Как и следовало ожидать, правление Леопардов ознаменовалось расцветом стяжательства, порока и всевозможных злоупотреблений. Вскоре выяснилось, что якобы свободомыслящий Дераккон правителем был никудышным и не мог ни влиять, ни как-то иначе воздействовать на тех, кто привел его к власти. Алчные и корыстные дельцы, способные заплатить за свое положение, заняли все мало-мальски выгодные должности. Как ни странно, налоги снизились – во-первых, потому, что Бекла не вела войны с Терекенальтом, а во-вторых, потому, что новые правители не видели необходимости в поддержании законности и правопорядка и не считали нужным, к примеру, отправлять отряды патрульных для охраны дорог. Путникам приходилось полагаться на себя и самим нанимать охранников или, как Лаллок, платить разбойникам за свою безопасность на дорогах.

Дераккон оказался беспомощной марионеткой в руках своих ненасытных и развратных хозяев, однако основную силу режим черпал в богатстве дельцов. Торговцы покупали сырье – к примеру, шерсть и выделанные шкуры – у крестьян и крестьянских хозяйств в провинции по определенным, специально заниженным ценам; если крестьяне отказывались продавать по этой цене, то торговцы просили прислать на помощь войска. В прошлом родовитые землевладельцы наверняка воспротивились бы подобному обращению, но теперь все чаще оставляли свои поместья под надзором управляющих и переезжали в Беклу – с каждым днем столица предлагала все больше роскоши и удовольствий. Те, кто приобретал должность у Леопардов, вскоре обнаруживали, что их доходы значительно превосходят скромные доходы провинциальной знати.

Больше всего от нововведений пострадали крестьяне, которым приходилось продавать урожай по ценам, установленным Леопардами.

Показная роскошь вела к чрезмерной расточительности; для поддержания порядка в гигантских особняках требовались бесчисленные слуги, что увеличило спрос на рабов – и привело к появлению крупных работорговцев. Невольников либо покупали в деревнях у старейшин, либо просто похищали (иногда за незначительную плату, как Майю). Вскоре Леопарды, предвидя долгосрочный спрос, сочли за благо устроить в провинциях своего рода невольничьи питомники. Обитатели отдаленных деревень жили в постоянном страхе перед безжалостными работорговцами. Поговаривали, что к северу от Гельта, на реке Тельтеарна, верховный барон Бель-ка-Тразет превращает свой остров Ортельга в неприступную крепость. Разумеется, преуспевающие работорговцы платили налоги в казну Леопардов и вдобавок создавали возможность дополнительных заработков ремесленникам, портным, сапожникам, кузнецам и хозяевам постоялых дворов.

Спокойствие жителей Беклы и других городов империи обеспечивалось за счет дешевой еды и доступных развлечений. Простолюдины полагали (в какой-то мере справедливо), что Форнида, отдав Субу королю Карнату, предотвратила кровавую войну с Терекенальтом, а значит, поступила мудро и на благо Беклы, а потому заслуживает восхищения. Уртайские бароны отказывались забыть о предательстве Форниды – формально Суба находилась в подчинении верховного барона Урты, – по-прежнему совершали набеги на владения Карната и ввязывались в стычки с терекенальтскими войсками на западном берегу Вальдерры.

Сенчо, став верховным советником и переехав в верхний город, купался в роскоши. При поддержке Форниды и маршала Кембри-Б’саи он угрозами, вымогательством, а то и просто грубой силой с лихвой восполнил все средства, затраченные в предыдущие годы на подкуп и подготовку свержения Сенда-на-Сэя. Как только в его руках сосредоточилась вся торговля металлом, он не без выгоды для себя назначил своих людей управлять делами, а сам занялся укреплением и расширением осведомительской сети Леопардов. Сведения, добытые осведомителями и лазутчиками, а также полученные от подозреваемых и заключенных, Сенчо сообщал Кембри, Хан-Глату и Форниде. Он настолько преуспел в своем занятии, что его повсеместно боялись и поговаривали, что ему известны не только все существующие заговоры, но и мысли окружающих. Впрочем, тайная деятельность ничуть не отвлекала Сенчо от удовлетворения извращенных наклонностей, которыми он обзавелся в услужении у Фравака.

Сенчо неустанно предавался чревоугодию, не жалея ни времени, ни денег. Он нанял самых лучших поваров в империи, а его винные подвалы обслуживал самый крупный виноторговец Беклы, которому выгоднее было не торговать вином, а поставлять товар исключительно верховному советнику. Личные закупщики Сенчо сновали по всей империи, от Йельды до Кебина, в поисках лучшей дичи, фруктов, овощей и всевозможных редких лакомств.

Каждое утро Сенчо проводил за обсуждением дневного застолья со своими поварами, после чего удалялся принимать ванну, а затем в садовой беседке до полудня выслушивал сообщения осведомителей и лазутчиков. В полдень подавали долгожданный обед, который длился два или три часа, – от стола Сенчо отрывался не потому, что удовлетворял свое обжорство, а потому, что больше вместить в себя не мог.

После обеда он отправлялся почивать, вынужденный на время прервать излюбленное времяпрепровождение, однако утешаясь тем, что, отдохнув и поспав, вскоре сможет снова предаться жадному поглощению пищи. Ближе к вечеру его будили слуги и готовили к ужину, после которого Сенчо, осоловелый и обмякший, погружался в блаженные сновидения, неведомые плебеям и невежам, непривычным к подобным изыскам.

После нескольких лет такой роскошной жизни Сенчо начал подумывать о том, что неплохо было бы вообще отойти от тайных дел и полностью отдаться наслаждениям. Невероятная тучность не позволяла ему обходиться без постоянной помощи рабов. Глаза его превратились в заплывшие жиром щелочки, руки и ноги до невозможности распухли, чудовищная полнота мешала дышать, а громадный отвисший живот не позволял ни стоять, ни сидеть – его обнаженную дрожащую тушу укладывали на ложе у стола, дабы Сенчо было удобнее поглощать еду. Наевшись до отвала, он откидывался на подушки, с помощью рабов справлял естественные надобности и засыпал, пока невольники бесшумно убирали объедки.

Впрочем, его изысканные развлечения одним чревоугодием не исчерпывались. Обжорство, разумеется, вызывало в нем похоть, о постоянном удовлетворении которой Сенчо тоже заботился. Примерно год спустя после того, как Форнида объявила себя благой владычицей, Сенчо уговорил престарелого бекланского гурмана расстаться с белишбанской рабыней по имени Теревинфия, славившейся особым умением ублажать толстяков.

Теревинфия, молчаливая, с виду медлительная толстуха, понимала толк в растираниях, в составлении ароматных смесей для омовения и в приготовлении успокоительного питья и отваров, способствующих пищеварению. Вскоре она, твердо усвоив предпочтения нового хозяина, с ловкостью избавляла его от всевозможных недомоганий, вызванных обжорством, и стала обучать юных невольниц утонченным способам обращения с чудовищным жирным телом. Своих подопечных она держала в строгости, но не гнушалась за соответствующую мзду поставлять рабынь богачам из верхнего города – понятно, что такими пустяками самого верховного советника не тревожили.

По приказу Лаллока Зуно пригласил Теревинфию в особняк работорговца в нижнем городе, где она, спрятавшись за кисейной занавеской в купальне, понаблюдала за Оккулой и Майей и велела привезти чернокожую девушку к верховному советнику на осмотр. О Майе Лаллок ничего не сказал, и Теревинфия решила, что эта невольница предназначена другому покупателю. При беседе Лаллока с Оккулой в комнате Варту Теревинфия не присутствовала, поэтому очень удивилась, увидев, что во двор особняка Сенчо внесли паланкин с двумя девушками.

Теревинфия присела на каменную скамью у фонтана, лениво обмахнулась – день выдался жаркий – и, полуприкрыв глаза, вопросительно взглянула на Лаллока:

– Ты не сказал, что обеих привезешь.

– Ну, может быть, верховный советник захочет на них вдвоем посмотреть, – ответил работорговец. – Ради удовольствия.

Теревинфия опустила руку в бассейн, провела пальцами по воде и укоризненно заметила:

– Но ты же не сказал…

– Про чернокожую девушку я тебе на прошлой неделе говорил, – вздохнул Лаллок, разводя руками. – Ты велела ее привезти, чтобы У-Сенчо поглядел. А сегодня утром, как ты ушла, я подумал, почему бы обеих не показать, – если вторая не понравится, ничего страшного, я ее заберу. Но если не хочешь, то ее показывать не станем.

Теревинфия, помолчав, равнодушно пожала плечами:

– Будь по-твоему, покажу обеих. Если понадобишься, я позову.

В то утро Сенчо проснулся поздно, довольный тем, что спал крепко и прекрасно переварил великолепный ужин. Верховный советник лежал в ванне, постанывая и громко испуская газы – раб осторожно растирал хозяйское брюхо, – и размышлял о двух насущных делах, первое из которых разрешилось к полному удовлетворению Сенчо. В его власти находились все имперские прииски и рудники, а потому недавно к нему обратились два чужеземных старателя из какого-то неведомого края за Йельдой с просьбой разрешить разведку месторождений в Хальконе – глухом, лесистом горном крае на юго-востоке Тонильды, с условием, что о любых находках немедленно уведомят Сенчо. Вернувшись из похода, старатели доложили, что обнаружили богатые залежи медной руды, и попросили позволения начать добычу. Разумеется, Сенчо им отказал и, сообразив, что убийство старателей не пойдет на пользу развитию торговли с неизвестной страной на юге, велел под охраной препроводить их за Икет, к йельдашейской границе, а сам отрядил к месторождению одного из своих доверенных людей с шестью или семью помощниками, нисколько не сомневаясь в дальнейшем успехе предприятия.

Второе дело было неприятным и немало раздосадовало Сенчо. Оказалось, что его самая умелая и ценная невольница, лапанка по имени Юнсемиса, заразилась марджилом, дурной болезнью. Самого Сенчо от заразы спасла только бдительность Теревинфии. На пиры и празднества верховный советник всегда являлся в сопровождении рабынь, но кто знает, чем они занимались, пока хозяин разнеженно дремал, пресыщенный развлечениями. Глупая девчонка подцепила марджил на одном из пиршеств и попыталась скрыть свое недомогание. Разумеется, в доме ее не оставили, хотя она была хорошо обученной и сладострастной, а выпороли и отправили к Лаллоку вместе еще с одной невольницей, по имени Тиусто, которой исполнилось двадцать три года, – по мнению Сенчо, преклонный возраст для наложницы. Верховный советник считал признаком дурного вкуса держать в доме дряхлых собак, ветхие ковры и рабынь старше двадцати трех лет. Как правило, три или четыре невольницы необычайной красоты прислуживали Сенчо и развлекали гостей. Толстяк избегал лишних телодвижений и гнушался любых физических усилий, поэтому девушек обучали делать именно то, что доставляло ему удовольствие, а Юнсемиса лучше всех умела ублажать хозяина. Жаль, что пришлось с ней расстаться. Сенчо раздраженно подумал, что потеря искусной рабыни почти равнозначна потере хорошего повара. Вдобавок негодница заслуживала повторной порки – это наверняка снизило бы ее продажную цену, зато верховный советник насладился бы зрелищем страданий девушки.

Теревинфия прервала грустные размышления хозяина и сообщила, что Лаллок привез пару девушек, одна из которых – долгожданная чернокожая красотка из Теттит-Тонильды. По мнению Теревинфии, обе заслуживали внимания верховного советника. Сенчо, которому больше всего хотелось, чтобы его хорошенько растерли, размяли и помогли опорожнить кишечник, недовольно осведомился, здоровы ли рабыни, и после непродолжительных уговоров согласился осмотреть их через час в малом обеденном зале.

Из выходящих на север окон малого обеденного зала открывался вид на крыши и башни нижнего города и залитую солнцем равнину, убегавшую к Гельтским горам на горизонте, в двадцати лигах от Беклы. В малахитовую чашу работы Флейтиля с тихим плеском лились струи воды из грудей мраморной нимфы, полускрытой прозрачными нефритовыми камышами. Сенчо устроили на ложе и обложили подушками; одна из невольниц, Мериса, сидела на полу, неподалеку от хозяина, чтобы по первому его знаку удовлетворить его любую нужду. В присутствии слуг и рабынь Сенчо обходился без одежды. Мериса, зная о предпочтениях толстяка, легонько поглаживала его пах и заплывшие жиром ляжки, пока сам он обсуждал с двумя поварами всевозможные яства. Наконец, закончив это наиважнейшее дело, он заявил Теревинфии, что готов осмотреть живой товар Лаллока. Разумеется, для этого необходимо было подкрепиться, и вторая рабыня, Дифна, на коленях приблизилась к ложу с подносом шафранных пирожных, засахаренного имбиря и кунжутного печенья.

Чернокожих девушек Сенчо никогда прежде не видел. Теревинфия ввела невольницу в зал и велела ей скинуть с плеч алую накидку. Толстяк внезапно ощутил приятное возбуждение и, подозвав странную рабыню поближе, некоторое время пристально рассматривал и ощупывал ее гибкое темное тело. Убедившись, что его не обманули и что это естественная окраска кожи, он и впрямь признал девушку необычной. Сенчо провел детство в трущобах нижнего города и презирал калек и уродцев (к примеру, горбунов), но эта невольница вовсе не выглядела ошибкой природы. От рабыни веяло жизнерадостной силой и здоровьем; она не вздрогнула и не смутилась, когда Сенчо погладил ей бедра и ощупал ягодицы. На вопрос, откуда она родом, девушка ответила, что ее ребенком привезли откуда-то из северных земель, лежащих далеко за Тельтеарной.

Сенчо откинулся на подушки и задумался. Лаллок наверняка заломит высокую цену за такую экзотическую рабыню. Конечно, в доме держать ее заманчиво – она обязательно привлечет внимание окружающих, – однако интерес к новизне быстро улетучивается, если невольница не обладает необходимыми хозяину качествами. Нет, Сенчо – не ребенок на рынке, который тратит деньги на первую же яркую безделушку. Он глотнул охлажденного вина, чтобы избавиться от привкуса имбиря во рту, а потом велел Мерисе разложить подушки на полу и привести раба-садовника.

Неожиданно, не спрашивая позволения заговорить, чернокожая девушка обратилась к Сенчо, заверила его, что горит желанием доставить верховному советнику удовольствие, но поскольку формально все еще является собственностью У-Лаллока, то обязана заручиться согласием своего хозяина.

Сенчо не возмутился дерзостью рабыни, а, наоборот, с удовлетворением отметил, что девушка рассуждает разумно и способна на решительные поступки, а раз она выказывает уважение Лаллоку, то, разумеется, будет уважать и нового хозяина. Вдобавок невольницы слишком часто были чересчур робки, покорны и безропотны, – по мнению Сенчо, им не хватало пикантности.

Лаллок (через Теревинфию) дал свое согласие на проверку способностей рабыни, при условии что товар не повредят – не оцарапают, не покусают и в целом не попортят, – после чего в обеденный зал ввели юного раба.

Через пять минут Сенчо, возбужденный зрелищем, решил, что обязательно приобретет чернокожую невольницу, и сделал знак Мерисе удовлетворить его вожделение. Тут Теревинфия наклонилась к уху хозяина и шепотом осведомилась, не хочет ли он взглянуть на вторую рабыню. Сенчо раздраженно отказался, но чернокожая девушка уже ввела в зал подругу и сняла с нее зеленое складчатое одеяние.

Сенчо, распаленный похотью, с изумлением уставился на невольницу. Он, будто акула в лагуне, давно погряз в разврате и излишествах верхнего города и уже забыл, когда прежде видел такую редкостную красавицу – молоденькую, лет пятнадцати, наивную и по-детски непосредственную. Золотистые волосы девушки рассыпались по плечам; гибкое тело с пышными формами дышало здоровьем. Больше всего привлекало ее смущение; рабыня, покрывшись стыдливым румянцем, дрожала и пыталась прикрыть срам; в огромных синих глазах блестели слезы. При виде девушки Сенчо пришел в невероятное возбуждение – ему захотелось схватить ее и взять силой, превозмогая робкие попытки сопротивляться. Жирная туша верховного советника затряслась от едва сдерживаемого вожделения.

Не отдавая себе отчета, Сенчо приподнялся на подушках, но под тяжестью собственного веса обмяк и, тяжело дыша, завалился на спину. Девушка вырвалась из рук Теревинфии и выбежала из обеденного зала. Впрочем, Сенчо уже осознал, что не имеет ни малейшего смысла ни расспрашивать непорочную красавицу, ни проверять ее способности. Надо было немедленно решать, купить ее или вернуть работорговцу. Толстяк вспомнил, что избавился не только от Юнсемисы, но и от второй невольницы. Вдобавок обнаруженные в Тонильде залежи меди сулили неслыханные прибыли, так что Сенчо мог позволить себе купить двух новых рабынь, пусть и за огромную цену.

Мериса с привычной ловкостью закончила свое дело, после чего верховный советник сообщил Лаллоку, что вечером готов обсудить условия сделки, и велел Теревинфии подавать обед пораньше.