Питлохри,
Пертшир, лето 1530
Пока мой брат ждет решения по своему делу о разводе, святой отец решает отправить своего представителя к нам. В этом не может быть никакого совпадения, и я говорю об этом Якову, когда мы с ним едем верхом по землям к северу от Скона. Посол стойко трясется в седле позади нас, разглядывая ландшафт и говоря, что он напоминает Апеннинские горы, которые прикрывают Рим. Должно быть, святой отец желает убедиться в том, что какие бы еретические книги сейчас ни читал мой брат, какие вызовы бы ни бросал римской церкви, то из всей семьи хотя бы остаюсь верной и достойной внучкой своей бабушки, Маргарет Бофорт, никогда не выходившей из повиновения Ватикану. Яков, мой сын, искренне верует и противится ереси Лютера, даже в самом легком виде, в котором его предлагают немецкие и швейцарские реформаторы. Как и многие другие дети, выросшие в сложных обстоятельствах, он держится понятной и надежной веры старого мира. Он потерял родного отца еще младенцем и бросил вызов отчиму, поэтому он не станет отрекаться от святого отца.
Мы любим летнюю пору, когда можем проехать в северные земли, которые становятся все более суровыми и малонаселенными по мере того, как мы продвигаемся дальше на север. Иногда на закате в небесах появляются странные радуги самых невообразимых цветов и очень долго не темнеет, а рассвет наступает очень рано. В середине лета ночи почти нет. Северные земли – территория белых ночей, где люди наслаждаются летом, пьют и танцуют и почти не спят, празднуя приход солнца.
Яков, как и его отец, вершит справедливость везде, куда бы ни направлялся, собирает суды, выслушивает, выносит обвинения и наказывает провинившихся. Он горячо стремится к тому, чтобы королевский закон действовал на всей территории королевства: от беззаконных низин до взгорий. Он является воплощением мечты северных кланов: король, чья справедливость простирается от суровых северных морей, где не стихает ветер, до беспокойных земель вдоль реки Тайн до Иден. Папский посланник восхищается им и говорит, что не имел ни малейшего представления о том, насколько богаты и могущественны северные земли. Вынуждена признать, что до приезда в Шотландию я и сама мало знала о людях, населяющих эти далекие уголки, но я научилась любить и уважать их.
– Например, я не знал, – начинает перечислять посланник на аккуратном французском, но вдруг замолкает, потому что мы выезжаем из леса в долину, вдоль которой течет глубокая река, и обнаруживаем на ней дворец, построенный только из дерева и оказавшийся здесь как по волшебству. Он представляет собой удивительное зрелище: в три этажа, с башенками на каждом углу и развевающимися флагами на крыше каждой башни. Там даже есть домик охранника и подъемный мост, роль которого выполняет ствол огромного дерева. Когда наши лошади приближаются к этому чуду, мост начинает опускаться, накрывая отделяющий нас от входа ров, которым был рукав реки, огибающей весь замок. Навстречу нам выезжают Джон Стюарт, граф Атолл, а рядом с ним на собственной лошади его леди, Гризель Рэтрей, голову которой украшала корона из цветов.
– Что это? – спрашивает потрясенный посланник.
– А это, – величественно говорит Яков, пряча собственное удивление, – это летний дворец, который мой верный друг, Джон Стюарт, приготовил для нас. Прошу вас, следуйте сюда.
Он приветствует Джона, и два друга громко смеются. Яков хлопает Джона по спине и хвалит его за прекрасный дворец. Его дама приветствует меня, а я поздравляю ее с созданием такого сокровища.
Мы спешиваемся перед мостом из ствола дерева, и наших коней уводят в поля, а граф с графиней сопровождают нас в свой летний дворец. Внутри он еще больше похож на сказку: на первом этаже полы – сплошь зеленый луг, весь усаженный цветами. На втором этаже в каждом углу располагается по спальне, кровати которых выходят прямо из стен и усажены ромашками, а на них лежат меховые покрывала. Центральный зал, в котором расположен обеденный стол, отапливается по старинке: в его центре стоит очаг. Пол здесь сделан из утрамбованной глины, чисто выметен и выглажен ногами. Стол для хозяев и почетных гостей стоит на подиуме, и на него ведет несколько резных деревянных ступеней, и вся комната освещена зеленоватым свечением дорогих восковых свечей.
Я с большим удовольствием осматриваюсь.
– Прошу вас, взгляните на свою комнату, – приглашает меня графиня и ведет вверх по деревянным ступеням в спальню, которая выходит окнами на реку и холмы. Каждая стена здесь украшена шелковыми шпалерами, и на каждой шпалере изображены лес, или равнины, или реки, получается, что комната вся состоит из окон, открывающих природу. Окна же сами закрыты идеально прозрачным венецианским стеклом, и я могу, выглянув в него, увидеть наших лошадей, пасущихся на лугу неподалеку, или же закрыть ставни, если мне станет зябко.
– Это настоящее чудо! – говорю я графине.
Она с удовольствием смеется и наклоняет головку, украшенную цветочной короной:
– Мы с мужем так горды оказанной нам честью вашего присутствия, что хотели, чтобы у вас здесь был дворец под стать Холирудхаусу.
Мы спускаемся к ужину. Огонь уже зажжен, и в комнате запах дыма смешивается с запахом жареного мяса. Они готовят всевозможных птиц и дичину. Когда мы входим в комнату, все встают, чтобы поприветствовать нас, и поднимают в нашу честь сияющие оловянные чаши. Я сижу между Яковом и послом, граф Атолл сидит по другую руку от Якова, а графиня возглавляет стол дам.
– Воистину, это просто поразительно, – понизив голос, говорит мне посол. – Совершенно неожиданно. Потрясающий драгоценный дворец посреди дикой природы. Должно быть, этот граф Атолл очень и очень состоятельный человек?
– Да, – отвечаю я. – Только он построил этот дворец из дерева не потому, что опасался, что Яков отберет его. Здесь не такие законы, как в Англии. Родовитые подданные могут спокойно владеть своими землями, состояниями и строениями, какими бы значительными они ни казались.
– Ах, вы имеете в виду бедного кардинала Уолси, – говорит посол, покачивая головой. – Да, он совершил ошибку, живя роскошнее короля. И теперь король забрал у него все, что у него было.
– Я не думаю, что тут дело в жадности моего брата, – спокойно отвечаю я. – Генрих всегда говорил, что Уолси должен быть вознагражден за верную службу государству. Вы обнаружите, что за падением кардинала стоит леди, которая теперь проживает в прекрасном доме Уайтхолл.
Посол кивнул, но ничего не ответил.
– Святой отец крайне обеспокоен этим фактом, – тихо говорит он.
– Согласна, это худшее из того, что могло произойти. К тому же, как я наслышана, леди Анна лютеранка?
Он мрачнеет, но не рискует назвать фаворитку короля еретичкой.
– Вы переписываетесь с вашей невесткой, королевой?
– Я переписываюсь с сестрой, Марией, а королева настолько удручена и подавлена происходящим, что я не нахожу нужным беспокоить ее дополнительно.
– К ней приехал новый посол Испании, для консультаций.
– Ей не нужен испанский посол, она королева Англии, – отвечаю я. – Ей следовало бы довериться английским советникам.
– Действительно, – кланяется он. – Однако раз Испания поддерживает ее, то и святой отец тоже должен ее поддержать. К тому же против ее брака с королем нет никаких свидетельств. Если бы она только позволила себя уговорить отойти от дел и удалиться в монастырь! Может быть, вы предложите ей стать аббатисой, вести жизнь, полную святости?.. Она прислушается к вам?
Музыка, доносящаяся из открытой галереи, звон бокалов, шум голосов внезапно пропадают, и сочные краски шпалер, вместе с блеском свечей становятся почти неразличимыми. Какое-то время я думаю, что могла бы сказать Екатерине, если бы меня призвали дать ей совет. Как бы мне было приятно, как довольна бы я была, если бы она приняла решение покинуть светскую жизнь и уйти в духовное уединение аббатства. Тогда остались бы только мы, я и Мария, две вдовствующие королевы, над которыми нет довлеющей силы в лице Екатерины. Какой бы чудесной была моя жизнь, если бы она не взлетела так высоко, если бы не стала регентом Англии, если бы не послала свою армию защищать Флодден, и не отдавала приказ не брать пленных, и не настраивала Генриха против меня.
А потом я задумываюсь снова. Вот я вижу ее как принцессу Уэльскую, когда Артур умер и оставил ее ни с чем, и вспоминаю о гремучей зависти и злости, которую испытывала к ней наша бабушка, о том, как она переносила нищету и трудности, живя на окраинах двора, выворачивая платья наизнанку и перешивая каймы, питаясь кое-как и терпя унижения. Она ведь выдержала все это только благодаря вере в свое призвание от Господа: стать королевой Англии.
– Я не стану советовать ей расстаться с короной, – просто отвечаю я. – И вообще никогда не стану советовать женщине отказываться от того, чего она с таким трудом добивалась. Напротив, я бы посоветовала любой женщине трудиться изо всех сил, добиваться всего, чего она может добиться, и никому этого не отдавать. Ни одну женщину нельзя принуждать отказаться от того, что она заслужила, или от самой себя. Мудрая женщина умножит свое достояния, сделав себя равной мужу, а добрый закон защитит ее права, а не обворует, как муж завистливый.
Он мило улыбается мне, качая головой.
– Так вы хотите предложить сестринство? Сестринство королев? Сестринство женщин? Вы хотите сказать, что женщина может подняться с того места, которое ей предписал Господь, под мужем? Так вы, дочь моя, нарушите основополагающий Богом данный порядок.
– Я просто не думаю, что Богу угодно видеть меня больной, необразованной и нищей, – отвечаю я. – И не только меня, а любую женщину. Я верю в то, что Господь желает видеть меня подобной ему, как сказано, сотворенной по его образу. Чтобы я думала той головой, которую Он мне дал, зарабатывала себе на существование теми умениями, которыми Он меня наградил, и любила тем сердцем, которое Он поместил в моей груди.
Священник графа возносит долгую молитву, и мы опускаем головы, присоединяясь к нему.
– Я не стану с вами спорить, – дипломатично говорит посол. – Потому что вы говорите с прекрасной логикой прекрасной женщины, и ни один мужчина мира не сможет ее понять.
– И я не стану спорить с вами, потому что вы считаете, что только что сделали мне комплимент, – отзываюсь я. – Я не ищу сражений, но и не стану отказываться от того, во что верю.
Три дня мы живем во дворце из зеленых деревьев, и каждый день Яков, граф и посол отправляются на охоту. Иногда они рыбачат, а один день выдается таким жарким, что Яков сбрасывает одежду и они отправляются купаться. Я смотрю на них из своего окна, боясь, что Якова снесет сильным течением. Он – надежда Шотландии, будущее его королевства, и мне не нравится, когда он подвергает себя опасности.
На третий день мы благодарим гостеприимных хозяев и говорим, что нам пора двигаться дальше. Яков целует графа и графиню и дарует им по золотой цепочке со своей шеи. Я дарю ей один из своих перстней. Не могу сказать, что он мне особенно дорог: это рубин из моего наследства.
Когда мы немного отъезжаем, посол оглядывается и восклицает:
– Матерь Божья!
Мы все оборачиваемся. Там, где только что стоял волшебный дворец, бушевали языки пламени и валил дым. Треск пороха под стенами говорит нам о том, что огонь был разожжен специально, чтобы разрушить летний дворец. Яков подъезжает поближе, и мы смотрим на то, как желтые языки пламени жадно пожирают сухие листья у основания дворца, лижут стены, и вот первая башенка с оглушительным треском проваливается в ревущее пламя.
– Нам надо вернуться! Нам надо залить его водой! – кричит посол. – Мы же могли его спасти!
Яков поднимает руку:
– Нет, он был специально подожжен. Такова традиция, – торжественно объявляет он. И прекрасное зрелище.
– Традиция?
– Когда вождь северных народов устраивает великий пир, он строит зал для пиршеств. А когда праздник заканчивается, то он сжигает его вместе со всем содержимым: столами, стульями и стенами. Он не должен использоваться повторно, потому что создавался только для одного раза.
– Но как же шпалеры? Посуда?
Яков по-королевски пожимает плечами:
– Сгорели. В этом-то и состоит вся красота гостеприимства горцев: оно абсолютно. Мы были гостями великого лорда, он дал нам все. Мы находимся в очень богатом королевстве, королевстве, подобном сказочным.
Мне кажется, Яков зашел слишком далеко, но посол осеняет себя крестным знамением, как будто только что видел чудо.
– Это потрясающее зрелище, – говорит он.
– Мой сын – великий король, – напоминаю ему я. – А это должно вам показать, чего стоит его народ.
Я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что графиня сняла со стен все шпалеры и вынесла все ценное. Скорее всего, они сняли с окон и венецианское стекло, перед тем как поджечь дворец. Но зрелище все равно получилось ошеломляющим, и оно принесло свои плоды. Теперь папский посол отправится в Рим и скажет святому отцу, что мой сын может и должен смотреть выше и дальше, чем женитьба на кузине, принцессе Марии. Шотландия – великая страна и может сама выбирать себе союзников. И пусть еще скажет ему, что я не стану присоединяться к брату против моей невестки. Мы все трое – сестры и королевы. А это что-нибудь да значит.
