XXVIII

Помахав Флёр, которая стояла у машины и ела яблоко, братья направились по тропинке, уходившей в холмы.

– Иди первым, – распорядился Хилери. – Зрение у тебя лучше и костюм не так бросается в глаза. Если заметишь Ферза, остановись – решим, что делать.

Вскоре они натолкнулись на длинную высокую изгородь из колючей проволоки, тянувшуюся через холмы.

– Она кончается вон там, налево, – сказал Эдриен. – Обогнём-ка её лесом. Чем ниже мы спустимся, тем лучше.

Они двинулись в обход по склону холмов. Трава здесь была грубее и не такая ровная. Они шли, как альпинисты, – высоко поднимая ноги, словно опять совершали длительный и трудный подъём. С одной стороны, они боялись, что им не удастся нагнать Ферза, несмотря на все усилия; с другой – понимали, что их, может быть, ожидает встреча с буйным маньяком, и это придало их лицам то выражение, которое отличает солдат, моряков, альпинистов, – словом, людей, привыкших зорко смотреть вперёд.

Они спустились в неглубокий заброшенный меловой карьер и уже выбрались на его противоположный край, высотой всего в несколько футов, как вдруг Эдриен прыгнул обратно и потянул за собой Хилери.

– Он здесь! – шепнул Эдриен. – До него ярдов семьдесят.

– Он тебя заметил?

– Нет. Он без шляпы, растрёпан и жестикулирует. Что делать?

– Следи за ним из-за этого куста.

Эдриен опустился на колени и высунул голову из-за прикрытия. Ферз перестал жестикулировать, сложил руки на груди и опустил непокрытую голову. Он стоял спиной к Эдриену. Эта неподвижная насторожённая поза была единственным признаком, выдававшим его состояние. Вдруг он опустил руки, замотал головой и быстро пошёл вперёд. Эдриен выждал, пока Ферз не исчез за кустами, покрывавшими склон, и поманил Хилери за собой.

– Не давай ему слишком опережать нас, иначе мы не увидим, если он свернёт в лес, – пробормотал Хилери.

– Бедняга вынужден держаться открытых мест – ему необходим воздух. Осторожней!

Эдриен пригнул брата к земле. Пологий склон неожиданно перешёл в откос, который круто спускался к заросшей травой ложбинке. Фигура Ферза отчётливо виднелась на полпути к ней. Он шёл медленно – очевидно, не заметил преследователей. Время от времени он подносил руку к непокрытой голове, словно отгоняя что-то докучающее ему.

– Боже! Нет сил смотреть на него! – простонал Эдриен.

Хилери кивнул.

Они лежали и следили за Ферзом. Перед ними широко раскинулась холмистая местность, залитая светом погожего осеннего полудня. Трава ещё пахла после обильной утренней росы; неяркое небо было прозрачно-голубого цвета, а над гребнями Меловых холмов казалось почти белым. Было тихо, как будто день затаил дыхание. Братья молча выжидали.

Ферз спустился на дно ложбинки, затем тяжело зашагал по каменистому полю к рощице. У него из-под ног поднялся фазан. Братья увидели, как Ферз вздрогнул, словно пробуждаясь от сна, и остановился, следя за полётом птицы.

– Я уверен, ему здесь знакома каждая пядь земли, – сказал Эдриен. Он был заядлым охотником.

Неожиданно Ферз вскинул руки, как будто прицеливаясь. В этом жесте было что-то до нелепости успокоительное.

– Теперь бежим! – бросил Хилери, когда Ферз исчез в рощице. Они устремились вниз по откосу, выскочили на каменистое поле и помчались по нему.

– А если он задержится в рощице? – задыхаясь, спросил Эдриен.

– Рискнём. Теперь осторожно, пока не увидим подъем.

Ярдах в двадцати за рощицей Ферз медленно взбирался на следующий холм.

– Покамест всё идёт хорошо, – шепнул Хилери. – Сейчас выждем, пока не кончится подъем и Ферз не скроется из виду. Странное у нас занятие, старина! Недаром Флёр спросила: "А что вы будете делать, если найдёте его?"

– Мы должны узнать, что с ним, – отозвался Эдриен.

– Он уже исчезает. Дадим ему ещё пять минут. Засекаю время.

Пять минут показались братьям целой вечностью. С лесистого склона донёсся крик сойки; откуда-то выскочил кролик и присел на задние лапки прямо перед людьми; в рощице потянуло ветерком.

– Время! – сказал Хилери. Они встали и в хорошем темпе одолели травянистый склон.

– Лишь бы он не повернул обратно!

– Чем скорей мы столкнёмся с ним, тем лучше, – возразил Эдриен. – Если же он заметит, что его преследуют, он бросится бежать и мы его потеряем.

– Медленней, старина. Подъем кончается.

Они осторожно выбрались наверх. Холм понижался влево, в сторону меловой тропинки, пролегавшей над буковым леском. Следов Ферза не было видно.

– Либо он спустился в лесок, либо решил забраться ещё выше и пошёл направо, вон через те кусты. Идём быстрей и проверим.

Они бежали по тропинке, которая шла по довольно глубокой выемке, и уже собирались свернуть в кусты, когда впереди, в каких-нибудь двадцати ярдах от них, послышался голос. Они остановились, спрятались в выемке и затаили дыхание. Где-то в зарослях Ферз разговаривал сам с собой. Слов было не разобрать, но тон их пробуждал жалость.

– Бедняга! – прошептал Хилери. – Может быть, нам пойти и успокоить его?

– Слушай!

До них донёсся хруст сломавшейся под ногой ветки, бормотание, похожее на проклятие, и затем жуткий в своей неожиданности охотничий крик. Братья похолодели. Эдриен сказал:

– Да, страшно. Но это он просто вспугнул дичь.

Они осторожно вошли в заросли. Ферз бежал к следующему холму, который возвышался там, где кончались кусты.

– Он не видел нас?

– Нет. Иначе он бы оглядывался. Подожди, пусть скроется из виду.

– Мерзкое занятие! – неожиданно вскипел Хилери. – Но нужное – согласен с тобой. Что за кошмарный крик! Однако пора всё же решить, что мы будем делать, старина.

– Я уже думал, – сказал Эдриен. – Если удастся убедить его вернуться в Челси, уберём оттуда Диану и детей, рассчитаем горничных и наймём ему специальных служителей. Я поживу с ним, пока все не наладится. По-моему, единственный его шанс – это собственный дом.

– Я не верю, что он согласится.

– Тогда один бог знает! Пусть его прячут за решётку, но я к этому руку не приложу.

– А если он попытается покончить с собой?

– Тут уж тебе решать, Хилери.

Хилери помолчал.

– Не очень полагайся на моё облачение, – сказал он наконец. – Трущобные священники – люди не из жалостливых.

Эдриен схватил брата за руку:

– Он скрылся из виду.

– Пошли!

Они почти бегом пересекли ложбину и начали подниматься по склону. Наверху растительный покров изменился. Холм был усеян редкими кустами боярышника, тисом и куманикой, кое-где попадались молодые буки. Все это обеспечивало надёжное прикрытие, и братьям стало легче идти.

– Мы подходим к перекрёстку над Богнором, – бросил Хилери. – Того и гляди потеряем его: он может найти тропинку, ведущую вниз.

Они опять побежали, потом круто остановились и притаились за тисом.

– Он не спускается. Смотри! – шепнул Хилери.

Ферз бежал к северной стороне холма по открытому, поросшему травой пространству, минуя то место, где сходились тропинки и был вкопан столб с указателями.

– Вспомнил! Там есть ещё одна тропинка вниз.

– В любом случае медлить нельзя.

Ферз пошёл шагом. Опустив голову, он медленно поднимался по склону. Братья наблюдали за ним из-за тиса, пока он не исчез за бугром, вздымавшимся над плоской вершиной.

– Живо! – скомандовал Хилери.

Расстояние составляло добрых полмили, к тому же обоим было за пятьдесят.

– Помедленней, старина! – задыхаясь, попросил Хилери. – Как бы наши мехи не лопнули.

Упорно продвигаясь вперёд, они достигли бугра, за которым исчез Ферз, и обнаружили травянистую тропинку, которая вела вниз.

– Теперь можно и потише, – шёпотом объявил Хилери.

Этот склон холма также был усеян кустами и молодыми деревьями, и они сослужили братьям хорошую службу, прежде чем те не наткнулись на заброшенный меловой карьер.

– Давай приляжем на минутку и отдохнём. Он ещё не спустился с холма, иначе мы заметили бы его. Слышишь?

Снизу донеслись звуки песни. Эдриен приподнялся над краем карьера и выглянул. Ферз лежал на спине невдалеке от тропинки, чуть ниже братьев. Слова, которые он пел, были слышны совершенно отчётливо:

Песня смолкла. Ферз лежал, не издавая ни звука. Затем, к ужасу Эдриена, лицо его исказилось, он потряс сжатыми кулаками, выкрикнул: "Не сойду… не сойду с ума!" – и приник лицом к земле.

Эдриен отпрянул:

– Это ужасно! Я должен спуститься и поговорить с ним.

– Лучше давай вместе… Обойдём по тропинке. Тише! Не спугни его.

Они пошли по тропинке, огибавшей меловой карьер. Ферз исчез.

– Спокойней, дружище! – бросил Хилери.

Они шли с поразительной неторопливостью, словно отказались от погони.

– Кто после этого поверит в бога? – уронил Эдриен.

Кривая улыбка исказила длинное лицо Хилери:

– Я верю в бога, но не в милосердного, как мы понимаем это слово. Я помню, на этой стороне холма ставились ловушки. Сотни кроликов претерпели здесь все муки ада. Мы обычно вытаскивали их и добивали ударом по голове. Если бы мои убеждения стали известны, я лишился бы духовного сана, а кому от этого польза? Сейчас я всё-таки хоть что-то делаю для людей. Смотри – лиса!

На мгновение они задержались, проводив взглядом небольшого красновато-рыжего хищника, кравшегося через тропинку.

– Замечательный зверь! Раздолье здесь для всякой твари земной – голубей, соек, дятлов, кроликов, лисиц, зайцев, фазанов: в этих крутых лесистых оврагах их никто не потревожит.

Начался спуск. Вдруг Хилери вытянул руку, – внизу по ложбине, вдоль проволочной изгороди шёл Ферз.

Они увидели, как он исчез из виду, затем, обогнув угол изгороди, опять появился на склоне.

– Что теперь?

– Оттуда ему нас не видно. Подойдём поближе, потом окликнем. Иначе он просто убежит.

Они пересекли откос и под прикрытием кустов боярышника обогнули изгородь.

– Загон для овец, – сказал Хилери. – Видишь? Они пасутся по всей возвышенности. Это южные Меловые холмы.

Они опять выбрались на вершину. Ферза нигде не было видно.

Держась поближе к проволоке, братья взобрались на следующий холм и осмотрелись. Чуть дальше влево холм круто переходил в ложбину. Впереди была луговина, за нею – лес. Справа от них вдоль пастбища все ещё тянулась проволочная изгородь. Внезапно Эдриен сдавил руку брата. Ферз лежал, уткнувшись лицом в траву, ярдах в семидесяти по ту сторону проволоки. Рядом паслись грязновато-серые овцы. Братья спрятались за куст, откуда можно было наблюдать, оставаясь незамеченным. Оба молчали. Ферз лежал не шевелясь, овцы не обращали на него внимания. Жирные, коротконогие, курносые, они щипали траву с невозмутимостью, свойственной сэссекской породе.

– Как ты думаешь, он уснул?

Эдриен покачал головой:

– Нет, но по крайней мере успокоился.

В позе Ферза было что-то, хватавшее за сердце: он напоминал малыша, который прячет голову в коленях матери. Казалось, что трава, которую он ощущал лицом, телом, раскинутыми руками, дарует ему успокоение. Он словно искал возврата к незыблемой безмятежности матери-земли. У кого хватило бы духу потревожить его в такую минуту?

Солнце уже перевалило к западу и светило братьям в спину. Эдриен повернул голову и подставил лучам щеку. Всей душой влюблённого в природу сельского жителя он тянулся к этому теплу, запаху травы, песне жаворонков, синеве неба. Он заметил, что Хилери тоже повернул лицо к солнцу. Было так тихо, что если бы не пение жаворонков да глухое чавканье жующих овец, природа казалась бы немой. Ни голоса людей, ни рёв скота, ни шум машин не доносились сюда с равнины.

– Три часа. Вздремни, старина. Я покараулю, – шёпотом предложил

Эдриен брату.

Похоже, что Ферз уснул. Его больной мозг несомненно отдыхает. Если воздух, форма, цвет действительно обладают целительными свойствами, то где же последние проявляются сильнее, чем здесь, на этом зелёном прохладном холме, где уже больше тысячелетия нет ни людей, ни их суеты? В древности человек жил на нём, но с тех пор по нему скользят только ветры и тень облаков. А сегодня не было даже ни ветра, ни облачка, которое отбросило бы на траву свою безмолвную беглую тень.

Жалость к несчастному, лежавшему так неподвижно, словно ему никогда больше не придётся встать, охватила Эдриена. Он не думал о себе и даже не сочувствовал Диане. Поверженный Ферз пробудил в нём глубокое и невыразимое, стадное и родственное чувство, которое испытывает человек к человеку перед лицом судьбы, чьи удары кажутся ему незаслуженными. Да! Ферз спал, цепляясь за землю, как за последнее прибежище. Цепляться за вечное прибежище – землю – это всё, что ему оставалось. И те два часа, которые Эдриен провёл, наблюдая за распростёртым телом, сердце его переполнялось не бесполезной и строптивой горечью, а странным, печальным изумлением. Древнегреческие поэты понимали, какую трагическую игрушку сделали бессмертные из человека. На смену эллинам пришли христиане с их учением о милосердном боге. Милосердном ли? Нет! Хилери был прав. Что же делать, когда сталкиваешься с таким вот Ферзом и его участью? Что делать, пока в нём ещё остаётся хоть проблеск разума? Когда жизнь человека сложилась так, что он не может больше выполнять свою долю работы и становится жалким, обезумевшим пугалом, для него должен наступить миг вечного успокоения в безмятежной земле. Хилери, по всей видимости, думал так же. И всё-таки Эдриен не знал до конца, как поступит его брат в решающий момент. Он ведь живёт и работает с живыми, а тот, кто умирает, для него потерян, так как уносит с собой возможность послужить себе. Эдриен ощутил нечто вроде тайной признательности судьбе за то, что его собственная работа протекает среди мёртвых: он классифицирует кости единственную часть человека, которая не подвержена страданиям и век за веком пребывает нетленной, принося потомкам весть о чудесном древнем животном. Так он лежал; срывая травинку за травинкой, растирая их пальцами и вдыхая аромат.

Солнце клонилось к западу и опустилось уже почти до уровня его глаз; овцы кончили пастись, сгрудились и медленно двигались по склону, как будто ожидая, чтобы их загнали в овчарню. Из нор вылезли кролики и принялись грызть траву. Жаворонки один за другим стремительно падали с высоты. В воздухе потянуло холодком; деревья внизу на равнине потемнели и застыли; в побелевшем небе вот-вот должен был вспыхнуть закат. Трава перестала пахнуть, но роса ещё не выпала.

Эдриен вздрогнул. Через десять минут солнце зайдёт за холм и станет холодно. Как Ферз будет чувствовать себя, когда проснётся? Лучше? Хуже? Нужно рискнуть. Он дотронулся до Хилери, который всё ещё спал, поджав колени. Тот мгновенно проснулся:

– Хэлло, старина!

– Тс-с… Ферз ещё спит. Что делать, когда он проснётся? Может, подойти к нему сейчас и подождать?

Хилери дёрнул брата за рукав. Ферз был на ногах. Они увидели из-за куста, как он бросил вокруг затравленный взгляд, словно зверь, почуявший опасность и решающий, куда бежать. Он не видит их, – это ясно, – но почуял чьё-то присутствие. Ферз подошёл к проволоке, пролез через неё, остановился и выпрямился, обернувшись к багровому солнцу, которое, как огненный мяч, подпрыгивало теперь над самым дальним лесистым холмом. Отблески падали на лицо Ферза, и, неподвижный, словно жизнь уже покинула его, он стоял с непокрытой головой, пока солнце не закатилось.

– Живей! – прошептал Хилери и вскочил. Эдриен увидел, как Ферз внезапно ожил, с диким вызовом взмахнул руками, повернулся и побежал.

Потрясённый, Хилери воскликнул:

– Он в бешенстве, а там, у шоссе, – меловой карьер! Скорей, старина, скорей!

Братья ринулись вперёд. Но они окоченели и не могли поспеть за Ферзом, с каждым шагом набиравшим дистанцию. Безумец бежал, размахивая руками; преследователи слышали его крики. Хилери, задыхаясь, бросил:

– Стой! Он всё-таки бежит не к карьеру. Тот остался справа. Видишь? Он берет к лесу. Пусть лучше думает, что мы отстали.

Братья смотрели, как Ферз сбегает по склону, затем, когда он все так же бегом достиг леса, потеряли его из виду.

– Вперёд! – крикнул Хилери.

Они помчались вниз к лесу и вбежали в него, держась как можно ближе к месту, где исчез Ферз. Лес был буковый, кустарник рос только на опушке. Братья остановились и прислушались. Ни звука! Свет здесь стал уже сумеречным, однако полоса леса оказалась узкой, и они вскоре выскочили на её противоположную сторону. Внизу виднелись коттеджи и службы.

– Давай спустимся на шоссе.

Братья ускорили шаг, неожиданно очутились на краю глубокого мелового карьера и в ужасе замерли.

– Я не знал о его существовании, – выдавил Хилери. – Обойдём его по краю. Ты иди вверх, а я влево.

Эдриен начал подниматься, пока не достиг верхнего края карьера.

Внизу, на дне, до которого было футов шестьдесят крутого спуска, он различил какой-то тёмный, неподвижный предмет. Он не шевелился, никаких звуков оттуда не доносилось. Неужели это конец? Неужели Ферз очертя голову прыгнул в полутьму? Эдриен почувствовал, что задыхается, и на мгновение оцепенел, не в силах ни двинуться, ни крикнуть. Затем торопливо побежал назад по краю карьера, пока не достиг места, где стоял Хилери.

– Ну что?

Эдриен махнул рукой и побежал дальше вниз. Они пробрались через кустарник, окаймлявший карьер, спустились и по травянистому дну направились к дальнему концу ямы, под самый высокий край обрыва.

Тёмный предмет оказался Ферзом. Эдриен опустился на колени и приподнял ему голову. Безумец сломал себе шею. Он был мёртв.

Прыгнул ли он умышленно, стремясь покончить с собой, или сорвался в бешеной спешке? Они не могли на это ответить и молчали. Хилери опустил руку на плечо брата.

Наконец он сказал:

– Тут неподалёку есть сарай. Там можно достать телегу. Но, помоему, лучше его не двигать с места. Останься с ним, а я схожу в деревню и позвоню. Мне кажется, надо вызвать полицию.

Эдриен, склонённый над распростёртым телом, кивнул, не вставая с колен.

– Почта в двух шагах. Я не задержусь.

С этими словами Хилери торопливо ушёл.

Эдриен одиноко сидел на дне тихой темнеющей ямы. Он скрестил ноги, на коленях у него покоилась голова мертвеца. Он закрыл ему глаза, набросил на лицо носовой платок. Наверху, в кустах, приготовляясь ко сну, суетились и чирикали птицы. Выпала роса, в синих сумерках над землёй поплыл осенний туман. Контуры предметов расплылись, но высокие откосы карьера белели по-прежнему отчётливо. Несмотря на то что до шоссе, по которому шли машины, не было и пятидесяти ярдов, место, где Ферз обрёл вечный покой, казалось Эдриену жутким, всеми забытым и далёким от мира. Хотя он понимал, что должен был радоваться – за Ферза, за Диану, за себя, он не испытывал ничего, кроме беспредельной жалости к человеку, который вынес такие муки и был сломлен во цвете лет, и чувства постепенного и все более глубокого слияния с природой, окутавшей саваном таинственности и покойника и место его последнего отдыха.

Чей-то голос вывел Эдриена из этого странного состояния. Старый усатый фермер стоял перед ним со стаканом в руке.

– Я слыхал, тут несчастье приключилось, – сказал старик. – Джентльмен священник велел снести вам вот это. Бренди, сэр.

Он подал стакан Эдриену.

– Он свалился, что ли?

– Да, упал.

– Я давно твержу – здесь загородку поставить надо. Джентльмен велел вам передать, что доктор и полиция уже едут.

– Благодарю, – сказал Эдриен, возвращая пустой стакан.

– Тут неподалёку есть хороший, удобный сарай для телег. Может, перетащим его туда.

– Его нельзя трогать до приезда властей.

– И то верно, – согласился старик. – Я читал, есть такой закон на случай убийства или самоубийства.

Он нагнулся:

– Вид-то у него спокойный, правда? Часом не знаете, сэр, кто он такой?

– Знаю. Некий капитан Ферз. Он родом отсюда.

– Ну? Один из Ферзов с Бартон Райз? Боже ты мой, да я ж у них работал мальчишкой: я ведь в этом приходе и родился.

Он опять нагнулся – на этот раз ещё ниже:

– Уж не мистер ли это Роналд, упаси господи, а?

Эдриен кивнул.

– Скажите на милость! Теперь, значит, никого из них не осталось. Дед его рехнулся и помер. Скажите на милость! Мистер Роналд! Я знавал его, когда он ещё парнишкой был.

Старик попытался заглянуть мертвецу в лицо, воспользовавшись последними угасающими лучами, затем выпрямился и горестно покачал головой. Для него, – Эдриен ясно видел это, – было важно, что покойник – не "чужой".

Внезапно треск мотоцикла разорвал тишину. Сверкая фарой, он спустился вниз по тропинке, и с него сошли две фигуры. Они робко подошли к группе, освещённой фарой их машины, и остановились, глядя на землю:

– Мы слышали, случилось несчастье.

– Д-да! – протянул старый фермер.

– Можем мы быть чем-нибудь полезны?

– Нет, благодарю, – ответил Эдриен. – Врач и полиция уже вызваны. Остаётся ждать.

Он увидел, как молодой человек открыл рот, видимо собираясь ещё о чём-то спросить, но тут же закрыл его, не проронив ни слова, и обнял девушку за плечи. Как и старик, пара стояла молча, устремив глаза на тело, чья голова и сломанная шея покоились на коленях Эдриена. Мотор мотоцикла, который позабыли выключить, стучал в тишине, и свет фары придавал ещё более жуткий вид кучке живых, окружавших мёртвого.