Дворец Линлитгоу,
Шотландия, лето 1523

Мы с Яковом и Маргаритой проводим вместе целое лето, как настоящая королевская семья, в прекрасном местечке возле озера, с которым у меня связано столько воспоминаний, хороших и плохих. Яков каждый день ездит верхом, и его шталмейстер каждый раз предлагает ему коней покрупнее и посильнее предыдущих, по мере того как растет его умение управляться с ними и уверенность в седле. Его резчик мяса, Генрих Стюарт, ездит вместе с ним. Это молодой человек лет двадцати с небольшим, обладающий естественным шармом, который так нравится Якову и которому ему было бы так хорошо научиться. Генрих обладает необычно светлыми для шотландца волосами, мягкими кудрями, обрамляющими его лицо, делая его похожим на статую греческого бога. Его нельзя назвать симпатичным: его черты лица грубы, как у многих здешних молодых людей, привыкших к лишениям постоянных сражений, но он всегда весел и обладает одной из самых чарующих улыбок, и его глаза удивительно лучатся, когда он смеется. Вместе с остальными придворными юношами он учит Якова всем трюкам верховой езды: бросать копье, стрелять из лука на скаку, поднимать с земли кольца копьем и, что неизменно вызывает всеобщий смех и восторги остальных, ловить кончиком копья подброшенный платок.

– Леди мама, бросьте мне платок! – кричит Яков, и я перегибаюсь через перила королевской ложи и бросаю ему свой платок, и он бросается к нему и промазывает снова и снова до тех пор, пока ему не удается его подцепить. И тогда я и его компаньоны аплодируем его умению и настойчивости.

Шотландские лорды умоляют герцога Олбани вернуться, я же не присоединяю свой голос к ним. Пока его нет, Генрих пишет мне о долгосрочном мирном договоре между Англией и Шотландией, гарантирующем мир на приграничных землях. Это длинное вдумчивое письмо, которое ничем не напоминает то, в котором он покрывает меня оскорблениями. Он пишет о своей заботе о родном племяннике, моем сыне, признавая его право наследия английской короны, равно как и шотландской. Он пишет о том, что Господь пока так и не благословил его и королеву сыном, и никто не может сказать, что же стало тому причиной, хотя никто не вправе рассуждать о воле Божьей. Кто знает, возможно, Господь усмотрел, чтобы в один прекрасный день Яков стал королем объединенного королевства. У меня кружится голова от мечтаний, и я уже представляю себе, что со времен короля Артура, правившего Британией, Яков станет первым, кто повторит его подвиг.

Кардинал Уолси присылает мне письмо с выражением своего почтения, чего я совершенно не ожидаю от человека, постоянно обедающего в обществе дядюшки моего бывшего мужа и слышавшего обо мне одни гадости. Даже лорд Дакр сменяет свой тон в общении со мной: теперь я восстановила свой статус английской принцессы и вдовствующей королевы Шотландии. Пока Олбани во Франции, я – единственный регент, и я не вижу препятствий, которые могли бы мне помешать короновать сына следующей весной, когда ему исполнится двенадцать лет. Почему бы нет? Его растили как короля, он с самого начала знал о своей судьбе и получил обучение и воспитание, как подобает королю. Верный Дэвид Линдси охранял его и служил ему всю его жизнь. Никто из людей, впервые встречавших юного короля и его сдержанную и элегантную манеру держать себя, не сомневался в том, что перед ними юноша, входящий в свою пору, в пору своего величия. Двенадцать – хороший возраст взросления для мальчика, и если он подходит для вступления в брак, то почему его нельзя короновать? Что может стать лучшим способом объединить страну, чем коронация короля?

Стоило мне исполниться решимости принудить к этому решению совет лордов, которые склонны к тому, чтобы подождать еще пару лет, как в Шотландию без всякого предупреждения возвращается герцог Олбани, а сын Норфолка, граф Суррей, жестокий командир и сын жестокого командира, сносит с лица земли крохотный городок Джедборо и разрушает аббатство. Просто чтобы показать, что шотландцы беспомощны против силы английской армии.

В отчаянии я пишу Генриху письмо. Так нельзя убеждать шотландских лордов короновать моего сына! Если он хочет управлять Шотландией через меня и Якова, то он должен давать мне денег на подкуп совета, чтобы показать меня миротворцем. Если же он собирается привести Шотландию к повиновению силой, то тогда следует привести армию к Эдинбургу, чтобы навязать правление по закону. Истязание же простых людей, бедняков, живущих в приграничных землях, лишь настроит их против него, превратив в яростных врагов английской короны и заставив лордов относиться ко мне с подозрением.

Разумеется, Олбани вынужден ответить на этот вызов, и он приводит свежие войска, которые собрал, пока был во Франции. На этот раз он привез тяжелые пушки и тысячи наемников. Я разрываюсь на части. С одной стороны, я страстно желаю видеть, как окрепнет Шотландия, и меня восхищает идея нового государства с новыми границами для нового короля, если Олбани удастся продвинуть границу с Англией на юг и присоединить к Шотландии Карлайл и Ньюкасл. Ведь тогда мой сын получит именно то богатое наследие, о котором мечтал его отец.

– А Белая роза, наши союзники, одновременно с нами нападут на них на юге, – говорит мне Олбани, уверенный в том, что я окажу ему поддержку.

Я кладу руку на холодную каменную плиту камина, чтобы удержаться на ногах. Самым большим страхом семьи Тюдор, который мы запомнили еще с детства, было возвращение другой королевской семьи, со стороны нашей матери, – Плантагенетов. Неизменно плодовитые, амбициозные, сестры моей матери и их дети всегда с пристальным вниманием следили за происходящим в нашем королевстве, ожидая удобного момента для возвращения. От Белой розы осталось совсем немного. Ричард де ла Поль, первый кузен нашей матери, видел, как один за другим его братья гибли в боях с моим отцом или на эшафоте. Мой отец принес торжественную клятву, что никто из прежней королевской семьи не вернет себе то, что Тюдоры выиграли на сражении при Босворте. И я выросла на убеждении, что любой из этих претендентов на корону является воплощением ужаса и крайней угрозы жизни и благополучию нашей семьи.

Мое детство нельзя было назвать безмятежным, и самым плохим было известие о том, что один из наших кузенов исчез из двора, приняв сторону, открыто враждебную нам. Я до сих пор помню выражение ужаса на лице моей матери, когда она поняла, что еще один ее родственник обернулся против нас. Поэтому какие бы блага ни сулил мне союз с Плантагенетами, я никогда не пойду на него, тем более против моего брата. Олбани не мог об этом знать, когда искал себе союзника. Я же просто не могу принять Плантагенета, как не могу представить себе союза или дружбы с нашим извечным врагом.

Я спокойно размышляю о нападении на Англию, о добавлении новых земель к наследию моего сына и расширению его королевства, но никогда, никогда в жизни я не стану этого делать при содействии одного из моих проклятых кузенов.

В тот вечер я предала герцога Олбани и, руководствуясь детской преданностью фамилии Тюдор, написала письмо брату: