18

Два часа спустя, когда прибывает автобус из Санта-Моники, Стэнли ждет его на остановке, придерживая за горловину отцовский вещмешок. Он перехватывает Клаудио в дверях, заталкивает его обратно в салон, влезает туда сам, платит за проезд и опускается на сиденье. Краденые банки сардин брякают в мешке, когда он пристраивает его у себя на коленях.

— Мы едем в Голливуд, — говорит Стэнли.

Клаудио застывает в проходе с отвисшей челюстью. Потом кладет ладонь на короткую стрижку Стэнли.

— Твои волосы, — бормочет он.

Стэнли перехватывает его руку и рывком усаживает Клаудио рядом с собой.

— Оставь это, — говорит он. — Ты слышал, что я сказал? Едем в Голливуд.

— Ты стал похож на солдата, — говорит Клаудио.

Пока автобус едет на юг до конечной станции, а затем вновь направляется на север, Стэнли рассказывает Клаудио то, что узнал от парикмахера. Оказывается, Эдриан Уэллс теперь связан с кинобизнесом: пишет сценарии фильмов и даже иногда их режиссирует. Совсем недавно он закончил съемки неподалеку отсюда, на набережной, и сейчас в Голливуде занимается монтажом отснятых материалов.

— У него там играют несколько больших звезд, — говорит Стэнли. — Даже мне знакомы их имена. Для тебя это может стать звездным часом, приятель.

Клаудио пытается выглядеть спокойным, осмысливая только что услышанное, но Стэнли видит, как его руки от волнения покрываются пупырышками.

— С какой студией Уэллс заключил контракт? — спрашивает он.

— Вроде бы с «Юниверсал пикчерз». По крайней мере, так сказал парикмахер.

— Насколько мне известно, «Юниверсал» находится не в Голливуде, — говорит Клаудио. — Их площадка и офисы расположены за городом. Как нам найти это место?

— Найдем, — заверяет его Стэнли. — Разве это так уж трудно?

Они делают пересадку на бульваре Санта-Моника и направляются вглубь города, мимо прямоугольной белой башни мормонского храма, мимо студии «Фокс» и гольф-клуба, через Беверли-Хиллз. Стэнли не перестает удивляться тому, что кто-то называет эту местность городом. Скорее, это выглядит, как если бы нормальный город порезали на куски и разбросали с самолета куда попало: высокие здания группами или в одиночку без всякого порядка усеивают долину, а улицы с магазинами и частными домами протянулись между ними, подобно нитям грибницы. И всякий раз, когда Стэнли кажется, что они наконец-то добрались до настоящих городских кварталов, через минуту обнаруживается, что это совсем не так.

На перекрестке с Уилширским бульваром они меняются местами. Клаудио пересаживается к окну, чтобы высматривать лица знаменитостей в проезжающих «роллс-ройсах» и «корветах», а Стэнли вполуха слушает его комментарии, параллельно обдумывая план дальнейших действий. Ему бы впору радоваться такой подсказке, существенно облегчающей поиск Уэллса, однако в этом смутно ощущается какая-то неправильность. Не то чтобы он сомневался в словах парикмахера — у того не было никаких причин сбивать Стэнли со следа, — просто полученные сведения не согласуются с тем образом Уэллса, который сложился у него в голове. И это его немного пугает. Так и хочется воскликнуть: «Да при чем тут кино?!» Стэнли чувствует себя обманутым, хотя и не может толком обосновать это чувство. Просто его коробит от мысли, что Уэллс этой книгой создал столь искаженное представление о самом себе — или, хуже того, не создал никакого представления вообще.

Выбравшись из автобуса, они полчаса бестолково блуждают по бульвару, пока Клаудио не получает наводку перед отелем «Сансет тауэр» от служителя-мексиканца, проболтав с ним гораздо дольше, чем это казалось Стэнли необходимым. Теперь им нужно дойти до остановки 22-го маршрута, который направляется к холмам за городом. Идут они неспешно, глядя по сторонам, и по пути Стэнли комментирует архитектурные выверты здешних кинотеатров: массивные колонны и фараоновы головы «Египта», мавританские стены с бойницами «Эль-Капитана». Клаудио слушает и кивает, то и дело нервно поглядывая на огромные белые буквы близ вершины холма к северу от них, словно боясь пропустить момент их исчезновения в наползающей дымке.

На подходе к «Китайскому театру Граумана» Клаудио внезапно ускоряется, что-то пробормотав по-испански, и выбегает на широкую площадку перед его фасадом. Стэнли со скептической усмешкой следует за ним, а между тем Клаудио уже замер в состоянии полутранса, глядя себе под ноги, словно в попытке найти утерянную монету. Стэнли смотрит вниз и видит отпечатки рук и ступней, а также имена и надписи, некогда оставленные в жидком цементном растворе. В первый момент это вызывает у него ассоциацию с граффити типа «ГГ + ВК» и отпечатками крылатых семян клена на бетонных дорожках нью-йоркского парка. Затем он присматривается к этим надписям и замедляет шаг.

Кармен Миранда. Джанет Гейнор. Эдди Кантор. «Приветствую тебя, Сид». Мэри Пикфорд. Джинджер Роджерс. Фред Астер. Параллельные полосы от коньков Сони Хени. «Мои поздравления, Сид, вовеки». Круглые очки Гарольда Ллойда. Лоретта Янг. Тайрон Пауэр. «Сиду — по стопам моего отца». Перемещаясь к очередной надписи, Стэнли представляет себе минуту, когда она была сделана: как звезды смеются под огнем фотовспышек и картинно машут испачканными в цементе руками. Подобно детям, играющим в грязи. «Таково, значит, быть знаменитыми», — думает он.

Он поворачивается, готовый отпустить язвительную шутку, но его останавливает выражение лица Клаудио: столь откровенно восторженное, столь перенасыщенное благоговением, что Стэнли сей же миг разражается хохотом. Он даже садится прямо на бетон — рядом с отпечатком копыта Чемпиона, любимого коня Джина Отри, — чтобы перевести дух.

Двадцать второй автобус после краткой остановки у белой раковины «Голливудской чаши» углубляется в засушливую холмистую местность и наконец высаживает их перед входом на территорию «Юниверсал-Сити». Стэнли ожидал увидеть здесь поток машин с покидающими студию после смены рядовыми бойцами шоу-бизнеса, но никакого движения через ворота не происходит. При первом же взгляде на будку охранника он догадывается, что им тут ничего не светит, но все же решает попробовать.

— Извините за беспокойство, — говорит Стэнли, приблизившись к охраннику, — я приехал, чтобы повидаться с Эдрианом Уэллсом.

Охранник — плосконосый, с резкими морщинами на лице — закрывает роман Германа Вука, используя в качестве закладки вынутый из-за уха карандаш, и смотрит на Стэнли и Клаудио. Взгляд голубых глаз внимателен, но лишен всякого выражения.

— Эдриан Уэллс… — повторяет он.

— Верно.

— Не припоминаю такого, — говорит охранник. — Где находится его офис?

— Он здесь монтирует фильм. Он сценарист. И режиссер.

Охранник качает головой.

— Этот не из наших, — говорит он. — Может, он просто арендует здесь одну из монтажных?

— Может, и так.

— Что ж, первым делом вам надо выяснить, в каком корпусе он находится, затем он должен позвонить сюда, чтобы я занес вас в список визитеров, и тогда я вас пропущу.

До этого момента Стэнли мучительно пытался придумать ответ на ожидаемое: «У вас назначена встреча?», но этот вопрос так и не прозвучал. «По виду человека всегда можно определить, был ли он на войне», — говаривал его отец, не вдаваясь в подробные пояснения. И вот сейчас, глядя на этого человека, Стэнли отчетливо понимает, что он побывал на войне.

— Я не хочу доставлять людям лишние хлопоты, — говорит Стэнли. — Если вы просто пропустите меня и моего друга внутрь, мы найдем его сами, я в этом уверен.

Страж кривит губы в улыбочке.

— А вот я в этом совсем не уверен, — говорит он. — У меня за спиной больше двух сотен акров студийной собственности. И я не хочу разыскивать вас там, когда вы потеряетесь.

Стэнли понимающе кивает и смотрит на асфальт у себя под ногами. Волоски, приставшие к воротнику после стрижки, неприятно колют шею. Он вновь поднимает голову.

— Послушайте, — говорит он, — я проделал долгий путь, чтобы встретиться с этим человеком. И я не собираюсь вас дурачить. Я знаю, что ваша работа заключается как раз в том, чтобы не пускать внутрь посторонних вроде меня. Но я даю вам слово: если вы нас впустите, мы не создадим вам никаких проблем. О’кей?

Эта речь не производит впечатления на охранника.

— В любом случае этот ваш человек должен скоро уже закруглиться с работой, — говорит он. — Может, вам стоит его дождаться и потом побеседовать где-нибудь на стороне, пропустить по стаканчику… — Он еще раз оглядывает Стэнли и Клаудио. — Или по молочному коктейлю.

— Спасибо за то, что уделили нам время, — говорит Стэнли, и они идут прочь от будки.

В нескольких сотнях ярдов на юг вдоль Голливудской трассы начинается подъем на западный склон Кауэнги. Преодолевая его, они проходят через эвкалиптовую рощу и попадают в сонно-безлюдный поселок с узкими улицами и далеко отстоящими друг от друга домами. Ближе к концу подъема, на заросшей лужайке перед одним из домов, валяются пачки газет за три последних дня. Стэнли сворачивает на выложенную плитняком дорожку и открывает деревянные ворота.

На заднем дворе полно изжеванных теннисных мячиков и кучек засохшего собачьего дерма, но никаких собак не видно. В ограде есть лаз — две раздвинутые доски с клочками черной шерсти на щербинах, — которым пользуется Стэнли, тогда как Клаудио берет препятствие прыжком. Немного погодя, продравшись через густую высокую траву, они оказываются на краю клиновидного утеса над пересохшим ручьем. С этой позиции открывается вид на заходящее за горы солнце, на реку Лос-Анджелес в бетонном русле и на обширный комплекс строений «Юниверсала» прямо под ними. Из зарослей сумаха шумно взмывают синицы и, перекликаясь, уносятся вниз по склону. Ласточки стремительно рассекают воздух и возвращаются в свои гнезда на откосах вдоль трассы. Вдали, среди полыни и вечнозеленых дубков, можно разглядеть проволочную ограду, которая бледной полосой тянется примерно на четверть мили к северо-востоку, а потом загибается и исчезает из виду. Осматривая улочки между студийными павильонами и офисными зданиями, Стэнли не замечает там никакого движения.

Какое-то время они сидят на утесе и жуют вялые прошлогодние яблоки, а когда до них добирается тень от гор, бросают огрызки в сухое русло и начинают спуск.

Следующие полчаса они проводят в кустах перед оградой, сквозь сетку наблюдая за территорией студии. Небо становится темно-синим, на улочках загораются фонари, но не видно никаких признаков жизни; лишь однажды по дальнему зданию проскальзывает свет фар. Пора действовать. Стэнли и Клаудио снимают свои куртки, и Стэнли вставляет их одну в другую, просовывая рукава Клаудио внутрь своих. При этом из карманов сыпется песок, попавший туда во время их ночевок на пляже, побуждая его на секунду задуматься о множестве посещенных им мест и огромности расстояний, которые ему довелось преодолеть.

Затем он вручает куртки Клаудио и, примерившись, с разбега бросается на один из столбов ограждения. В последний момент Клаудио подхватывает ногу Стэнли и толкает его вверх. Удар выворачивает из рыхлого грунта бетонную чушку в основании столба, и тот клонится назад вместе с повисшим на нем Стэнли. А тот уже зацепился за верхнюю перекладину, над которой натянуты четыре ряда колючей проволоки. Клаудио подает ему куртки, Стэнли накрывает ими колючку и переваливается на ту сторону. Поднявшись с земли после неловкого падения и отряхивая с себя пыль, он обнаруживает Клаудио уже здесь, на внутренней стороне ограды, — тот подпрыгивает, дюйм за дюймом стягивая их одежду с проволоки.

Они минуют импозантный фасад здания суда (само здание за фасадом отсутствует) и обходят ложе искусственного озера, вода из которого спущена, а береговые скаты облеплены черной ряской. Ветерок, дующий с перевала Кауэнга, шевелит кроны деревьев, просеивая сквозь листву свет немногочисленных фонарей. Двигаясь в западном направлении, они обнаруживают все новые бутафорские постройки, включая соломенные хижины среди пальм, замызганный горняцкий поселок и типичную мексиканскую деревушку. Тут и там разбросанные окурки и корявые граффити дают понять, что они далеко не первые незваные гости, перебравшиеся через ограду. В отдалении возникают и плывут в их сторону лучи фар; они замирают у стены, пережидая их неторопливое двойное касание.

Постоянно слышится глухой шум — то ли падающей воды, то ли каких-то невидимых механизмов, то ли просто ветра, понять невозможно. Они ускоряют шаг, продираются через живую изгородь и видят новые декорации, на сей раз более изощренные: корпус огромного паровоза, зубчатые стены средневекового замка, отрезок старомодно-экстравагантной улицы.

— Это, случайно, не Париж? — спрашивает Стэнли, шагая по булыжной мостовой. — Как по-твоему?

— Да, — говорит Клаудио, озираясь. — Это Европа. Должно быть, Париж.

— А ты бывал в Париже?

— Никогда.

— Тогда с чего ты взял, что это Париж? Здесь нет Эйфелевой башни и всего прочего, что там есть у них.

Клаудио глядит мимо него.

— Ты первый упомянул Париж, — говорит он. — Я только повторил за тобой.

— Может, мы считаем это Парижем только потому, что он похож на тот Париж, каким его показывают в фильмах? А что, если настоящий Париж не имеет ничего общего с киношным? Может, настоящий Париж больше похож на Китай. Откуда нам знать?

Впереди появляется круглый фонтан, украшенный четырьмя крылатыми львами; его высохшая чаша заполнена шарами перекати-поля, занесенными из ближайшего псевдогородка Дикого Запада. Ветер слабеет и меняет направление, принося запах гари, от которого у Стэнли щиплет в носу.

— Да тут вообще запустение, — говорит он.

— А здесь никто и не жил. Это все ненастоящее.

— Сам понимаю, не такой уж я тупой. Я хотел сказать, что все эти штуковины давно никто не использует. Похоже, лавочка закрылась.

Клаудио заметно нервничает.

— Теперь съемки чаще проходят на натуре, — говорит он. — Так оно правдоподобнее… Ты чувствуешь, пахнет горелым?

Повернув за угол, они натыкаются на гору обугленного гипсокартона и покореженных ферм: декорации городского квартала, недавно уничтоженные пожаром. Мостовая и сточные канавы покрыты толстым слоем сажи и пепла, которые с шорохом струятся по их лодыжкам при порывах ветра. Смрад такой, что становится трудно дышать. Стэнли осматривает уцелевшие сооружения по соседству, дабы понять, что здесь находилось — то есть подразумевалось — прежде. Видит фасады универмагов и театров, нижние этажи небоскребов в гранитной облицовке. Это Нью-Йорк.

Они спешат удалиться от пожарища. Следующий квартал состоит из солидных особняков с черными балюстрадами и решетчатыми окнами, а вдоль тротуаров выстроились изогнутые крючком фонари. Бруклин как под копирку. И хотя в действительности здесь нет ничего общего с городом, в котором он вырос, Стэнли знает, что на киноэкране он принял бы это за реальный Нью-Йорк, ничуточки не усомнившись. Он вспоминает ранее виденные фильмы с изображением хорошо знакомых улиц. Некоторые из них вполне могли быть сняты в этих самых декорациях. Сейчас, уже задним числом, он вспоминает, что подобные сцены всякий раз казались ему какими-то неестественными, но до сей минуты и в голову не приходило, что даже дома и улицы там могли быть подделкой. И он чувствует себя одураченным.

— Стэнли! — слышится громкий шепот Клаудио, который призывно машет из закутка между стеной и крыльцом, куда сам он успел забиться.

Однако уже поздно: на Стэнли падает свет фар. Машина по инерции продолжает разворот, и лучи уходят в сторону, оставляя его в темноте, но тут же раздается визг тормозов.

Стэнли и Клаудио пускаются наутек, сворачивают за угол, перебегают улицу и прячутся в кустах рядом с муляжом новоанглийской церквушки. С того места, где они только что стояли, доносится хлопок автомобильной двери, потом еще один.

— Тебя засекли? — спрашивает Клаудио.

— Ясное дело.

— И что теперь?

Стэнли не отвечает. Отсюда недалеко до проволочной ограды, но на ее преодоление может не хватить времени. Кроме того, ограда в этом месте вплотную подходит к реке, и спрыгивать с нее придется на забетонированный береговой откос, что в темноте чревато травмами. Но и бежать вглубь незнакомой студийной территории рискованно: они могут очутиться в тупике, где их возьмут тепленькими. А путь, которым они сюда пришли, теперь перекрыт.

Два белых луча обшаривают фасады особняков на только что покинутой ими улице. Очень яркие лучи — должно быть, от прожекторных фонарей с мощными аккумуляторами. Эти студийные охранники передвигаются в манере копов — сохраняя между собой дистанцию и не направляя свет друг на друга, — и Стэнли понимает, что сбить их со следа будет непросто. У стража ворот он пистолета не заметил, но насчет этих двоих можно не сомневаться: они идут сквозь темноту решительно, как люди со стволами.

— Надо делать ноги, — шепчет Клаудио. — Они нас найдут.

— Сиди тихо, и все обойдется.

— Нет смысла сидеть здесь. И нам не найти надежного укрытия. Они тут знают каждый закоулок.

— Если сейчас побежим, станем для них мишенями. Они только этого и ждут: спугнуть нас, чтобы потом подстрелить. Я проделал такой путь не затем, чтобы схлопотать пулю от этих клоунов.

— Послушай, Стэнли, твоего Уэллса здесь нет. Здесь вообще никого нет, кроме охраны. Нам незачем тут оставаться.

Охранники уже подошли достаточно близко, чтобы можно было разглядеть их лица: красивые, спокойные, уверенные. У каждого в правой руке револьвер, судя по виду — стандартный полицейский «кольт» 38-го калибра. Скорее всего, это копы, которые по ночам, в свободное от службы время, подрабатывают в охране. Такие без колебаний спустят курок. Стэнли прикидывает варианты: что, если Клаудио отвлечет одного из них, и тогда можно будет увести за собой второго, а потом внезапно напасть на него и завладеть оружием. Скажем, добраться до кучи обломков, которую они проходили ранее, а уж там наверняка найдется что-нибудь увесистое, типа куска арматуры, которым можно проломить череп.

— Я к ним выйду, — говорит Клаудио.

— Что?

— Я сейчас к ним выйду. А когда они меня задержат и уведут, ты выберешься тем же путем через ограду. Встретимся на трассе, у автобусной остановки.

Стэнли перестает следить за перемещениями фонарей и поворачивается к приятелю.

— Ты вконец уже сбрендил? — шипит он. — Что значит «ты к ним выйдешь»? И что ты будешь делать?

Клаудио продолжает смотреть на охранников, переводя взгляд с одного на другого; Стэнли ощущает на своем плече его твердую и теплую ладонь.

— Я с ними поговорю.

Стэнли тяжело вздыхает.

— Если они сдадут тебя в участок, тебе крышка, — говорит он. — В лучшем случае тебя вышлют обратно в Мексику. Ты этого хочешь?

— Они не сдадут меня в участок.

— Да? А с чего ты так решил, умник?

— Я буду плакать и всячески извиняться. Это не проблема. — Он ухмыляется, глядя на Стэнли. — И потом, я выгляжу как приличный американский юноша.

Стэнли открывает рот, чтобы возразить, но Клаудио уже поднимается и выходит из кустов.

— Если через час меня не будет на остановке, — говорит он вполголоса, — возвращайся на берег. Встретимся в нашем логове.

И вот уже он медленно идет посередине улицы с высоко поднятыми руками. Стэнли наблюдает из укрытия. Лучи фонарей, скользнув по мостовой, скрещиваются на Клаудио, и его темный силуэт четко обрисовывается в ореоле их света.

— Добрый вечер, друзья, — говорит он громко. — Кажется, я заблудился.

Стук сердца отдается в горле и висках Стэнли. Он лежит на земле, боясь пошевелиться. Охранники приближаются к Клаудио, невидимые за слепящим светом своих фонарей. Их дальнейшего разговора Стэнли не слышит. Один из лучей перемещается от Клаудио в сторону кустов, из которых тот появился. Стэнли зарывается лицом в перегной.

Луч проходит над ним — один, два, три раза. Выждав после этого примерно полминуты, он поднимает голову. Охранники уже спрятали оружие в кобуры; один из них светит в спину Клаудио, тогда как второй стоит спереди, положив руку ему на шею. Похоже, он выкручивает Клаудио ухо, как учитель школьнику; с другой стороны, этот жест можно счесть и вполне дружелюбным. Его фонарь направлен снизу в подбородок Клаудио, чье выражение лица прочесть невозможно: глаза и рот скрыты черными тенями. В следующий момент все трое разворачиваются и вскоре исчезают за углом.

Стэнли не двигается, прислушиваясь к звуку запускаемого двигателя и шороху колес; свет фар в каньоне меж бутафорских фасадов понемногу слабеет. Все это, как ему кажется, длится неимоверно долго. Наконец вокруг снова тьма и тишина. Стэнли встает и быстрым шагом направляется к погорелому кварталу и далее, повторяя их с Клаудио путь в обратном направлении.

До места, где они проникли на территорию студии, он добирается за считаные минуты, но после двух неудачных попыток перелезть через ограждение понимает, что в одиночку ему это не по силам. Теперь необходимо наклонить столб наружу, но сделать это без помощи Клаудио он не может. Надо искать другие варианты. Поскольку к югу отсюда слишком много огней и жилых домов, он идет в противоположную сторону, к реке, высматривая, не удастся ли где-нибудь пролезть под нижним краем сетки. Но это безнадежно: повсюду между столбами в дюйме от земли туго натянут проволочный трос. В конце концов он доходит до крутого поворота ограды, где угловой столб снабжен дополнительной опорной стойкой, и это дает ему шанс. Он перебрасывает через ограду свою куртку, за ней вещевой мешок и вздрагивает от шума, с которым тот падает на твердую почву. Потом начинает взбираться сам, цепляясь пальцами и носками ботинок за сетку. Уже на самом верху страх и нетерпение приводят к излишней спешке, он неудачно переносит ногу через колючую проволоку, джинсы рвутся и расползаются в районе голени, на несколько секунд Стэнли беспомощно зависает, клонясь вперед, — еще немного, и под действием собственного веса он полетит с этой высоты вниз головой. Но ему все же удается сохранить равновесие, сделать паузу и отдышаться — глядя на черный гребень горы Ли, затмевающий огни большого города, — а затем потихоньку высвободить ногу и спрыгнуть на землю.

Теперь он идет вдоль ограждения на юг, пока не появляются уличные фонари, асфальт под ногами и свет в окнах домов, где пожилые пары играют в кункен, а семьи с детьми поудобнее устраиваются перед телевизорами. Кровь на ободранной лодыжке подсохла, и он переходит на бег, ибо не уверен в том, сколько сейчас времени. Клаудио назначил встречу через час, а, по ощущениям Стэнли, уже прошло никак не меньше с момента их расставания — ни тот ни другой, понятно, не имеют часов.

Когда он выходит к автобусной остановке, Клаудио там нет. Стэнли бросает вещмешок на скамью и садится. Потом встает и смотрит на запертые ворота и студийные владения за ними. Там не заметно никакого движения, даже отсветов автомобильных фар. На востоке темный массив Кауэнги обретает все более отчетливые контуры на фоне фиолетового неба, и через несколько минут из-за горы появляется красноватая, слегка ущербная луна. Стэнли наблюдает за тем, как она плывет по небосводу, постепенно сменяя цвет на желтый, а затем на серебристо-белый.

Он вновь садится на скамью и достает из мешка «Зеркального вора». Фонарь над ним дает достаточно света, но Стэнли не читает, не может сконцентрироваться. На миг у него возникает желание со всей силы швырнуть эту книгу в сторону ворот. Он представляет себе, как в полете она превращается в огненный вал и дочиста выжигает всю долину — или оборачивается гигантской совой, летит сквозь тьму, находит Клаудио и переносит его в безопасное место. Стэнли верит, что книга на такое способна. Он верит в ее чудотворную силу.

Но бросок остается лишь воображаемым. Закрытая книга бездельно лежит у него на коленях, как заклинивший пистолет, а Стэнли цитирует ее содержимое по памяти.

Интересно, а как поступил бы на его месте Гривано? Вопрос нелепый по множеству причин. И прежде всего потому, что Гривано действовал бы в одиночку — или, по крайней мере, только с теми сообщниками, которых он смог бы покинуть без сожаления. Стэнли, конечно, не обладает набором знаний Эдриана Уэллса по разным предметам — истории, алхимии, древним языкам, магии, — но в темных делах у него есть кое-какой опыт. И Уэллс наверняка знает в них толк.

Последний ночной автобус притормаживает перед остановкой и следует дальше без Стэнли. Он тоскливо думает, как потом будет добираться до побережья. Откладывает книгу, встает и начинает нервно ходить вокруг скамейки, время от времени нагибаясь, чтобы отскрести с ноги засохшую кровь. Проезжающая по трассе патрульная машина сбрасывает скорость. Копы смотрят на Стэнли, он смотрит на копов. Машина останавливается, но через пару секунд вновь набирает ход. Стэнли провожает копов громкой бранью. Потом он ругает Клаудио, ругает себя — и так, бормоча проклятия, возобновляет хождение по кругу. А еще через какое-то время начинает стонать, обхватив себя руками и сгибаясь пополам, испытывая непривычное чувство: не столько страх, сколько физиологический позыв, как перед чихом или опорожнением кишечника.

Вдали на территории студии появляются горящие фары. Стэнли опускается на скамью и ждет их приближения. Белый седан без номеров подкатывает к воротам. Открывается задняя дверь, из салона вылезает Клаудио. Он наклоняется к окошку водителя, что-то говорит, затем поднимает ладонь в прощальном жесте и проходит через калитку. Белая машина разворачивается и уезжает туда, откуда приехала. Клаудио идет к автобусной остановке, сунув руки в карманы. Стэнли обозначает себя взмахом руки. Клаудио не машет ему в ответ.

Когда Клаудио вступает в круг света от фонаря над остановкой, Стэнли бросается к нему, хватает за плечи и начинает трясти.

— Черт побери, чувак! — восклицает он.

Клаудио вырывается из его рук и отталкивает Стэнли, который пятится обратно до скамьи. Клаудио выставляет вперед подбородок и яростно кривит рот.

— Отвали, кретин! — говорит он.

— Да что с тобой? Я просто рад тебя видеть целехоньким, только и всего. Что случилось?

Клаудио отворачивается, качая головой. Потом снова смотрит на Стэнли.

— Тот фильм, который снимал твой Уэллс на берегу, — как он называется?

— Не помню, — говорит Стэнли. — Кажется, парикмахер этого не сказал.

— По твоим словам, в нем снимались большие звезды, чьи имена знакомы даже тебе, так? Ты можешь сейчас назвать эти имена, Стэнли?

— Вряд ли я вспомню, чувак. Эта голливудская фигня не держится у меня в голове…

— Может, среди них был мистер Чарлтон Хестон?

Стэнли на секунду задумывается.

— А ведь и впрямь! — говорит он. — Там был Чарлтон Хестон! Мастер с ним даже встречался. Вроде как Чарлтон Хестон заходил в его салон вместе с какой-то известной актрисой.

— Ее звали Марлен Дитрих? — уточняет Клаудио. — Или Джанет Ли?

— Кажется, вторая. Джанет. Насколько помню.

Клаудио подходит к нему почти вплотную. Его дыхание убыстряется. Он смотрит на Стэнли темными бездонными глазами.

— А ты уверен, — произносит он свистящим шепотом, — что парикмахер называл имя Эдриан, говоря об Уэллсе?