13
По расположению номеров на своем этаже Кёртис прикидывает, как будет удобнее добраться до Вероники, и сразу направляется к лестничной клетке в противоположном конце здания.
Четыре пролета. Он преодолевает их без спешки. Дверь открывается в коридор, идентичный только что им покинутому. Он медленно проходит мимо лифтов, ведя обратный отсчет номерам и внимательно прислушиваясь. Никаких звуков, кроме слабого гудения вентиляции. Не успевает он подумать, что все обитатели этажа сейчас проводят время в казино внизу, как впереди распахивается дверь, и в коридор выходят две женщины в меховых шубах до пят. Они прощаются с кем-то в комнате, им отвечает мужской голос, и дверь закрывается. На руках женщин ярко-красные перчатки из латекса; одна из них несет черный портфель-дипломат. Они лучезарно улыбаются Кёртису и, поздоровавшись, проходят мимо.
Добравшись до номера 3113, Кёртис задерживается перед дверью. За изгибом коридора негромко звякает лифт, прибывший по вызову тех самых женщин. Кёртис отходит от двери и старается расслышать какие-нибудь звуки в номерах слева, справа и напротив через коридор. В потолке над его головой стихает шум вентиляции. Чуть погодя она включается снова.
Кёртис стучит в дверь. Крошечная точка света в выпуклом дверном глазке гаснет. Потом дверь со щелчком открывается.
Лицо Вероники скрыто разукрашенной золотистой маской в виде кошачьей морды. Кёртис вздрагивает от неожиданности. Она смеется над ним — короткий нервный смешок — и отступает вглубь комнаты. Вычурная маска плохо гармонирует с ее босыми ногами, потертыми джинсами и мешковатым свитером.
— Привет, Кёртис, — говорит она. — Что-то ты нынче задерганный, а?
— Не ожидал увидеть маску.
— Извини, что напугала. Входи. И дверь запереть не забудь, о’кей?
Кёртис поворачивается и нажимает на дверную ручку, начиная предчувствовать подвох, но уже поздно: сзади слышится шорох, затем быстрый лязг передергиваемого затвора, и ему в шею чуть ниже уха упирается ствол пистолета. Надо признать, сработано быстро и четко.
— Подними руки, — говорит она. — Ноги шире плеч. Носки в стороны. Ну же! Теперь наклонись вперед и упрись руками в дверь. Выше руки! И не вздумай рыпаться.
Чувствуя, как сжимается мочевой пузырь и несколько горячих капель уже скользят по бедру, Кёртис всеми силами старается удержать внутри остальное. Такое случалось всякий раз, когда в него стреляли или готовились выстрелить; потом его мучил стыд при воспоминании о своих мокрых ляжках и темном пятне на штанах. Но сейчас, как ни странно, этот казус его почти успокаивает, напоминая, что он уже не раз через такое проходил.
— Кёртис, ты еще здесь? — спрашивает Вероника. — Или уходишь в аут?
Кёртис делает глубокий вдох.
— Мне уже лучше, — говорит он.
— Я не хочу тебя убивать. Сейчас я тебя обыщу. Замри и не двигайся.
Он опасается, что Вероника начнет обыск, не убирая взведенного оружия от его шеи, но она действует грамотно: ствол исчезает и, судя по звуку, перемещается за пояс ее джинсов. Потом она проводит руками вниз от его подмышек, достает револьвер из кобуры, кладет его на пол и толчком ноги отправляет куда-то к центру комнаты. Далее следует проверка всех карманов, каждый из которых она теребит и мнет снаружи, прежде чем засунуть в него руку. Вытащив снаряженный спидлоадер из куртки и бумажник из кармана джинсов, отправляет эти находки вслед за револьвером. Потом ощупывает паховую область, бедра и лодыжки. Все эти манипуляции она проделывает, не снимая золотой кошачьей маски.
Потом она отходит от Кёртиса и собирает с пола его вещи, а он остается стоять у двери в прежней позе. Больше всего ему сейчас хочется распахнуть эту дверь и умчаться по коридору прочь отсюда.
— Эй, там! — зовет он. — Закончила с обыском?
— Да. — Ее голос звучит приглушеннее из глубины комнаты. — Извини за меры предосторожности. Заходи и чувствуй себя как дома.
Оттолкнувшись от двери, он принимает вертикальное положение, оправляет одежду и поворачивается. Прямо над его головой горит лампочка; настольная лампа также направлена в его сторону, а часть комнаты позади нее теряется в тени.
Кёртис осторожно шагает вперед. Номер Вероники во многом похож на его собственный — может, чуть попросторнее, с двумя кроватями вместо одной двуспальной. Зато вид из окон Кёртиса лучше. Дверца платяного шкафа распахнута, внутри пусто. И чемоданов нигде не видно.
Вероника сидит на диване в полутьме; на столике перед ней лежат его разряженный револьвер, спидлоадер и пять запасных патронов россыпью. Ее пистолет — компактный «SIG», который можно спрятать в дамской сумочке, — пристроен на подушке у нее под рукой.
Кёртис останавливается. Ее маска поблескивает в слабом свете: золотая краска, стразы, кисточки из павлиньих перьев на кончиках ушей. Она роется в его бумажнике, поочередно рассматривая ветеранское удостоверение, медицинскую карточку военнослужащего, пенсильванские водительские права и разрешение на скрытное ношение оружия.
— Я полагала, ты женат, — говорит она.
— Так и есть. Я женат.
Она закрывает бумажник и протягивает его Кёртису. Ее глаза, едва различимые в прорезях маски, смотрят ему в лицо, а затем на его левую руку.
— А кольца-то нет, — говорит она. — Что происходит в Вегасе, то здесь и остается, верно, ковбой?
Кёртис не отвечает и не двигается.
— Да ладно тебе, Кёртис, — говорит Вероника. — Не корчи из себя обиженного. Как, по-твоему, я должна была поступить?
Кёртис делает пару шагов и забирает свой бумажник.
— В другой раз, прежде чем лапать снаружи карманы, спроси у задержанных, нет ли там иголок или других острых предметов, — говорит он.
— Это очень полезный совет. Благодарю. Знаешь, я, вообще-то, собиралась потолковать о Стэнли и Деймоне, но, если вместо этого ты хочешь поделится опытом арестов и обысков, я только за. Готова конспектировать.
Кёртис опускается в кресло и, взглянув на нее, покачивает перед глазами пальцем на манер стеклоочистителя.
— Ты не могла бы это снять? — спрашивает он.
Она тянется через голову и распускает черную ленточку у себя на затылке. Маска падает к ней на колени. Выглядит она как выжатый лимон. Кёртис вспоминает, как однажды близ сербской границы остановил грузовик с беженцами-цыганами, которые перед тем много недель не высыпались, то и дело попадали под обстрелы с разных сторон, прятались в заброшенных амбарах, при возможности воровали бензин и передвигались ночами, сами не зная, куда направляются. Вероника пока еще не в столь плохой кондиции, но все идет к тому.
— Стэнли купил это для меня в Новом Орлеане на прошлой неделе, — говорит она. — Это gatto, карнавальная маска. Мы были там на Марди-Гра.
— А я слышал, что вы провели Марди-Гра в Атлантик-Сити.
Она смотрит на него невозмутимо.
— Там мы были накануне, в пятницу и субботу, — говорит она, — а Лунди-Гра и Марди-Гра провели в Новом Орлеане. Стэнли очень расстроился из-за того, что мы пропустили «парад Тота». Но что поделаешь, надо ведь когда-то и на жизнь зарабатывать, ты согласен?
Вероника обматывает ленту вокруг маски, закрывая глазные отверстия, и потом левой рукой кладет ее на столик (при этом правая рука находится рядом с пистолетом). К тому времени глаза Кёртиса уже привыкли к полумраку, и он различает здесь еще два предмета: полупустой бокал и тонкую коричневую книжку. Эта книжка кажется ему знакомой, и он пытается вспомнить, где ее раньше видел.
— У меня предложение, — говорит Вероника. — Может, прекратим страдать фигней и ты просто скажешь мне, чего хочет Деймон?
Кёртис поднимает взгляд от стола.
— Насколько знаю, — говорит он, — все обстоит так, как я сказал тебе в прошлый раз. Деймон просто хочет связаться со Стэнли…
— Нет-нет. Только не начинай сначала эту убогую песню про долг и расписку. Это, в конце концов, оскорбительно. Давай ближе к делу. Что предлагает Деймон?
Кёртис качает головой:
— Я и не думал тебя оскорблять. Но я не могу решать дела за Деймона. Он прислал меня сюда не для переговоров. Я всего лишь передал его просьбу.
— Я этому не верю, — говорит она, наклоняется над столиком и, морща лоб, всматривается в его лицо так внимательно, словно собирается снять с его щеки выпавшую ресничку.
— Черт, да ты и впрямь на полном серьезе, — говорит она. — Ты находишься здесь потому, что Стэнли не заплатил по расписке. Это все, что тебе сказал Деймон.
— Не совсем. Он еще рассказал мне о счетчиках карт, которые грабанули «Точку».
— И еще он сказал тебе, что команду счетчиков собрал Стэнли, да?
— Нет, этого он мне не говорил. А их в самом деле собрал Стэнли?
Вероника игнорирует этот вопрос и откидывается на спинку дивана.
— Как по-твоему, ты единственный, кого Деймон отправил в Вегас?
— В этом я не уверен. Но о других посланцах ничего не знаю.
Кёртис рассматривает тусклый прямоугольник книги на полированном дереве столешницы.
— Тебя ищет кое-кто еще, — говорит он. — Только Деймон его сюда не посылал.
Вероника застывает в напряженной позе:
— Вот как? Расскажи подробнее.
— Я говорил с ним около часа назад. Небольшого роста. Щель между передними зубами.
— Белый?
— Не могу сказать наверняка. Не успел как следует разглядеть.
— Ты заметил щель между зубами, но не заметил цвет его кожи?
— Мы общались по телефону. Он присвистывает при разговоре.
— Недурно! — говорит она, поднимая бровь. — А ты сообразителен. Я впечатлена.
— Я был в казино, когда он позвонил. И он был там же. Он меня видел, а я его нет. То есть сначала. А когда я его засек, он дал деру.
— Охренительная история. Просто прелесть, прямо в духе Фуко.
— А это еще кто?
— Фуко? Он был французским философом. С виду вылитый Телли Савалас.
Она берет со столика бокал и допивает остатки. На сей раз правой рукой. Кёртис переводит дух. Видя, что Вероника впала в глубокую задумчивость, он ее не отвлекает. Взгляд его снова задерживается на книге. Эта книга не дает ему покоя, как знакомая песня, слова которой никак не удается вспомнить.
— Это какая-то шантрапа, — наконец подает голос Вероника. — У меня нет повода для беспокойства.
— Ты в этом уверена? Он ведь не случайно появился в этом казино. Он знал, где тебя искать.
— Но ведь не нашел, верно? Кстати, как и ты.
Она улыбается своим мыслям, глядя в пространство. Начинает покачиваться вперед-назад — должно быть, чтобы не задремать.
— Согласен, — говорит Кёртис. — Но тут вот какая штука. Большинство знакомых мне людей почему-то не имеют привычки открывать свою дверь с пушкой на изготовку, если только у них нет серьезных причин для тревоги.
— Очередной образчик народной мудрости из твоих уст, Кёртис. Тебе стоит вышить это крестиком на своей подушке.
— Такое чувство, будто мне не сочли нужным сообщить истинную суть дела. Это должно быть нечто посущественнее счета карт и долговых расписок. Если ты понимаешь, о чем я.
— О, я-то отлично понимаю, — говорит она. — А вот ты, со своей стороны, явно без понятия, во что вляпался. Я бы скорее купилась на твой мисс-марпловский треп, если бы не обнаружила короткоствол у тебя под курткой. А за ответами обращайся к своему дружку Деймону. У меня нет желания раскладывать перед тобой по полочкам все это дерьмо.
Теперь взгляд Вероники блуждает по комнате, при этом не задерживаясь на Кёртисе, и он понимает, что настал удобный момент, чтобы вызвать ее на откровенность. Уже довольно долго она остается одна, и ее это тяготит. Похоже, она созрела для беседы по душам хоть с кем-нибудь.
— Стало быть, — говорит он, — как я понял из твоих слов, Стэнли не занимал никаких денег в «Точке»?
— Ничего такого я не говорила. Но ты сам пораскинь мозгами, Кёртис. С чего бы это Стэнли обращаться за поручительством к Деймону?
Кёртис пожимает плечами:
— А с чего люди вообще берут деньги в долг? Сегодня я обедал с Уолтером Кагами, и он сказал, что в последнее время у Стэнли шла черная полоса. Он много просадил за игорными столами.
Вероника смеется.
— Ох уж этот Уолтер! — фыркает она. — Вот что я скажу тебе, Кёртис. Уолтер Кагами — очень милый человек, но он частенько несет дикий вздор.
— То есть Стэнли не нуждался в деньгах?
Она смотрит на него так, словно не может решить, кто перед ней: редкостный хитрец или редкостный болван.
— Скажи мне, Кёртис, насколько хорошо ты знаешь Стэнли Гласса?
Вопрос ставит его в тупик. Сформулировать четкий ответ не получается.
— Стэнли мне как родной, — говорит он. — Он старейший друг моего отца. Моя мама умерла, когда я был еще маленьким. А отец увяз в своих проблемах. И тогда мне помог Стэнли. Он разыскал родственников мамы, и они приняли меня в свою семью. А он помогал деньгами, да и не только деньгами. Я ему многим обязан.
— Значит, он для тебя скорее член семьи, чем друг.
— Я считаю его своим другом.
— Но ты не знаешь его как профессионала.
— Нет, — говорит Кёртис. — В этом качестве не знаю.
С минуту она сидит молча, что-то обдумывая.
— Это ведь ты познакомил его с Деймоном Блэкберном? — спрашивает она.
Кёртис кивает. Вероника смотрит на него, и лицо ее каменеет, словно она надела еще одну маску. Затем она берет с подушки пистолет.
Кёртис переносит вес тела на носки, готовясь опрокинуть кресло и прыгнуть в сторону, однако ствол пистолета направляется в потолок. Вероника вынимает обойму и кладет ее на стол рядом с лампой, потом извлекает патрон из патронника и кладет его туда же.
— Ты, наверное, считаешь Стэнли профессиональным игроком, — говорит она. — Но это неверно. Азартные игры — это не профессия Стэнли. Это способ его существования в нашем мире. Ты меня понимаешь?
— Как-то не очень.
Она откидывается на диванную спинку и садится по-турецки. Ногти на ее ногах покрашены в розовый цвет — и, похоже, совсем недавно.
— Ты в курсе, что он не считает карты? — спрашивает она.
— Не понял, повтори.
— Стэнли никогда не считает карты. Ты этого не знал? Ты вообще представляешь себе, что такое подсчет карт?
— В общих чертах — да.
— Не так давно мы со Стэнли работали в «Фоксвудзе», — продолжает она. — Я дала ему наводку на стол, который начал разогреваться. Когда я вернулась туда через двадцать минут, перед ним возвышалась целая гора фишек. Он полностью держал игру под контролем, не проиграв ни одной ставки. Менеджер уже собрался вмешаться, но Стэнли был начеку, быстро поменял мелкие фишки на крупные, и мы слиняли. Чуть погодя я спросила, какие карты оставались в колоде на момент его ухода, но он не смог мне ответить. Мое недоумение его развеселило. Представь себе, он вообще не напрягает мозги за игорным столом, он просто чувствует игру, и это для него естественно. Человек закончил всего пять классов средней школы и больше нигде не учился. Теория вероятностей для него темный лес. Он в нее даже и не верит.
— Не верит во что?
— В теорию вероятностей.
Она тянется к столику, берет бокал и замечает, что тот пуст. Смотрит на бокал озадаченно, как будто не понимая, как такое могло получиться.
— Выпьешь? — спрашивает она.
— Нет, спасибо.
— Тогда, может, плеснешь мне? Я бы сделала это сама, но все еще боюсь, что ты начнешь стрелять, стоит лишь отвернуться.
Взяв ее бокал, Кёртис направляется к мини-бару, на полке рядом с которым стоит початая бутылка бурбона, и наливает на два пальца. Потом снимает обертку с нового бокала и наливает себе.
— С точки зрения Стэнли, — говорит Вероника, — денежный выигрыш — это наименее интересное из того, что можно получить за карточным столом. Играть, не имея другой цели, кроме обогащения, — это все равно что…
Она принимает бокал от Кёртиса.
— …все равно что использовать телефонный справочник только для сушки гербария. Или использовать англо-латинский словарь для перевода с латыни на английский.
— Секунду. Повтори-ка еще раз.
— Ладно, забудь. Неудачный пример. Здесь больше подходит сравнение с четырехкратным видением Уильяма Блейка. «Храни нас, Бог, от виденья единого и Ньютонова сна!» Улавливаешь?
— Я в этом ни черта не смыслю, — говорит Кёртис.
— О’кей. А ты что-нибудь смыслишь в таких вещах, как сфирот или гематрия?
Кёртис отвечает ей непонимающим взглядом.
— А как насчет каббалы?
— Только то, что слышал об этом от Мадонны. Меня мало трогают подобные вещи.
Вероника корчит гримасу и отхлебывает из бокала.
— Это какое-то еврейское учение, да? — спрашивает Кёртис. — Мистика всякая?
— Изначально еврейское. И главным образом еврейское. Хотя гои активно подключаются к этому делу по меньшей мере с пятнадцатого века. И прежде всего мистическое, верно, но в то же время это и система практической магии. Вот что особенно интересовало Стэнли.
— Говоря о практической магии, ты ведь не имеешь в виду Зигфрида и Роя?
— Нет, конечно же. Я говорю о практике использования талисманов, формул и заклинаний для вызова ангельских и демонических существ, чтобы они исполняли твои желания.
Кёртис растерянно моргает.
— Похоже, ты надо мной прикалываешься, — говорит он.
— И вовсе не прикалываюсь. По-твоему, Стэнли тоже приколист? Вопрос на хренову кучу баксов.
Кёртис не знает, что на это сказать. Он ставит на столик свой бокал. Потом берет в руки книгу — карманного формата, в мягкой обложке, с прошитым корешком. На ощупь сильно истертая обложка напоминает тонкую кожу или старую долларовую купюру. При первом же прикосновении к ней Кёртис каким-то образом понимает, что эта книга ранее принадлежала Стэнли. Она оказывается более плотной и увесистой, чем можно было ожидать по ее виду. Кёртис на секунду слегка ослабляет хватку и чувствует, как книга соскальзывает вниз между пальцами.
— Уолтер обеспокоен, — говорит Кёртис. — Он думает, что Стэнли тронулся умом. А ты утверждаешь, что он на старости лет ударился в религию?
— Многие люди в старости обращаются к религии и начинают посещать церковь, вместо того чтобы делать ставки в казино. Но со Стэнли все обстоит намного сложнее.
Вероника не отрывает взгляда от книги в руках Кёртиса. Возможно, ей это не нравится, но вместе с книгой он завладел и ее вниманием.
— Может быть, Уолтер и прав, — говорит она. — Может, Стэнли следует посадить под замок. Пусть себе играет в криббедж в каком-нибудь тихом уютном месте. Может, для него это будет самым лучшим исходом.
— И с каких пор он увлекся всем этим: магией, каббалистикой?
Вероника слабо улыбается:
— Вообще-то, слово «увлекся» применительно к Стэнли здесь не вполне уместно. Вот я этим действительно увлекаюсь. И я воспользовалась своими знаниями, чтобы лучше узнать Стэнли. Собственно, на этой почве мы с ним и сошлись. Он часто играл за моим столом, когда я работала крупье в «Рио». Однажды мы с ним разговорились. И тогда выяснилось, что его очень интересует развитие традиций герметической и каббалистической магии в философии Нового времени, уже после Пико. А я хотела знать, как с помощью игорной индустрии быстрее погасить мои студенческие кредиты. Так что мы оказались полезны друг другу и с той самой поры сделались друзьями — прямо не разлей вода. Однако Стэнли никогда не зацикливался на теоретических деталях. Он не намерен создавать свою систему или применять кем-то созданную. Плевать он хотел на гематрию как таковую. Его интересует только результат, чего можно добиться с ее помощью.
— И чего можно добиться с такой помощью?
— Считается, что с помощью гематрии можно выявлять скрытые послания, восходящие аж к Сотворению мира, и в конечном счете узнать тайные имена Бога. А если учесть, что Бог создал вселенную, произнеся ее имя, то знание этих имен теоретически дает прямой доступ к божественной сущности, а также возможность свободно перемещаться в пространстве и времени. Что может быть очень кстати, если, например, к тебе нагрянули гости из другого города и надо срочно раздобыть десятка два билетов на «Цирк дю Солей».
— А ты сама веришь в эту хренотень?
— Нет, конечно, — говорит Вероника. — Но мне интересно наблюдать за людьми, в это верящими. В пору студенчества я полагала, что все такие люди исчезли с лица планеты вскоре после тысяча шестьсот четырнадцатого года, когда Исаак Казобон уточнил время написания «Герметического корпуса». И потом вдруг оказалось, что я мотаюсь по американским казино в обществе одного из них.
Она делает еще глоток из бокала, следя за руками Кёртиса. Точнее, за книгой в его руках. Кофейного цвета обложка при слабом свете кажется лишенной всяких надписей, но на ощупь Кёртис чувствует рельеф букв на толстой бумаге. Он подносит книгу к лампе и пытается разобрать эти буквы.
Надпись гласит: «ЗЕРКАЛЬНЫЙ ВОР». В свое время тиснение было заполнено серебристой краской, остатки которой — блестящие точки по краям букв — можно заметить и сейчас, взглянув на книгу под углом. Кёртис тут же вспоминает (или воображает) эту серебристую пыльцу на руках Стэнли в полутьме прокуренного клуба где-то в Челси, или в Бенсонхерсте, или в Джексон-Хайтс. При этом Стэнли смеется, снимая колоду.
— Ты знаешь, что это за книга? — спрашивает Вероника.
— Я видел ее раньше.
— Это любимая книга Стэнли. Она у него с самого детства. В последние несколько месяцев он постоянно ее перечитывал.
— Странно, что он не прихватил ее с собой.
— Да, это в самом деле странно.
Кёртис открывает книгу и видит на первой странице надпись от руки выцветшими синими чернилами. Неровный старомодный почерк.
Стэнли!
Запомни это навсегда:
«Естество содержит в себе Естество, Естество овладевает Естеством, Естество ликует при встрече со своим Естеством и обращается в иные естества. И в других случаях все подобное радуется своему подобию, ибо уподобление есть причина дружества, и в этом сокрыта великая тайна многих философов».
Наилучшие пожелания собрату-безумцу! Да приведет тебя фортуна к твоему собственному opus magnum.
Удачи,
Эдриан Уэллс
6 марта 1958 г.
— Стэнли был знаком с автором?
— Да, но не знаю, насколько близко. Он отыскал Уэллса, когда жил в Калифорнии. Стэнли тебе не рассказывал эту историю?
Кёртис открывает следующую страницу. «Прочь, когтеруких клеймителей злобная свора!» — так начинается текст.
…Прочь, беспощадные твари, торговцы забвеньем,
что отсекают причину от следствия, прочь!
Скройтесь в унылой глуши таксономий и онтологий,
самодовольно вращая мирские колеса Фортуны!
Некому будет вкусить желчь ваших жалких потуг;
мрачной тоски каталогов не возжелает никто.
Взоры критичные долу! Ибо отважный Гривано,
прозванный Вором Зеркальным, травит живым серебром
ваши дремучие камни, темное бремя неся
сквозь пелену облаков и липовый запах ночей.
Не расставляйте силки из связующих нитей рутины!
Не отвлекайте его грохотом счетных костей!
Дайте свободный проход, повелители куцых гномонов
(вы полируете золото, чтоб серебро посрамить),
ибо сокровище тайное в его заплечном мешке —
не что иное, как наипервейший рефлектор,
диск равнополой Луны!
Пусть он идет без помех,
разве что плач погребальный
вы издадите сквозь сон
в темной своей пустоте,
что лишена сновидений.
— Что за бредятина? — удивленно бормочет Кёртис.
— Эдриан Уэллс, — говорит Вероника скучным голосом, как будто произносила или слышала это уже невесть сколько раз, — был поэтом, публиковавшимся в пятидесятых — начале шестидесятых. Вращался в среде лос-анджелесских битников.
Кёртис бегло перелистывает страницы; где-то стихи выстроились четкими столбцами, а где-то они разбросаны так и сяк по желтоватой бумаге. Ближе к концу ему в глаза бросается одна фраза — «И жатву сна снимает его флейта с клочков земли, принадлежащих мертвым», — которая звучит в его сознании, как бы произнесенная голосом Стэнли. Он уверен, что ранее слышал ее из уст Стэнли, но не может вспомнить, когда и при каких обстоятельствах это произошло; а еще миг спустя ниточка воспоминаний обрывается. Кёртис отлистывает страницы назад в попытке снова вытянуть из них голос Стэнли, пока не возвращается к самому началу, после чего захлопывает книгу и сжимает ее между ладоней. Гладкая обложка напоминает упругую живую кожу. Он бы, пожалуй, не слишком удивился, ощутив под ней биение пульса.
Вероника смотрит в окно. Широко раскрытые глаза блестят, как будто она уже готова заплакать или впасть в панику, однако дыхание ровное. Теперь ее ноги сложены в правильную позу лотоса; при этом она рассеянно покачивает большим пальцем левой ноги, тень которого то появляется, то исчезает на соседней подушке. Красные ногти поблескивают, как коралловые бусы.
— Если ты намерен и дальше разыскивать Стэнли — чего я тебе не советую, — эта книга вполне сгодится как отправная точка поиска.
— Выходит, этот… Уэллс — он был из битников?
— Скорее протобитник, поколением старше. Типа неудачливого попутчика, однако он дал хороший толчок их движению на ранней стадии. Можно сказать так: он присутствовал на сцене, но не в составе труппы.
Кёртис покачивает головой и прихлебывает бурбон, который начинает оказывать свое действие. Ему представляется, что только он сам, книга в его руках и глаза Вероники остаются неподвижными объектами в комнате, а все остальное плывет и кружится, как опавшие листья на поверхности пруда.
— Стэнли получил эту книгу от самого Уэллса?
Вероника закрывает глаза, и Кёртису кажется, что она задремала. А когда глаза вновь открываются, они смотрят на него в упор.
— Поверить не могу, что Стэнли не рассказывал тебе эту историю, — говорит она.
SEPARATIO
Февраль 1958 г.
Все как всегда и вместе с тем все по-другому, потому что между зеркальцем и мной было то же расстояние, та же прерванная связь, которая, как мне казалось, всегда существовала между совершенными мною вчера поступками и моим сегодняшним их восприятием.
Александр Трокки. Молодой Адам (1957)
