Хесикская таверна называлась «Лук и колчан» и стояла на пригорке в западной оконечности деревушки, там, где тракт из Хирдо сворачивал на бекланскую равнину. Здесь, в семи лигах от столицы, путников стало больше – к дороге выходили многочисленные проселки с юга и с севера. На подходе к Хесику из-под ног вздымались клубы тонкой белой пыли, мешали дышать. Майя с удивлением разглядывала людей: отряд вооруженных стражников маршировал в Теттит, навстречу им тесной группкой шли коробейники, следом за ними брел оборванный менестрель с зачехленной киннарой на плече; уртайские гуртовщики, гортанно перекрикиваясь, гнали стадо овец; жрец бога Крэна выступал в гордом одиночестве, под защитой традиционного облачения и множества амулетов; шестерка белишбанских рабов несла занавешенный паланкин, где подремывал полураздетый толстяк, не обращая внимания на шум и гам.

У трактира на лужайке собрались человек тридцать или сорок: кто подзывал разносчика с кувшином вина, кто просто отдыхал в ожидании ужина, кто проверял воловью упряжь, кто грузил повозку. Чуть поодаль слушатели тесным кружком обступили седовласого сказителя, который, похоже, знал свое дело, – прервав рассказ, он пустил по кругу плошку для сбора подаяний, и в нее дождем посыпались мелкие монетки. Ласковые лучи заходящего солнца скользили по лицам девушек и мягко освещали луг. По траве поползли длинные тени.

Дильгайские рабы помогли Зуно выйти из повозки и вручили ему корзинку с котом. Зуно оправил свой наряд, велел дильгайцам поставить екжу в сарай, кивнул Оккуле – мол, следуйте за мной – и направился по склону к парадному входу.

В толпе у таверны было несколько женщин, и одна из них приветливо поздоровалась с девушками. Майя подхватила сундук Оккулы и украдкой улыбнулась незнакомке, но, памятуя о тщеславной гордости Зуно, на приветствие не ответила.

Впрочем, Зуно пребывал в прекрасном расположении духа – то ли потому, что до Беклы было уже недалеко, то ли оттого, что ловко разобрался с разбойниками. Он назвал трактирщику свое имя, не забыл упомянуть, у кого служит, и потребовал разместить девушек в подходящем помещении. Оккула горячо поблагодарила его за заботу, и он милостиво сообщил, что удовлетворен их сегодняшним поведением. Вдобавок он заметил, что такие послушные и разумные девушки наверняка быстро усвоят необходимую науку и добьются успеха в Бекле. Оккула не стала ему напоминать, что науку она уже шесть или семь лет как усвоила, а учтиво ответила, что безмерно польщена его добрыми словами.

– Ах, мой господин, ваше доброе мнение для нас – огромная честь, – проворковала она. – Вы ведь не понаслышке о важных господах знаете, вы и сам человек искушенный и светский. Мы вам благодарны за вашу доброту.

– Что ж, – рассеянно произнес Зуно, – пожалуй, я позволю вам со мной отужинать.

Оккула восхищенно ахнула и со значением поглядела на Майю, притворившись, что ее ошеломила такая невиданная благосклонность.

– Умойтесь хорошенько и приведите себя в порядок, – велел Зуно. – А потом приходите в господский обеденный зал, на втором этаже, вон туда, вверх по лестнице. И не мешкайте. Как тебя зовут? – обратился он к Майе.

– Майя, мой господин. С озера Серрелинда.

Зуно резко кивнул, недовольный тем, что она посмела сообщить ему больше, чем он хотел знать, и отправил девушек в отведенную им комнату.

Оккула бросилась к своему сундуку и достала темно-красный пеллард с короткими рукавами и узкой юбкой со складками на лапанский манер. Низкий вырез платья оставлял открытыми шею и плечи. Она обвила талию широким черным поясом, подчеркнувшим темный цвет кожи и белизну когтей ожерелья. Майя с восхищением поглядела на подругу и завистливо вздохнула.

– Давай я тебе спину разомну, – предложила Оккула, взглянув на нее в зеркало.

Вскоре Майя с наслаждением постанывала под умелыми руками подруги.

– Послушай, сделай мне одолжение, – попросила Оккула. – Надень голубой наряд, что я из сундука вытащила. Вон, на кровати лежит. Мне какой-то дурень в Теттите это платье подарил, представляешь? Хороша я буду в голубом! Но он вообще безмозглый, свой зард где-нибудь оставит – и не заметит, все равно пользоваться им не умеет, одно расстройство и перевод денег.

Оккула, помогая Майе причесаться и одеться, непрерывно отпускала скабрезные замечания, так что вскоре обе девушки беспрестанно хихикали и обменивались шуточками.

– …а он и говорит…

– Да что ты?!

– …ну я и согласилась ногти ему подстричь на ногах. Видела б ты эти ногти – чисто когти, да еще и грязные! Он табурет притащил, уселся, а я за ножиком пошла. Прихожу и говорю: «Да какая ж это нога!» – а он мне: «Нога не нога, а на размер еще никто не жаловался».

– Ох, Оккула, хватит уже! – расхохоталась Майя.

– Ну что, отдохнула? Пора и к ужину идти, а то как бы наш кошатник котятами не разродился.

Девушки поднялись в обеденный зал. Зуно еще не появлялся. Посетителей было немного, ужина пока не подавали, хотя из кухни уже доносились аппетитные запахи еды.

Подруги замешкались у порога, но Оккула решила, что лучше сесть за стол.

– Зуно о своем достоинстве печется, – пояснила она. – Иначе отправил бы нас ужинать со всяким отребьем. Значит, нам следует держать себя чинно, не околачиваться тут, будто мы кого завлекаем. Сядем в сторонке и подождем. Он наверняка скоро придет.

Она выбрала свободный стол в уголке, и девушки уселись на скамью, лицом к стене, тихонько переговариваясь.

За столом в противоположном углу зала оживленно беседовали четверо или пятеро пожилых мужчин.

– На каком они языке говорят? – шепотом спросила Майя. – Вроде не по-беклански, ни слова не понять.

– Ортельгийцы это, – ответила Оккула. – Лягушатники с Тельтеарны, как Мегдон. Вот уж кто по-лягушачьи бастает – как вцепится, так дня три и не выпускает.

– Чего это они на нас уставились? Ой, смотри, один к нам идет!

– Ага, налетели осы на варенье, – вздохнула Оккула. – Ничего, я с ним разберусь. А ты помалкивай, банзи, и помни, что Зуно вот-вот появится. Не хватало еще, чтобы он Лаллоку доложил, как мы тут ортельгийцев развлекали. Короче, сиди и молчи.

Тут к ним подошел сорокалетний коренастый мужчина, с темной окладистой бородой, и уселся на скамью рядом с Оккулой. Хорошая одежда и уверенная манера обращения выдавали в нем преуспевающего купца.

– Добрый вечер, красавицы, – произнес он по-беклански с резким ортельгийским выговором. – Вы в одиночестве ужинаете? Разрешите нам вас вином угостить?

– Нет, спасибо, господин, – ответила Оккула, не отрывая взгляда от столешницы. – Мы нашего покровителя дожидаемся. Прошу вас, оставьте нас. Мы приличные девушки, и нашему покровителю не…

– Я сам человек приличный, – возразил ортельгиец. – Мы с друзьями веревками и канатами торгуем, вот из Беклы на Ортельгу возвращаемся. – Он уселся поудобнее, оперся локтями о стол и с улыбкой наклонился к Оккуле. – Путь держим через Теттит и Кебин. Товар продали выгодно, а для хорошеньких девушек мне никаких денег не жалко.

Оккула промолчала.

– А такой девушки, как ты, я в жизни не видал, – продолжил купец. – Надо же, на такой темной коже румянца не заметно! Вот подруга твоя, та прямо вспыхнула вся. Ей смущение к лицу.

Майя покраснела еще больше и едва не захихикала, но Оккула поспешно наступила ей на ногу.

– Я видел, как вы к таверне подошли, – заявил ортельгиец, касаясь толстым пальцем локтя Оккулы. – Пешком, а ваш покровитель в повозке приехал. И кошечка у него красивая. Это он кисками торгует или вы?

– Эй, Тефиль, как ты там? – окликнули его приятели. – Может, тебе помощь нужна?

Купец, не обращая внимания на шуточки, швырнул на стол туго набитый кожаный кошель, откуда высыпалось содержимое: двадцати- и пятидесятимельдовые монетки, сверкающий адамант, тяжелое серебряное кольцо и золотая фигурка медведя в палец длиной, с красными гранатовыми глазами.

– Видите, денег у меня достаточно. Вдобавок я лично знаком с верховным бароном Бель-ка-Тразетом, великим охотником. По правде сказать, мне твоя подруга приглянулась. Я вам обеим щедро…

Тут в обеденный зал торопливо вошел Зуно, огляделся и, увидев своих подопечных, скорчил недовольную гримасу. Оккула быстро встала, склонила голову и развела руками, будто говоря, мол, я не виновата.

Зуно остановился шагах в десяти от стола и обратился к купцу:

– Прошу прощения, уважаемый, можно вас на пару слов?

Торговец неохотно поднялся и подошел к Зуно. К ним тут же присоединились еще двое ортельгийцев. Оккула сделала шажок в их сторону и остановилась, всем своим видом показывая, что готова вступить в разговор, если Зуно того пожелает. Майя осталась сидеть за столом.

Поначалу до нее долетали только обрывки фраз: «Никак невозможно…» – «Разумеется, не обижу… В самом лучшем виде…» – «… непозволительно. Вы же понимаете, что…».

– …Они же рабыни! – воскликнул ортельгиец. – Я сам видел, как они за вашей повозкой шли. Вы делец, негоже вам выгоду упускать. За ночь с молоденькой девчонкой я вам триста мельдов заплачу!

– Увы, я не вправе, – решительно заявил Зуно. – Девушки – собственность небезызвестного бекланского торговца У-Лаллока. Кто знает, может, они уже обещаны кому-то из знатных господ в верхнем городе. Вы бы мне уступили заказанную партию товара? Вот и я не могу.

Купец досадливо пожал плечами, подхватил свой кошель, рассеянно собрал монеты со стола и вернулся к друзьям. Зуно уселся на скамью.

– Что ж, твоей вины тут нет, – сказал он Оккуле. – Надо было мне раньше сюда прийти. Только знаешь, пожалуй, не стоит об этом Лаллоку говорить. А, вот и ужин принесли! И вино не помешает…

Часом позже Майя, слегка одурманенная выпитым, помогала Оккуле снять наряд.

– Ну что, поняла теперь? – спросила чернокожая девушка.

– Как себя держать с достоинством? Ах, Оккула, у тебя все так здорово получается! Я бы в жизни не смогла…

– Да нет, глупышка, я о тебе говорю! За одну ночь с тобой паршивый ортельгиец предложил три сотни мельдов. О боги! Даже Домрида ни за кого столько не просила, понятно тебе? Ох, банзи, будущее тебе обеспечено! Все лучше, чем коров в Тонильде пасти, не сомневайся.

– А я и не сомневаюсь. Знаешь, с тобой мне ничего не страшно.

– Не страшно? – переспросила Оккула. – Вот дурочка, наша жизнь полна опасностей.

– Как бы то ни было, а триста мельдов я нам заработала, – гордо заявила Майя и выставила кулачок. – Чур не выдавай!

– Триста мельдов? Откуда? – вскинулась Оккула.

Майя с улыбкой разжала кулак – на ладони лежал золотой медведь с гранатовыми глазами.

Оккула ошарашенно поглядела на нее и тяжело опустилась на сундук:

– Ничего не понимаю. Когда он успел тебе это отдать?

– А он и не отдавал, – радостно призналась Майя. – Помнишь, он свой кошель на стол вытряхнул, а потом Зуно пришел, вы стали разговаривать, на меня никто не смотрел. Ну, я и взяла…

Оккула уставилась в пол. Майя запоздало сообразила, что подруга чем-то напугана: руки дрожат, лоб покрылся испариной.

– Банзи, ты понимаешь, что нас за это подвесят? – в ужасе прошептала Оккула. – Что ты наделала, дуреха?! Как ты посмела…

– А что такого? – пролепетала Майя. – Ты же сама говорила, надо быть хитрой и…

– О боги! – вскричала Оккула. – Да ведь это… это тебе не яблоки из соседского сада таскать! Мы рабыни, а если раба на воровстве поймают, то вниз головой на виселице вздергивают. О Крэн и Аэрта, зачем я с тобой связалась! Не знаешь, что ли, – ортельгийцы проклятому медведю поклоняются! Для них из его грязной венды солнце сияет! По их поверьям, медведь откуда-то там вернется и уведет их всех на небеса или еще куда! Этот купец наверняка своему золотому истукану молится! Как обнаружит пропажу, так весь трактир вверх дном перевернет. И первым делом нас заподозрит, не сомневайся. Пойдет к Зуно, все и откроется… А если у нас медведя найдут, то… – Она закусила губу и стукнула кулаком по колену. – Ох, что делать? Что делать?! Может, он еще не хватился своего болванчика? Вернуть бы ему медведя, и дело с концом, да нас уже заперли! – Она резко вскочила. – Банзи, дай его сюда!

Как только она взяла фигурку, за дверью послышались тяжелые шаги, загремела цепь, и в замке повернулся ключ.

Дверь распахнулась. В комнату вошел Зуно. Майя, в одной сорочке, поспешно завернулась в одеяло, не догадываясь, что совершает дерзкий проступок: рабыне не позволено скрывать от хозяина наготу. Оккула, обнаженная до пояса, об этом хорошо знала, а потому повернулась к Зуно и почтительно опустила глаза к полу.

Зуно сразу понял, что девушки чем-то напуганы. Он удивленно взглянул на них и пожал плечами.

– Я тут поразмыслил над предложением ортельгийца, – объявил он, – и решил, что склонен его удовлетворить, при условии, что об этом больше никто не узнает. Купцы завтра утром уезжают. Если одной из вас не хочется упускать возможности заработать, то я препятствовать не стану. – Он помолчал, ожидая ответа, и раздраженно спросил: – Ну что?

– Мы премного благодарны за вашу доброту, мой господин, – промолвила Оккула. – Я бы с удовольствием ублажила купца, но как раз сегодня мне женское нездоровье не позволяет. А Майя…

– Вот пусть она сама и ответит, – оборвал ее Зуно.

– Ах, мой господин, она еще очень молода, науке не обучена, – учтиво объяснила Оккула. – Хотя предложение и вправду очень заманчивое, ей принимать его рановато.

– Ты и впрямь так считаешь? – обратился Зуно к Майе, неподвижно стоявшей у кровати.

– Посудите сами, мой господин, – глубоким, ровным голосом продолжила Оккула, – девушка она примечательная, в Бекле за нее высокую цену назначат. Об этом купце вам ничего не известно; мало ли что он удумает, а для юной девушки первый опыт важен…

– А тебе что за забота? – спросил Зуно.

Оккула на миг встретила его взгляд и тут же отвела глаза.

– Я – собственность господина У-Лаллока, – ответила она. – Его слово для меня закон. Я, как и вы, мой господин, стремлюсь предвосхитить его желания, только и всего.

Зуно хорошо понял намек, скрытый в словах Оккулы.

– Что ж, – холодно заметил он, – мне просто хотелось дать вам возможность неплохо подзаработать.

– Ваша доброта безгранична, мой господин! – воскликнула Оккула. – К сожалению, мы не можем ею воспользоваться.

Зуно направился к выходу.

– Я так рада, что вы к нам заглянули, – торопливо проговорила Оккула. – Очень вовремя. Видите ли, когда ортельгиец ушел, я увидела на полу вот это… – Она протянула Зуно фигурку медведя. – Я сразу поняла, чья она, хотела вернуть, но за разговорами запамятовала.

Зуно забрал у нее золотую статуэтку.

– Ортельгийцы еще ужинают, пропажу пока не обнаружили, – задумчиво сказал он. – Вот я сейчас ее и верну. – Он помолчал и добавил: – Твое отношение мне непонятно, но предупреждаю: подобного больше не повторится. Ты уяснила, о чем я?

– Да, мой господин, – покорно ответила Оккула.

Как только шаги Зуно утихли, Оккула обняла Майю, поцеловала ее и всем телом прижала к стене.

– Уф, пронесло! – выдохнула она. – Слушай меня внимательно, банзи. Я тебе жизнь спасла. Ты большую глупость совершила, больше так никогда не делай. Я уж собиралась проклятого медведя в окно выбросить, только нас бы это не спасло – вон, погляди, двор пустой. Фигурку бы сразу нашли, догадались бы, как она туда попала. А если рабыню в преступлении заподозрят, сразу пытать начнут. Ладно, сейчас это не важно. Главное – запоминай, что я тебе скажу. Воровством промышляют только дешевые шлюхи. Редкая дура у мужчины красть станет. Я не о том, хорошо или плохо так поступать, – это все глупости. Да, в мире много богатых и глупых уродов, и деньги у них выманивать легче легкого, только к этому с умом надо подходить, а не тайком чужое брать.

– А что тут плохого? – обиженно возразила Майя. – Можно подумать, ты сама…

– И не смей со мной так разговаривать! – Оккула хлестнула подругу по щеке. – Вот, тебе наука будет. Я тебе жизнь спасла, а теперь уму-разуму научу, так что слушай и не перебивай. Все знают, что постельные девки – вруньи и воровки. Так оно и есть. За наше вранье мужчины деньги платят, а мы их жен обворовываем, потому как мужья на нас всю силу своих зардов изводят. Но ежели ты у кого что скрадешь – деньги там, или кольца, или ножичек серебряный, или еще какую безделку, – то сама на себя смерть накличешь. Иная дурочка себя уговаривает: «В этот раз он меня за руку не поймал и в другой раз на чистую воду не выведет, побоится, что жена узнает». Да только пустое все это – как поймет он, что его обобрали, так больше не вернется, за девчонкой по всей округе дурная слава пойдет, а там недолго и нож в спину заполучить. Такое взаправду случается… Не думай, что я тебя пугаю. Воровкой стать легко, а поймать ее еще легче. Только из мужчин гораздо больше можно вытянуть не воровством, а умением. Прослывешь честной шерной – увидишь, как к тебе потянутся. Отбою не будет. Любую цену заплатят, не сомневайся. Вдобавок жить будешь без страха, что поймают.

Майя потупилась, обдумывая услышанное.

– А когда ты Зуно медведя отдала, не боялась, что на тебя подумают? – нерешительно спросила она.

– Нет, конечно, – презрительно ответила Оккула. – Он прекрасно знает, что я такой глупости не сделаю.

– А почему ты отказалась от предложения…

– Тебе что, невмоготу?

– Ну, не знаю… Триста мельдов! Дома таких денег за три месяца не заработать…

– Во-первых, ты бы этих денег не увидела. Купец бы Зуно заплатил. Знаешь, почему одуванчик к нам пришел? Ортельгиец наверняка ему еще больше посулил, вот почему. Мужчины не любят, когда им отказывают, любой ценой своего добиваются – к примеру, тебя. Только нам с тобой из этого ничего бы не перепало, разве что по мелочи. А с ортельгийцем бастаться… фу, мерзость какая. Вдруг он гадости бы захотел? И что бы ты тогда делала? А может, он сам порченый… Хотя по виду не скажешь. Нет, я тебе этого не позволю. И ради чего? Чтобы Зуно карман набить? Сама подумай! Не зря он просил это от Лаллока утаить. А секреты от хозяина скрывать негоже, вот что я тебе скажу. Так что теперь не у Зуно над нами власть, а у нас над ним. Он понимает, что Лаллоку это не понравилось бы. Если бы ты дешевой шлюхой была, тогда другое дело. А такую красавицу, как ты, беречь надо. Нет, ты высоко взлетишь! Да и кошатник сообразил, что ты себе цену знаешь. Помяни мои слова, придет день, когда он перед тобой ползать будет.

– А вдруг он завтра на нас злобу выместит?

– С чего бы это? Ничего такого он делать не станет, побоится. Ему невыгодно, чтобы Лаллок про это прознал, а отрицать Зуно ничего не сможет – мы с тобой имя купца запомнили. Если вдруг что, обо всем расскажем, только нам Зуно против себя настраивать ни к чему. Мы поступили честь по чести, а он извернуться пытался и хорошо это понимает. – Оккула улыбнулась. – Но это все завтра. А сейчас, банзи, забудь обо всем и прощения у меня попроси. Ах, какая ты хорошенькая! Красивее радуги! Как тебя не любить? Я с тобой сразу все хорошее вспоминаю, о плохом забываю. И не за деньги, а просто так! Правда, приятно?

Майя задрожала от наслаждения. Ловкие пальцы подруги скользнули по плечам, нежно приласкали бедра. Майя задула свечу и повалила Оккулу на кровать.