Таррин, как большинство гуляк, был отзывчив (если это не доставляло ему особых хлопот) и приятен в обхождении. Волоките и распутнику, так же как воину, поэту или скалолазу, необходимы определенные черты характера. Таррин умело соблазнил Майю – не напугал ее, не обидел, не снасильничал, не разочаровал, а доставил ей удовольствие и внушил глубокое убеждение, что произошло восхитительное событие: она преодолела очень важный рубеж в своей жизни. Впрочем, так оно и было. Беда заключалась не в том, что, собственно, сделал Таррин, а в том, в каком положении, по его вине, оказались они с Майей. Он мог бы сбежать с ней, а потом бросил бы на произвол судьбы. Он мог бы объяснить ей необходимость держать их связь в тайне, после чего их встречи продолжались бы украдкой. А мог бы и твердо заявить, что подобного больше никогда не повторится, – и слово свое сдержать.

Ничего этого Таррин не сделал. В его возрасте возможность наслаждаться неискушенной юной красавицей кружила голову не хуже йельдашейского вина. Он начал ухаживать за Майей, называть ее ласковыми именами и даже купил ей стеклянные бусы у бродячего торговца, хотя Морке давно уже подарков не делал. Потом заявил, что ему необходима помощь в выборе новой рыбацкой лодки (даром что в доме не было денег даже на пару весел), и пошел с Майей в Мирзат, где накормил сытным ужином в «Тихой гавани», – не только затем, чтобы ей угодить, а ради того, чтобы похвастать своей победой, впрочем сам он об этом не задумывался. Хозяйка таверны Франли хорошо знала Таррина, и его поведение вызвало неизбежные пересуды. Безрассудство и опрометчивость – два плода на одном стебельке, а потому неудивительно, что Таррин, однажды совершив безрассудный поступок, перешел к поступкам опрометчивым.

Дети быстро замечают любые перемены в семейных отношениях, и вскоре девятилетняя Нала начала расспрашивать Майю, чем та заслужила явное предпочтение Таррина. Сперва Майя пригрозила сестре, потом стала ее всячески ублажать, и сообразительная девочка не преминула обратить это в выгоду для себя.

Да и сама Майя вела себя так, что окружающие сразу же обо всем догадались. Если девушка отдается мужчине добровольно, не под угрозой насилия или по принуждению, то, как правило, влюбляется в своего соблазнителя. Для мужчины физическая близость – развлечение, а для женщины – основа дальнейших отношений. Майя окружила Таррина заботой и лаской: стряпала ему ужин, стирала одежду, чинила снасть и инструменты. Когда Таррин был дома, она расцветала, как актиния под водой раскрывает свои нежные яркие щупальца-лепестки; когда его не было, она замыкалась в себе, словно хрупкий первоцвет под дождем. К матери она стала относиться добрее, с невольным снисхождением. Разумеется, это не ускользнуло от внимания Морки.

Майя со щенячьим восторгом предавалась любовным играм, черпая в них наслаждение и уверенность в своих силах, – Таррин был учителем опытным, но нетребовательным. Воодушевления у нее было хоть отбавляй, и пусть представление о близости складывалось несколько однобокое (как о действиях, требующих выносливости и ловкости, а не чувств и душевного тепла), винить Майю за это не приходилось – Таррин на глубокие чувства был не способен, однако во всем остальном действовал с привычной сноровкой, обращаясь с девушкой, будто трактирщик с бочкой браги.

Не важно, каким образом окружающие догадываются о тайной связи – так или этак, тайное всегда становится явным, если не сегодня, то завтра или послезавтра. Любовники воображают, что все им потворствуют, зла никто не желает, а сами они умело скрывают свои чувства и ничем себя не выдают – ни жестами, ни взглядами, ни обращением. На самом деле любовники очень неосторожны. Может быть, Морка подстроила им ловушку – сказала, что идет к старой Дригге за клубком ниток, а сама подсмотрела в щелку ставня, как Таррин ласкает Майю? А может, Франли намекнула Морке на происходящее? Или Майя во сне проболталась? Или Морка заметила на плече дочери следы зубов или еще какую знакомую любовную отметину? Все это не важно. Хуже всего было то, что Морка затаила горькую, мстительную злобу. Вслух выражать свои чувства она привычки не имела, носила обиды в себе, пока они не выплескивались наружу гнилостной, черной, беспощадной яростью. Там, где другая удовлетворилась бы громкой ссорой, разгневанная Морка не ведала меры.

Однажды утром, спустя несколько недель после починки сетей, Таррин взвалил на плечо котомку, заботливо собранную Майей, и на несколько дней отправился за десять лиг в Теттит-Тонильду, под надуманным предлогом покупки рыболовной снасти, – на ярмарку в Теттит каждое лето привозили веревки и канаты с Ортельги. На этом далеком острове, скрываясь от гнева Плорона, Таррин обзавелся приятелем по имени Вессек, который теперь ежегодно уступал старому знакомцу крупную партию товара по сходной цене, а тот выгодно сбывал веревки в окрестных деревнях. Поэтому раз в год Таррин просил кого-нибудь в Мирзате перевезти его через озеро, а затем присоединялся к одному из торговых караванов, идущих в Теттит. Возвращаться домой с грузом было нелегко, но Таррина это не пугало.

Майя пошла проводить его до Мирзата. Чуть погодя они переглянулись, Таррин взял ее за руку, помог перебраться через канаву и повел в рощицу, где на поляне тихонько журчал ручеек. В илистом пересохшем русле воды почти не было, но Майя, которую всегда тянуло к воде, нашла подходящую лужицу, быстро разделась догола и начала плескаться. Таррин полюбовался очаровательным зрелищем, потом взял Майю на руки, вынес на берег и уложил на зеленой лужайке.

Через полчаса Майя сонно шевельнулась и ласково погладила ему бок:

– Ох, Таррин, что же я без тебя буду делать?

– Я скоро вернусь.

– Когда?

– Дней через шесть, а может, через семь, как получится.

– Что получится?

– Рыбка моя золотая, не задавай лишних вопросов. У меня много тайных дел. – Он искоса поглядел на нее и довольно улыбнулся.

Майя помолчала.

– Глянь-ка сюда! – воскликнул Таррин.

Она удивленно уставилась на блестящую монету, зажатую в его пальцах:

– Ой, что это? Сто мельдов? Откуда?

– Видала? – ухмыльнулся он.

– Нет.

– Ну так посмотри! – сказал он, бросая ей монетку.

Майя поймала ее на лету, повертела в руках, рассматривая выбитые с обеих сторон изображения леопардов и загадочный образ неисповедимой Фрелла-Тильзе, указывающей на росток тамаррика. Майя собралась было вернуть монетку Таррину, но он помотал головой:

– Это тебе, рыбка моя.

– Да что ты, Таррин, такие деньжищи! Вдруг подумают, что я украла?

– Или заработала, – с усмешкой поправил он. – Ты же у нас красавица. И впрямь заработала.

Майя покраснела:

– Не говори так, даже в шутку не говори! Стыдоба-то какая! Позорище! Я за деньги ни за что не…

Он понял, что она вот-вот рассердится, и поспешно перевел разговор на другое:

– Хочешь, я тебе пять двадцатимельдовых монеток дам? Вот, бери.

– Таррин, откуда такое богатство?

Он подбросил монетки в горсти:

– Да уж нажил!

– Признавайся, где взял? Украл, да? Ох, Таррин…

Он ласково коснулся ее руки:

– Успокойся, золотая рыбка, я их честно заработал.

Майя помолчала, нежась в лучах солнца, будто прелестная яркая бабочка.

– Как заработал? – наконец спросила она.

– Я патриот.

– Это что такое?

– Понимаешь, я человек рисковый, а за смелость хорошо платят. Мало кто берется за опасные дела, вот что я тебе скажу.

Таррин говорил серьезно, но Майя тревоги не испытывала, по-детски не задумываясь об опасности.

– Опасные дела? Для кого? А матушка знает?

– Для кого – секрет. Кстати, Морке об этом неизвестно, я только тебе рассказал. Так что смотри не разболтай.

– Я никому не скажу, честное слово! А что за дела?

– Секретные. Я – тайный гонец, за это мне и платят.

– Но тебе же самому в дороге деньги пригодятся.

– Подумаешь, сотня мельдов! Ты монетки-то припрячь, а то потеряешь еще.

Майя, послушно спрятав деньги, бросилась ублажать Таррина.

Расстались они в Мирзате у парома. Таррин встретил знакомого, договорился о переправе через озеро, а Майя неторопливо пошла домой, срывая цветы и гоняясь за бабочками, – она привыкла удовлетворять сиюминутные прихоти и жить в свое удовольствие.

К хижине она вернулась только после полудня. Санчель уже отцветала; ярко-оранжевые соцветия превратились в длинные пушистые сережки, и осенний ветерок разносил пух по округе. На конце длинной ветви покачивались три последних цветка. Майя вскарабкалась на пригорок, потянулась к ним, но внезапно выпустила ветку из рук и недоуменно уставилась во двор, туда, где у курятника стоял чурбан для рубки дров.

За раскидистыми платанами виднелся возок, запряженный двумя волами, которые с недовольным ревом мотали головами, отгоняя тучи мух. Сама возок был очень странным – Майя такого никогда прежде не видела: прочное прямоугольное сооружение из толстых, грубо обтесанных досок, с тяжелой, плотно пригнанной крышей, обитое четырьмя железными полосами. Окон Майя не заметила – может, одно впереди, но ей не было видно, – только узкую прорезь на боковой стенке, под самой крышей. Сзади располагалась дверца с засовом, запертая на громадный висячий замок.

Майю распирало любопытство. Она не могла сообразить ни для чего этот возок – было же у него какое-то предназначение? – ни почему он стоит у хижины. И где его хозяин? Зачем он приехал? Майя решила, что это какой-то знакомец Морки и теперь они сидят в хижине или пошли стадо смотреть. В захолустье любые неожиданные гости – событие незаурядное. Майя возбужденно спрыгнула с пригорка и бросилась по тропинке к дому.

Мать сидела у очага и ощипывала куриную тушку. У ног Морки высилась кучка белых и бурых перьев. Едко пахло паленым, – похоже, пух залетал в огонь.

Морка неловко поднялась, отряхнула передник на выпирающем животе, опустила тушку на скамью и улыбнулась дочери.

– Уже вернулась? Так быстро? Ты не устала? Таррин о переправе договорился? – зачастила она.

Майя замялась и удивленно посмотрела на мать. Морку почти никогда не волновало самочувствие дочери, а потому Майя не знала, что ответить.

– Устала? – помедлив, переспросила она. – Нет, что ты. Мам, а что там за возок такой…

– Значит, Таррин из Мирзата уплыл? – продолжала Морка, словно не слыша.

– Уплыл-уплыл, – нетерпеливо закивала Майя и дерзко добавила: – Если б не уплыл, я б еще не вернулась. Мам, так что за возок? Это кто приехал?

– Тебе что, солнце глаза застит? Или голову напекло? – с улыбкой спросила Морка. – Не видишь, что ли…

– А почему занавеска задернута? – удивилась Майя, глядя на спальный угол, отгороженный ветхим пологом. – Чтоб куры не забрались?

– Там кот все утро спит, – поспешно объяснила Морка. – Оставь его в покое. Лучше на стол погляди, а то так ничего и не заметишь, торопыга.

– На стол? – Майя обернулась и застыла, прижав ладони к щекам. Губы ее изумленно приоткрылись.

На чисто вымытом столе лежало бледно-желтое платье, расшитое синими и голубыми цветами и зелеными листьями. Гладкая мягкая ткань сияла и переливалась в дымном полумраке хижины. Майя, утратив дар речи от восхищения, решила, что ей привиделся этот роскошный наряд неописуемой красоты, а потом встревожилась: чудеса просто так не происходят.

Она медленно подошла к столу и завороженно вгляделась в сказочное одеяние, ощущая себя невежественной замарашкой и с досадой сознавая, что не в состоянии оценить всю его прелесть.

– Ну что, нравится? – спросила мать.

– Нравится… – рассеянно повторила Майя и неуверенно потянулась к шелковистой ткани. Смысл вопроса от нее ускользнул – с тем же успехом Морка могла спросить, нравятся ли дочери звезды или озеро.

– Ты пока его не трогай, – вздохнула Морка. – Прежде грязь с себя смой. Я тебе воды согрела.

Необычно ласковая и предупредительная забота матери вкупе с появлением странной повозки и чудесного платья потрясли Майю до глубины души, и она обессиленно опустилась на скамью у стола:

– Мам, что случилось? Чей это возок? Кто в нем приехал? И куда они подевались? Это они платье привезли?

Морка, тяжело переваливаясь, подошла к очагу, взяла кружку и стала наливать горячую воду в лохань.

– Считай, повезло тебе, доченька. Купцы приехали, двое их. Наряды богачам продают.

– Наряды богачам!.. – воскликнула Майя, на миг забыв о платье, и недоуменно наморщила лоб. – А к нам зачем приехали? Мы-то у них ничего не купим. И где они, купцы эти?

– На озеро ушли, наверное. Жарко им стало. Ничего, скоро вернутся, так что ты поспешай.

– Мне спешить некуда, – возразила Майя и обиженно протянула: – Да объясни мне, что происходит, мам, а то я ничего понять не могу.

– Ну что тебе еще объяснить? – спросила Морка. – Говорю ж, повезло тебе. Но тут ты сама решай. Купцы эти из самого Теттита приехали, продают наряды знатным господам, тем, кто побогаче, – баронам и их приспешникам, супружницам ихним. Они вчера в «Тихой гавани» остановились, так Франли им и сказала, что ты – первая красавица на всю округу. Вот они сегодня с утра и заявились на тебя посмотреть.

– Утром из Мирзата приехали? Как это я их не встретила!

– Наверное, вы разминулись. Ты ж не все время по тракту шла, – заметила Морка, пристально глядя на дочь.

Майя закусила губу и промолчала.

– Знаешь, как дорогие наряды продают? – спросила Морка. – Такие вот, штучной работы, не из тех, которыми на рынке или в лавках торгуют. Купцы эти в особых повозках разъезжают и наряды тоже на особый манер показывают.

– И что с того? – буркнула Майя, недовольная тем, что сама до этого не додумалась.

– Так вот, они к богатеям домой приезжают и хорошенькую девицу с собой приводят, чтобы ее в платья наряжать и знатным господам показывать. И супружницам ихним или там шернам. А те полюбуются, глядишь, и купят что. – Морка со значением посмотрела на Майю. – Как тебе такая работа? По-моему, лучше не придумаешь. Они тебя уж давненько дожидаются.

– Погоди, они хотят, чтобы я… чтобы я в платья наряжалась?

– А я тебе о чем толкую? – воскликнула Морка. – Ну, если ты им глянешься, конечно. А деньги хорошие сулят, нам с твоим отчимом в жизнь столько не заработать. Так что давай раздевайся, вымойся дочиста, а после наряд примеришь. К нему еще сорочка шелковая прилагается, вон, на кровати лежит. А как оденешься, позову купцов. Они на тебя полюбуются и на все твои вопросы ответят.

– Ой, а жить я где буду? Дома? А Таррину про это известно? Нет, наверное, иначе бы он мне сказал…

– Ох, да не трещи ты без толку… Я знаю только, что они с Франли поговорили и сразу к нам приехали. Коли тебе дело не по нраву, так и скажи. В округе девчонок много, уж они-то такого легкого заработка не упустят. – Морка равнодушно пожала плечами, тяжело уселась на скамью и продолжила ощипывать курицу.

Майя, дрожа от восторга и изумления, разглядывала вышитые на платье цветы, похожие на широко раскрытые глаза, и представляла, что вот так и будут смотреть на нее знатные господа, когда она, в чудесном наряде, станет чинно расхаживать по богато убранному залу великолепного каменного особняка, – о домах богачей она знала из рассказов про Теттит и Икет-Йельдашей. Наверняка там будут вкусные яства и сладкое питье; все начнут Майей восхищаться, она денег заработает… А как же Таррин? Нет, без него она никуда… Голова шла кругом от бесчисленных вопросов, ответа на которые Майя не знала, но точно понимала одно: счастливый случай упускать нельзя. Если она сейчас откажется, то всю жизнь так и будет воду с озера таскать. Случай случаем, но неизвестность тревожила и пугала. Майя решила дождаться загадочных купцов и все у них разузнать – уж они-то объяснят получше Морки.

Внезапно ее осенило: сейчас ни на что соглашаться не стоит. Сначала надо все выпытать, попросить пару дней на раздумья, дождаться Таррина и с ним посоветоваться.

Майя встала в лохань у очага, стянула через голову сарафан и сорочку, отбросила одежду на скамью и осталась нагишом.

– Дай-ка я тебе помогу, – предложила Морка. – Я тут сала натопила, сейчас золы добавлю, отмоем тебя до блеска.

Майя нагнулась, зачерпнула кружкой теплую воду и полила себе на плечи.

– А где Келси с Налой? – спросила она. – Обедать пора.

– Скоро прибегут, – невозмутимо ответила Морка. – Повернись, голубушка, я тебе спину потру. Ишь ты какая стала, фигуристая! Будешь господам головы кружить, помяни мои слова.

Мать суетливо добавляла в лохань горячей воды из котла, намыливала дочери ноги топленым салом, смешанным с золой, и беспрестанно заставляла поворачиваться и так и этак. Наконец Майя вылезла из лохани и, стоя посреди хижины, освещенная яркими лучами полуденного солнца, насухо обтерла себя полотенцем. Морка, тщательно вымыв руки, помогла дочери надеть шелковую сорочку и чудесное платье.

Тяжелая ткань мягко давила на плечи, обволакивала и укутывала с головы до самых пят. Майя решила пройтись по хижине, сделала неуверенный шажок и чуть не упала – складки широкой юбки, колыхнувшись, ударили под колени. Майя опустила глаза: синие и голубые вышитые цветы рассыпались по лифу на груди, а зеленые стебли собирались в букет под шнуровкой корсажа. «Надо же, как затейливо придумано!» – восхитилась она про себя, начиная понимать, что показ нарядов – дело не простое.

– Мам, оно тяжелое, – пожаловалась она. – Не знаю даже, как в нем ходить. Может, они мне покажут?

– Покажут, не сомневайся, – ответила Морка. – Ох, я и забыла совсем, у меня соль намокла. Сбегай к старой Дригге, доченька, попроси щепотку взаймы. Только прежде платье сними.

– Соль намокла? В жару?

– Видно, вода затекла или паром размочило, – вздохнула Морка. – Сбегай к Дригге, чего тебе стоит?

– Лучше Налу пошли, – заявила Майя. – Не мое дело – за солью бегать.

– И где та Нала? – возразила мать. – Ты ж быстрее обернешься. Ну давай, а я тебе переодеться помогу.

Спустя четверть часа Майя, возвращаясь от Дригги с плошкой соли, еще со двора услышала голоса гостей, но, как только вошла в хижину, все умолкли.

Выглядели купцы странно. Майя представляла себе высоких почтенных мужчин в богатой одежде или совсем уж сказочных персонажей – смуглых, с острой бородкой и золотыми кольцами в ушах и на пальцах. Увы, гости больше походили на неотесанных гуртовщиков с мирзатского рынка. Высоким был только один – мускулистый громила с длинными сальными черными волосами, переломанным носом, шрамом на щеке и грубыми, мозолистыми руками. Его светловолосый косоглазый спутник, ростом чуть повыше Майи, стоял спиной к очагу, ковыряя в гнилых зубах щепкой. Он окинул девушку похотливым взглядом, выплюнул щепку и отвел глаза. Вместо пояса его рубаха была обвязана веревкой, на которой болтался острый железный костыль. Деревянные башмаки с железными носами дробно постукивали по земляному полу.

Морка по-прежнему сидела у очага, потрошила уже ощипанную курицу и швыряла внутренности в огонь. Майя оглядела хижину: платье исчезло.

– А вот и наша красавица явилась! – Морка встала и вытерла руки о передник. – Ну как, сгодится она вам?

– Мам, я соль принесла, – смущенно сказала Майя.

– Соль? Ах, соль! – встрепенулась Морка. – Поставь в кладовую. Спасибо, доченька. Вот, господа к тебе пришли с предложением.

– Совершенно верно, с предложением мы пришли, – забормотал светловолосый.

Майя молчала, ожидая, что ей скажут дальше. Высокий здоровяк мрачно уставился на нее. Косоглазый переминался с ноги на ногу и наконец произнес:

– А не выпить ли нам по стаканчику? – И, обращаясь к Морке, осведомился: – Или нам с вами, хозяюшка, лучше перемолвиться наедине? В общем, как вас устроит.

Тут Майя окончательно поняла, что без совета Таррина ей не обойтись. Ясно было, что гости – никакие не купцы, а их слуги, которые задурили Морке голову. Майя решила узнать, у кого они работают, а потом дождаться Таррина и вместе с ним пойти к настоящему хозяину.

«Хорошо, что я сообразительная уродилась, – подумала она. – На матушку надежды нет, придется самой во всем разобраться, показать им, что не все здесь недоумки».

– Мне платье надеть? – спросила она у высокого мужчины.

– Платье? Нет, не сейчас, – отрывисто буркнул он и умолк.

– Ага, платья потом будут, – пообещал косоглазый, торопливо вытаскивая руку из кармана штанов. – А ты девушка ладная, складная, нам вполне подходишь.

– Надеюсь, вы понимаете, – решительно начала Майя, припоминая, как вел себя знакомец Таррина, барышник, – что незамедлительно заключать сделку мне сейчас не с руки. Я должна переговорить со своим… с отчимом, а потом мы вас известим. Позвольте узнать, как с вами связаться? – осведомилась она, весьма довольная своим красноречием.

Косоглазый визгливо хихикнул и ничего не ответил.

– Ничего страшного, доченька, – успокоила ее Морка. – Господам все понятно. Они сейчас выпьют с нами на дорожку и уедут себе в Мирзат. Ты садись за стол, не стесняйся.

Майя только сейчас заметила, что на столе стоят четыре покорябанных оловянных кубка – в доме таких не водилось, – уже наполненные до краев. Внезапно ей пришло в голову, что, наверное, это такой обычай – как плевок на ладонь или символический мельд в счет оплаты, – и, пригубив вино с купцами, она невольно согласится на их условия. «Нет уж, меня не проведете, – подумала она. – Матушка только о деньгах печется, но я торопиться не стану. Тут хорошенько поразмыслить надо».

– С превеликим удовольствием, – чинно ответила Майя. – Только без обещаний. Выпить – выпью, но сделку заключать пока не стану. – Она мило улыбнулась косоглазому, решив, что высокий здоровяк внимания не заслуживает, и опустилась на скамью.

– Да-да, разумеется, – забормотал косоглазый, усаживаясь рядом с Майей.

Громила остался стоять. Морка села напротив, взяла сразу два кубка. Почему-то руки ее дрожали, а на лбу выступила испарина. Майя решила, что это из-за зноя и духоты: тяжело летом ребенка вынашивать.

– Мам, тебе нездоровится? – обеспокоенно спросила она.

– Благо есть чем здоровье поправить, – рассмеялась Морка. – Не волнуйся, скоро пройдет. Вот, возьмите, господин хороший, а это Майе…

Здоровяк молча перегнулся через стол и взял у Морки кубок, который она протягивала дочери. Морка закусила губу. «Это она от досады, – подумала Майя. – Может, мы и бедные, но по чести вести себя умеем». Косоглазый передвинул еще один кубок по столешнице, и мать вручила вино Майе.

– Ну, ваше здоровье! – визгливо произнесла Морка.

Майя пригубила теплого желтого вина – странный, приторный вкус напоминал лакричный леденец, который она однажды попробовала на рынке в Мирзате. Вино ударило в голову, но Майя крепилась и не подавала виду, не желая выказывать перед гостями детскую наивность (Таррин как-то объяснял, что юные девушки в винах не разбираются, потому что им опыта не хватает).

– Очень вкусно, – промолвила она и сделала глоток побольше. – Йельдашейское?

– Эге, да ты у нас и красавица, и умница! Отлично! – воскликнул косоглазый, потянулся к Майе, развязно потрепал ее по плечу, рассмеялся и отвел взгляд.

Майя смущенно отхлебнула еще вина, стараясь перебить сладостью зловонное дыхание косоглазого. «Зубы насквозь сгнили, – определила она. – Ничего, при случае я его хозяину нажалуюсь. Ишь выдумал руки распускать! Вот только ссориться с ним пока не стоит, а то гадостей про меня наговорит». Она отодвинулась чуть дальше по скамье и вежливо заметила, чтобы поддержать разговор:

– Платье очень красивое и вышивка изумительная – цветы как живые. Вам возок для нарядов нужен, чтоб не мялись? И чтобы пылью их не запачкало?

– Да, именно для этого, – ответил косоглазый. – Там, в возке, еще роскошнее платья есть.

– Правда? – поразилась Майя.

– А как же! – воскликнул он и одним глотком осушил кубок. – Хочешь посмотреть? Допивай вино, и пойдем, я тебе все покажу.

– Потом допью, – нетерпеливо отмахнулась Майя. – Я наряды хочу поглядеть.

– Допей, там всего глоточек остался, – вмешалась Морка.

– Что, слишком крепкое? – рассмеялся косоглазый. – С непривычки в голову ударяет, это верно. Ничего, подрастешь – полюбишь.

– Мне и сейчас нравится! – дерзко заявила Майя, залпом допила вино и направилась к выходу.

Громила последовал за ней, пригнувшись в дверях, чтобы не задеть притолоку. От полдневного зноя все оцепенело: не шелестела листва на деревьях, высокое небо отражалось в глади озера, птичий щебет умолк, даже волы у платанов перестали топтаться и мотать головами, отгоняя мух. Жаркое безмолвие нарушал только еле слышный рокот водопадов. «Вот уедут торговцы, пойду искупаюсь, – подумала Майя. – Куда это Нала с Келси подевались, им обедать давно пора. Ох, скорее бы на наряды взглянуть!»

Пересекая заросший сорняками двор, Майя запуталась в побегах вьюнка, споткнулась и едва не упала. Голова кружилась. «Это от вина, – решила Майя. – Эх, не вовремя Таррин в Теттит уехал! При нем косоглазый не стал бы руки распускать. Ничего, я с ним сама разберусь, не маленькая, пора бы и научиться наглецов отшивать».

Она подошла к возку, покачнулась, закрыла глаза и прикусила палец, чтобы развеять туман в голове. Громила молча приподнял ее и усадил на железный приступок у дверцы возка.

Кроны платанов зелеными пятнами расплывались перед глазами. Майю замутило. Она зажмурилась, помотала головой – не помогло. Все вокруг плыло и дрожало.

– Сейчас я… – хмуро обратилась она к громиле, но тот деловито разомкнул дужку замка, отодвинул засов и распахнул дверцу.

Майя ткнулась головой в колени; краешек дверцы задел левое плечо.

– Как там дела, Парден? – спросил косоглазый.

Громила кивнул и поставил Майю на ноги.

– Ну что, красавица, заходи, взгляни на наряды, скажи, хороши или нет, – велел косоглазый. – Только погромче, чтобы всем слышно было.

Майя вгляделась в неверную мглу возка: пусто, никаких платьев не видать.

– Я… мне… – начала она медленно, заплетающимся языком. – Матушке… надо…

Туманная дымка затянула все вокруг, в глазах потемнело. Майю взяли на руки и уложили в возок. Дверь захлопнулась. Майя без чувств растянулась на полу.