же он не мог оставить Елизавету.

Графские слова натолкнули его на свежую мысль.

– На конюшне случилась драка, – зачастил он, придумывая на ходу. – Двое ваших спутников что-то не поделили между собой. Конюхи их растащили, но один, как мне сказали, серьезно ранен. Его ударили ножом.

– Треклятый лжец! – процедил Суизин, но было ясно, что он сомневается, не говорит ли Нед правду. Эта нерешительность остудила его пыл.

За спиной у Неда Том и Нелл наконец отважились войти в комнату. Нелл опустилась на колени и принялась собирать с пола осколки блюда из-под яблок. Том же, мгновенно сообразив, как обстоит дело, поддержал выдумку Неда:

– Ваш человек истекает кровью, граф Суизин.

Здравый смысл понемногу возвращался к графу. Суизин, похоже, догадался, что не сможет убить сразу троих слуг Елизаветы, не вовлекая себя в неприятности. А попытка обольщения, как он это понимал, провалилась. Сверкая глазами, он выпустил руку Елизаветы. Та поспешила отойти и принялась потирать запястье.

Раздраженно фыркнув, Суизин стремительно выскочил из комнаты.

Нед чуть не лишился чувств от облегчения. Нелл залилась слезами. Том Парри сделал глоток вина прямо из кувшина.

– Миледи, – проговорил Нед, – идите к себе в покои вместе с Нелл и заприте дверь на засов. Том, нам с вами тоже лучше исчезнуть.

– Согласна, – произнесла Елизавета, но сразу не ушла. Вместо этого она шагнула к Неду и спросила негромко: – На конюшне никто не дрался, верно?

– Нет, миледи. Я все придумал, ничего другого в голову не лезло.

Она улыбнулась.

– Сколько тебе лет, Нед?

– Девятнадцать, миледи.

– Ты готов был отдать за меня свою жизнь. – Елизавета приподнялась на цыпочках и поцеловала его прямо в губы, коротко и нежно. – Спасибо.

И вышла из комнаты.

В большинстве своем люди мылись дважды в год, весной и осенью, но принцессы блюли чистоту, поэтому Елизавета совершала омовения куда чаще. Всякий раз купание превращалось в торжественную церемонию, служанки приносили из кухни огромные двуручные чаны, наполненные горячей водой, в спальню принцессы и торопились донести драгоценный груз, покуда вода не остыла.

Елизавета вымылась на следующий день после приезда Суизина, словно для того, чтобы смыть отвращение. О Суизине она после подаренного Неду поцелуя и словом не обмолвилась, но Нед решил, что завоевал доверие принцессы.

Он сознавал, конечно, что обзавелся врагом в лице могущественного графа, однако надеялся, что вражда не затянется надолго: Суизин славился буйным норовом и мстительностью, но, насколько было известно Неду, не отличался злопамятностью. Если повезет, граф будет таить злобу на Неда лишь до тех пор, покуда ему не подвернется свежая цель.

Сэр Уильям Сесил вернулся во дворец вскоре после отбытия Суизина и на следующее утро, как обычно, усадил Неда за работу. Приемная Сесила располагалась в том же крыле, что и личные покои Елизаветы. Сэр Уильям отправил юношу к Тому Парри за сводкой расходов по другому зданию, которое тоже принадлежало Елизавете. Возвращаясь с тяжеленной книгой под мышкой, Нед свернул в коридор, где пол был мокрым от воды, пролитой служанками. Проходя мимо покоев принцессы, он увидел, что дверь открыта, и совершил глупость – заглянул внутрь.

Елизавета только-только выбралась из ванны. Ту отгораживала ширма, но принцесса как раз шагнула к столику, чтобы подобрать большую белую простыню и вытереться досуха. Конечно, возле ванны должна была бы стоять служанка с полотенцем наготове, а дверь должна была бы оставаться закрытой, но кто-то поленился сделать все как нужно, а Елизавета всегда действовала решительно, не дожидаясь нерадивых слуг.

Нед никогда прежде не видел обнаженной женщины. Сестер у него не было, с подружками он настолько далеко в любовных играх не заходил, а веселых домов не посещал.

Он замер, забыв, как дышать. Горячая вода, исходя паром, стекала с молочно-белых плеч Елизаветы на маленькие груди, скользила по крутым бедрам и крепким и стройным ногам, привычным к езде верхом. Кожа принцессы сверкала белизной, а волосы на лобке были чудесного золотисто-рыжего оттенка. Нед понимал, что ему следовало немедля отвернуться, но его словно околдовали, и он застыл в неподвижности.

Елизавета перехватила его взгляд и вздрогнула от испуга, однако испуг длился лишь мгновение. Она протянула руку, коснулась двери.

И улыбнулась.

В следующий миг дверь захлопнулась.

Нед опрометью понесся по коридору. Сердце колотилось в груди, как большой барабан. За такое преступление его должны были вышвырнуть из дворца, посадить в колодки или выпороть. Возможно, и то, и другое, и третье. Но он улыбался.

И она улыбнулась ему.

Эта улыбка была теплой, дружеской, быть может, слегка игривой. Нед без труда мог бы вообразить такую улыбку на лице обнаженной женщины, глядящей на мужа или на возлюбленного. Улыбка будто говорила, что тот кусочек запретной красоты, который ему показали, способен стать залогом грядущей радости.

Нед никому об этом не рассказал.

Тем вечером он ожидал вспышки ярости, однако так и не дождался. Елизавета ни словом не упомянула о случившемся – никому. Мало-помалу Нед уверился, что его не станут наказывать. А потом вдруг засомневался, да было ли все это на самом деле. Скорее всего, ему просто привиделось. Это был сон наяву.

Но он знал, что будет помнить этот сон до конца своих дней.

В первый раз Барт поцеловал Марджери в новом доме, Прайори-гейт.

Сэр Реджинальд Фицджеральд, леди Джейн и Ролло с гордостью показывали дом графу Суизину. Марджери следовала за родителями, а ее сопровождал Барт, вернувшийся из гавани Кума, ибо угроза французского вторжения как будто миновала. Марджери знала, что сэр Реджинальд, как и обещал, продал здания и земли аббатства обратно капитулу. Он не стал задирать цену, но получил достаточно средств для того, чтобы завершить строительство нового дома.

Дом представлял собой внушительное сооружение на рыночной площади, из того же бледного известняка, из которого был сложен собор. Ряды высоких окон будто перетекали в вереницу длинных печных труб. Внутри же казалось, что повсюду, куда ни взгляни, сплошные лестницы и десятки очагов. Пахло свежей краской, некоторые очаги дымили, отдельные двери не желали закрываться как следует, но в доме уже можно было жить, и слугам поручили перенести мебель из старого дома.

Марджери здесь не нравилось. Лично ей Прайори-гейт напоминал – и всегда будет напоминать, думала девушка – о кровопролитии и обмане. Филберта Кобли сожгли заживо, Элис Уиллард разорили, и все ради того, чтобы достроить этот дом. Да, Филберт и Элис оказались грешниками и потому подлежали наказанию, но воспитанная в уважении к учению церкви Марджери не могла примириться с тем, что суровая кара проистекала из дурных побуждений. Епископ Джулиус вернул церкви аббатство, а отец Марджери присвоил себе чужие деньги, которые ему не принадлежали, сколько бы он ни лукавил.

Девушкам не пристало забивать себе головки такими мыслями, но Марджери никак не могла от них отделаться и потому злилась. Дурные поступки епископов и светских католических властей были одной из причин появления протестантства. Неужели родители этого не понимают? Увы, поделать она ничего не могла, и оставалось только скрипеть зубами от злости.

Когда вступили в Длинную галерею, Барт, тащившийся позади, неожиданно потянул Марджери за локоть; а когда все скрылись из виду, он ее поцеловал.

Марджери знала, что должна полюбить Барта, высокого, привлекательного и всегда хорошо одетого, ведь его выбрали ей в мужья ее родители, чья власть над детьми установлена и заповедана Богом. Поэтому она ответила на поцелуй, приоткрыла губы и позволила Барту провести руками по ее телу, положить ладонь на грудь и даже надавить рукой на заветное место между бедер. Было трудно, потому что она не могла забыть, как целовалась с Недом в этом самом доме, достроенном лишь наполовину. Девушка попыталась воскресить те ощущения, которые испытала, когда была с Недом. У нее не то чтобы получилось, но воспринимать приставания Барта стало чуть проще.

Наконец она вырвалась из объятий – и увидела, что за ними наблюдает Суизин.

– А мы-то гадали, куда вы двое подевались. – Граф заговорщицки ухмыльнулся и скабрезно подмигнул. Жуть какая, подумала Марджери; значит, все это время он стоял и пялился на них.

Затем хозяева и гости расселись в помещении, которое должно было стать приемной сэра Реджинальда, чтобы обсудить свадьбу. До события оставался всего месяц. Марджери и Барту предстояло повенчаться в кингсбриджском соборе, а потом состоится пиршество в новом доме. Марджери заказала себе свадебное платье из бледно-голубого шелка и затейливый головной убор – ей такие очень нравились. Граф Суизин захотел узнать все подробности ее наряда, словно сам собирался на ней жениться. Родителям тоже пришлось заказывать себе новые одежды, а еще следовало принять множество других решений, больших и малых. На пиру гостей надо было не просто поить и кормить, но и развлекать, а всем, кто придет в тот день к воротам дома, сэр Реджинальд пообещал бесплатно наливать пиво.

Когда речь зашла о том, какая пьеса лучше всего подойдет для завершения торжеств, вошел старший конюх Перси, а за ним следовал незнакомый молодой человек, весь в дорожной пыли.

– Гонец из Лондона, сэр Реджинальд, – известил Перси. – Говорит, у него дело, не терпящее отлагательств.

Сэр Реджинальд пристально поглядел на гонца.

– Ну, что такое?

– Я привез письмо от Дейви Миллера, сэр.

Миллер был торговым представителем Фицджеральдов в Лондоне.

Гонец протянул мэру Кингсбриджа тонкий свиток в коже.

– Скажи на словах, не тяни! – бросил сэр Реджинальд.

– Королева больна.

– Что с нею?

– Врачи говорят, что в ее женском естестве растет зараза, которая раздувает ей живот.

– Ага! – воскликнуло Ролло. – Те мнимые беременности…

– Все настолько плохо, что она то и дело лишается чувств.

– Бедняжка, – проговорила Марджери. По правде сказать, к Марии Тюдор она испытывала двойственные чувства. Королева не могла не вызывать восхищения своей целеустремленностью и твердостью веры, но вот сжигать протестантов – это неправильно. Почему, ну почему люди не могут быть одновременно верующими и милосердными, как Иисус?

– Что врачи обещают? – обеспокоенно спросил Ролло.

– От смерти ее отделяют месяцы, но она уже не поправится.

Марджери заметила, что с лица Ролло сползает румянец. Спустя миг она сообразила, чего испугался брат.

– Новости хуже некуда, – сказал Ролло. – У Марии Тюдор нет детей, а молодая Мария Стюарт сама лишила себя трона, выйдя замуж за этого убого французского калеку. Значит, королевой суждено стать Елизавете Тюдор, а все попытки подчинить ее чужой воле провалились.

Марджери осознала все последствия вестей, доставленных из Лондона, чуть позже брата, но была с ним целиком согласна. К такому же мнению пришли, по-видимому, ее отец и граф. Англии грозила опасность вновь рухнуть в пучину ереси.

Девушка невольно содрогнулась.

– Нельзя допустить, чтобы Елизавета стала королевой! – произнес Суизин. – Она все погубит!

Марджери покосилась на Барта, но тот откровенно скучал. Ее будущий муж совершенно не интересовался политикой, предпочитал лошадей и собак. Она даже слегка разозлилась на него: в конце концов, на кону стояло их будущее.

– Мария Стюарт замужем за французским принцем, – задумчиво изрек сэр Реджинальд. – Английский народ не примет нового короля-чужестранца.

– Английский народ примет кого угодно, – надменно возразил Суизин. – Если объявить сейчас, что следующей королевой будет Мария Стюарт, то к тому времени, когда она и вправду займет трон, все с этим свыкнутся.

Марджери подумалось, что граф, мягко говоря, преувеличивает; следующие слова отца показали, что сэр Реджинальд разделает это мнение.

– Сказать-то можно. Но послушают ли нас?

Вместо графа ответил Ролло.

– Может, и послушают. – Марджери готова была поклясться, что брат просто думает вслух, но в том, что он сказал дальше, был здравый смысл. – Если, к примеру, об этом объявит король Фелипе.

– Любопытно, – протянул сэр Реджинальд. – Но сперва надо добиться его согласия.

Марджери увидела проблеск надежды.

– Добьемся, – заявил Ролло. – Мы отправимся к королю Фелипе.

– Где он сейчас?

– В Брюсселе. Ведет свою армию на французов. Но война почти закончена.

– Надо поторапливаться. Особенно если королева настолько плоха, как говорят.

– Согласен. Поплывем из Кума в Антверпен. Дэн Кобли отправляет туда корабль каждую неделю. А от Антверпена до Брюсселя день пути верхом. Вернемся как раз к свадьбе.

Забавно, подумала Марджери; чтобы перебраться через пролив, им придется просить о помощи истового пуританина Дэна Кобли.

– Примет ли нас король Фелипе? – спросил Ролло, ни к кому конкретно не обращаясь.

Ему ответил Суизин.

– Он примет меня. Англия – одно из его владений, а я – один из знатнейших англичан. Вдобавок он когда-то бывал в Новом замке, останавливался после свадьбы, на пути из Винчестера в Лондон.

Трое мужчин переглянулись. Реджинальд кивнул графу и Ролло.

– Отлично, – сказал он. – Едем в Брюссель.

Марджери не скрывала радости. Хоть что-то будет сделано.

– Пойду потолкую с Дэном насчет корабля, – подытожил Ролло. – Времени в обрез.

Неду Уилларду совсем не хотелось возвращаться в Кингсбридж на свадьбу Марджери, но все-таки пришлось – это событие могло послужить отличным прикрытием для его тайного задания.

Поэтому в октябре он проделал в обратном направлении собственный июльский путь – правда, на сей раз не пешком, а верхом. Задание было срочным: королева Мария умирала, и терять время попусту было никак нельзя.

Матушка словно ссохлась. Дело было не в какой-то хвори, нет – внешне Элис выглядела все такой же крепкой, но вот само собой возникало ощущение, что из нее выпустили воздух. Нед не очень-то поверил, когда она сказала, в июне, что ей скоро пятьдесят и сил, мол, почти не осталось. Но всего три месяца спустя Элис по-прежнему хандрила и вела себя так, будто ее ничто на свете не интересовало. Только теперь Нед уверился в том, что ей не суждено возродить семейное дело, и осознание этого заставило его заскрежетать зубами от ярости.

Ничего, рано или поздно все изменится. Ныне он, Нед, являлся частью силы, которая переломит хребет власти таких людей, как епископ Джулиус и сэр Реджинальд Фицджеральд. Юноша был счастлив принадлежать к этому сообществу. Сэр Уильям Сесил и Елизавета, обои, ему покровительствовали, особенно после той истории с графом Суизином. Всякий раз, предаваясь фантазиям о том, как они вместе изменят мир, Нед испытывал воодушевление. Но сперва нужно, конечно, возвести Елизавету на английский трон.

Стоя рядом с матерью на рыночной площади, он дожидался появления невесты. Дул пронизывающий северный ветер, от которого не было укрытия. Как обычно, молодым предстояло обменяться клятвами перед входом в собор, а потом войти внутрь, где состоится торжественная служба. Горожане, стекавшиеся на площадь, тепло приветствовали Неда. Многие из них считали, что с его семейством обошлись крайне несправедливо.

Суизин и Барт стояли чуть поодаль. На Барте был новый дублет соломенного оттенка. Невеста не показывалась. Интересно, какой она будет на торжестве – веселой или печальной? Опечалилась ли она, решила ли, что жизнь кончена, раз ей не позволили выйти за Неда? Или благополучно пережила вынужденную разлуку и теперь привыкает к новой жизни замужем за виконтом? Нед и сам не мог сказать, что стало бы для него худшей новостью.

Впрочем, он приехал в Кингсбридж не только и не столько из-за Марджери. Юноша огляделся по сторонам, высматривая протестантов. Углядел Дэна Кобли – и приступил к выполнению своего задания.

С небрежным видом он пересек площадь, чтобы потолковать с Дэном, который откровенно маялся у северо-восточного угла собора. Минуло всего три месяца, но младший Кобли, похоже, сильно изменился – изрядно похудел, черты лица стали жестче и резче. Нед порадовался этой перемене, ибо ему поручили сделать из Дэна военного командира.

Все равно будет непросто.

Молодые люди поздоровались, а потом Нед увлек Дэна за угол, подальше от любопытствующих взглядов, и сказал вполголоса:

– Королева борется за жизнь.

– Слыхал, – коротко отозвался Дэн.

Нед понял, что Дэн ему не доверяет. В этом не было, пожалуй, ничего удивительного. Уилларды переходили из католичества в протестантство и обратно, что вряд ли могло понравиться убежденному протестанту. Дэн явно не мог решить, видит ли перед собой собрата по вере или противника.

– За трон поспорят Елизавета Тюдор и Мария Стюарт, – продолжал Нед. – Марии пятнадцать, и она вышла замуж за калеку-принца, еще моложе себя; она будет слабой королевой, игрушкой в руках своих французских дядьев де Гизов – а они, как тебе наверняка известно, истовые католики. Я бы поостерегся ее поддерживать.

– Но Елизавета тоже ходит к мессе.

– И может ходить и дальше, даже если станет королевой; не нам ее судить. – Нед лукавил: подобно всем ближайшим соратникам Елизаветы, он прекрасно знал, что королева признает себя протестанткой при первой же удобной возможности, ибо это единственный способ покончить с удушающим всемогуществом церкви. Но пока следовало скрывать это намерение, чтобы не дразнить врагов. В мире монархов и придворных никто и никогда не раскрывал сразу всю правду, и Неду пришлось это усвоить.

– В таком случае какое мне дело, кто будет нами править – Елизавета Тюдор или Мария Стюарт? – спросил Дэн.

– Если королевой станет Елизавета, протестантов больше не будут сжигать на кострах. – Об этом можно было говорить прямо.

Глаза Дэна сверкнули при этом напоминании о мучительной смерти его отца, но молодой Кобли быстро овладел собой.

– Сказать можно что угодно.

– Слушай, подумай сам. Ты же хочешь прекратить гонения на протестантов, верно? Тогда Елизавета – твоя лучшая и единственная надежда. – Нед догадывался, что Дэн опасается поверить этим словам, однако он углядел во взоре собеседника осознание истинности сказанного – и поздравил себя с тем, что на шаг приблизился к цели.

– Зачем ты мне все это говоришь? – мрачно справился Дэн.

Вот и следующий шаг сделан. Нед ответил на вопрос Дэна своим вопросом:

– Сколько сейчас протестантов в Кингсбридже?

Дэн промолчал, не желая выдавать единоверцев.

– Ты должен довериться мне, – не отставал Нед. – Ну же!

– По меньшей мере две тысячи.

– Сколько? – Такого Нед вовсе не ожидал – и был приятно удивлен. – Я-то думал, от силы пара сотен.

– Нет, нас много. А с июня стало еще больше.

– Это из-за того, что произошло с твоим отцом?

Дэн криво усмехнулся.

– Вообще-то скорее из-за того, как обошлись с твоей матерью. Люди боятся вести дела. Все понимают, что теперь можно опротестовать любое соглашение. Горожанам плевать на протестантских мучеников, но они не хотят подчиняться церкви, крадущей их деньги.

Нед задумчиво кивнул. Не исключено, что Дэн прав. Мало кого всерьез занимали богословские споры и расхождения в вероучениях, зато всем приходилось как-то зарабатывать на жизнь, а церковь вдруг сделалась помехой, и прежние занятия, приносившие доход, внезапно начали грозить неприятностями.

– Я приехал сюда из Хэтфилда, чтобы кое о чем тебя спросить. Хочу тебя предупредить, Дэн, я сильно рискую, просто спрашивая об этом. Поэтому прошу – крепко подумай, прежде чем отвечать.

Дэн как будто испугался.

– Вот только не надо втягивать меня в ваши безрассудства!

Увы, именно это Нед и собирался сделать.

– Скажи, из тех двух тысяч протестантов сколько надежных мужчин ты сможешь собрать после смерти королевы, чтобы сражаться за Елизавету против сторонников Марии Стюарт?

– Понятия не имею. – Дэн отвел взгляд.

Нед знал, что Кобли осторожничает, и решил слегка надавить.

– Вообрази себе такую картину, Дэн, – проговорил юноша, придвигаясь ближе. – Что, если знатные католики, ведомые, допустим, графом Суизином, соберут войско и двинутся на Хэтфилд, чтобы пленить Елизавету, а затем дожидаться прибытия из Франции Марии Стюарт и ее жестокосердных дядюшек? Ты готов отсиживаться в сторонке и позволить этому случиться?

– Четыре сотни горожан их не остановят.

Значит, четыре сотни, подумал Нед. Вот и славно. Надо признать, это больше, нежели он рассчитывал.

– Неужто, по-твоему, в Англии не сыщется других храбрых протестантов? – Юноша снова понизил голос, почти до шепота. – В каждом городе есть люди вроде тебя и твоих парней. Они готовы двинуться к Хэтфилду и защищать Елизавету – по первому же ее знаку.

Впервые за весь разговор во взгляде Дэна мелькнула надежда – пусть и надежда на месть.

– Не врешь? – спросил он недоверчиво.

Разумеется, Нед слегка преувеличивал, однако в его словах была немалая толика правды.

– Если хочешь верить в Бога так, как сам считаешь правильным, если тебе надоело каждый миг опасаться, что за твою веру тебя могут сжечь заживо, ты должен сражаться, Дэн, и не просто словами. Ты должен взять в руки оружие.

Кобли кивнул, размышляя.

– И еще одна просьба, – прибавил Нед. – Будь добр, присматривай за графом Суизином и сэром Реджинальдом. Если они учудят что-нибудь этакое, необычное, сразу посылай гонца ко мне в Хэтфилд. В особенности если они примутся собирать оружие. Не мне тебе объяснять, сколь важно знать о чужих планах заранее.

Дэн молчал. Нед ждал, рассчитывая – нет, уповая – на ответ. В конце концов молодой Кобли произнес:

– Я подумаю, но ничего не обещаю.

Он отвернулся и пошел прочь.

Нед разозлился на себя. Он не сомневался, что Дэн обеими руками ухватится за возможность отомстить тем, кто погубил его отца, и возглавит кингсбриджское ополчение. Более того, он заверил сэра Уильяма Сесила, что Елизавета может положиться на Кингсбридж. Выходит, он поспешил – и провалил задание.

Погрустневший юноша двинулся обратно через площадь, чтобы присоединиться к матери. На полпути его остановил не кто иной, как Ролло Фицджеральд.

– Что слышно насчет королевы? – спросил брат Марджери.

Ну да, это интересовало всех без исключения.

– Говорят, она тяжело больна.

– Ходят слухи, что Елизавета будет потакать протестантам, если станет королевой. – Из уст Ролло эти слова прозвучали как обвинение.

– Слухи?! Ну, слухи всякие бывают. – Нед не собирался вступать в подобные беседы, а потому попытался обойти Ролло, но тот заступил ему дорогу.

– Поговаривают даже, что она намерена вернуть в Англию ересь, как ее отец. Это правда?

– Кто тебе такое сказал?

– Подумай-ка. – Искусством не слышать неудобные вопросы Ролло владел ничуть не хуже Неда. – Если она попытается это осуществить, кто воспротивится? Рим, вот кто!

– Эка невидаль! – фыркнул Нед. – Разве не папа призывал истребить всех протестантов до единого?

Ролло подбоченился, подался вперед, как бы бросая вызов. Эту его манеру Нед помнил еще со школьных лет – так Ролло запугивал других.

– Еще против нее выступит король Испании, самый богатый и могущественный человек на свете.

– Может быть. – Конечно, с Испанией все было не так просто, однако и вправду существовала опасность того, что король Фелипе ополчится на Елизавету.

– А король Франции лишь немногим уступает ему в могуществе.

– Хм. – Эту опасность тоже не следовало сбрасывать со счетов.

– Не говоря уже о короле Португалии и о королеве Шотландии.

Нед притворялся, будто разговор его нисколько не занимает, но мысленно признал, что Ролло, к сожалению, совершенно прав. Если Елизавета выполнит все то, что, насколько ведал Нед, она собиралась сделать, против нее выступит едва ли не вся Европа. Сам он об этом, разумеется, думал, но услышать подтверждение своих мыслей со стороны, да еще от Ролло, было, мягко говоря, малоприятно.

– А кто ее поддержит? – продолжал между тем Ролло. – Король Швеции и королева Наварры. Все. – Наварра представляла собой крошечное королевство на границе Испании и Франции.

– Экие страсти ты рассказываешь!

Ролло подступил ближе, угрожающе навис над Недом.

– Она сотворит глупость, если поссорится со столькими могущественными людьми разом.

– Отойди-ка, Ролло, будь добр, – попросил Нед. – Иначе я тебя отпихну, а ты, глядишь, споткнешься и упадешь.

Младший Фицджеральд замешкался.

Нед положил руку ему на плечо. Со стороны движение могло показаться вполне дружеским.

– Дважды повторять не буду.

Ролло скинул руку Неда со своего плеча, но отступил.

– Вот так мы с Елизаветой и поступаем с противниками, – сказал Нед ему вслед.

Запели трубы, и на площадь вышла невеста.

У Неда перехватило дыхание. Марджери выглядела поистине великолепно в бледно-голубом шелковом платье с темно-синей нижней юбкой. Высокий воротник платья словно обрамлял локоны, ниспадавшие из-под украшенного драгоценными камнями головного убора. Сам убор венчали разноцветные перья.

Местные девушки, стоявшие поблизости от Неда, одобрительно зашептались. Покосившись на них, юноша прочел на лицах нескрываемую зависть. Должно быть, подумалось ему, Марджери получила в мужья человека, на которого засматривались все кингсбриджские девицы на выданье. Барт наверняка считался самым завидным холостяком в графстве. И теперь девицы злились, что удача выпала именно Марджери. Как они ошибались насчет удачи!..

Невесту сопровождал отец, горделиво вышагивавший в роскошном дублете алого шелка, расшитом золотой нитью. Нед снова разозлился. До чего же хотелось закричать на всю площадь: «Он заплатил за это деньгами моей матери!»

Марджери медленно шла через площадь рядом с сэром Реджинальдом, крохотная, мнившаяся беспомощной фигурка под могучим западным фасадом собора. Нед вглядывался в ее лицо и гадал, о чем она думает. На губах девушки играла легкая улыбка, она косилась то вправо, то влево и кивала друзьям и знакомым. Выглядела она спокойной и даже довольной. Однако Нед слишком хорошо ее знал; этакая сдержанность была вовсе не в ее духе. Настоящая Марджери была игривой, проказливой, смешливой, а сегодня в ней не ощущалось и намека на веселость. Она изображала другого человека, как тот паренек-актер, игравший в пьесе Марию Магдалину.

Проходя мимо Неда, Марджери перехватила его взгляд.

Ее не предупредили, что Нед приедет, и эта встреча потрясла девушку. Глаза Марджери расширились от изумления. Она поспешила отвернуться, но краткого мига хватило, чтобы утратить самообладание. Улыбка на губах увяла, а на следующем шаге девушка споткнулась.

Нед шагнул было вперед, чтобы помочь, но их разделяло добрых пять футов. Сэр Реджинальд подхватил дочь под руку. Впрочем, он несколько запоздал – или попросту не сумел ее удержать. Так или иначе, Марджери пошатнулась и упала на колени.

Зрители дружно ахнули. Это был дурной знак. Упасть на собственной свадьбе – приметы хуже для семейной жизни еще никто не придумал.

Марджери простояла на коленях несколько секунд, собираясь с духом и успокаиваясь, а родные окружили ее со всех сторон. Нед, один из многих, пытался выглянуть из-за их плеч и убедиться, что с девушкой все хорошо. Зрители в задних рядах спрашивали у стоявших впереди, что там стряслось.

Наконец Марджери встала и выпрямилась. На ее лице появилась былая легкая улыбка. Она огляделась и покачала головой, как бы сокрушаясь по поводу собственной неуклюжести.

А затем сделала шаг – и продолжила идти ко входу в собор.

Нед остался стоять где стоял. Ему нисколько не хотелось наблюдать за церемонией вблизи. Ведь девушка, которую он любил, собиралась выйти замуж за другого мужчину. Марджери всегда серьезно относилась к обещаниям, брачная клятва была для нее священной. Когда она скажет «Да», все будет кончено. Нед знал, что теряет ее навсегда.

Новобрачные обменялись клятвами, и все пошли в собор на торжественную мессу.

Нед слушал и смотрел, разглядывал, как обычно, резьбу колонн и парящие в высоте арки. Но сегодня этот величавый, словно увлекавший в вечность хор колонн и сводов не мог успокоить растревоженную душу. Барт сделает Марджери несчастной, это Нед знал наверняка. А еще на ум то и дело приходила мысль, от которой Нед никак не мог избавиться, сколько ни старался: что этим вечером Барт, пустоголовый болван в соломенном дублете, ляжет в одну постель с Марджери и примется творить с нею все то, о чем лишь грезилось Неду.

Служба завершилась. Барта и Марджери обвенчали.

Нед поспешил покинуть собор. Что ж, все ясно, надежды больше нет. Ему придется прожить жизнь без нее.

Он был уверен, что до конца своих дней никого больше не полюбит. Так и останется холостяком. Хорошо, что появилось новое занятие, новая служба, которая отнимает все свободное время. И хорошо, что это занятие доставляет ему удовольствие. Если не сложилось обрести счастье с Марджери, нужно посвятить себя служению Елизавете. Конечно, ее рассуждения о веротерпимости очень, очень непривычны. Почти весь мир думает, что позволять людям поклоняться Всевышнему по собственному разумению – это сущее безумие, которое непременно обернется бедой и кровью. Но сам Нед считал, что спятило как раз большинство, а немногочисленные сторонники Елизаветы – единственные здравомыслящие люди на свете.

Жизнь без Марджери будет грустной, но не напрасной.

Что ж, ему удалось завоевать расположение Елизаветы, когда он отпугнул графа Суизина, а теперь он выполнит ее поручение и завербует Дэна Кобли и кингсбриджских протестантов в войско принцессы.

Нед вышел на продуваемую ветром площадь и стал озираться, высматривая Дэна, который не пожелал прийти на мессу в соборе. Будет просто здорово, если весь этот час Дэн размышлял над предложением Неда – и принял нужное решение. А, вон он, на кладбище. Нед направился к младшему Кобли.

Разумеется, Филберта Кобли не удостоили могилы – еретики не заслуживали христианского погребения. Дэн стоял у могил деда с бабкой, Адама и Деборы Кобли.

– Мы тайком собрали пепел, когда костер потух, – сказал он, даже не пытаясь стереть бежавшие по щекам слезы. – Вечером принесли сюда и закопали в землю. Мы же встретим его на Страшном суде, правда?

Неду, по чести, Дэн никогда не нравился, но юноша не мог ему не сочувствовать.

– Аминь, – сказал Нед. – Прости, но до Страшного суда еще далековато. Нам предстоит выполнить Божью волю здесь, в этом мире.

– Я помогу вам, – промолвил Дэн.

– Молодец! – Нед искренне обрадовался. Он все-таки выполнил порученное задание. Елизавета будет довольна.

– Знаешь, я сразу готов был согласиться, но решил выждать и поразмыслить.

Вполне объяснимо, подумал Нед. Ладно, хватит вспоминать, что там было, пора делать дело, раз уж Дэн согласился.

– Назначь десятерых капитанов, по одному на каждые сорок человек, – посоветовал юноша. – Мечи будут не у всех, но это не страшно, пусть берут кинжалы или молоты. Железные цепи тоже сгодятся.

– Ты что, раздаешь такие советы всем ополченцам?

– Вот именно. Нам нужны дисциплинированные люди. Тебе придется вывести своих в поле и заставить их пройтись строем. Звучит глупо, признаю, но только так можно добиться, чтобы они привыкли действовать заодно. – Нед не стал уточнять, что делится отнюдь не собственным опытом, а лишь передает наставления Сесила.

– Нас могут заметить, – с сомнением проговорил Дэн.

– Не заметят, если вы будете осторожны.

Дэн кивнул.

– Еще кое-что… Ты спрашивал, не замышляют ли чего Суизин с Фицджеральдами…

– Да. И что?

– Они ездили в Брюссель.

– Куда? – Нед не поверил своим ушам. – Зачем?

– Это было четыре недели назад. Я знаю, потому что они воспользовались одним из моих кораблей. Мы доставили их в Антверпен, и матросы слышали, как они искали проводника до Брюсселя. Вернулись они тоже на моем корабле. Боялись, что придется даже отложить свадьбу, но успели – приехали три дня назад.

– В Брюсселе у нас король Фелипе.

– Я так и подумал.

Нед попытался осмыслить услышанное, как поступал сэр Уильям Сесил, и принялся мысленно составлять костяшки домино. Зачем Суизину и Фицджеральдам понадобилось навещать короля Испании? Чтобы договориться, кто станет править Англией после кончины Марии Тюдор. Что они могли сказать дону Фелипе? Что королевой должна быть Мария Стюарт, никак не Елизавета Тюдор.

Наверняка они просили короля Фелипе поддержать Марию.

Если тот согласился, у Елизаветы большие неприятности.

Нед уверился в своих догадках по тому беспокойству, какое вызвали его новости у сэра Уильяма.

– Я не ждал, что король Фелипе поддержит Елизавету, но надеялся, что он решит не вмешиваться, – озабоченно сказал Сесил.

– А разве ему не выгодно поддержать Марию Стюарт?

– Ему не нравится мысль о том, что Англия окажется во власти французских дядьев Марии. Он не хочет чрезмерного усиления Франции. При этом он доволен, конечно, видеть нас католиками. Словом, все непросто. Будет очень некстати, если его уговорят оказать покровительство Марии Стюарт.

О подобном повороте событий Нед до сих пор не задумывался. Вообще, если судить по беседам с Сесилом, он пока мало что понимал. Да, учился юноша быстро, но признавался себе, что вряд ли когда-нибудь сполна освоится в хитросплетениях международных отношений.

Сесил весь день провел в размышлениях, прикидывая, каким образом он может удержать испанского короля от вмешательства. А затем они с Недом отправились к графу Ферии.

Нед уже встречался с графом – летом, когда испанский вельможа приезжал в Хэтфилд. Елизавету обрадовало его прибытие: она увидела в этом добрый знак – возможно, господин графа, король Фелипе, не столь уж бесповоротно настроен против нее. Она обрушила на Ферию все уловки своего обаяния и обольстительности, и граф уехал обратно, не чуя, как говорится, ног от полноты чувств. Впрочем, в международных отношениях, как успел усвоить Нед, все было не таким, каким казалось на первый взгляд. Со стороны выглядело так, будто Ферия влюбился в Елизавету, но не следовало забывать, что этот человек был опытным придворным и прожженным хитрецом, а под его безукоризненной галантностью скрывалась свирепая жестокость.

Графа они отыскали в Лондоне.

По сравнению с Антверпеном, Парижем или Севильей Лондон был не особенно крупным городом, однако представлял собою истинный оплот английской коммерции. Из Лондона торная дорога уводила на север, за реку, мимо дворцов и имений, окруженных садами, что сбегали к воде. В двух милях от Лондона располагался городок Вестминстер, откуда и осуществлялось управление страной. Уайтхолл, Вестминстер, Сент-Джеймс – в этих дворцах вельможи, советники и придворные вершили судьбы страны и составляли законы, позволявшие купцам вести торговлю.

Покои графа Ферии находились в одном из множества зданий, известных под общим названием дворца Уайтхолл. Сесилу с Недом повезло: они застали графа буквально на пороге – тот собирался в Брюссель, к своему королю.

Сесил не слишком хорошо говорил по-испански, зато Ферия отлично говорил по-английски. Сэр Уильям разыграл сценку – мол, он случайно проходил мимо, увидел графские покои и заглянул внутрь засвидетельствовать свое почтение. Ферия из вежливости притворился, что поверил. Словом, несколько минут эти двое обменивались любезностями, обязательными для людей их положения.

Оба, конечно, понимали, каковы ставки в игре. Король Фелипе полагал своим священным долгом поддерживать католическую церковь; поэтому представлялось вполне возможным, что Суизину и Фицджеральдам удалось уговорить испанского короля выступить против Елизаветы.

Когда с любезностями было покончено, Сесил сказал:

– Строго между нами, граф, – Англия и Испания почти полностью разгромили Францию с Шотландией.

Нед обратил внимание на подбор слов. Англия в войне толком не участвовала, основную тяжесть сражений вынесла Испания. Да и Шотландия в основном сидела тихо. Но Сесил таким образом напомнил Ферии, кто кому друг.

– Война почти закончена, – согласился Ферия.

– Король Фелипе наверняка рад.

– И благодарит за помощь своих английских подданных.

Сесил кивнул, выражая признательность, и наконец-то перешел к делу.

– Скажите, граф, не выпадало ли вам случая недавно общаться с Марией Стюарт, королевой Шотландии?

Нед подивился этому вопросу. Сесил не предупредил его, как собирается начать разговор.

Ферия тоже удивился.

– Хвала небесам, нет, – ответил он. – Позвольте узнать, что мне могло от нее понадобиться?

– О, я вовсе не имел в виду, что вы с нею встречались. Хотя, пожалуй, на вашем месте я бы встретился.

– Почему?

– Она вполне может стать следующей королевой Англии, несмотря на свою молодость.

– То же самое можно сказать о принцессе Елизавете.

Нед нахмурился. Ферия мимоходом дал понять, что считает Марию Стюарт ровней Елизавете. А говорили, что граф – умный человек…

Сесил пропустил слова Ферии мимо ушей.

– Насколько мне известно, к королю Фелипе обращались с просьбой поддержать притязания королевы Шотландии на английский трон.

Сэр Уильям помолчал, давая Ферии возможность опровергнуть это заявление. Но Ферия ничего не ответил. Нед сделал вывод, что оказался прав в своих догадках: Суизин и Реджинальд Фицджеральд действительно просили короля Фелипе оказать поддержку Марии Стюарт.

– На вашем месте, граф, – продолжил Сесил, – я бы потребовал от Марии Стюарт дать совершенно определенное обязательство. А именно, что под ее властью Англия не станет менять друзей, не переметнется в стан Франции и Шотландии и не объявит войну Испании. Простите мои слова, но, как мне видится, это единственное обстоятельство, способное помешать Испании завершить войну окончательной победой.

Нед молчаливо восхитился. Воображение Сесила подсказало ему наилучший ход, способный напугать Ферию и его господина, испанского короля.

– Думаю, вы сами не верите в такую возможность, – сказал Ферия.

– Напротив, я считаю, что этого не избежать, – ответил Сесил, снова изумив Неда своим умением выстраивать обоснования. – Мария Стюарт – правительница Шотландии, пускай сейчас там правит от ее имени королева-мать. А муж Марии – наследник французского трона. Разве она сможет пойти сразу против двух своих стран? Нет, она наверняка сделает Англию врагом Испании, если, разумеется, вы не сочтете возможным ей воспрепятствовать.

Ферия задумчиво кивнул.

– Смею предположить, вы располагаете мыслями на сей счет.

Сесил пожал плечами.

– Мне вряд ли пристало давать советы наиболее просвещенному политику Европы. – При необходимости сэр Уильям вполне умело льстил собеседнику. – Однако, если король Фелипе действительно рассматривает просьбу английских католиков помочь Марии Стюарт взойти на трон Англии, я бы посоветовал его величеству перво-наперво взять с нее клятву, что, став королевой Англии, она не объявит войну Испании. Это можно выставить как условие поддержки.

– Может быть, – ровным тоном ответил Ферия.

Нед совсем запутался. Сесилу ведь следовало уговаривать Ферию и испанцев не поддерживать Марию Стюарт. Вместо того он подсказывал сановнику короля Фелипе, как помочь той стать королевой. Или здесь снова какие-то уловки, которых Нед по своему невежеству не замечает?

Сесил поднялся.

– Был рад повидаться и побеседовать. Желаю вам счастливого пути.

– Всегда приятно вас видеть. Прошу, передайте мой поклон несравненной Елизавете.

– Конечно, граф. Благодарю вас от ее имени.

Едва они очутились снаружи, Нед воскликнул:

– Ничего не понимаю! Зачем вы посоветовали ему выставить условие Марии Стюарт?

Сесил усмехнулся.

– Начнем с того, что король Генрих Французский никогда не позволит своей снохе принести подобную клятву.

Об этом Нед не подумал. Марии всего пятнадцать; следовательно, она не вольна действовать самостоятельно.

– Во-вторых, – сказал сэр Уильям, – это обязательство не будет иметь ни малейшей силы. Мария откажется от него, стоит ей занять трон. И никто не сможет заставить ее сдержать клятву.

– Значит, король Фелипе об этом осведомлен?

– Если нет, граф Ферия все ему подробно разъяснит.

– Тогда зачем вы ему посоветовали?..

– Это наилучший способ привлечь внимание Ферии и короля Фелипе к опасностям, коими чревата поддержка притязаний Марии. Ферия, разумеется, не примет мой совет, но теперь он начнет размышлять, что еще можно сделать, чтобы защитить Испанию. А скоро о том же задумается и дон Фелипе.

– И как они поступят?

– Этого я не знаю, но могу предсказать, чего они точно не сделают. Они не помогут графу Суизину и Фицджеральдам. Не станут подкреплять своим могуществом притязания Марии Стюарт. А значит, наше положение не столь уж печальное.

Королева Мария Тюдор покидала земную юдоль скорби неспешно и величественно – так могучий галеон отваливает от пристани и уходит в открытое море.

Она слабела с каждым днем, оставаясь в личных покоях своего лондонского дворца Сент-Джеймс, а к Елизавете в Хэтфилд стекалось все больше и больше гостей. Представители знатных родов и богатых купеческих семейств приезжали поведать о страданиях, которые они претерпевали из-за религиозных гонений. Прочие доставляли известия с мест и предлагали любую помощь, какая была в их силах. Елизавета тратила добрую половину дня на диктовку множества коротких ответов; в этих записках она благодарила за верность и укрепляла дружеские узы. За ловко составленными обходительными фразами скрывалось очевидное послание: «Я намерена править решительно и не забуду тех, кто поддержал меня в самом начале».

Неду и Тому Парри поручили заняться военными приготовлениями. Они разместились в соседнем имении, Брокет-холл, которое реквизировали для своих нужд. Оттуда они связывались со сторонниками Елизаветы в других городах и составляли планы противодействия католикам. Нед подсчитывал количество солдат в войске принцессы, прикидывал, сколько времени понадобится каждому из отрядов на дорогу до Хэтфилда, и отчаянно старался снабдить всех оружием.

Смелая беседа Сесила с графом Ферией оказалась плодотворной. Ферия вернулся в Англию во вторую неделю ноября. Он встретился с Тайным советом – наиболее значимыми советниками английской короны – и сообщил им, что король Фелипе намерен поддержать Елизавету. Что касается королевы Марии, та как будто приняла решение своего мужа – насколько она вообще сознавала происходящее.

Затем Ферия приехал в Хэтфилд.

Он вошел в приемную, сверкая ослепительной улыбкой, способной обольстить любую женщину на свете. Испанцы купались в богатствах, и наряд Ферии, красный камзол с золотистой подкладкой, лишний раз об этом напоминал. Черный плащ с алым подбоем украшала вышивка золотом. Неду прежде не доводилось видеть человека, столь довольного самим собой.

– Мадам, я привез вам подарок, – объявил граф.

В приемной, кроме испанца и Елизаветы, находились Сесил, Том Парри и Нед.

Елизавета любила подарки, но ненавидела неожиданности, поэтому ответила осторожно:

– Как мило с вашей стороны.

– Это подарок от моего господина и вашего повелителя, короля Фелипе.

Пока королева Мария Тюдор оставалась в живых, дон Фелипе, ее муж, считался королем Англии и повелителем всех англичан. Но Елизавете явно не понравилось, что граф об этом напомнил. Нед уловил признаки раздражения – принцесса чуть выпятила подбородок, по лицу скользнула тень, руки едва заметно стиснули ручки резного дубового кресла. Увы, Ферия этого не увидел.

– Король Фелипе дарит вам английский трон! – Граф отступил на шаг и поклонился, словно ожидая криков восторга, хлопанья в ладоши или поцелуя.

Елизавета сохраняла спокойствие, однако Нед готов был поклясться, что принцесса напряженно размышляет. Ферия и вправду привез отличные новости, но вот сообщил их с великолепной снисходительностью. Что же предпримет Елизавета?

– Позвольте мне первым поздравить вас, ваше величество, – прибавил Ферия, помолчав.

Елизавета надменно кивнула, но по-прежнему хранила молчание. По своему опыту Нед знал, что такая пауза предвещает грозу.

– Я уже уведомил Тайный совет о даре моего господина.

– Моя сестра умирает, – наконец проговорила Елизавета, – а меня прочат в королевы. Признаться, я ощущаю горькое воодушевление, в коем слились воедино радость и грусть.

Неду подумалось, что эту фразу она выучила заранее.

– Королева Мария, несмотря на болезнь, одобрила выбор, сделанный ее супругом, – сообщил Ферия.

Его поведение внезапно изменилось, едва уловимо для глаза, и Неду почему-то почудилось, что граф лжет.

– Она назвала вас своей наследницей – при условии, что вы сохраните Англию католической.

Нед опять приуныл. Если Елизавета согласится на это условие, ее руки окажутся связанными с первого дня правления. А епископ Джулиус и сэр Реджинальд будут и дальше творить в Кингсбридже все, что им заблагорассудится.

Юноша покосился на Сесила. Тот, не исключено, тоже заподозрил Ферию во лжи: лицо сэра Уильяма, выжидательно глядевшего на Елизавету, выражало вежливый интерес, не более того.

Граф Ферия отважился нарушить долгое молчание.

– Могу я передать королю с королевой, что вы согласны на их условие?

Елизавета пошевелилась. Ее голос напомнил Неду щелканье бича.

– Нет, сэр, не можете, – произнесла она.

Ферия опешил, словно ему отвесили пощечину.

– Но…

Елизавета перебила, не пожелав выслушивать возражения:

– Если мне суждено стать королевой, я взойду на трон милостью Божьей, а не по воле короля Фелипе!

Неду захотелось завопить от радости.

– Править я буду по воле и с согласия английского народа, а не по завещанию моей умирающей сестры.

Ферия потрясенно молчал.

Елизавета позволила себе толику язвительности.

– А когда меня коронуют, я принесу клятву, подобающую английскому государю, и не стану дополнять ее условиями и обещаниями, о которых просит меня некий граф Ферия.

Испанец откровенно растерялся.

Неду стало понятно, что граф ошибся в последовательности действий. Ему следовало добиться согласия Елизаветы на католичество до того, как он обратился к Тайному совету. Теперь же было слишком поздно. Должно быть, при первой встрече Ферию сбила с толку мнимая податливость Елизаветы: граф счел принцессу слабой женщиной, которую не составит труда покорить и подчинить своей воле. Но в итоге она обвела его вокруг пальца.

Ферию не зря называли умным: по его лицу Нед понял, что испанец быстро сообразил, в какую ловушку угодил. Внезапно граф словно обмяк, признавая поражение. Он хотел было что-то сказать, но передумал, и так повторилось несколько раз; наверное, подумал юноша, так и не смог найти нужных слов.

Елизавета проявила милосердие к побежденному.

– Спасибо, что навестили нас, граф, – сказала она. – Наши наилучшие пожелания вашему господину, королю Фелипе. Разумеется, надежда слаба, но мы будем молиться за здоровье королевы Марии.

Интересно, спросил себя Нед, она дает понять, что говорит за всех, кто присутствовал в комнате, или это королевское «мы»? Зная Елизавету, можно было предположить, что она намеренно допустила эту двусмысленность.

Ферия откланялся, насколько вышло вежливо, и покинул приемную.

Нед ухмыльнулся. Потом вспомнил про графа Суизина и негромко сказал Сесилу:

– Граф Ферия не первый пострадал от того, что недооценил Елизавету.

– Верно, – согласился Сесил. – И, сдается мне, не последний.

Когда Марджери было восемь, она сказала родителям, что уйдет в монастырь.

Настолько ее поразила посвященная вере жизнь, которую вела двоюродная бабка, сестра Джоан, проживавшая наверху; в ее комнатах стоял алтарь, а сама она постоянно перебирала четки. У Джоан было все – достоинство, самостоятельность и цель в жизни.

Женские монастыри подверглись разорению наравне с мужскими в правление Генриха Восьмого, и королева Мария Тюдор не смогла их восстановить, но все же Марджери отказалась от своего детского намерения по иной причине. Едва войдя в подростковый возраст, она осознала, что не готова провести жизнь в безбрачии. Ей нравились мальчики, нравились даже тогда, когда они вели себя глупо. Ей нравилась их храбрость, их сила и смех, и ее приводили в томление взгляды, какими мальчики окидывали девичье тело. Нравилось и то, насколько мальчишки были глухи к намекам и умолчаниям; было нечто притягательное в их прямоте, а то девчонки иногда такие хитроумные, что сами себя запутывают.

Поэтому она отказалась от фантазии стать монахиней, однако по-прежнему носилась с мыслью посвятить жизнь достижению некоей цели. Марджери призналась в этом сестре Джоан – в тот день, когда ей предстояло перебираться в Новый замок; они разговаривали, пока одежду, книги и украшения девушки грузили во дворе на повозку.

– Не мучай себя, девочка, – сказала сестра Джоан. Она сидела на деревянном табурете, ничуть не сутулясь, несмотря на свой почтенный возраст. – Твою цель выбрал для тебя Господь. Он выбирает цели для всех.

– Но как узнать, какая цель уготована мне?

– Никак! – ответила сестра Джоан. – Просто подожди, рано или поздно все прояснится. Господа не торопят!

Марджери смирилась с этим объяснением. Похоже, вся ее жизнь – протяженное во времени испытание на умение терпеть и владеть собой. Она подчинилась родителям и пошла замуж за Барта Ширинга. С молодым мужем она провела целых две недели на острове Прокаженных, в доме, принадлежавшем графу, и все две недели Барт ясно давал понять, что ожидает от Марджери того же беспрекословного подчинения, какое она выказывала по отношению к родителям. Он сам решал, куда им пойти и чем заняться, а ей попросту давал указания, будто экономке. Она почему-то думала, что брак похож на равноправное сотрудничество, но Барту подобная мысль, судя по всему, в голову не приходила. Оставалось надеяться, что под влиянием Марджери он изменится; с другой стороны, Барт жутко смахивал повадками на своего отца.

Гордое семейство Фицджеральдов отправлялось в Новый замок вместе с Марджери. Поехали все – сэр Реджинальд, леди Джейн и Ролло. Теперь они состояли в родстве с графом Ширингом и наслаждались вхождением в ряды знати.

Кроме того, отцу и Ролло требовалось поговорить с графом Суизином. Поездка в Брюссель оказалась напрасной. Да, король Фелипе принял их, выслушал и как будто согласился, но потом до него, похоже, добрался кто-то более влиятельный, потому что в конце концов испанский король решил поддержать Елизавету. Ролло был страшно огорчен, даже Марджери это заметила.

По дороге Реджинальд и Ролло обсуждали, как быть дальше. Единственным выходом виделось вооруженное восстание против Елизаветы сразу после кончины Марии Тюдор. Требовалось выяснить у Суизина, сколько солдат тот сможет собрать и на кого среди других знатных католиков можно положиться наверняка.

Марджери беспокоилась. Протестантство она считала грубой и высокомерной ересью, прибежищем тех, кто полагал себя вправе искать и находить ошибки в многовековом учении церкви. Но она была уверена, что христиане не должны убивать друг друга. Впрочем, когда впереди показалась громада Нового замка, мысли девушки обратились к более приземленным материям. Граф Суизин жил вдовцом, поэтому Марджери, ныне виконтессе Ширинг, предстояло стать хозяйкой дома. Но ей всего шестнадцать, и она понятия не имеет, как вести хозяйство в замке. Конечно, она много разговаривала с матерью и кое-что для себя наметила, но все планы были на словах и на бумаге, а очень скоро ее ожидало столкновение с явью.

Барт ускакал вперед, предупредить своих, и потому, когда Фицджеральды въехали во двор, их встречали два десятка слуг. Все захлопали в ладоши и радостно загомонили, завидев Марджери, и девушка порадовалась столь теплому приему. Быть может, слугам надоело трудиться в доме, где одни мужчины, и они с нетерпением ждут женской руки? Кто знает…

Суизин и Барт вышли навстречу Фицджеральдам. Барт поцеловал Марджери, а следом девушку облапил его отец; губы Суизина скользнули по ее щеке, тело на миг оказалось прижатым к телу графа. Затем Суизин представил ей пышнотелую женщину лет тридцати.

– Сэл Брендон, моя экономка. Она все покажет. Проведи виконтессу по замку, Сэл. Нам, мужчинам, надо многое обсудить.

Поворачиваясь к Ролло и сэру Реджинальду, граф от души хлопнул Сэл по округлому заду. Экономка ничуть не удивилась и не возмутилась. Марджери и леди Джейн понимающе переглянулись. Выходит, эта женщина – не просто экономка.

– Я отведу вас в ваши покои, – сказала Сэл. – Пожалуйте за мной.

Марджери больше хотелось пройтись по замку. Она бывала здесь и раньше – в последний раз на двенадцатый день Рождества, – но замок был велик и следовало освежить в памяти расположение помещений.

– Нет, сперва мы заглянем на кухню.

Сэл помедлила, как если бы ее что-то встревожило, но потом покорно кивнула.

– Как пожелаете.

Они вошли внутрь и направились на кухню. Там оказалось жарко, под потолком клубился пар, за чистотой, похоже, следили не слишком тщательно. Пожилой слуга сидел на табурете посреди помещения и наблюдал за работой кухарки, отпивая из кружки. Когда вошла Марджери, он поднялся, но с заметной ленцой.

– Это наша кухарка, Мэйв Браун, – сказала Сэл.

На столе восседала кошка, ловко догрызавшая обглоданную рульку. Быстрым движением Марджери схватила кошку за загривок и скинула на пол.

– Она мышей хорошо ловит, – осуждающе пробурчала Мэйв Браун.

– И будет ловить еще лучше, если перестанете баловать ее свининой, – отрезала Марджери.

Пожилой слуга поставил на поднос блюдо с холодным мясом и хлебом и кувшин с вином. Марджери взяла кусочек мяса и откусила.

– Это для графа, – угрюмо проговорил слуга.

– Очень вкусно. – Марджери облизала губы. – Как тебя зовут?

– Голли Найт. В услужении у графа сорок лет, с малолетства и до сих пор. – Слуга произнес эти слова весьма спесиво, как бы намекая, что пришлым тут не рады.

– Я ваша виконтесса, – объявила Марджери. – Обращаясь ко мне, вы должны прибавлять «миледи».

Все замолчали, потом наконец Голли выдавил из себя:

– Слушаюсь, миледи.

– А теперь идем в покои виконта.

Сэл Брендон шла первой. Миновали просторную залу, где девочка лет десяти или одиннадцати небрежно подметала пол, держа метелку одной рукой.

– Возьмись обеими руками! – прикрикнула на нее Марджери.

Девочка вздрогнула, но послушалась.

Поднялись по лестнице, прошли до конца по коридору. Спальня оказалась угловым помещением, в котором были две двери в соседние комнаты. Марджери сразу оценила все преимущества такого расположения: у Барта будет место для его грязных сапог, а она устроит для себя будуар, и служанки будут помогать ей одеваться и делать прическу.

Увы, повсюду лежал слой пыли и грязи. Окна не мыли, должно быть, не меньше года. На полу, на подстилке, устроились два пса – старый и более молодой. Марджери бросились в глаза собачьи кучи на полу – видимо, Барт позволял своим любимцам гадить где придется. На стене висела картина с изображением обнаженной женщины, но нигде не было ни цветов, ни растений, ни блюд с фруктами или изюмом, ни кадильниц с пахучими сушеными травами и лепестками для облагораживания воздуха. На стуле громоздилась куча грязной одежды, в том числе окровавленная рубашка; судя по всему, эта куча скопилась давным-давно.

– Отвратительно, – процедила Марджери, обращаясь к Сэл Брендон. – Нужно прибраться здесь, прежде чем принесут мои вещи. Принеси веники и совок. И прежде всего подмети собачье дерьмо.

Сэл подбоченилась и с вызовом посмотрела на девушку.

– Мой хозяин – граф Суизин. С ним сперва поговорите.

Внутри Марджери будто что-то надломилось. Она слишком долго позволяла остальным помыкать собою – родителям, епископу Джулиусу, Барту… Еще не хватало, чтобы ей указывала какая-то Сэл Брендон. Марджери коротко замахнулась и отвесила экономке звонкую оплеуху. Звук от соприкосновения ее ладони со щекой Сэл вышел настолько громким, что псы подскочили. Сэл отшатнулась, испуганно взвизгнув.

– Не смей говорить со мной таким тоном! – твердо произнесла Марджери. – Я знаю таких, как ты. Граф спит с тобою, когда напьется, а ты и рада возомнить себя графиней. – Глаза Сэл блеснули, словно подтверждая справедливость обвинений. – Я теперь хозяйка этого дома, и ты подчиняешься мне. Если станешь артачиться, вылетишь отсюда с такой скоростью, что очнешься только в кингсбриджском веселом доме, где тебе самое место! Поняла?

Сэл явно подмывало устроить скандал. Лицо экономки перекосилось от ярости, казалось, она вот-вот кинется в драку. Но все же не решалась. Видимо, сообразила, что если новая сноха графа потребует избавиться от нерадивых слуг прямо сегодня, в день своего приезда, граф вряд ли сможет отказать.

– Я… – Сэл опустила голову. – Прошу прощения, миледи. Пойду за веником, с вашего позволения.

Экономка вышла. Леди Джейн, которая внимательно наблюдала, но не вмешивалась, тихо сказала дочери:

– Молодец.

Марджери заметила ездовой хлыст, лежавший на табурете рядом с парой шпор. Взяла хлыст и направилась туда, где валялись на подстилке псы.

– А ну прочь, паршивцы! – крикнула она и огрела каждого по спине. Не столько побитые, сколько напуганные, псы опрометью вылетели из комнаты.

Девушке почудилось, что они злорадно кривили морды.

– И не смейте возвращаться! – крикнула Марджери им вслед.

Ролло отказывался верить, будто обстоятельства складываются не в пользу Марии Стюарт. Как такое может быть, негодующе спрашивал он сам себя, если Англия – католическая страна, а за спиной Марии сам папа? Поэтому тем утром он по просьбе графа Суизина написал письмо архиепископу Кентерберийскому, кардиналу Поулу.

В письме испрашивалось благословение епископа на вооруженное выступление против Елизаветы Тюдор.

Насилие виделось ныне единственной надеждой. Король Фелипе отказал в покровительстве Марии и поддержал вместо этого Елизавету. Это сулило погибель – Ролло, всему семейству Фицджеральдов и истинной католической вере в Англии.

– Это не измена? – осведомился Суизин, беря в пальцы перо.

– Нет, – заверил Ролло. – Елизавета еще не коронована, так что никто не злоумышляет против государя.

Он не стал уточнять, что, если Елизавета все-таки взойдет на трон, подобные тонкости не удержат ее от расправы. Всех, кого поймают, казнят как заговорщиков. Но в мгновения вроде нынешнего приходится делать выбор.

Суизин подписал письмо – медленно, с запинкой; ему было проще укротить взбесившуюся лошадь, чем записать собственное имя.

Кардинал Поул вроде бы хворал, но, думал Ролло, он ведь сможет продиктовать ответ. Интересно, что он напишет Суизину? Поул считался наиболее ревностным католиком среди всех английских прелатов, и Ролло почти не сомневался, что кардинал одобрит восстание. А впоследствии, когда все закончится, действия Суизина и сторонников графа будут оправданы церковью.

Двоим доверенным слугам поручили доставить письмо во дворец Ламбет, неподалеку от Лондона, где проживал архиепископ.

Между тем сэр Реджинальд и леди Джейн возвратились в Кингсбридж, а Ролло задержался у графа. Юноше хотелось дождаться ответа и убедиться, что все состоится.

В ожидании письма архиепископа Суизин с Бартом собирали вооруженный отряд. Другие графы-католики должны были заниматься тем же самым по всей Англии, как прикидывал Ролло; когда они объединят силы, их будет не одолеть.

Для сотни деревень графства Ширинг граф Суизин был господином и повелителем и обладал едва ли не той же безграничной властью, какой располагали его предки в былые столетия. В некоторые деревни Суизин и Барт отправлялись лично. В других графские слуги зачитывали для крестьян призывы к оружию, а приходские священники повторяли эти призывы на своих службах. Одиноких мужчин в возрасте от восемнадцати до тридцати лет созывали в Новый замок – и требовали приносить с собою топоры, серпы и железные цепи.

Ролло никогда прежде ничего подобного не наблюдал, а потому не догадывался, чего можно ожидать.

Отклик потряс его до глубины души. Каждая деревня прислала с полдюжины парней и мужчин. Те рвались в бой. Самодельные орудия – равно как и молодые мужчины, ими размахивавшие, – не очень-то требовались для труда в полях в ноябре. Вдобавок протестантство возникло и окрепло в городах, но так и не смогло отравить своей ересью державшуюся старины сельскую глубинку. А еще это событие для многих пришедших крестьян грозило стать самым главным в жизни. О них говорили повсюду, а безусые юнцы и старики плакали от разочарования, что их не берут в графское ополчение.

Долго держать солдат в Новом замке было невозможно, да и дорога до Хэтфилда предстояла неблизкая, поэтому ополчение выступило в путь, так и не дождавшись ответа кардинала Поула. Предстояло зайти в Кингсбридж, где воинов собирался благословить епископ Джулиус.

Суизин ехал во главе отряда. Барт держался рядом с отцом, а Ролло следовал за Ширингами. Они добрались до Кингсбриджа на третий день пути. У моста Мерфина их поджидал сэр Реджинальд, мэр Кингсбриджа, которого сопровождали местные олдермены.

– Прошу прощения, – извинился старший Фицджеральд перед графом, – но возникли непредвиденные сложности.

Ролло послал коня вперед и приблизился к отцу, оттеснив Суизина с Бартом.

– Что стряслось, отец?

Сэр Реджинальд помешкал, пряча глаза.

– Давайте спешимся, – предложил он, – и я вам покажу.

– Не очень-то приветливо ваш город встречает святое воинство! – раздраженно бросил Суизин.

– Знаю, – согласился сэр Реджинальд. – Поверьте, я пытался… Вы сами все увидите.

Ширинги и Ролло нехотя спешились. Суизин подозвал своих капитанов, раздал деньги и велел доставить из ближайшей таверны достаточно бочонков с пивом, чтобы солдаты приободрились.

Реджинальд провел их по двойному мосту в город. По главной улице они дошли до рыночной площади.

Там их взорам открылось изумительное зрелище.

Лавки закрылись, временные прилавки разобрали, площадь расчистили – и ухитрились вбить в стылую землю то ли четыре, то ли пять десятков толстых древесных стволов, каждый толщиной около восьми дюймов. Между этими стволами стояли несколько сотен молодых людей; Ролло, не веривший своим глазам, вдруг сообразил, что эти люди держат в руках деревянные мечи и щиты.

На площади выполнял упражнения воинский отряд.

На помосте в конце площади вожак этого отряда показывал, как нападать на противника, орудуя мечом и щитом, попеременно правой и левой рукой, причем с прытью, которая, как показалось Ролло, вполне годилась для настоящего сражения. Потом он остановился, опустил руки, а все прочие принялись по очереди повторять его движения.

Ролло вспомнилось, что он уже видел нечто подобное в Оксфорде, когда королева Мария Тюдор готовилась отправить английскую армию во Францию на подмогу испанцам. Эти деревянные столбы называются пеллами. Их вкапывают как можно надежнее, чтобы не упали. Поначалу, продолжал вспоминать юноша, необученные рекруты машут своими оружием столь азартно, что некоторые вообще ухитряются промахиваться мимо столба. Но со временем учишься точно целиться и разить куда следует. Бывалые солдаты говорили, что за несколько дней потешных боев с пеллами из самого бестолкового деревенского пентюха можно сделать воина, которого стоит опасаться.

Тут Ролло заметил на площади Дэна Кобли, и последний кусочек головоломки встал на свое место.

Это отряд протестантов.

Сами себя они, конечно, именуют иначе. Утверждают, как поведал сэр Реджинальд, будто готовятся к обороне на случай возможного вторжения испанцев. Мэр и епископ Джулиус ни капельки им не верили, но ничего не могли поделать. Полтора десятка человек городской стражи были бессильны арестовать и посадить под замок несколько сотен рекрутов, даже если те нарушали закон, – а насчет последнего имелись сомнения.

Ролло наблюдал, как молодые люди на площади нападают на пеллы, все увереннее, решительнее и точнее.

– Это не совпадение, – сказал он. – Они прослышали о нашем приближении и собрали свой отряд, чтобы нас задержать.

– Граф Суизин, если ваши бойцы вступят в город… – Сэр Реджинальд замялся. – Боюсь, начнется потасовка и кровопролитие на улицах.

– Мои крепкие деревенские парни зададут жару этим хлипким протестантишкам!

– Олдермены не желают пускать ваших людей.

– Так заставьте их! – процедил Суизин.

– У меня нет права. И мне пригрозили арестом, если я стану упорствовать.

– Пусть попробуют. Мы вас вызволим.

– Нам придется пробиваться через треклятый мост, – заметил Барт.

– Справимся. – Суизин презрительно хмыкнул.

– Положим много народу.

– Они знали, на что подписывались.

– А с кем мы тогда пойдем на Хэтфилд?

Ролло искоса поглядывал на Суизина. Граф был из тех, кто никогда не отступает, даже если все против него. Но сейчас на лице графа читалась нерешительность напополам с яростью.

– Не удивлюсь, если то же самое происходит в других городах, – сказал Барт. – Протестанты, думаю, повсюду готовятся сражаться.

Об этом Ролло как-то не подумал. Хотя следовало бы сообразить: если Суизин по его совету собрал свой отряд, что мешало протестантам прийти к той же мысли. Теперь вместо набега, который хотели провести быстро и по-тихому, им грозила кровавая гражданская война. А чутье подсказывало Ролло, что английский народ не хочет гражданской войны – и потому вполне может выплеснуть свое негодование на тех, кто эту войну развяжет.

Начинало походить на то, что крестьянских парней придется отослать по домам.

Двое мужчин вывалились из стоявшей неподалеку таверны «Колокол» и устремились в направлении сэра Реджинальда. Тот же как будто что-то вспомнил.

– Граф, вам сообщение, – сказал он Суизину. – Они прибыли около часа назад. Я велел им подождать в таверне, чтобы они не разминулись с вами по дороге.

Ролло, присмотревшись, узнал гонцов, которых Суизин отсылал во дворец Ламбет. Что же ответил архиепископ Поул? Этот ответ способен все изменить. Если архиепископ их поддержал, отряд Суизина еще может дойти до Хэтфилда. А если нет, проще сразу распустить людей.

Старший из двух гонцов заговорил:

– От кардинала не было ответа.

Сердце Ролло упало.

– То есть как? – прорычал Суизин. – Что значит, не было ответа? Он вообще ничего не сказал, что ли?

– Нас допустили к его помощнику, канонику Робинсону. Каноник сказал, что кардинал слишком болен, чтобы читать письма, тем более на них отвечать.

– Помирать собрался, никак? – процедил Суизин.

– Да, милорд.

Вот и все, подумал Ролло. Главный поборник католической веры в Англии на смертном одре, а стране грозят потрясения и неизбежные перемены. Сопротивляться бессмысленно. До сих пор мысль похитить Елизавету и послать за Марией Стюарт казалась проблеском надежды, и многие соглашались, что это предприятие может обернуться успехом. Но теперь оно стало выглядеть чистой воды самоубийством.

Порой, сказал себе Ролло, судьба принимает сторону дьявола.

Нед отправился в Лондон и принялся бродить возле дворца Сент-Джеймс в ожидании вестей о здоровье королевы Марии Тюдор.

Марии стало сильно хуже 16 ноября, и протестанты поспешили дать этому дню, еще до захода солнца, прозвище Среды надежд. Стучавший зубами Нед на следующее утро явился с толпою зевак к привратной кирпичной сторожке – и слышал собственными ушами, как слуга, выглянувший из будки на рассвете, прошептал: «Умерла».

Юноша бросился на постоялый двор «Карета и лошади», велел оседлать коня, а сам растолкал своего гонца, Питера Хопкинса. Пока тот одевался и завтракал кружкой эля, Нед писал записку, извещавшую Елизавету о смерти Марии Тюдор. Вскоре гонец ускакал.

А Нед вернулся к сторожке и снова затесался в толпу, которая сделалась многолюднее прежнего.

На протяжении нескольких часов через ворота сновали господа важного вида, должно быть, придворные, а также бесчисленные гонцы. Нед терпеливо ждал. Когда из ворот показался Николас Хит, юноша последовал за ним.

Хит, архиепископ Йоркский, являлся, пожалуй, наиболее могущественным человеком во всей Англии. Еще он был канцлером королевы Марии и хранителем Большой королевской печати. Сесил пытался, конечно, привлечь его в ряды сторонников Елизаветы, но Хит оставался непоколебимым. Что ж, теперь ему придется выбирать, чью сторону взять.

Сопровождаемый свитой, архиепископ верхом направился в Вестминстер, где собирались, как полагалось, на утреннее заседание члены парламента. У ворот этого дворца тоже собралась немалая толпа. Хит громко объявил, что будет говорить с лордами и общинами вместе, так что всем следует идти в палату лордов.

Нед попытался было проскользнуть в ворота за спинами свиты архиепископа, однако стражник его остановил. Юноша всплеснул руками, будто изумленный такой помехой, и воскликнул:

– Я здесь по поручению принцессы Елизаветы! Она велела мне все разузнать и доложить.

Стражника эти слова нисколько не убедили, но Хит услышал – на что и рассчитывал Нед – и вмешался.

– Я тебя помню, юноша, – сказал он. – Ты приходил ко мне с сэром Уильямом Сесилом.

– Да, ваша светлость. – Нед постарался не подать виду, что искренне удивлен памятливостью архиепископа.

– Пропусти его, – распорядился Хит.

Стражник посторонился.

Присутствие архиепископа на заседании парламента означало, что вопрос о престолонаследии может решиться быстро, в особенности если Хит поддержит Елизавету. Принцессу знали и уважали, она приходилась сестрой покойной королеве – и проживала неподалеку, в каких-то двадцати милях. А Марию Стюарт англичане толком не знали, разве что судачили о том, что она вышла замуж за француза и живет в Париже.

Словом, обстоятельства вроде бы складывались в пользу Елизаветы. Но церковь стойко поддерживала Марию Стюарт.

В палате было шумно, члены парламента, разбившись на кучки, вели оживленные беседы. Все наверняка обсуждали одно и то же – и дружно замолчали, когда архиепископ встал перед ними.

– Господь в Своей неизреченной милости этим утром призвал к Себе нашу королеву Марию, – сказал Хит.

По палате прокатился вздох. Разумеется, все собравшиеся уже знали об этом либо успели услышать от товарищей, однако подтверждение слухов из уст архиепископа словно подвело некую черту.

– Но мы должны возрадоваться и восславить Всевышнего, ибо Он не оставил нас без попечения и подарил нам истинную, законную и любезную Господу наследницу короны.

Все затаили дыхание, но Хит не спешил называть имя новой королевы. Кого же он назовет?

– Мы не вправе более сомневаться, – звучно произнес архиепископ, – в обоснованности притязаний леди Елизаветы.

Палата взревела, множество голосов слилось в один. Хит продолжал говорить, но его не было слышно. Все сразу осознали главное – вопреки прямому наставлению папы английская церковь назвала Елизавету законной наследницей. Свершилось!

Некоторые члены парламента что-то кричали и возмущенно размахивали руками, но большинство, как отметил про себя Нед, радовалось и веселилось. Парламент поддерживал именно Елизавету. Должно быть, раньше они предпочитали скрывать свое расположение к ней, опасаясь возможного исхода противостояния, но сейчас отбросили все страхи. Пожалуй, даже сэр Уильям Сесил недооценил, насколько парламент привержен Елизавете. Да, кое-кто сидел с вытянувшимися лицами, скрестив руки на груди, не веселился, не хлопал в ладоши, но таких было явное меньшинство. Остальные же бурно радовались. Гражданской войны удалось избежать, Англии больше не грозило правление короля-чужестранца, а еретиков перестанут жечь на площадях. Нед вдруг сообразил, что кричит и веселится вместе с прочими.

Хит вышел из палаты в сопровождении членов Тайного совета и с крыльца парадной лестницы дворца повторил свои слова для толпы, ожидавшей снаружи.

Напоследок он сказал, что объявит о решении церкви на главной площади Лондона. А потом повернулся и поманил к себе Неда.

– Полагаю, ты готов ехать в Хэтфилд с добрыми вестями?

– Да, ваша светлость.

– Скажи королеве Елизавете, что я навещу ее ближе к вечеру.

– Конечно, ваша светлость.

– И запомни, юноша: сперва доставишь мое послание, а потом уже можешь праздновать.

– Разумеется, ваша светлость.

Хит удалился.

Нед опрометью кинулся обратно в «Карету». Несколько минут спустя он уже мчался в Хэтфилд.

Ему досталась крепкая и выносливая кобылка, которую он то пускал в галоп, то побуждал идти шагом. Совсем не хотелось загнать лошадь без нужды и проделать остаток пути пешком. В конце концов, уже не имело значения, как быстро он доберется до Хэтфилда, – все равно Нед будет там раньше архиепископа.

Из Лондона юноша выехал в разгар утра, а вскоре после полудня он увидел впереди кирпичный торец дворца Хэтфилд.

Хопкинс давно должен был приехать, так что во дворце наверняка знали, что королева Мария Тюдор скончалась. Но никто еще не знал, что страна обрела новую королеву.

Стоило Неду въехать во двор, к нему кинулись сразу несколько конюхов.

– Ну? Что? Как там? – закричали они наперебой.

Нед счел, что первой его новости должна услышать Елизавета, поэтому ничего не ответил конюхам и постарался напустить на себя бесстрастный вид.

Елизавета сидела в приемной, вместе с Сесилом, Томом Парри и Нелл Бэйнсфорд. Когда Нед вошел в дверь, все взоры обратились к нему, а он, храня молчание, двинулся вперед, не позаботившись снять плотный дорожный плащ.

Нед приблизился к Елизавете. Он пытался сохранять хладнокровие, но губы сами расползались в улыбке. Елизавета заметила эту улыбку, и ее лицо словно осветилось изнутри.

– Вы – королева Англии! – объявил Нед.

Он сорвал с головы шляпу, опустился на одно колено и низко склонил голову.

– Ваше величество…