Дворец Скон, Перт, весна 1525

Дворец Скон расположен недалеко от строений аббатства, прямо возле церкви Скона. Это место знаменито тем, что здесь короновали шотландских королей. Я успела полюбить само аббатство, выстроенное из серого камня, дворец и маленькую церковь, стоящую высоко на холме над Пертом, еще с первого своего визита сюда со своим первым мужем, королем Яковом.

Здесь удивительно красиво: высокие горы, нижние части склонов которых темнели от настолько густо поросшего леса, что в нем никто не жил, и по незаметным тропам ходили лишь олени да дикие кабаны. В это время года вершины были еще покрыты снегом, хотя вдоль русла реки нарциссы уже показывали свои нарядные головки. Для прогулок вдоль реки, бурлящей с остатками льда, или в обнесенных стенами садах вокруг монастыря, где уже начинали проклевываться в темной земле растения, еще слишком холодно.

Арчибальд не составляет нам компанию в этой поездке на север, предпочитая остаться в Эдинбурге, в совете с лордами, и мы с Яковом неожиданно получаем свободу. Только сейчас, оторвавшись от него, я понимаю, как он подавляет меня, что я рядом с ним постоянно молчу и постоянно слежу за ним. Мы с сыном словно ходим вокруг него не дыша, как будто он – спящая змея, в любое мгновение способная нанести удар. Только Маргарита скучает по нему: он так нежен и добр с ней, что она его не боится.

Каждый день мы ездим на прогулки или охотимся, и мой шталмейстер ведет нас сквозь леса на высокие равнины, где царят сильные холодные ветра. Мой сын любит эти горные земли, которые составляют большую часть его королевства. Он ездит по ним целыми днями в компании всего нескольких человек. На завтрак они приезжают в крохотный монастырь, а на ужин стучат в двери разбросанных по равнинам редких ферм. Люди счастливы видеть короля рядом с собой, а Яков упивается свободой после стольких лет заточения в собственных замках. Он так похож на отца! Он любит удивлять людей, путешествуя среди них, как самый простой человек, и разговаривая с ними как с равными. Я рассказываю ему, что его отец любил делать то же самое, называясь именем Гудман из Балангейка, деревушки недалеко от Стерлинга, и представлялся людям самым обыкновенным человеком, чтобы танцевать с девушками и давать милостыню нищим. Яков со смехом отвечает, что он тоже станет так делать, только назовется уже Гудмансоном.

К нам присоединяется Генри Стюарт и путешествует рядом с Яковом, являя собой идеального компаньона, который рассказывает о благородстве, чести и старых добрых легендах Шотландии. При свете дня он – друг и компаньон Якова, а по ночам он тихонько пробирается в мои комнаты и заключает меня в объятия.

– Вы любовь моя, моя любовь, – шепчет он мне в ухо.

– Тише, – отвечаю я, и мы любим друг друга, а перед рассветом он уходит, чтобы ко времени собираться на утреннюю службу, у меня оставались лишь смутные сомнения о том, не приснилось ли мне, что ко мне приходил молодой любовник.

Мы так счастливы здесь, на севере, так далеки от проблем Эдинбурга, что я не могу сдержать удивления, когда перед ужином мне объявляют о присутствии архидьякона Томаса Магнуса, только что вернувшегося из поездки в Лондон. Здесь мы ужинаем рано и отправляемся спать к тому времени, когда свечи затухают в канделябрах. Небеса здесь так густы и темны, что напоминают бархат, усеянный серебряной россыпью звезд. Здесь не видно огней Перта и факелов крохотного селения Скон. По ночам, до прихода рассвета и появления первых звезд, здесь нет ничего, кроме таинственного свечения вдоль той линии, на которой неосвещенная земля соприкасается с темным небом, да глухого уханья сов.

– Не ожидала снова увидеть вас так скоро в Шотландии, – приветствую я его. – Добро пожаловать.

Ему не совсем рады здесь. Я знаю, что он был в Лондоне и привез с собой письма, и не сомневаюсь в том, что по дороге сюда он останавливался в Эдинбурге, чтобы поделиться всеми новостями с Арчибальдом и получить его указания.

– В добром ли здравии мой брат, король? Как поживает ее величество?

Он кланяется и тихо сообщает мне, что привез для меня письма и весьма грустные известия из Лондона.

– С моим братом все в порядке? – с беспокойством спрашиваю я.

– Хвала небесам, – благочестиво отвечает он. – И с ним, и с ее величеством все благополучно. Но была страшная битва, и я должен с грустью вам сказать, что ваш бывший союзник, королевство Франция, потерпело сокрушительное поражение. Сам король был захвачен в плен.

– Что?

Я явно вижу торжествующий блеск в его глазах и его радость от увиденного в моих глазах смятения. Он прекрасно понимает, что это событие оставляет меня без союзников, один на один против воли моего брата и его помощника.

– Король Франции схвачен и содержится под стражей императора, – холодно продолжает он. – Ваш друг, герцог Олбани, возглавлявший войска своего короля, потерпел сокрушительное поражение. Враг вашего брата, Ричард де ла Поль, претендент на его трон, был убит.

– Он был и моим врагом, – твердо говорю я. – Нашим родственником и врагом. Хвала небесам, он нас больше не побеспокоит.

– Аминь, – соглашается архидьякон с таким видом, что, кроме него, никто не смеет поминать имя Господне. – Поэтому вы понимаете, а принцесса вашего ума не может этого не понимать, что вы остались без могущественных друзей и союзников. Теперь у вас есть только Англия, потому что Франция уничтожена и будет оставаться в таком состоянии не одно поколение. Их король захвачен, его правление прервано. Хоть он и был вашим союзником, сейчас он – пленник империи Габсбургов, а королевство вашего брата спасено от его нападения. А ваш друг герцог Олбани унижен и разбит наголову.

– Я рада любому событию, что идет на пользу безопасности Англии. – Я отвечаю наугад, почти не понимая, что говорю. Если Франция захвачена, а герцог лишился влияния, то он не может ходатайствовать обо мне в Ватикане и ничем не поможет мне в Шотландии. Архидьякон прав: я потеряла друзей и союзников. Теперь я оказалась в зависимости от Генриха и никогда не освобожусь от Арчибальда.

– Это такой удар для вас, – говорит архидьякон с неубедительным состраданием. – Это конец Франции как силы, и все лорды, получавшие деньги из французской казны, скоро это почувствуют. – Тут он замолкает, знает, что и я получала деньги из Франции. Он прекрасно понимает, что я завишу от французской казны, которая выплачивает содержание мне и моим охранникам, и половине лордов за их поддержку.

– Я рада за брата, – ровно говорю я. – И очень рада за Англию.

– И за вашу невестку, испанскую инфанту, чей племянник сейчас правит всей Европой, – подсказывает архидьякон.

– И за нее тоже, – сквозь зубы выдавливаю я.

– Они прислали вам письма. – И он протягивает мне сверток, тяжелый от королевских печатей.

Я киваю одной из фрейлин.

– Скажи музыкантам, чтобы начинали играть. Я пойду к себе, читать новости из Англии.

– Надеюсь, это добрые вести, – говорит она.

Я киваю с уверенностью, которой не ощущаю, и позволяю стражникам закрыть за мной двери, направляясь к огромному креслу и столу, поставленным на помосте, лицом к пустой комнате. Я сажусь и вскрываю печати.

Никогда прежде я не читала подобных писем. Я знала, что Генрих всегда был вспыльчив и несдержан, но с подобным я столкнулась впервые. Да, он мог быть рассержен, но я в жизни не видела такого. Он пишет как человек, который не терпит неповиновения, который готов убить любого, кто посмеет ему возразить. Это похоже на яростное безумие, не меньше. Он говорит, что знает, что мои отношения с герцогом Олбани были более чем близкими, но что теперь я должна знать, что Олбани уничтожен, полностью и бесповоротно. Что в его распоряжение попало мое письмо, которое показывает, что в то время, как я создавала видимость публичного примирения с мужем, я втайне от всех умоляла Олбани ускорить принятие решения о моем разводе. Что он с ужасом и отвращением читал о моей готовности пойти «решительно на все» ради обретения свободы и прекрасно понимает, что именно я имела в виду: что я вверяла ему себя для покрытия позором своего имени и имени своей семьи. Что он знает, что я куплена французами и что умоляла герцога использовать свое влияния для моего освобождения. Он называет меня лживой притворщицей и говорит, что не должен был слушать свою жену, которая клялась, что я – достойная женщина и мне можно доверять. Он говорит, что его жена не знает ничего в этой жизни и что я доказала, она лжет и не умеет видеть истинную природу людей, и что он больше никогда не будет понапрасну тратить время на выслушивание ее советов, и что в этом виновата только я. Он называет меня лгуньей, а ее – дурой. Теперь племянник Екатерины правит всей Европой, а Франция как независимое королевство исчезла так же быстро, как и появилась. Он заявляет, что принцесса Мария никогда не выйдет замуж за моего сына Якова, а тут же объявит о помолвке с императором и станет величайшей из императриц, которую знал мир. А еще, как только он будет готов, то лично поведет свою армию и захватит Шотландию, чтобы Яков навсегда забыл о своих притязаниях на корону, а Шотландия вернулась под английское правление, где всегда была и где ей самое место. И пусть Яков забудет о своих правах на наследие английской короны, потому что у Генриха самого есть сын, умный и здоровый, Тюдор по крови, который займет трон как Генрих IX, а мне не стоит мечтать даже о том, что Яков увидит Вестминстерское аббатство изнутри. Лондон он тоже не увидит, разве только для засвидетельствования своего почтения, и больше ни в какой роли. Да и я сама могу забыть о Лондоне тоже. Генрих говорит, что предупреждал меня об этом и что Екатерина, глупая женщина, тоже предостерегала меня. Неверность моему мужу будет стоить мне немилости, а неверность Англии – будет наказана. Меня предупреждали о том, какая участь меня ждет, и теперь я себя погубила.

Я все еще держу перед собой письмо, как вдруг понимаю, что до меня доносится странный шелестящий звук. Это дрожат мои руки. Я роняю письмо на пол и понимаю, что дрожу вся, как в ознобе, словно я – безумная нищенка, которая вот-вот упадет и забьется в приступе. Я не могу сделать вдох, и мне становится так холодно, будто на меня дует ледяной ветер. Я пытаюсь встать, но ноги подводят меня. Я откидываюсь на спинку кресла и пытаюсь позвать на помощь, но понимаю, что голоса у меня тоже нет. Теперь я слышу постукивание моих перстней о подлокотник кресла. Я должна пережить этот приступ, это приближение к безумию, как пережила многие другие испытания и страшные лишения.

Мой родной брат обернулся против меня, мой друг потерпел поражение, Франции больше нет, и мне нечем сражаться с этим миром. Мой муж победил. Я обречена.

На улице уже темнеет, когда я собираюсь с силами, чтобы открыть письмо Екатерины. Она пишет коротко и старается говорить так, будто горюет, но я знаю, что так говорит Екатерина-триумфатор.

Я должна поговорить с Яковом. Он всего лишь мальчик двенадцати лет, но он уже король. Он должен знать, что я допустила страшную, ужасную ошибку, ввязав его в союз с Францией, чья власть сейчас разрушена. Теперь его помолвка отменена, а я – публично опозорена.

Я прихожу в его спальню в то время, когда он возносит вечерние молитвы с Дэвидом Линдси, который с любопытством смотрит на мое напряженное бледное лицо. В этот момент я понимаю, что потерпела сокрушительное поражение как мать, опекун собственного сына и как королева.

Яков преклоняет колени за родительским благословением, а я кланяюсь ему и целую его. Потом он запрыгивает на кровать и с интересом смотрит на меня, словно он все еще маленький мальчик, а я пришла рассказать ему сказку на ночь. Дэвид кланяется и направляется к выходу, но я останавливаю его.

– Останься. То, что я скажу, завтра уже будет известно всему двору, так что ты можешь услышать это и от меня.

Яков обменивается с наставником удивленным взглядом, и Дэвид тихо поворачивается, вставая возле двери, как охранник.

– Ты уже слышал новости из Павии? О катастрофическом поражении Франции?

Яков кивает.

– Архидьякон Магнус уже сказал мне, но не вполне понимал, как это на нас отразится.

– Он не мог отказать себе в удовольствии и не сказать, что наш союзник, Франция, теперь ослаблена на многие годы, почти уничтожена. У них даже нет короля, он был захвачен и больше не вернется на трон.

– Французы выкупят его, – успокаивает меня сын. – Они просто дадут захватчикам денег.

– Если смогут. Но император получит все, что сможет, в землях, городах и налогах, даже если решит после того вернуть короля Франции на место. Он передвинет границы Европы. Мы потеряли союзника и остались без друга. У нас не остается иного выбора, как заключить мирное соглашение с Англией на ее условиях, потому что если они решат пойти на нас войной, нас будет некому защитить.

Яков кивает.

– Да, но мой дядюшка в любом случае стремился к миру между нами.

– Стремился. Он искал мира с маленькой страной, состоящей в союзе с большой и опасной силой, которую представляла собой Франция. Но теперь ему нечего бояться. – Я ненадолго замолкаю. – И он очень, очень зол на меня.

Мой мальчик поднимает на меня ясный взгляд.

– Почему?

– Я пыталась добиться аннулирования моего брака с Арчибальдом, графом Ангусом, – тихо отвечаю я.

– Я думал, вы примирились, – говорит мой сын.

– Нет, не полностью. Да и в сердце моем я этого не сделаю никогда. – Даже я понимаю, как двулично это звучит. Украдкой я бросаю взгляд на Дэвида, который стоит с совершенно безразличным видом, глядя только на короля.

– Я написала герцогу Олбани с просьбой использовать его влияние при Ватикане для ускорения рассмотрения моего дела, – говорю я. – И надеялась получить развод до Троицы. Тогда бы я сказала об этом графу.

– Но герцог потерпел поражение, а Франция потеряла своего короля, – резюмирует сын.

– Хуже. Мой брат, король Англии, получил мои письма герцогу, из которых он теперь знает, что я искала развода со своим мужем, тем самым нарушая свою договоренность с Англией. – Я судорожно вздыхаю. – Он очень зол на меня, и я потеряла его милость.

Теперь юное лицо Якова мрачнеет.

– Если лорды совета обратятся против тебя, то мы останемся совсем одни, леди мама. Если ты больше не жена лорда Ангуса, и не регент, поставленный французами, и не любимая сестра короля Англии, то у тебя больше нет никакого влияния.

Я киваю.

– И граф Ангус теперь будет оскорблен твоими попытками получить с ним развод за его спиной, живя с ним, как его жена.

Как же страшно это звучит в устах моего юного сына.

– Я знаю.

– И ты притворялась? Делала вид, что примирилась с ним, отправляя письма с прошением о разводе в Ватикан?

– Да.

– Ты изменяла ему? – холодно спрашивает он.

– Я хотела быть свободной, – жалко бормочу я. – Я так хотела освободиться от Арчибальда.

– У тебя есть любовник?

Я склоняю голову перед праведным гневом моего сына.

– Я хотела стать свободной.

– Но я не свободен, – замечает мой сын. – Я нахожусь под его опекой и под опекой совета лордов. Если ты утратила все свое влияние, то мои дела сейчас хуже некуда. Ты в опале, а меня они будут держать как заложника. Он получит меня как своего приемного сына.

– Мне так жаль…

Он поворачивается и угрюмо смотрит на меня.

– Ты поступила очень плохо, – произносит он. – Ты нас уничтожила.