Глава девятая
Я подобрала с пола учебник по политологии и принялась за чтение. Когда я дочитала заданные главы, за окном забрезжил рассвет. Солнце показалось над горизонтом, возвещая о начале четверга. «По крайней мере, в голове у меня ясно», – рассудила я, собирая школьную сумку. Три главы по теории литературы и параграф по алгебре я смогу прочесть и во время обеда, чтобы не попасть в отстающие со второго дня учебы.
Папа коротко и резко постучал в дверь моей комнаты и крикнул: «Подъем!». Застегивая молнию на сумке, я постаралась ответить ему сонным голосом. По дороге в гостиную я увидела, что телевизор включен, снова рассказывали о том происшествии. Но на этот раз под изображением разгромленной комнаты внизу экрана появилась строка: «Пропал судья в отставке Филлип».
Рядом с ведущим я увидела фотографию судьи, и сердце у меня екнуло. Теперь я узнала эту комнату, потому что мне знаком человек, о котором они говорили. Я видела его два дня назад.
* * *
Мистер Филлип – завзятый аккуратист и чистюля. Я поняла это еще до того, как он впустил меня к себе в дом. Коврик у двери лежал идеально ровно, а вазоны на крыльце стояли абсолютно симметрично. Когда он открыл дверь, я увидела три пары расшнурованных ботинок, стоящих в ряд. В холле, конечно же, царил безупречный порядок.
– Должно быть, ты от Бишопов, – сказал он, указывая на коробку, которую я прижимала к себе. На крышке виднелась наклонная синяя буква «Б». Пока не начались занятия в школе, мама заставляла меня заниматься доставкой – отрабатывать покупку нового велосипеда. Я, собственно, ничего не имела против. Свежий воздух бодрил, помогая держаться и не засыпать на ходу, а разъезжая на велосипеде, я худо-бедно выучила сетку улиц. Вообще-то, окраины города трудно назвать сетью, это, скорее, беспорядочное переплетение петляющих улиц, смешение жилых кварталов и парков.
– Да, сэр, – подтвердила я, протягивая коробку. – Дюжина шоколадных печений.
Он кивнул и взял коробку. Похлопав себя по заднему карману, он слегка нахмурился.
– Кошелек, должно быть, остался на кухне, – сказал он. – Войдите.
Я замешкалась. С детства меня учили не брать конфеты у незнакомцев, не садиться в чужие машины и не входить за стариками к ним в дом. Однако мистер Филлип едва ли представлял собой угрозу. А если бы и так, то я бы с ним справилась.
Я покрутила запястьем, прислушиваясь к хрусту костей, и переступила порог. Мистер Филлип уже прошел на кухню, в которой было так чисто, что, казалось, он ею вообще не пользуется. Он высыпал печенье на тарелку, наклонился и втянул носом воздух. В его глазах отразилась грусть.
– Что-то не так? – спросила я.
– Они не такие, – сказал он тихо.
Мистер Филлип рассказал мне о своей жене. Она уже умерла. Он сказал, что раньше в их доме всегда пахло печеньем. Он даже и не любил его. Просто соскучился по запаху. Но это печенье пахло совсем не так.
Я не знала, что делать. Мы стояли друг напротив друга в этой нежилой кухне, смотрели на печенье без запаха, и я думала лишь о том, что с ног валюсь от усталости. В глубине души я жалела, что мистер Филлип попросил меня войти. Мне совсем ни к чему его переживания – и своих хватало с лихвой. Но я уже вошла. И могла бы помочь, ну или, по крайней мере, сделать хоть что-то хорошее для него. Я протянула руку.
– Дайте мне коробку, – попросила я.
– Простите?
– Вот так, – я взяла у него из рук пустую коробку и высыпала в нее печенье. – Я вернусь.
Через час я снова пришла к мистеру Филлипу, только вместо коробки я принесла пластиковый контейнер с тестом, которого хватит на дюжину печений. Я показала ему, как включить плиту. Скатав несколько комочков теста, я выложила их на противень и поставила в духовку. Установив таймер, я предложила мистеру Филлипу выйти со мной на улицу.
– Так вы сильнее почувствуете запах, когда вернетесь, – объяснила я.
Мистер Филлип был искренне тронут.
– Как тебя зовут? – спросил он, когда мы вышли на крыльцо.
– Маккензи Бишоп, – представилась я.
– Ты не обязана была этого делать, Маккензи, – сказал он.
– Знаю, – я пожала плечами. Деду бы это не понравилось. Он не любил копаться в прошлом, ведь время неумолимо идет вперед. Вечером я и сама понимала, что ничего не дала человеку, лишь подсказала, как и дальше цепляться за прошлое. Но людям вроде меня легко так рассуждать, ведь нам достаточно одного прикосновения, чтобы вернуть воспоминания. Так что не стоит винить других за желание удержать в памяти моменты прошлого.
В этом вся правда, поняла я. Если бы кто-нибудь подсказал, как вернуть нашему дому ту атмосферу, что была при Бене, пусть даже на краткий миг, я бы отдала за это все, что угодно. Образ человека, оставшийся в памяти, состоит из множества мелочей. И некоторые – например, запах печенья – мы можем воссоздать, или хотя бы попробовать.
Таймер в доме отключился. Мистер Филлип открыл дверь, глубоко вдохнул и улыбнулся.
– То, что надо!
* * *
Мистер Филлип любил чистоту и порядок. Но на экране его дом был весь перевернут вверх дном. По телевизору показывали именно ту единственную комнату, которую видела я, когда проходила мимо – гостиную с окном во всю стену, выходящим в маленький аккуратный сад. Теперь стекло было разбито, комната – разгромлена, а мистер Филлип исчез.
Я сделала звук громче, и в гостиной зазвучал голос репортера: «Хорошо известный чиновник, недавно ушедший в отставку судья Грегори Филлип объявлен пропавшим без вести. Также рассматривается версия похищения».
– Маккензи, – окликнул меня папа, проходя через гостиную к входной двери. – Ты опоздаешь.
Я услышала, как за ним закрылась дверь, но не отвела взгляд от экрана. «Как вы можете видеть, – продолжал репортер, – в этой комнате в доме мистера Филлипа – настоящий погром: картины сорваны со стены, книги разбросаны по полу, стулья опрокинуты, окна разбиты. Что это: следы борьбы или грабитель пытался замести следы?».
Потом показали пресс-конференцию. Мужчина с коротко стриженными рыжими волосами и волевым подбородком делал заявление. Внизу экрана появилась строка с его именем: «Детектив Кинни». Мне стало интересно, не родственник ли он Эмбер.
«Мы не исключаем, что это может быть инсценировкой, – произнес детектив Кинни низким, с хрипотцой голосом. – В настоящий момент мы прорабатываем версию с похищением». Снова показали разгромленную комнату, но детектив продолжал говорить за кадром. «Мы расследуем все возможные версии, и любой, кто располагает какой-нибудь информацией, должен обратиться…»
Я выключила телевизор, но перед глазами у меня продолжали стоять мистер Филлип и его разгромленная гостиная. Что же произошло? Когда это случилось? Неужели я – последний, кто видел его живым? Должна ли я рассказать об этом полиции? Но что я им скажу? Что помогла пожилому человеку сделать так, чтобы в его доме пахло печеньем?
Я не могу пойти к копам. Уж что-что, а лишнее внимание мне совсем не нужно. Что бы с ним ни случилось, это трагично… но ко мне не имеет никакого отношения.
У меня зазвонил телефон, и я спохватилась, что до сих пор стою одна посреди гостиной и смотрю на погасший экран телевизора. Я выудила из сумки телефон и увидела смску от Уэсли.
Уэс: Надела боевую броню?
Я улыбнулась, закинула сумку на плечо и ответила:
Я: Не могу решить, что надеть поверх нее.
Я спустилась в вестибюль.
Уэс: Какие есть варианты?
Я: Черное, черное или черное?
Уэс: Мой любимый цвет. Спасибо!
Я: Просто черный стройнит.
Уэс: А еще он сексуален.
Я: И практичен.
Уэс: И хорошо скрывает пятна крови.
Я улыбнулась и, подходя к кофейне Бишопов, убрала телефон. Мама была увлечена беседой с мисс Анжелли, антикваром и любительницей кошек с четвертого этажа. Я прихватила булочку и кофе в картонном стаканчике и вышла на улицу, впервые за последние недели чувствуя прилив бодрости. Я отцепила «Данте» и поехала, не переставая удивляться, что какие-то четыре часа сна дали мне столько сил.
Я поискала глазами вчерашнего мужчину с золотыми волосами, но его нигде не было видно. Так что я даже усомнилась, был ли он вообще. Или может, он мне просто привиделся после стольких бессонных ночей? Я надеялась, что так оно и есть, и не желала ломать голову над тем, что будет, если он снова начнет следить за мной.
Утро выдалось прохладным. Я ухитрялась рулить одной рукой, второй – придерживала стакан с кофе. В кои-то веки я не испытывала ни страха, ни усталости, а чувствовала, что меня переполняет приятная легкость. Надежда. Я уж начала думать, что ночные кошмары будут меня преследовать постоянно. Но если мне удалось хорошо отдохнуть на кушетке в комнате Роланда, то может, и еще где-нибудь получится. А сейчас мне, воодушевленной четырьмя часами сна, вполне достаточно самой мысли, что это возможно.
Подъехав к Гайд Скул, я встретила Кэша. Он караулил меня у велосипедной стойки, держа в руках два стакана кофе. Заняв для меня место рядом с главными воротами, он отгонял оттуда первокурсников, точно мух. Увидев меня, он широко улыбнулся. И от его улыбки на душе сразу стало светлее, даже мрачные мысли о мистере Филлипе отодвинулись на задний план. Он отошел в сторону, чтобы я смогла прицепить «Данте».
– Я и не думал караулить тебя, – объяснил он. – Но понимаешь, расписание сегодня другое, занятия в блоке Б, а я показал тебе маршрут только в блок А.
– А разве блок Б не прямо в противоположной стороне от А?
– Ну да, – кивнул он, протягивая мне стакан, и я взяла его, хотя только что уже выпила кофе. – Просто я должен был убедиться, что ты это знаешь. Не хочется, чтобы ты считала меня безответственным куратором.
– Было бы забавно, – усмехнулась я, снимая брюки из-под юбки.
– Честно говоря, – сказал он и сделал глоток кофе, – я могу лишиться баллов, если не провожу тебя в аудиторию, где будет первый урок. Это на противоположной стороне кампуса, и если ты опоздаешь, преподаватель закроет дверь.
– Ну, ты в этом не будешь виноват, – заверила я.
– Хорошо. Кстати, здесь где-то есть карточки для отзывов.
– Я обязательно заполню одну… – Вторая штанина зацепилась за ботинок, и когда я попыталась высвободить ее, сумка соскользнула с плеча и я потеряла равновесие. Кэш подскочил и поймал меня. В моей голове раздался шум, сотканный из ритмичных звуков джаза и смеха, такой громкий, что, вздрогнув, я отпрянула и повалилась в другую сторону. И оказалась в руках Уэсли Айерса, оглушенная шквалом ударников и «запилов» его рок-группы. Он улыбнулся, его глаза заблестели – уж не знаю от моей ли неуклюжести, или от того, что опершись на него, я выдержала его шум и не отстранилась.
– Держись, – сказал он. Я наконец выдернула ногу из штанины и уже крепко стояла на ногах, но он продлил на миг прикосновение. Затем он убрал руку и его шум стих.
– Привет, Айерс, – поздоровался Кэш.
– Откуда ты появился, Уэс? – удивилась я.
Он кивнул на тротуар.
– Где же твоя модная тачка? – поддразнивая, спросила я.
– Мой «Феррари» в магазине, – усмехнулся он.
– А «Лексус»? – проворковал Кэш.
Уэсли закатил глаза и взглянул на меня.
– Он тебе надоедает?
– Наоборот, – сказала я, – он – истинный джентльмен. Кое-кто назвал бы его даже рыцарем.
– В сияющих доспехах, – подхватил Кэш, указывая на свои золотые нашивки.
– И он принес мне кофе, – добавила я, подняв стаканчик.
Уэс провел рукой по своим черным волосам и горестно вздохнул.
– А вот мне ты никогда не приносил кофе, Кассиус.
И тут откуда ни возьмись за спиной Уэса появилась девушка и обняла его. Он даже не напрягся от ее прикосновения, только улыбнулся, когда она закрыла ему глаза своими наманикюренными пальчиками. А вот я напряглась.
– Привет, Элла, – весело поздоровался он.
Элла, крашенная блондинка, хорошенькая и миниатюрная, хихикнула и убрала руки.
– Как ты догадался? – пропищала она.
«По твоему шуму», – сухо заметила я про себя.
– Что тут сказать? – пожал плечами Уэсли. – Это дар.
– Он задействовал свои сверхспособности, – вставил Кэш, делая глоток кофе.
Девушка все еще висела на Уэсли. «Вцепилась в него, – думала я, – как птица в ветку». Она щебетала про какой-то осенний бал. И когда наконец прозвенел звонок, я поняла, что никогда так не радовалась началу урока.
Все-таки хорошо, что в придачу к своим четырем часам сна я выпила еще и пару стаканчиков кофе, потому что мистер Лоуэлл начал занятие с документального фильма о революционерах. То ли меня увлек предмет, то ли все дело в двойной дозе кофеина, но в сон меня даже не тянуло.
– Вот что важно помнить о революционерах, – сказал Лоуэлл, выключая видео и включая свет: – Пока власти видят в них террористов, они считают себя защитниками. Мучениками. Людьми, готовыми ради своей веры делать то, на что другие не способны. То есть, они становятся самым ярким воплощением недовольства в обществе. Но как только народ поднимает революционеров на пьедестал, провозглашая их ангелами мщения и героями, сами революционеры…
Слушая преподавателя, я представляла себе Оуэна Криса Кларка, как он, сверкая глазами, разглагольствовал на крыше Коронадо о чудовищах, о свободе и предательстве. О том, как он разрушит Архив, ветку за веткой.
– …но отличает революцию, – продолжал Лоуэлл, – то, что цель становится важнее всего. Как бы все остальные не превозносили революционеров, для них самих цель важнее их собственной жизни. Жизнь для них – всего лишь расходный материал.
Оуэн спрыгнул с крыши. Лишил себя жизни только для того, чтобы Архив не отнял его разум и память. Чтобы очнувшись Историей, вспомнить все. Я не сомневаюсь, что Оуэн сто раз отдал бы свою жизнь, лишь бы увидеть, как рухнет Архив.
– Печально, – добавил Лоуэлл, – что нередко они и чужие жизни считают расходным материалом…
Расходный материал. Я записала это в тетрадь. Оуэн определенно считал чужие жизни расходным материалом. Начиная с тех, кого он убил, чтобы скрыть Историю своей сестры, и заканчивая мной и истекающим кровью Уэсли. Его он пытался убить, только чтобы показать свою силу. Мне же Оуэн дал возможность пойти с ним, а не стоять у него на пути. Но как только я отказалась, то потеряла в его глазах всякую ценность. Стала просто еще одним препятствием. Если Оуэна можно назвать революционером, то кто тогда я? Винтик в машине? Но мир ведь не черно-белый. Нельзя все свести к противостоянию. Некоторые из нас хотят просто жить.
