Дворец Холирудхаус,
Эдинбург, весна 1525
Никто не может знать о том, что Генри Стюарт влюблен в меня. Ну хорошо, Дэвид Линдси знает, потому что он знает все. Мои фрейлины знают, потому что видели, как он смотрит на меня, ему всего двадцать восемь, и он не умеет скрывать свои желания. Джеймс Гамильтон, граф Арран, знает, потому что он видел, как Генри сжимал меня в объятиях, когда мы добрались до крепости. Но не знает никто из тех, кто мог бы донести об этом в Англию. Они и не должны знать, что у меня есть достойный мужчина, который любит меня, и больше я не одинока в своей борьбе против всего мира.
Я наслаждаюсь его вниманием, оно действует на меня, как целительный бальзам на ожог. Любовь такого человека, как Арчибальд Дуглас, оставляет на сердце долго не заживающие раны, заставляет познать отверженность и почувствовать пренебрежение. Я же хочу поскорее исцелиться и забыть о том, что знала его. Я хочу найти покой в обожании, которым окружает меня Генри Стюарт. Я хочу спать рядом с ним долгими и холодными шотландскими ночами и больше никогда не вспоминать об Арде.
Генри дарит мне ощущение покоя, что очень важно для меня, потому что сейчас у меня появилось много врагов и я лишилась союзников. Арчибальд отступает в Танталлон, откуда засыпает моего брата, Генриха, целым градом жалоб на меня. Он утверждает, что пытался примириться со мной, но я стала безумно опасной, и что личные посланники Генриха подтвердят, что я направила на него оружие. Генрих же и его рупор, кардинал Уолси, рекомендуют Арчибальду не прекращать попытки. Они хотят, чтобы Арчибальд выдавил французское влияние из Шотландии, и говорят, что он должен меня обуздать, принудив к примирению, если это будет необходимо. Гадкие мысли, вложенные в не менее мерзкий совет. Они не хотят слушать меня и не станут меня поддерживать.
Из Лондона нет никаких вестей весь рождественский сезон, и даже после я получаю лишь пару милых даров и записку от Марии. Она рассказывает о самом чудесном праздновании Рождества… наряды и танцы, маскарады и подарки… и в самом конце письма она поясняет, как случилось, что двор, возглавляемый стареющей королевой, был охвачен таким весельем.
«У Марии Кэрри появилась соперница! Ее родная сестра, Анна Болейн! В самом деле! Она была моей милой фрейлиной во Франции, и тогда показалась мне весьма очаровательной, смышленой и остроумной. Но я никогда бы не обращалась с ней с той добротой, если бы узнала, как именно она применит мои уроки! Мне очень жаль об этом говорить, но она вместе со своей сестрой сводит весь двор с ума нескончаемой вереницей развлечений. И Генрих вконец потерял голову от этой парочки. Он очень холоден к Екатерине, которая не может угодить ему, что бы она ни делала, и отстранился от меня. Сестрицы Болейн были королевами двора все Рождество, они придумывали всяческие развлечения и игры, в которых всех выигрывала Анна. Рядом с ней ее сестра, которую все так любят, кажется скучной и недалекой. Рядом с ней и я кажусь невыразительной, так представь себе, как тогда выглядит наша бедная Екатерина! Она умопомрачительна. Одному Богу известно, чем это кончится, но Анна – не очередная милая мордашка, ей мало одного внимания».
Ни слова обо мне. Как будто я не командовала обороной Холируда и не целила пушку на улицу Королей, не противилась собственному мужу, не смотрела ему в глаза до тех пор, пока он не принял поражение. Никто не знает, что я оставила его, как не знают и о том, что я – не брошенная жена, а хозяйка собственной судьбы. Я – излюбленная тема для пересудов во всем мире, кроме Лондона, где все заняты тем, что у Генриха появилась новая фаворитка, и тем, как он делает несчастной свою жену. Лондон интересуется только самим Лондоном, и этот факт, без сомнения, доставляет массу неудобств Арчибальду, которого никто не слышит, как и мне самой, потому что без их поддержки я не могу удержать поддержку лордов, членов совета. Я могу бороться за права моего сына и его безопасность, отчаянно взывая к Лондону о помощи, но английский двор будет по-прежнему занят томным взглядом карих глаз Анны Болейн и легкими улыбками Генриха. Хвала небесам, что, получив это письмо, я могу положить голову на плечо Генри Стюарта и утешиться тем, что меня кто-то любит. В Лондоне меня могли забыть, но теперь у меня есть человек, который меня любит.
Однако от Арчибальда не так-то просто скрыться. Английский посол добивается того, чтобы клан Дугласов получил доступ в Эдинбург, а лорды, находящиеся на английской пенсии, допущены в совет. Взамен на это они обещают поддержать меня как регента, и мы соглашаемся на сохранение мира между Англией и Шотландией и помолвке Якова с его кузиной принцессой Марией.
– Вы принесете мир и союз с Англией, – обещает мне архидьякон Магнус. – И послужите обоим королевствам, и они оба будут вам за это благодарны.
Я прихожу в ужас от мысли о том, что снова окажусь рядом с Арчибальдом. Мне кажется, что он может меня околдовать и я опять стану беспомощной рядом с ним. Я понимаю, что это глупо, но все равно чувствую себя мышью, рядом с которой появляется змея. Я понимаю, что смерть приближается с каждым шагом, но сбежать уже не могу.
– Я вовсе не хочу идти рядом с Арчибальдом в процессии, – тихо говорю я Генри Стюарту и Джеймсу Гамильтону, графу Аррану. Но у меня язык не повернется признаться этим двум мужчинам в том, что меня охватывает дрожь от одной мысли о приближении к Арчибальду.
– Ему должно быть стыдно даже просто появиться рядом с вами! – горячо вторит Генри. – Почему мы не можем запретить ему приближаться?
– Когда вы видели его последний раз? – спрашивает Гамильтон.
Я качаю головой, вспоминая фигуру на черном коне и клубящийся вокруг нее дым.
– Не знаю. Мне трудно вспомнить.
– Процессия будет в любом случае, – говорит Джеймс Гамильтон. – Вам не обязательно держаться за руки, но вам придется пройти вместе.
Генри коротко произносит что-то недоброе и отходит от камина в моей комнате к окну, где стоит и смотрит на вьюгу.
– Как они могут требовать от вас такого? – спрашивает он, все еще глядя в окно. – Как может брат требовать подобное от своей невинной сестры?
– Главное, что это придется сделать, – напоминает Гамильтон, начиная откровенно беспокоиться. – Вы должны показать всем лордам, что в совете все едины и что совет – это целостность. Люди должны это видеть. Но это будет неприятно и ему тоже: ему придется преклонить перед вами колени и принести вам присягу.
– Да я бы плюнул ему в лицо! – горячится Генри. Потом он поворачивается ко мне с неожиданным отчаянием во взгляде. – Вы же не станете этого делать? Вы не вернетесь к нему?
– Нет! Никогда! И ему не позволено меня целовать, – говорю я, запаниковав. – И держать меня за руки.
– Ему придется принести присягу, – терпеливо повторяет Гамильтон. – Он не может причинить вам зла. Мы все будем рядом с вами. Он встанет перед вами на колени и протянет к вам сложенные руки, и вы возьмете его руки в свои. А потом он поклонится и поцелует вашу руку. И все.
– Все?! – взрывается Генри. – Да все подумают, что они снова стали мужем и женой!
– Не подумают, – говорю я, находя отвагу в своем отчаянии. – Он принесет мне присягу, а значит, я победила. Тридцать шагов. Нам надо пройти около тридцати шагов. Не думай, что это будет что-то значить, не думай, что это будет означать, что я не люблю тебя, и не думай, что это значит, что я снова принимаю его как мужа. Потому что я клянусь тебе, что не сделаю этого. Но мне придется пройти рядом с ним и придется взять его за руку, и мы просто будем вдовствующей королевой и графом Ангус, которые ведут лордов на заседание совета.
– Это невыносимо! – Он ведет себя как маленький ребенок.
– Ты должен это вынести, ради меня, – спокойно говорю я. – Потому что я должна вынести это ради моего сына, Якова.
И тут же его взгляд смягчается.
– Для Якова, – повторяет он. – Я должен сделать это ради него.
– Это только ради публичного принесения присяги, – напоминает нам обоим Джеймс Гамильтон.
Я изо всех сил стараюсь не дрожать.
Я иду рядом с Яковом, одетым в золотую парчу, он в короне, мы направляемся к зданию городской тюрьмы в Эдинбурге. Арчибальд возглавляет процессию, неся корону, Джеймс Гамильтон, граф Арран, идет за ним следом, неся скипетр, а граф Аргайл замыкает процессию, неся церемониальный меч Якова. За ними тремя идем мы с Яковом, бок о бок, а над нашими головами несут белые знамена с нашими гербами. На улице очень холодно, мы видим, как парит наше дыхание, а в воздухе вокруг нас кружатся мелкие снежинки. Я дорого плачу за мир между Англией и Шотландией и за безопасность моего сына. Сегодня за ужином во дворце Холирудхаус мне придется пить из одного бокала с Арчибальдом и посылать ему лучшие угощения. А он будет улыбаться и забирать себе лучшие куски мяса, как он забирает ренты с моих земель. И я не буду смотреть через всю комнату на Генри Стюарта, чтобы не видеть, как он сидит за столом с побелевшим лицом и ничего не ест.
В этот вечер английский посол, архидьякон Томас Магнус, отдает мне письмо от Екатерины.
– Она послала его вам? Не мне?
– Она хотела, чтобы я передал вам его именно в этот день, когда вы с мужем поведете совет в зал заседаний.
– О, так его надиктовал сам граф? Когда составлял план всей процессии? – язвительно спрашиваю я. В ответ архидьякон достает и показывает мне письмо.
– Ее величество сама его написала. Видите? Печать не нарушена. Я не знаю, что там внутри и о чем она пишет. Об этом не знает никто. Но она сказала мне, что вы должны получить его в день, когда граф Ангус присоединится к совету и принесет присягу вашему сыну.
– Она знала, что это произойдет?
– Она молилась об этом, как об исполнении Божьей воли на земле.
Я принимаю у него письмо, и он кланяется и удаляется из комнаты, чтобы я могла его прочитать наедине.
«Моя дорогая сестра,
Генрих сказал мне, что велел твоему мужу, графу, поддерживать тебя и твоего сына в совете лордов и что он доволен графом и тем, что тот исполнит свой долг по отношению к тебе и к своим брачным клятвам. Я так этому рада и так благодарна, что твои беды наконец подходят к концу. Твой муж вернулся к тебе, твой сын принят как король, и ты обрела свою власть регента. Твоя храбрость и мужество теперь вознаграждены, и я благодарю небеса за это.
Зная то, что мне известно, я умоляла Генриха особенно наставить твоего мужа в том, чтобы он был щедр к тебе и терпелив, и он даже дал мне слово, что тебе не придется возвращаться к Арчибальду и сразу же жить с ним как муж и жена. Можно отложить это до Троицы, чтобы у вас было время снова привыкнуть друг к другу и, возможно, чтобы ты полюбила его снова, ведь он был так верен тебе и в изгнании, и в Англии. Я внимательно наблюдала за ним, и он показал себя внимательным и любящим мужем. У тебя нет никаких причин не воссоединиться с ним.
Я поклялась Генриху своей собственной честью, что все слухи о тебе – ложь, и дала ему слово, что ты – достойная женщина и не сделаешь наше королевское имя посмешищем, а своего собственного ребенка – бастардом. Это тем более странно потому, что твой муж ищет примирения с тобой.
Долг хорошей жены – прощать. И на королеве, такой, как ты, как я и наша сестра Мария, лежит особая ответственность: показать миру, что браку нет конца, как нет границ нашему прощению. Поэтому я заключила с Генрихом соглашение о том, что на Троицу ты примешь Арчибальда как своего мужа и, я очень надеюсь, снова обретешь счастье. Как и я надеюсь снова стать счастливой когда-нибудь, очень скоро.
Твоя сестра, королева
Екатерина».
Я даже не в силах сердиться на нее за то, что она передала меня в руки изменника и предателя, который привел против меня свою армию, моего мужа. Этот удар кажется мне ее коронной росписью под всем шедевром моей искалеченной жизни.
Отныне Арчибальд будет жить в Холирудхаусе с нашей дочерью, моим сыном и со мной, и мы должны демонстрировать всему миру, что мы воссоединились как семья. Мы должны доказать Генриху, что между нами не идет речи о разводе, что мужья всегда возвращаются к женам и что браки воистину заключаются до гробовой доски. Для простых людей, зашедших посмотреть на нас во время ужина и увидевших нас бок о бок за столом в великолепном зале, мы выглядим как лорд с женой и семейством. Надо мной с Яковом висит изображение герба, наши стулья немного выше того, на котором сидит Арчибальд, но именно он рассылает блюда по столу, ходит по залу и разговаривает с друзьями и заказывает музыку, как и положено хозяину большого дома. Кухни присылают наверх блюда, как на настоящий пир, словно сами наслаждаются возможностью снова побаловать своего лорда. Музыканты играют танцевальную музыку, и Арчибальд учит всех новым танцам, которые он привез из Лондона и которые благодаря Анне Болейн стали там очень модными. Актеры разыгрывают новые пьесы, выбирая кого-то из придворных и втягивая его в постановку, в которой для этого человека отведена специальная роль. Очень часто они выбирают Арчибальда, и он танцует в центре хоровода, поблескивая темными глазами и улыбаясь мне и всем своим видом показывая, что он не добивается похвалы и внимания, которые сами идут к нему. Он становится постоянным центром всеобщего внимания.
Он мил с Яковом, не душит его вниманием, которое насторожило бы моего двенадцатилетнего сына, но рассказывает ему о схватках и погонях, приключениях и избавлении от опасностей, о войнах и крестовых походах, планах короля Генриха и постоянных переменах в европейских королевских дворах. Он явно не терял времени даром ни во Франции, ни в Англии. Он знает обо всем, что происходит, и рассказывает Якову разные истории, с помощью которых объясняет ему об искусстве управления государством, а затем хлопает по плечу, хваля его сообразительность. Он водит его в библиотеку, где они разворачивают карты на большом столе, и там показывает, как растет влияние и расширяются владение семьи Габсбургов в Европе.
– Вот зачем нам необходим союз с Англией и Францией, – говорит он. – Габсбурги – это монстр, который может просто поглотить нас.
Он нежен и заботлив с Маргаритой, которая обожает его всем сердцем и радуется его чудесному возвращению. Он делает ей комплименты и берет с собой везде и повсюду, покупая яркие ленты для ее кос всякий раз, когда они проезжают рыночную площадь.
Со мной он так же мил и очарователен, как в те далекие времена, когда он был для меня простым резчиком мяса и никак не мог придумать, чем еще меня порадовать. Он бросает мне мягкие улыбки над головой Якова, словно одобряя то, как я его воспитала, смеется над моим шутками и всегда готов подставить руку, чтобы сопроводить меня ко двору.
Когда начинаются танцы, играют музыканты или раскладываются игральные карты на столе, – все делается в полном соответствии с тем, как это нравится мне. Он настолько хорошо меня знает, что угадывает мои желания еще до того, как я успеваю их произнести. Он спрашивает, не беспокоят ли меня боли в бедре, напоминает о нашей сумасшедшей поездке, бегстве к безопасности, о нашей истории как пары, которая складывается как кусочки мозаики, умело предложенные моему вниманию в коротких историях, шутках и намеках. Он всегда спрашивает меня, помню ли то время или тот конкретный вечер. День за днем он притягивает меня к себе петлей, мягко сотканной из общих интересов и общих воспоминаний.
Он часто поворачивается к Якову и рассказывает ему о моей храбрости и о том, как ему повезло с такой героической матерью, а Маргарите – о дюжине платьев, которые мой брат король отправил мне в качестве подарка за мою смелость. И он всегда представляет себя несгибаемым борцом за мои интересы и за безопасность Якова. И мне кажется, что он поет балладу о событиях, известных нам всем, только на совершенно незнакомый мотив.
За склоненной во внимательной позе головой Арчибальда я вижу Генри Стюарта, который разрывается на части от гнева и бессилия. Я ничего не могу сделать, чтобы доказать ему, что меня не убаюкивает и не очаровывает эта новая роль Арчибальда, потому что он видит, как и все остальные, что это не так. Я изголодалась по вниманию, даже от мужчины, которого я считаю своим врагом. Я влюблена в Генри Стюарта, и мое сердце вздрагивает всякий раз, когда он входит в комнату, где я нахожусь, и кланяется мне. Я любуюсь тем, как блестят в свете свечей его золотистые волосы, окунаюсь в искренний взгляд его каштановых глаз, но понимаю, что когда Арчибальд стоит за моей спиной, положив руку мне на плечо, я знаю, что мне ничего не грозит. Единственный мужчина в Шотландии, который может оспорить мою власть, находится на моей стороне, друг и союзник моего брата, мужчина, за которого я вышла замуж и который так бессердечно предал меня, вернулся домой.
– Вот как выглядит счастливый конец нашей истории, – шепчет он мне, наклонившись к моему уху, и я не нахожу в себе сил, чтобы возразить ему.
За час до ужина, пока все переодеваются, в мою приемную приходит Генри Стюарт. Одна из фрейлин говорит мне о том, что он меня ожидает, и я всех отправляю вон и выхожу к нему сама, уже одетая в королевский зеленый с серебряными рукавами. Он кланяется мне и ждет, пока я сяду, но я направляюсь прямо к нему, заглядываю в его мрачное лицо и чувствую прилив такой страсти, что не могу удержаться, чтобы не положить руку ему на грудь и не прошептать:
– Генри?
– Я пришел просить разрешения покинуть двор, – натянуто произносит он.
– Нет!
– Вы должны видеть, как невыносимо мне жить под одной крышей с вами и вашим мужем.
– А мне невыносима разлука с тобой. Ты не можешь оставить меня здесь, с ним!
Он прижимает мою руку к своей великолепно вышитой куртке.
– Я не хочу уезжать, – говорит он. – Вы сами знаете, что не хочу. Но я не могу жить в этом доме, где я считаюсь его слугой.
– Это мой дом! И присягал ты мне!
– Если он ваш муж, то все, чем вы владеете, принадлежит ему, – измученно выдавливает он. – И я в том числе. Мне стыдно.
– Ты стыдишься меня?
– Нет, ни в коем случае. Я знаю, что вы вынуждены поделиться с ним властью, и знаю, что вынуждены принимать его здесь. Я понимаю. К этому вас обязывает соглашение с англичанами, я все понимаю. Но я так не могу.
– Любовь моя, мой милый, ты же знаешь, что скоро я получу развод и тогда смогу от него освободиться!
– Когда?
Я обращаю внимание на то, как мрачно он об этом говорит.
– Теперь уже совсем скоро.
– Или никогда. И я не могу ждать, пока это произойдет, в доме вашего мужа.
– Не возвращайся в Эвондейл. – Я крепче сжимаю его куртку. – Если ты не можешь остаться здесь, не возвращайся туда.
– А куда еще я могу поехать?
– Езжай в Стерлинг, – быстро говорю я. – Он мой, никто не станет этого отрицать. Езжай и укрепи его охрану. Проверь всю защиту и сделай его надежным убежищем для нас, на тот случай, если все пойдет не так, как мы планировали. – Я придумываю для него работу, чтобы он почувствовал себя значимым. – Пожалуйста. Пусть ты не можешь защитить меня здесь, но ты можешь дать мне безопасное укрытие, если оно нам понадобится. Кто знает, на что еще пойдет клан Дугласов.
– Они выполнят любой приказ из Англии, – сухо бросает он. – И вы тоже.
– Да, пока, – соглашаюсь я. – Пока я должна это делать. Но ты знаешь, что я сейчас добиваюсь свободы для себя и своего сына, чтобы он мог стать истинным королем для своей страны.
– Но вы по-прежнему держитесь за Дугласа и его клан, – замечает он.
Я не сразу решаюсь открыть ему правду. Меня одолевают такие противоречивые чувства, что я едва ли могу объяснить их самой себе.
– Я боюсь его, – вынуждена я признать. – Я знаю, что он безжалостен, и не представляю себе, как далеко он готов зайти для достижения своих целей. И из-за этого я понимаю, что он мне не опасен, только когда находится на моей стороне. Вот так, – невесело усмехаюсь я. – Я избавляюсь от врага у ворот, впуская его внутрь замка. И когда он добр ко мне, я знаю, что ничто другое не причинит мне вреда.
– Разве вы не понимаете, что должны освободиться от него? – Генри категоричен, как и все молодые. – Вы же живете с ним из страха.
– На этом настаивают мои сестры, – говорю я. – И брат. И я делаю это ради Якова.
– Вы не станете его женой на деле, как и на слове?
Он совсем еще юн и не видит, когда я лгу.
– Никогда, – говорю я ему, думая, что именно это пообещала Екатерина моему мужу и это должно случиться на Троицу. – Даже не думай об этом.
– Вы не любите его?
Его молодость спасает его от понимания женской натуры: женщина может любить и ненавидеть одновременно.
– Нет, – осторожно отвечаю я. – Это вовсе не похоже на любовь.
И тогда он смягчается и склоняет голову, чтобы поцеловать мои руки, которые вцепились в него.
– Хорошо, – говорит он. – Тогда я отправлюсь в Стерлинг и буду ждать там, пока вы не пошлете за мной. Вы знаете, что я хочу служить только вам.
Я проживаю эту весну без моего юного любовника, хоть и очень скучаю без его угрюмого присутствия и ревнивых взглядов из дальних уголков зала. Каждый день мое беспокойство все усиливается, потому что намерения Арчибальда становятся все яснее. Он усиливает давление на лордов, и мне понятно, что он жаждет править. Его связи с Англией, его богатства, некогда бывшие моими богатствами, и природная властность подавляют всех инакомыслящих. Он по-прежнему нежен и внимателен ко мне, но я с ужасом думаю о приближении Троицы, когда он вернется в мою постель, и я не вижу ни малейшего повода ему отказать. Что еще хуже, он говорит обо всем этом как о соглашении, на которое мы оба пошли добровольно, словно сами решили подождать прихода лета, которое бы стало символом нашего полного примирения, словно мы пара голубков, надеющихся на скорое прибавление в семействе. План Екатерины, состоявший в том, чтобы дать мне время снова привыкнуть к нему, оказался весьма действенной стратегией ухаживания, неумолимо ведущей к воссоединению супругов. Он слишком умен, чтобы говорить об этом открыто, но это не мешает ему заказать портнихе новый полог и постельное белье для моей кровати, предупредив ее о том, что они должны быть готовы к Троице. Он с уверенностью говорит о лете, о том, что мы поедем в Линлитгоу и дальше на север и что мы непременно должны взять Якова с собой в поездку по всей стране, как делал это его отец, король. Он рассуждает о том, что научит Маргариту ездить верхом по-мальчишески, чтобы она могла охотиться и участвовать в дальних выездах. Он нисколько не сомневается в том, что мы будем вместе, как муж и жена, этим летом и все последующие летние сезоны. С уверенностью он подает кардиналу Уолси прошение о полном присвоении моих земель, и теперь все мои ренты, все налоги и урожаи переходят в его руки, как к моему признанному мужу. Я ничего больше не слышу о женщине, которую он называл своей женой, Джанет Стюарт из Тракуэра. Я не знаю, живет ли она в замке Танталлон в качестве его хозяйки или в одном из замков, принадлежащих мне, – никто не смеет мне об этом сказать. Кто знает, может, он и бросил ее, и она сейчас живет где-нибудь в Тракуэре, с еле теплящейся надеждой на его возвращение и страхом перед тем, что ее надежда сбудется. Он никогда не упоминает о ней, а у меня самой язык не поворачивается спросить. Я растеряла всю смелость, чтобы ему противостоять.
Воспевая песни нашему счастью и нашему браку, выдержавшему все испытания, и нашей решимости, с которой мы их преодолели, он создал новую реальность. Теперь я понимаю, как ему удалось одурачить всех в Лондоне и здесь, в Эдинбурге. Ему удается убедить моего сына и почти удается – меня в том, что мы с ним безумно влюблены друг в друга, и разлучены волею случая. Да, на нашу долю выпало множество испытаний, но теперь мы снова вместе. Я больше не доверяю себе, своему мнению и ощущению от происходящего. Мне начинает казаться, что он прав, что он любит меня, что он – мое единственное безопасное прибежище. И постепенно я начинаю растворяться в его видении мира, его мнении обо мне, его взгляде на нашу жизнь.
Однажды он даже имеет дерзость сказать:
– Когда рассеялся пороховой дым после залпа и я увидел тебя стоящей за пушками, то подумал: Господи, ведь это единственная женщина, которую я когда-либо желал. Нас с тобой всегда связывала страсть, Маргарита, гремучая смесь любви и ненависти.
– Я отдала приказ приготовиться к залпу, – сказала я. – Я знала, что это был ты.
Он улыбается, все с прежней уверенностью.
– Я знаю. И ты видела, как я смотрю на тебя, и знала, о чем я думаю.
Я вспоминаю его силуэт на коне и как он стоял, словно испытывая мою готовность выстрелить.
– Нет, я не знаю, о чем ты думал, – продолжаю сопротивляться я. – Я просто хотела, чтобы ты ушел.
– О, я никогда этого не сделаю.
Он чем-то напоминает мне моего брата, великого короля, он обладает данной свыше уверенностью, властью, которой может обладать человек и которой может наделить только Всевышний. И он порабощает меня. Нет, я не влюблена, Господь избавил меня от этого горя, но он подчинил себе весь двор, он управляет Яковом и мной, и мне кажется, что никакие мои слова или действия не вернут мне моей свободы. Я могу только ждать новостей из Рима о разводе, и только получив его я смогу сказать, что свободна и что для меня он только один из лордов, членов совета. Только тогда я скажу ему о том, что он мне больше не муж и не приемный отец моему сыну, королю. Да, он отец моей дочери, но это не дает ему права командовать мной. Он может оставаться союзником короля Англии, но больше не связан с ним родственными связями.
Каждый вечер я опускаюсь на колени перед распятием и молюсь о том, чтобы секретари святого отца написали мне как можно скорее и освободили меня от этой странной полужизни, где я существую рядом с мужем, которому не смею противиться, и тоскую по мужчине, которого не могу увидеть. Это невыносимо. Я должна сбежать этим летом. Я не могу выезжать с Арчибальдом каждый день и наблюдать за тем, как он танцует каждый вечер. Я не хочу молиться рядом с ним по утрам и принимать причастие из одного бокала, как истинные муж и жена. И я знаю, что очень скоро, через некоторое время после Пасхи, он придет в мою спальню и все мои фрейлины выйдут оттуда с поклоном, чтобы оставить нас наедине. Я настолько подавлена им, что уже знаю, что не смогу противиться. И закон запрещает мне даже пытаться сопротивляться. Со все более возрастающим страхом я думаю, что уже забыла, как это делать: бороться и не сдаваться. Я должна нарушить это соглашение, заключенное за меня моим братом, должна избавиться от страшного заклятья, которое наслала на меня Екатерина. Эти двое, руководствуясь собственными интересами, решили, что мы с Арчибальдом должны воссоединиться как супруги. Вероятно, в представлении Генриха мой брак с Ардом каким-то образом дает ему право на интрижку с Марией Болейн, раз никакая измена не может нарушить брак. И я должна это доказать. Генрих и Екатерина сделали так, чтобы мы с Арчибальдом пришли к соглашению. Генрих платит охранникам Якова, дает денег на подкуп лордов, поддерживает Арчибальда, на том условии, что Арчибальд будет представлять интересы Англии и останется верным мне, английской принцессе, супругом.
Я получаю письма от Генриха, Екатерины и Марии, и все они говорят о том, что мое будущее, будущее моего королевства и сына находится в руках моего мужа. Он будет верен мне, я должна к нему вернуться. Мы будем счастливы.
Тайно, изменив почерк, окольными путями я отправляю письмо в порт, а оттуда через французского купца во Францию. Я пишу отсутствующему герцогу Олбани, с заверением о том, что готова решительно на все, чтобы как можно скорее получить разрешение на развод. Я говорю, что знаю, что у него есть определенное влияние в Ватикане, и умоляю использовать его для меня. За эту услугу я готова отдать ему совет лордов и Шотландию под французское влияние, только бы он освободил меня от Арчибальда и от этой страшной полуреальной жизни, которая душит меня даже сейчас, пока я взываю о помощи.
